Текст книги "Ликвидатор"

Автор книги: Виталий Гладкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

Киллер

Вилла стояла на отшибе у самого залива Сароникос. Именно вилла, а не дом, как говорила Анна. Она казалась перламутрово-белой жемчужиной, оброненной впопыхах гигантом из греческих мифов среди живописных скал.

Похоже, денег вилла стоила немалых: двухэтажное здание, отделанное мрамором, небольшой ухоженный парк с экзотическими растениями и деревьями, причудливой формы бассейн, скоростной бесшумный лифт с прозрачными стенками, в котором можно было спуститься на искусственный песчаный пляж у подножия скал и к добротному причалу, где покачивались на мелкой волне два небольших катера с мощными моторами и красавица яхта стоимостью не менее двух миллионов долларов, как просветил меня рыбак, у кого я нанимал моторку, – якобы для рыбной ловли.

Рыбак, кряжистый грек лет шестидесяти, оказался приятелем вездесущего Лазаря, который меня с ним и свел. Рыбак без лишних слов принял задаток, достал удочки и другую необходимую снасть и беседовал со мной только тогда, когда я сам этого желал.

Разговаривали мы на дикой смеси английского, немецкого и греческого, который я начал штудировать от безделья, томясь за рулем "сааба" во время слежки за Анной. Судя по тому, как вел себя Лазарь с греком, я понял, что в прошлом они немало посотрудничали, но вот в какой области, можно было только гадать.

Лазарь к моей внезапно проснувшейся страсти отнесся совершенно индифферентно – каждый сходит с ума по-своему, рыбная ловля не хуже и не лучше других способов убивать время.

Наверное, я все-таки вызывал в нем острое любопытство, но поскольку за квартиру, несмотря на наш спор, я все-таки платил исправно, был ненавязчив, и, когда я появлялся в его жилище только поздним вечером, а иногда и вовсе не приходил ночевать, он делал вид, что так и должно быть.

Судя по всему, жизнь за границей и "бизнес" научили Лазаря не совать нос в чужие дела, если только они не касались его самого.

Как ни странно, а мои рыбацкие упражнения были отнюдь не бесплодными – каждый день я привозил домой килограмма три-четыре рыбы.

Ее Лазарь готовил лично на решетке, а всякую мелочь выбрасывал уличным котам. Как говорится, в любом деле везет дуракам и начинающим. А моему везению удивлялся даже старый рыбак, с некоторых пор зауважавший меня, – он посчитал, что я великий зарубежный профессионал рыбной ловли.

Дело в том, что там, где я забрасывал удочки, рыба отродясь не водилась, по крайней мере, так думали местные рыбаки. К счастью, я поколебал их давно устоявшееся мнение.

Почему к счастью? А потому, что после моих "подвигов" на морской ниве ко мне вскоре присоединились и другие любители рыбной ловли, и теперь я в окружении доброго десятка плавсредств разного калибра и не менее разнообразных конструкций мог практически беспрепятственно наблюдать за виллой господина Софианоса, являющегося приятелем Сеитова.

Я смастерил себе некое подобие палатки (дабы укрыться от любопытных глаз; в версии для прочих – чтобы ловить рыбу в любую погоду) и, вооружившись телескопической подзорной трубой, мог рассмотреть даже пуговицу на форменном пиджаке водителя хозяина виллы.

Однако не только я имел склонность к наблюдениям: не раз и не два я замечал, как меня достаточно пристально разглядывают с небольшой башенки у ворот виллы, похожей на маяк, – там всю ночь горел красный сигнальный фонарь, уж не знаю для каких целей.

Конечно, едва отплыв от причала, я тут же менял облик, превращаясь в горбатого старика с неухоженной бороденкой и морщинистыми руками, подслеповатого и в очках – чего-чего, а грима и прочей актерской атрибутики в специальных магазинах хватало.

А очки я присобачил не только для изменения внешности, но и на предмет маскировки подзорной трубы – чтобы неизвестным наблюдателям на вилле был объясним неизбежный блеск линз.

Когда нашего рыбацкого полку прибыло, мне стало гораздо легче – за всеми не уследишь, тем более что в лодках сидели настоящие греки; в случае проверки охрана виллы забодается искать иголку в стогу сена.

И теперь я уже выступал в своем обычном обличье, хотя и старался особо не показываться на глаза ни рыбакам, ни наблюдателям. Впрочем, кроме греков на рыбалку выходили и туристы, любители экзотики; так что мое занятие рыбной ловлей вовсе не выглядело чем-то из ряда вон выходящим.

До этого я пытался проследить за виллой с суши. И потерпел фиаско – она была отгорожена от остального мира трехметровым забором, и ее денно и нощно охраняли крепкие парни и специально натасканные псы-убийцы.

Наверное, кроме всего прочего, периметр владений господина Софианоса был напичкан и электроникой. Короче – крепость, да и только.

Но вот с моря вилла просматривалась как спичечный коробок на ладони. Тут уж таинственный господин Софианос ничего не мог поделать – не закрываться же высоким забором или рекламными щитами от ласкового солнца, соленого морского ветра и великолепного вида, открывающегося перед его гостями со скал?

Пока я не решался обследовать скалы, на которых была построена вилла. То, что я на них поднимусь в любое время дня и ночи, у меня сомнений не было. Но вот нет ли там ловушек – это был вопрос. Хотя я сильно надеялся, что господин Софианос верит в неприступность высоченных обрывов.

Действительно, покорить их нормальный человек мог только имея специальное альпинистское снаряжение, не предполагавшее бесшумность восхождения. А наверху охрана и псы.

В конце концов, вилла господина Софианоса – не военный арсенал. Лишь бы Сеитов появился…

А его все не было.

Я не сомневался, что Анна не сказала ему о встрече со мной, – после той памятной ночи она, как мне казалось, души во мне не чаяла.

Чего, если честно, нельзя сказать про меня – когда мы были вместе, я любил ее безумно, но едва между нами пролегали километры, как что-то внутри начинало неприятно ворочаться, сверлить душу.

Я ничего не мог понять.

Городские квартиры Сеитова тоже пустовали. Не отвечал и мобильный телефон. Мало того, когда я следил – правда, совсем непродолжительное время – за его жилищем в центре Афин, то заметил, что не только я интересуюсь таинственным боссом компании "Интеравтоэкспорт".

Конечно, я не стал уточнять, кто они и сколько их было. Но и того, что я увидел, хватило, чтобы понять – его обложили по всем правилам наружного наблюдения, и притом – профессионалы высокого класса с соответствующим оснащением.

Что бы это могло значить? Если честно, я встревожился – мне было наплевать, кому Сеитов перебежал дорогу и что с ним хотят сделать, но я боялся опоздать переговорить с ним первым.

"Интеравтоэкспорт" тоже был под наблюдением. Но самое скверное заключалось в том, что следили и за квартирой Анны. Я опасался, что и у них могут возникнуть мысли сродни моим: кто может знать, где скрывается босс, как не его секретарь-референт?

Я не стал говорить ей о наружке, чтобы не травмировать лишний раз. Я лишь осторожно попросил на время прекратить походы по магазинам в одиночку и по возможности возвращаться домой пораньше и в компании охранников "Интеравтоэкспорта".

Все-таки Анна была и впрямь умная женщина. Она сразу поняла намеки и начала придерживаться моих инструкций неукоснительно.

Что она при этом думала, я не знаю, но внешне Анна казалась спокойной и жизнерадостной. А когда в ее квартире появлялся я, она прямо-таки лучилась от счастья. Если бы кто знал, как мне было хорошо в эти мгновения идиллии-иллюзии…

День начинался, как всегда, с хорошего клева. Мне уже осточертело таскать всех этих рыбин, но вокруг находились рыбаки, и я поневоле следил еще и за поплавками, будь они неладны, а иначе соседи сразу же подняли бы хай, предупреждая о моей очередной рыбацкой "удаче".

И все же день был необычен. Я сразу это почувствовал, едва приладился к своей подзорной трубе, – на вилле, с ее до этого размеренной, вяло текущей жизнью, царила оживленность.

Нет, там никто не бегал, не кричал, не размахивал руками, но охраны стало вдвое больше, а на лицах крепких парней явно проступила жесткая настороженность хорошо вышколенных охранников, готовых к любому повороту событий.

Все случилось около десяти утра. Тяжелые металлические ворота распахнулись, и в моем поле зрения появились две автомашины с затемненными стеклами. Из первой выбрались наружу двое – оба невысокого роста, славянской наружности; тот, что постарше, явно был уголовник: его руки сплошь покрывали наколки.

Во второй машине находилась охрана.

Едва прибывшие охранники покинули салон автомобиля, как я почувствовал где-то под сердцем неприятный холодок – от них исходила какая-то грозная, беспощадная сила, нечто совершенно мистическое.

Они были бесстрастны, холодны и молчаливы. Я хорошо различал их глаза – пугающе невыразительные, неподвижные и плоские, будто вставленные в глазницы оловянные монеты. Это были глаза профессиональных убийц.

Тем временем двое из первой машины подошли к ступеням, ведущим в застекленный холл. Внутри холла мелькнули какие-то тени, затем дверь распахнулась, и к ним вышел… Сеитов!

От волнения я едва не уронил трубу в море. Наконец-то! Ах, как я ждал этого момента! Сеитов, я тебя нашел!

Нашел – я узнал его сразу. Он был точно таким, каким я его представлял по описанию Анны: среднего роста, широкоплеч, с густыми черными волосами, татарским разрезом глаз и тяжелым квадратным подбородком.

Обменявшись приветствиями, все трое скрылись внутри виллы. Снаружи остался лишь хозяин, вышедший вслед за Сеитовым, крепко сбитый грек пятидесяти лет с резко очерченным властным лицом.

Он отдал несколько распоряжений своей охране и последовал за приглашенными. Прибывшие охранники тут же рассосались по всей территории виллы, совершенно игнорируя коллег из охраны хозяина.

Я видел, как они тщательно осматривали каждый кустик, каждое строение на территории виллы – там находился домик садовника, оранжерея и еще какие-то павильончики – и даже гребень обрыва.

Да, это были настоящие профи…

Я "рыбачил" до темноты, боясь упустить Сеитова. Но на вилле царило спокойствие, и даже охранников стало меньше – наверное, отправились отдохнуть перед ночной сменой.

Машины с подъездной аллеи убрали в гараж, из чего я заключил, что по крайней мере до завтрака особых изменений в раскладе не предвидится.

Еще я размышлял о том, когда лучше всего предпринять попытку проникновения на виллу. То, что мне нужно подниматься по скалам обрыва, я уже решил – только в этом месте я имел неплохой шанс до поры до времени остаться незамеченным.

А мне крайне нужно было побеседовать с Сеитовым в спокойной обстановке. Но что касается часа "икс", то здесь мне пришлось поднапрячь мозги. И в конце концов я выбрал вторую половину ночи, когда в свои права собирается вступать ранний рассвет.

Во-первых, легче подниматься – уже достаточно хорошо видно и если все-таки на обрыве установлены ловушки, то и миновать их будет гораздо проще, а во-вторых, пятый час как раз самый неприятный в ночных дежурствах, когда сон властно заявляет свои права, притупляя бдительность стражи и делая самых исполнительных и выносливых лентяями.

Я позвонил Анне около полуночи. Какое-то нехорошее чувство грызло меня весь вечер, и я разрывался между необходимостью сидеть в своей морской засаде и острым желанием развеять неожиданно нахлынувшие страхи и сомнения.

Едва поставив лодку на прикол, я бросился к ближайшему телефону-автомату и торопливо набрал ее номер.

Никто мне не ответил. Я терзал автомат минут десять и, только когда наконец сообразил, что я не в своих родных местах, где упорно отмалчивающиеся телефоны – событие совершенно ординарное, в отличие от заграницы, бросил трубку, вскочил в машину и дал полный газ, выжимая из старичка "сааба" все, на что он был способен.

Консьерж спал. Что за черт! Мы уже были с ним накоротке, и я хорошо знал, что эмигрант-югослав, которого прозвали Пеликан (никто из жильцов не помнил его настоящего имени) – довольно крепкий и поюношески живой мужчина, разменявший шестой десяток, – к работе относился с удивительным прилежанием.

Что и немудрено – на иностранцев в Греции косились, а в особенности на "братушек" из бывшего социалистического лагеря: после его развала они рванули кто куда, и найти им работу было нелегко.

И тем не менее Пеликан дрых как сурок, уронив голову на стол. Он даже похрапывал. Весь во власти пока еще неясных подозрений, я вошел в застекленную кабину и потормошил его.

Никакой реакции. Лишь храп усилился. Тогда я схватил консьержа за плечи и прислонил к спинке стула.

И выругался, как пьяный сапожник – мать твою через два копыта! Трижды осел – не понял, что сон Пеликана вызван совершенно иными причинами, нежели убаюкивающие нашептывания Морфея.

Я быстро поискал и нашел – на сгибе левой руки консьержа виднелся свежий след от укола. Кто это сделал и какой препарат был введен в вену, определить, понятное дело, я не мог, а вот зачем – сомнений у меня почти не оставалось.

Оставив бедного Пеликана на произвол судьбы (хотя за его жизнь, по здравом размышлении, я не опасался – скорее всего, югославу впрыснули сильное снотворное, чтобы он не путался под ногами), я бросился вверх по лестнице.

Дверь была заперта. Я не стал стучать, а лишь коротко и резко ударил кулаком в нужное место. К счастью, дверь держала только защелка, а будь на ее месте засов, от дверного полотна полетели бы одни щепки; я ворвался в квартиру как смерч.

Их было трое. Очень знакомые по крепко сбитым фигурам парни, похожие на псов Сеитова; похожие – но другие.

При моем появлении их хватил временный столбняк. Я бросил быстрый взгляд на Анну и немного успокоился – она была жива-здорова, сидела на диване и даже улыбалась.

Однако ее гости шутить со мной явно не собирались. Едва пролетели первые секунды полушокового состояния, как тут же они приступили к действиям: безмолвно, четко и слаженно. Первый выхватил пистолет, второй перекрыл выход, а третий, благо все происходило в ограниченном пространстве, нанес молниеносный удар ногой.

Их учили хорошо. Но они были еще очень молоды и пока не знали, что одно дело работать с неодушевленными манекенами, отрабатывая варианты защиты и нападения, а другое – вступить в контакт с живым противником, применяющим нестандартные приемы и имеющим за плечами самую нелегкую, хотя и самую полезную в мире ношу под названием "опыт".

Я не стал их ни калечить, ни убивать. Зачем?

Анна на первый взгляд даже не испугана, парни вполне симпатичны и к тому же, скорее всего, соотечественники…

Я их просто обездвижил. Правда, только двоих: тот, который хотел продемонстрировать свои познания в боевых искусствах, сам налетел на достаточно жесткий блок и рухнул на пол, обеспамятев на добрых полчаса – сигнал о моих миролюбивых намерениях еще не успел дойти до подкорки головного мозга, как сработали безусловные рефлексы защиты, вошедшие, благодаря Юнь Чуню, в кровь и плоть.

– Анна, как ты себя чувствуешь? – спросил я, опускаясь рядом с диваном на корточки.

– Хор… – Она отчаянно боролась с чем-то внутри себя. – Хор… Хорошо… – И вдруг истерически засмеялась.

Анна хохотала минут пять. Хохотала до слез, до икотки, не сводя с меня глаз, будто я был известным клоуном, игравшим свою лучшую репризу.

И лишь когда я набрал ковшик холодной воды и вылил ей на голову, она зажала рот руками и заплакала, поскуливая, как потерявшийся щенок.

– Они… они мне что-то укололи… – Анну трясло, и я укутал ее пледом. – Я болтала, словно попугай…

– О чем они спрашивали?

– Где Сеитов.

– Что ты ответила?

– То же, что и тебе.

– И про виллу Софианоса рассказала?

– Алеша, я не могла остановиться… – Она по-детски размазала слезы по щеке кулачком. – Я им выложила все, что знала и что не знала. Какой-то внезапный приступ болтливости, когда тебя несет по скользкому льду, с захватывающей дух скоростью к глубокой полынье, а ты и боишься до умопомрачения, и в то же время страстно желаешь мчаться еще быстрее.

– "Сыворотка правды".

– Что?

– Есть такое дьявольское зелье. Где-то когда-то я о нем слышал.

– Это… не опасно? – Анна побледнела.

– Раз ты в полном порядке, значит, нет. И я не думаю, что этим ребятам нужна твоя жизнь. Просто тебе не надо было изображать из себя героиню, а рассказать все сразу.

– А я и рассказала… правда, не сразу. Но мне не поверили.

– Как они сюда попали? Ты на засов дверь не закрыла?

– Мне позвонил консьерж и сказал, что идет плановая проверка электропроводки.

– Значит, ты сама впустила этих "электриков"?

– Да. – Собирайся…

Я прикидывал в уме, что дальше делать с обездвиженными парнями – пусть гуляют на все четыре стороны после нашего ухода или нужно связать их, чтобы не рыпались.

– Мы должны немедленно исчезнуть отсюда, – сказал я решительно.

– Зачем? Нужно вызвать полицию и…

– И влипнуть в историю, которая может стоить тебе не только вида на жительство в Греции, а и жизни. – Я прервал ее речь резче, чем следовало бы.

– Хорошо, хорошо, я уже… – Она вскочила с дивана и несколько суматошно начала переодеваться.

– Возьми наличные, кредитные карточки, ценности, документы. И немного одежды. И успокойся, все образуется.

Она посмотрела на меня и вымученно улыбнулась. В этот миг я почувствовал себя последней сволочью – зачем я вторгся в ее размеренную, безмятежную жизнь?! Зачем…

– Алеша, они куда-то звонили…

Слова Анны ужалили меня в самое сердце.

– Ты слышала, о чем шла речь?

– Как сквозь вату. Всего несколько слов. Они докладывали о том, что узнали от меня.

– В том числе и про виллу?

– И про нее тоже.

Скверно. Ужасно. Хуже не придумаешь. Они поступили так, как и положено профессионалам. Я мог бы догадаться об этом и без подсказки.

Выходит, тем, кто кроме меня идет по следу Сеитова, уже известна его "нора". А это значит, что я просто могу не успеть.

Нет! Мне нужно поговорить с Сеитовым раньше. Быстрее, быстрее… Быстрее! Уходим. К черту шмотки!

Парней я "пеленать" не стал – недосуг. Да и что они могут доложить начальству о моей персоне?

Я им был неинтересен, они жаждали достать Сеитова. Возможно, меня и свяжут каким-либо образом с личностью директора "Интеравтоэкспорта" – посчитают, например, его телохранителем, – но мне плевать.

Главное другое – в квартиру Анны парни пришли не по мою душу. Все остальное, в том числе и вопрос, кому и зачем так срочно понадобился Сеитов, меня не волновало…

Лазарь уже давно перестал удивляться моему несколько странному, чтобы не сказать больше, образу жизни в Афинах. Но когда я заявился среди ночи с Анной и ее чемоданами, его едва не хватил кондрашка.

Однако Лазарь мужественно справился со своими эмоциями и, вспомнив, что здесь хозяин все-таки он, помчался на кухню приготовить для нее легкий ужин; я от еды отказался, мне нужно было поторапливаться.

Собрав все необходимое в удобную сумку с многочисленными отделениями и на длинном ремне, я, не прощаясь, покинул квартиру Лазаря и вскоре ехал в "саабе" ночными улицами греческой столицы по направлению к Пирею.

Я ехал, и мне казалось, что время остановилось. Это было отрадно.

Но я должен был его не только остановить, но и вернуть вспять, к своим истокам, пусть и в вымышленном, иллюзорном мире, наполненном незнакомыми и в то же время узнаваемыми призраками без лиц и имен, которые приговорили меня неизвестно за что к высшей мере и теперь преследовали с настойчивостью инквизиторов, идущих по следу еретика, чтобы привести приговор в исполнение.

Я обязан вспомнить все! Это желание превратилось в манию, и я чувствовал – если ко мне не вернется память, я просто сойду с ума.

Волкодав

Машина вынырнула из темного переулка и резко затормозила, преграждая путь. По мою душу, понял я сразу, но едва вознамерился дать деру – а что прикажете делать безоружному человеку в такой ситуации, пусть он хоть трижды профессионал? – как меня окликнули:

– Здорово, Гренадер!

Мать твою – Муха! Явление нечистого в Страстную пятницу…

– Ну? – отозвался я, держа ушки на макушке – хрен его знает, что у этого мудозвона на уме.

– Не узнал?

– Забыл, – отрезал я с деланной обидой.

– Ты чего шлепы набухал?[58]58
  Набухать шлепы – надуть губы, обидеться (жарг.)


[Закрыть] Я ведь сказал – жди. Садись в машину.

– Зачем?

– Поедем в отдел кадров. Будешь на работу устраиваться. – И Муха заржал, как жеребец при виде молодой кобылы.

Я не стал больше базлать и нырнул в открытую дверку. В машине сидели трое: водитель, амбал с невыразительным плоским лицом и сам пахан в кожаном прикиде.

– Привет, братан! – Муха с воодушевлением потряс мою руку.

– Никак соскучился? – съязвил я, продолжая играть роль обиженного.

– Да ладно тебе, не возникай. Поехали! – приказал он водителю. – Рюмашку ради встречи хряпнешь? – Он открыл мини-бар.

– Давай, – согласился я и с удовольствием проглотил стаканчик виски – неожиданная встреча с Мухой подействовала на мои натянутые нервы.

Мы ехали по ночным Афинам, как я определил, в сторону аэропорта. Неужто я сегодня наконец встречу Толоконника?

– Почему не позвонил? – спросил я разомлевшего от спиртного пахана.

– Сюрприз, – захихикал он, довольно потирая руки. – Ты любишь приятные сюрпризы?

– Скажи спасибо, что у меня не было пушки. В противном случае от такого "сюрприза" вы бы уже кровью харкали.

– И до чего я тебя люблю, Гренадер! – с воодушевлением воскликнул Муха. – Слышь, Заруба, вот у кого тебе поучиться нужно, – толкнул он в плечо сидевшего впереди амбала. – Видал бы ты Гренадера в деле. Есть на что посмотреть.

– Мы тоже не жертвы аборта, – угрюмо буркнул тот.

– И то… – миролюбиво согласился пахан. – Возьми. – Он всучил мне кусок материи.

– Зачем?

– Завяжи себе гляделки.

– С какой стати?! – возмутился я.

– Извини, братан, так положено. Мне тоже завязывали. Давай поторопись.

– Мать вашу!.. – выругался я, но сопротивляться не стал, даже в глубине души обрадовался – это был "почерк" Толоконника с его маниакальной подозрительностью и вызывающей зависть даже у профессионалов предусмотрительностью.

– Скажи спасибо, что тебя не попросили проехаться в багажнике. Учти, это я слово замолвил.

– Учту… – пробубнил я, стараясь запоминать повороты и прикидывая, с какой скоростью шла машина.

Ехали мы долго, не менее часа. Про себя я улыбался – на хитрую задницу есть хрен с винтом: я уже знал, что мы поменяли направление на противоположное и чешем практически в обратную сторону.

Нет, не зря я почти неделю от нечего делать изучал карту Афин, а затем подолгу колесил на такси по греческой столице, лично осматривая самые интересные, с точки зрения нелегала, места.

Теперь перед моими глазами, как на экране монитора, высвечивались те улицы, по которым мы ехали. Работая с картой, я измерил основные транспортные магистрали Афин с точностью до десятка метров, составив в голове своеобразную таблицу расстояний, после, во время поездок, уточненную в натуре.

И сейчас я мог ошибиться совсем немного…

Мы, похоже, въехали в ворота – судя по скрипу створок. Машина остановилась почти сразу, прокатившись не более двадцати метров. Значит, особняк…

– Выходи, Гренадер, – слегка подтолкнул меня Муха.

– Повязку можно снять?

– Погодь, успеется…

Я ступил на подъездную аллею и потянулся, разминаясь.

– Шагай. – Муха взял меня под руку. – Помедленней, сейчас будут ступеньки. Осторожней, черт возьми!

Я все-таки споткнулся и едва не грохнулся на землю, но пахан вовремя подстраховал, сцапав меня за воротник куртки.

– Премного благодарен, – с иронией сказал я и начал считать ступени; их оказалось целых тринадцать.

Интересно, с чего это греки так любят чертову дюжину?

Мне вспомнились мои странствия по юго-востоку Украины, где были греческие поселения. Еще тогда я обратил внимание, что во всех домах старой постройки количество окон составляет именно эту, с точки зрения человека другой национальности, зловещую цифру.

Повязку с моих глаз сняли уже внутри особняка. Мы стояли в квадратном холле с несколько мрачноватой отделкой стен, обитых дубовыми панелями.

– А теперь вверх по лестнице и направо, – указал Муха.

Наверху нас поджидала охрана, два мрачных типа неизвестно каких кровей; но точно не русских. Нас провели по короткому коридору и, открыв внушительных размеров дверь из мореного дуба, слегка подтолкнули внутрь обширного кабинета, освещенного антикварной люстрой из позолоченной бронзы.

– Клиент доставлен, Сашок, – бодро отрапортовал Муха человеку, сидящему за письменным столом времен Наполеона Бонапарта.

– Спасибо, дорогой. Присаживайся…

Наконец! Я смотрел на Толоконника – и глазам своим не верил: неужто дождался?! Из-за этого сморчка мне пришлось столько вынести, что я был готов, не медля ни секунды, броситься на него и оторвать ему башку.

Однако мой первый порыв угас еще до того, как родился, – я стоял едва не навытяжку, изображая недалекого служаку с ефрейторским складом ума, попавшего нечаянно на генеральский прием.

К тому же, как я успел заметить, верхний ящик стола был приоткрыт, и я совершенно не сомневался, что там лежит какая-нибудь "дура" слоновьего калибра. А уж с оружием Малыш обращаться умел.

Но про пистолет ладно, тут как получится – фифти-фифти, шансы почти поровну с моей специфической подготовкой к экстремальным ситуациям, – а вот два пса возле стола мне вовсе не понравились.

Обычно говорят, что четвероногие друзья похожи на своих хозяев, но я почемуто этой схожести не заметил – не отличающегося физическими кондициями Толоконника охраняли огромные мастифы.

Наверное, моя персона им тоже не пришлась по нутру – псы смотрели в мою сторону с нескрываемой злобой и тихо урчали, показывая такие клыки, что человек со слабой нервной системой уже упал бы в обморок.

– Тэ-экс… – протянул Толоконник, осматривая меня, словно цыган кобылу на ярмарке; может, ему еще и зубы показать?

– Здравствуйте, – несколько запоздало, но все же вежливо поприветствовал я киллера в отставке.

– Хорош… – тем временем продолжал Малыш, не ответив на мое приветствие. – Значит, это ты помог Мухе бежать?

– Так точно, – ответил я, хотя едва не послал его на хрен – Толоконник явно корчил из себя важную шишку.

– Бывший спецназовец, герой Афгана… – В его голосе послышалась ирония. – Что же это вы тогда драпанули оттуда, как нашкодившие коты? Такие орлы…

Ах ты, "мокрая" сука! Грязь подножная, выблядок проститутки! Ты смеешь, мусор недоученный, отпускать плоские шуточки в адрес ребят, которые честно, как и подобает настоящим солдатам, тянули свою кровавую лямку?!

Нет, теперь я точно тебя убью, Толоконник. И слова твои поганые еще припомню… – Нам приказали…

Я холодно посмотрел ему в глаза, сжав пружину воли до отказа – чтобы не выдать свое истинное состояние.

– Значит, ты человек исполнительный. Похвально. Хочешь работать на меня?

– Я хочу зарабатывать деньги. Хорошие деньги. Чтобы здесь не подохнуть с голоду. Мне один хрен на кого работать, – показал и я свои зубки – пусть не считает, гад, что офицерик и вовсе уши опустил.

– Какого черта, Гренадер?! – вызверился Муха. – Забыл, зачем ты здесь?

– Ты позвал – я пришел. И ничего я не забыл. А вот ты, похоже, и впрямь ничего не помнишь.

– О чем ты?

– Все о том же. Сам знаешь, что шестерить я не умею и не буду.

– Оставь его в покое, Муха. – Толоконник смотрел не мигая, как притаившаяся под колодой змея. – Он прав. Грех таких подготовленных ребят использовать как тягловых лошадок…

Мне очень не понравилось, с какой интонацией он произнес последнюю фразу. В ней был явный подтекст, не суливший мне ничего хорошего.

И в это время за моей спиной послышалось какое-то шевеление.

Я не успел ни повернуться, ни отпрыгнуть в сторону: под левой лопаткой вдруг угнездилась колющая боль, и я почувствовал, как теряю сознание.

Последнее, что я увидел перед тем, как провалиться в сладкий, будто патока, туман, была хищная ухмылка Толоконника, растянувшая в две бледные полоски его и так тонкие губы…

Очнулся я привязанным к массивному креслу. Тот же кабинет, те же действующие лица, вот только исполнителей прибавилось – неподалеку от меня, возле столика на колесах, где лежали медицинские инструменты и какие-то лекарства в упаковках, стоял худой, словно глист в обмороке, человек в белом халате.

Он сосредоточенно тянул поршенек шприца, высасывая из довольно вместительной ампулы бесцветную жидкость.

– Вот наш герой и проснулся. – Перед моими глазами появилось лицо Толоконника.

– Как спалось, Гренадер? – хихикнул Муха.

– Вы что, совсем в этой Греции офигели? – Я говорил пока еще с трудом, будто и впрямь полусонный. – Зачем привязали?

– Все из-за твоих возможностей, пехота, – ответил мне Муха.

– Я тебе уже, помнится, базлал, что не пехота, а десант, – огрызнулся я, незаметно пробуя крепость узлов.

Но те, кто меня вязал, похоже, дело знали туго – я был распят, будто для колесования на лобном месте.

– Зачем?.. – опять спросил я Муху.

– Есть подозрение, что ты не тот, за кого себя выдаешь, – вместо Мухи ответил Толоконник.

– Ага, в самую точку. Я незаконнорожденный сын Клинтона.

– Шутишь, сучок… – злобно ощерился Муха. – Если выяснится, что ты стукач, – я тебя угрохаю самолично.

– Спасибо, Муха, за честь, – кротко сказал я, покоряясь – по крайней мере, с виду – неизбежному. – Пытать будете или как?

– Или как. – Толоконник указал на глиста в медицинском прикиде. – Пытать ни к чему, пока есть сомнения. А вот поспрашивать по науке – это в самый раз. Уж не обессудь. Давай, ты, хирург хренов! – резко приказал он докторишке.

Мне опять сделали укол. Не много ли за один вечер медицинских экспериментов? Первый раз усыпили, выстрелив в спину из спецпистолета ампулой (боятся, суки, схлестнуться лицом к лицу!), а второй – чтобы выжать, словно лимон.

Все, началось…

Сначала по жилам пробежал жар, а затем необычная легкость и раскованность взбурлили кровь, вызывая непреодолимое желание поделиться с кем-нибудь своими самыми сокровенными тайнами.

– Фамилия? – спрашивал сам Толоконник; все-таки его кое-чему научили в Высшей школе милиции.

– Левада, зовут Максимом, родился на Украине, село…

– Стоп, стоп! – остановил меня Малыш. – Отвечай только на поставленные вопросы. Звание? Где служил? За что посадили? Кто ты на самом деле? На кого работаешь? Кто ты?! На кого работаешь?! Кто?.. На кого?..

Я болтал, словно депутат на трибуне – без удержу и наплевав на регламент. Чего я только им не наплел! Даже о своих любовных похождениях, притом в деталях.

Знал бы Толоконник, чему нас, в отличие от таких гавриков, как он, обученных по укороченной программе, натаскивали в спецучебке! И какие дозы "сыворотки правды" – притом самых разных модификаций – нам вкатывали для так называемого "привыкания", используя электрошок, когда мы поневоле выбалтывали вводные учебного задания.

Поэтому, едва непослушный язык пытался посвоевольничать, как в мозгах немедленно взрывался электрический разряд, "закупоривая" тайную информацию болевой заглушкой. Медицинский кабинет, где нас практически пытали невозмутимые эскулапы, курсанты называли "клеткой Павлова" по имени знаменитого физиолога-экспериментатора, замучившего не одну сотню несчастных собак для изучения условных рефлексов…