Текст книги "Город (СИ)"

Автор книги: Виталий Саух

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

Филипп остановился как вкопанный. В метрах тридцати перед ним у самой тропки в тени, отбрасываемой кроной берёзы на примятой траве, бесформенной грудой плоти, лежала чёрно-белая корова.

Мёртвое тело отличается от спящего – эту разницу не всегда можно выразить словами, и тем не мене она лежит на поверхности для того, кто хотя бы раз в жизни сталкивался со смертью. Вот и сейчас Филипп сразу же безошибочно почувствовал, что существо, распростёртое перед ним, было стопроцентно мертво.

Однако когда Филипп уже вынес свой окончательный вердикт, гора плоти внезапно дрогнула, заставив Филиппа усомниться в своём заключении.

Когда от тела животного отделилась фигура человека – это оказалось для Филиппа полной неожиданностью.

Филипп не мог толком сформулировать внезапно возникшее недоброе предчувствие, но то, что от этого человека, как ледяным ветром, повеяло опасностью, он мог сказать наверняка.

Он уже хотел было повернуть назад, для того чтобы избежать встречи с этим зловещим незнакомцем, но тот уже увидел его и легко перемахнув через тушу коровы, неуклонно наращивая скорость, двинулся в его сторону.

* * *

Когда Семён вышел из подъезда своего дома по Волгоградской 15, он вряд ли мог предположить, что события могут повернуться подобным образом.

Он с большой долей вероятности мог бы рассчитывать на столкновение с органами правопорядка, или с бойцами одной из враждебных им группировок. Ни то ни другое из вышеупомянутого не сулило бы ему ничего хорошего, и, тем не менее, то, что ждало его снаружи оказалось гораздо опаснее всего того о чём он бы мог предположить.

Кроме того, в данный момент его голова была занята совершенно другой проблемой: сейчас, когда ему была так необходима связь, его сотовый телефон оказался бесполезной дорогой коробочкой из чёрного пластика не имеющей никакого другого применения кроме как декоративного. Семён уже поменял симку другого сотового оператора, но и это не дало никакого эффекта. Всё выглядело так, словно он оказался в «мёртвой зоне», либо, и это казалось ему более вероятным, чёртов телефон попросту накрылся.

Вообще то сегодня его ожидал очень напряжённый график работы: Семёну предстояло встретиться с ребятами и навестить пару точек, где из непонятливых клиентов необходимо было выбить долги, так что без мобильной связи он был просто как без рук.

Теперь же он не мог даже вызвать автомобиль, на котором обычно работала его бригада, или собрать всех ребят возле необходимого объекта, предварительно созвонившись.

Похоже, что теперь за каждым членом долговой бригады придётся идти пешком – а это задачка не из лёгких.

Семён совершенно отвык от таких заморочек: то, на что раньше у него уходило чуть менее тридцати минут, теперь понадобиться более двух часов.

Сотовая связь оказалось тем самым техническим фактором, который однажды легко и непринуждённо войдя в нашу жизнь, засел в ней настолько прочно, что лишь однажды утром внезапно потеряв её, понимаешь, насколько серьёзно ты на неё подсел, и как здорово от неё зависим.

Остаётся только удивляться, как всего несколько лет назад люди вообще могли жить без мобильников.

Не пройдя и десяти шагов от железной двери подъезда Семён стал свидетелем довольно неприятной сцены: двое мужчин набросились на молодую девушку и повалили её наземь. Вся троица упала в небольшую лужу, постоянно собирающуюся в этом месте у обочины после дождя.

Семен не мог понять чего хотят от неё эти люди, но то что это ни ограбление и не изнасилование он понял сразу. Скорее всего это была банальная пьяная ссора между знакомыми, поэтому не обращая внимания на её истошные вопли о помощи, Семён прошёл мимо.

А тем временем грязная вода, в придорожной луже, смешиваясь с кровью обильно хлеставшей из глубоких болезненных ран на теле девушки, окрасилась темно-красное.

Спустя несколько мгновений несчастная, изувеченная и обессиленная она смолкла, а ещё через несколько секунд эти двое оставили бездыханное тело лежать в грязной луже лицом вниз и устремились вслед за Семёном.

Обернувшись на приближающийся топот ног, Семён понял, что эти двое преследуют именно его. На этот раз Семён отнёсся к создавшейся ситуации весьма серьёзно. Когда эти двое напали на совершенно неизвестную ему девчонку – ему не было абсолютно никакого дела до её проблем (жизни, судьбы, будущего), но теперь, когда они переключились на него, дело принимало совершенно другой (иной) оборот.

Он смерил приближающихся к нему мужчин оценивающим взглядом и пришёл к выводу (заключению), что справиться с ними будет делом каких-нибудь пяти, десяти секунд максимум.

Для Семёна, здорового, тренированного парня, который с самого детства был завсегдатаем спортивных секций, а позже отслужившего в одном из элитных подразделений ВДВ, дать предварительную оценку противника было элементарно просто. Более того, в своих расчётах он ошибался очень редко, и, как правило, эти погрешности составляли всего каких-нибудь пять секунд.

Именно эта его способность, в купе с прекрасным владением множеством эффективных боевых приёмов, послужила фактором, предопределившим выбор его теперешней профессии сразу после возвращения из армии.

Вернувшись к гражданской жизни, он, по его собственному мнению, оказался без достойных средств к существованию, и пришёл к выводу о том, что единственное, что он умеет делать и довольно хорошо – это бить, ломать, крушить, поэтому должность бригадира в команде по вышибанию долгов стала для него просто идеальным вариантом из бесконечного множества других профессий.

Семён остановился и, пребывая в абсолютном спокойствии, ожидал когда незнакомцы подойдут вплотную. Теперь ему удалось разглядеть их с достаточно близкого расстояния.

Это двое были примерно одинакового роста, оба грязные и окровавленные, но один из них был худым и тёмным, с впалыми щёками, заросшими чёрной недельной щетиной и глубокими тенями под ярко блестящими глазами, другой напротив был приземистым и полноватым, оттого казалось, что он немного ниже первого. В отличии от тёмноволосого второй был уже практически лысым и его голую макушку избороздила свежая зигзагообразная рана с жутко развалившимися краями.

Глядя на их тела, Семен пришел к выводу, что ни тот, ни другой, почти наверняка, никогда не занимались спортом, хотя в противовес этому все их движения говорили о том, что они настроены серьёзно – ребята явно были чем-то расстроены. Сытый обыватель вряд ли мог увидеть то, что так легко открылось Семену, но для его наметанного глаза это читалось так же ясно, словно крупными буквами было написано на самих противниках.

Когда на расстояние удара к нему приблизился худощавый, Семён уверенным ударом сокрушил диафрагму мужчины – самый надёжный способ вывести человека из строя: дыхание на несколько секунд теряется и с противником можно делать всё что угодно. Однако и этот удар, похоже, не достиг своей цели, потому что, отступив на три шага и при этом даже сохранив равновесие худощавый вновь пошёл в атаку. Возможно, в спешке он ударил слишком высоко и попал в грудь вместо намеченной верхней части живота? Теперь ясно было одно – момент упущен и для того чтобы вновь удачно подловить противника нужно время, а пока ему было необходимо разобраться с подоспевшим к нему толстяком.

С этим он решил не церемониться, просто съездил по переносице. Явственно раздался сухой щелчок сломанного хряща и костей переносицы, но кровь, которая после этого обычно текла ручьём так и не появилась. Тогда для верности Семён двинул толстяка в челюсть. Полновесный удар поверг лысого наземь. Смён готов был поклясться, что слышал треск сломанной челюсти – противный сырой щелчок, донёсшийся из глубины плоти, и, тем не менее, для нападавшего этого оказалось недостаточно, и, поднимаясь с земли, он, как ни в чём не бывало вновь упрямо, ринулся на Семёна.

Умелым блоком Семён отбил протянутые к нему ободранные ладони первого участника потасовки, вновь оказавшегося рядом с ним, и тут же нанёс удар в горло, сокрушая его кадык. Сила удара была такова, что заставила небритого мужчину сделать фляк в воздухе. Обычно после такого приёма противники приходили себя не скоро (если вообще приходили), однако в этом случае, как только мужчина восстановил равновесие, то снова пошёл в атаку.

Приблизившемуся вплотную толстяку Семён нанёс целую серию ударов, каждый из которых мог наверняка уложить противника, тем более, что тот не принимал абсолютно никаких попыток для того чтобы себя защитить.

Все движения Семёна были выверены, точны. Чувствовалось, что он не от случая к случаю попадает в подобные переплёты – это была его повседневная жизнь, его стихия. Он действовал быстро, с хладнокровием профессионала, словно он был пекарем, который месил тесто, а не крушил человеческую плоть. Но, тем не мене, что бы он ни предпринимал, ему так и не удалось добиться поставленного результата, поэтому в свой последний удар Семен вложил всю свою нешуточную силу, заставив тучное тело взлететь высоко в воздух, а затем тяжело рухнуть на спину, хорошенько приложившись затылком об асфальт. Это вселило в него уверенность, что с этим противником ему больше не придётся разбираться.

Меж тем, худощавый, тихо булькая что-то непереводимое себе под нос, вновь стоял перед ним.

Вся эта возня уже порядком ему поднадоела, и ловко ухватив нападавшего одной рукой за нижнюю челюсть, второй за шею, Семён резко крутанул его голову. Огласив окрестности сухим хрустом, сломались шейные позвонки.

Семён, посчитавший, что дело сделано уже хотел было отправиться восвояси, встал в полном недоумении: оба мужчины, которые по всем законам природы просто обязаны были быть мертвы, вновь поднимались на ноги.

Всё это, несомненно, не могло не подействовать ему на нервы. Семён просто не верил своим глазам – неужели в это утро ему так фатально не везёт и он постоянно не может достичь намеченной цели? Но ведь он ясно слышал хруст шейных позвонков – так в чём же тогда дело?

После этого, да и после тех ударов, которые достались другому нападавшему, вряд ли нашлось и пару счастливчиков на миллион, которые смогли бы всё это перенести и тем не мене сейчас они оба стояли перед ним.

Когда эти двое в очередной раз к нему приблизились, времени на размышления у него уже не осталось – ему необходимо было действовать.

Ударом ноги в узкую грудь худощавого, Семён вновь отправил его кувыркающееся в воздухе тело на асфальт, прямо в лужу, подняв при этом в воздух миллион мутных капель. Затем он виртуозно провёл болевой приём, вывернув нападавшему руку из сустава. После такого приёма вряд ли кто-нибудь вообще бы стал трепыхаться, а этому парню всё вроде бы было по барабану – он продолжал тянуть к нему свою окровавленную пасть, как ни в чём не бывало.

Крутанув руку ещё сильнее, Семён отчётливо услышал треск сухожилий и сустава, но его противник при этом даже не изменился в лице.

И как раз в этот момент ему на спину вскочила девчонка, та самая которую всего несколько мгновений назад терзали эти двое.

Пока он был увлечён борьбой с мужчинами, она незаметно подобралась к нему сзади и атаковала.

Семён не взять в толк что это? Прикол такой что ли? Сначала они её, а потом его уже все вместе?

Правда поразмыслить над этим подольше ему так и не удалось, так как в этот миг её идеально белые зубы глубоко вонзились в его трапецеидальную мышцу из-за чего вся его правая сторона, от шеи и до поясницы, полыхнула дьявольским огнём.

После произошедшего Семён не стал особо церемониться с девицей – локтем свободной руки он ударил прямиком ей в лицо, сминая её некогда миловидное лицо как картонную карнавальную маску, тем самым обезобразив до неузнаваемости. И хотя после этого сокрушительного удара девчонка ослабила хватку, но сбросить её со спины он так и не смог.

В тот же миг, не смотря на болевой захват, лицом к нему развернулся полный, при этом Семен ясно слышал как рука, которую он удерживал в захвате, а затем повернулась под невообразимым углом, с недовольным рокотом вонзил свои зубы в его мощную грудь.

Уже не выбирая куда ему бить, Семён нанёс удар кулаком в широкий лоб толстого в результате чего сбил казанки с его тренированных кулаков, чего с ним отродясь не было, а так же лишился порядочного куска плоти вырванного зубами толстого из его груди. И вновь его на мгновение оглушила дикая боль в области укуса.

Буквально одновременно с этим в него врезался худощавый небритый мужчина, и все они повалились на землю. А ещё через секунду к этой свалке из тел вновь присоединился полный мужчина.

Все они разом вогнали в его плоть свои зубы. Новые раны полыхали огнём, словно были оставлены не зубами, а кислотой или раскалённым железом.

Агонизируя от боли, мокрый, перемазанный грязью и кровью Семён, взревев, попытался подняться с асфальта. Его противники, впившиеся в него зубами, так и остались висеть на могучем теле Семёна словно пиявки.

Щедро раздавая удары направо и налево, Семен в очередной раз сумел разбросать своих противников. Сейчас он пребывал в полном замешательстве – что бы он ни делал, эти трое вновь вставали и с безумной фанатичностью продолжали атаковать.

Уже не осознавая этого, Семён в горячке начал ошибаться всё чаще и чаще, и вскоре его некогда чёткие отработанные движения безвозвратно потеряли свою былую уверенность.

Спустя ещё одну минуту он уже молил о пощаде и просто слепо отмахивался от своих несокрушимых противников. А ещё через какое-то время, он, оставленный всеми, затих, наполовину погружённый в большую тёмно-красную лужу у обочины.

* * *

Выскочив из подъезда, Анфиса наконец-то смогла вздохнуть полной грудью. Стойкая вонь мочи, которая, казалось, навеки въелась в облупившиеся стенки коридоров, осталась позади.

Обойдя осколки битого стекла, вылетевшие из оконной рамы на втором этаже – возможно, результат пьяной ночной разборки – Анфиса направилась из квартала в сторону проспекта Победы.

В полном одиночестве она уверенным быстрым шагом продвигалась вниз по пешеходной дорожке (назвать эти чахлые лесонасаждения по обеим сторонам дороги аллеей язык не поворачивался), какое-то время ориентируясь на купола местной церкви расположенной на необъятном пустыре сразу за чертой города.

Спустя некоторое время странная гнетущая тишина, в которой затих город, наконец, настигла её. Сначала Анфиса чуть замедлила шаг, вслушиваясь в то неожиданное безмолвие, которое окружало её. Затем и вовсе остановилась.

Ни машин, ни людей. Ничего. Пустота.

Вокруг тишина и тягостное ожидание того, что это всего лишь минутное затишье, совершенно случайно, возникшее в бесперебойном графике жизни.

Забыв о том, что так спешила успеть перед началом рабочего дня в аптеку, Анфиса потратила на то, чтобы стоя на одном месте медленно развернуться вокруг своей оси и досконально осмотреть окружающее её пространство.

Анфиса не могла внятно объяснить причин этого внезапного побуждения, но в данный момент она просто не могла поступить иначе.

Начиная медленный разворот по часовой стрелке, она наблюдала лишь автобусные остановки, возле которых не было ни единого ожидающего автобуса пассажира, пустынные улицы, уходящие в глубь микрорайона, его безлюдные переулки и одинокие квартала, покинутые всеми разом круглосуточные придорожные ларьки, сиротливые скамейки, стоящие вдоль пешеходной дорожки.

От всего этого ледяного безмолвия просто не могло стать хоть немного, но жутковато. И Анфиса ощутила это ненормальное напряжение. Просто не могла не ощутить.

Даже после того, как она обвела своим напряжённым взглядом полный круг, её зелёные и такие испуганные глаза так и не обнаружили на улице ничего живого. Здесь не было даже птиц. Абсолютный штиль всего живого.

Невольно поёжившись от ледяного холода вызванного нервным напряжением, Анфиса через силу заставила себя шагнуть вперед.

После того как первый шаг, наконец, был сделан, второй получился сам собой. Потом третий. Но она сама не заметила, как каждый её последующий шаг, стал получаться чуть быстрее предыдущего, и постепенно перерос в торопливую походку. В итоге её изящные и без того уже быстрые шаги превратилась в стремительную нервную поступь.

Шпильки её остроносых туфелек отбивали стремительную напряжённую дробь в звенящей тишине, словно Анфиса внезапно перенеслось на арену цирка, на которой вот-вот должен был быть продемонстрирован смертельный номер.

Не мне ли придётся вложить свою голову в пасть ко льву, – подумалось Анфисе и от этой мысли ей стало не по себе.

Если бы она попыталась шагать ещё быстрее, то, несомненно, перешла бы на бег.

* * *

Неподвижно застыв, Филипп, словно в замедленной съёмке, наблюдал, как незнакомец стремительно движется в его сторону.

Филиппа ни на мгновение не отпускало предчувствие, что сейчас произойдёт что-то скверное. Вся его не слишком удачливая предыдущая жизнь научила его безошибочно распознавать грядущую катастрофу. Правда, проку от этого знания было не слишком много, так как, сколько он себя помнил, ему не разу так и не удалось отвести от себя беду.

Всё, что ему оставалось – это, как обычно, замереть и терпеливо вынести все испытания уготованные ему судьбой.

Проверенный способ из его унылой беспросветной и забитой жизни.

Филипп весь напрягся и даже как-то сжался в предчувствии чего-то недоброго, что непременно угрожало его жизни. Угрожало смертельно. Угрожало так, что мгновенно взмокшие ступни в лёгких сандалиях превратили носки в две мокрые тряпицы, из которых легко можно было выжать влагу.

За те короткие мгновения, которое потребовалось незнакомцу, чтобы преодолеть несколько десятков метров, он приблизился настолько, что теперь Филипп мог рассмотреть (разглядеть) то, что ранее не мог различить из-за не особо хорошего зрения и разделявшего их расстояния. Детали, которые открылись для его зрения при молниеносном приближении мужчины.

Его тело было окровавлено. Была ли это лишь кровь животного, или на его теле были собственные раны, сказать было довольно сложно, так как густая корка потемневшей и загустевшей крови, широкими мазками исчерчивающая его плоть, скрывала от Филиппа достоверный ответ.

Незнакомец имел какой-то нездоровый возбуждённый вид, словно был одержим какой-то навязчивой маниакальной идеей.

Он весь был устремлён прямо на него, Филиппа.

Едва касаясь босыми ступнями поверхности грунтовой дорожки, будто порхая над ней, он не бежал – летел.

Неожиданно, совсем рядом с ним раздался незнакомый утробный рокочущий звук. Одновременно пугающий и испуганный.

Только тут Филипп вспомнил о том, что рядом с ним находится его пёс и этот немыслимый животный рык издал именно он. Однако сейчас даже он, его хозяин, не смог бы узнать в этом жутком оскалившемся диком звере, в одно мгновение сбросившем с себя все те бесчисленные тысячи лет одомашнивания, обычно миролюбивое и безобидное существо, его Дружка. На своем веку Филипп не смог бы припомнить и одного раза, когда его пёс, даже в шутку, играя со своим хозяином, издал бы что-то напоминающее рычание, и тем ужаснее в данный момент для него было наблюдать столько открытой враждебности по отношению к незнакомцу.

Его пасть ощерилась в жутком оскале, обнажив белые ровные клыки. Шерсть на загривке его собаки встала дыбом. Мышцы немыслимо напряглись, и теперь всё его тело представляло собою туго скрученную пружину, готовую в любое мгновение стремительно распрямится.

Теперь для Филиппа стало очевидно хотя бы то, что незнакомец не понравился не только ему одному. Пес тоже почувствовал опасность – прямую угрозу и Филипп справедливо посчитал, что восприятие Дружка, основанное не на разуме, который зачастую бывает просто слеп, а на примитивном зверином чутье, древнейшем инстинкте самосохранения, стоит того, чтобы отнестись к нему даже более серьёзно, чем к своему собственному.

Вновь переместив испуганный взгляд на мужчину, которого отделяли от него лишь считанные шаги, Филипп затаил дыхание, ожидая страшной развязки.

Когда это расстояние сократилось до трёх метров, окровавленный мужчина легко, словно отрицая законы всемирного тяготения, взмыл в воздух, намереваясь сверху обрушиться на потрясённого Филиппа.

Не в силах бороться за свою жалкую жизнь, не в состоянии даже пошевелить пальцем, не говоря уже о том, чтобы сломя голову броситься бежать прочь от смертельной опасности, Филипп, скованный ужасом, словно кролик, загипнотизированный удавом, бессильно повалился на спину.

Скорее всего, он столь же беспомощно продолжал бы наблюдать за происходящим, как незнакомец погребает собой его парализованное ужасом тело, и далее всё остальное, вплоть до того момента, когда из его груди тихо выйдет последний вздох, но в этот миг краем глаза он уловил какое-то движение.

Тело незнакомца, стремительно взмывшее в воздух, столкнулось с телом его пса, столь же внезапно взвившееся с земли наперерез, вследствие чего траектория полёта мужчины была отклонена и оба существа рухнули на выгоревшую траву справа от Филиппа. Но ещё до того упасть на землю эти два тела успели переплестись в яростной борьбе.

В бешеном клубке из когтей и клыков, ногтей и зубов катавшемся в придорожной траве, Филипп видел лишь двух диких животных столкнувшихся в смертельной битве, выйти из которой суждено было лишь одному.

Ему было больно глядеть на то, что сейчас происходит с плотью его пса, преданного ему до самой смерти, и, тем не менее, он зачарованно наблюдал за тем как во все стороны летели клочки шерсти, куски плоти, алые капли крови, звуки разрываемой плоти, рычание, одинаково жуткое у обоих.

Если бы не собственные глаза Филипп никогда не поверил в то, что человеческая плоть способна вынести такое испытание. Кожа лоскутами свисала с его тела. Обнаженные мышечные волокна все в придорожной пыли с налипшими на плоть травинками. И ни капли крови, хотя она должна хлестать как водопроводного крана. Создавалось такое ощущение, что плоть эта не настоящая, лишь её имитация без боли, крови, без уязвимости.

И в том, что его, окровавленный изувеченный в жестокой борьбе, пёс начал понемногу сдавать, не было ничего непредсказуемого.

Время шло, а он просто продолжал смотреть на то как Дружок выбиваясь из сил, сдерживал натиск незнакомца и Филипп был уверен, что он будет делать это до последнего вздоха, последнего толчка сердца.

Единственное что могло вывести его из этого ступора, побудить его к действию, было так близко, у самой поверхности. Это было горькое чувство вины, оттого, что он лишь безучастно наблюдал за тем как гибнет его пёс, а он даже не попытался его спасти.

Да, отсюда необходимо было убраться в самое ближайшее время, пока у Дружка ещё есть силы удерживать этого маньяка. Когда его пёс больше не сможет продолжать борьбу, незнакомец, несомненно, примется за Филиппа.

Даже более того, он должен, он обязан это сделать, так как только что прямо на его глазах единственное существо которое действительно его любило, не раздумывая ни одного мгновения отдало за его никчемную, трусливую душонку свою жизнь. Он должен был сделать это хотя бы в память о нем, о своём друге. Для того чтобы его жертва не была напрасна.

И он побежал.

* * *

В просторном здании автовокзала было на редкость тихо, однако погружённая в себя Виктория этого совершенно не осознавала.

Прислонившись спиной к твёрдой спинке кресла из тёмного пластика и уставившись куда-то в одну точку на растрескавшейся стене, она вряд слышала регулярные извинения диктора отменяющего очередной рейс по техническим причинам (в это странное утро большинство автобусов, словно кануло в чёрные дыры, так и не выйдя в рейс). Всё, что в данный момент окружало Викторию, было не в состоянии пробиться сквозь неприступные стены, отгородившие её сознание от остального мира, и этими стенами были её мысли.

Эти размышления помогали Виктории собрать все разрозненные фрагменты её жизни воедино, придать ей какой-то смысл, помочь ей разобраться с очередным жизненным ненастьем.

Возможно, имя Виктория данное ей при рождении родителями в каком-то смысле предопределило всю её дальнейшую судьбу. Имя Виктория означало победу, и она неизменно к ней стремилась. Но то чего не было в этом имени, так это упоминания о борьбе, которая приводит к той самой победе. Эта борьба могла быть и тяжёлой, и долгой, и упорной, но, в конце концов, она неизменно добивалась того, за что так настойчиво боролась.

Оглянувшись назад в прошлое, она легко могла разглядеть те самые победы, ставшие результатом постоянной, непрекращающейся борьбы: десять лет и окончание средней школы, пять с половиной и получение высшего юридического образования, затем ещё пять на создание собственного успешного дела. И вот теперь перед ней встала пожалуй самая серьёзная проблема из все тех, что до этого встречались на её пути, а именно борьба за собственную жизнь.

Рак – вот что теперь стояло на её пути.

Борьба с болезнью была изматывающей не только моральном плане, но и в финансовом тоже. Для того чтобы свести концы с концами ей пришлось продать дело, в которое она вложила столько времени и здоровья, продать свой роскошный автомобиль, переехать в однокомнатную квартиру оставшуюся от матери и продать свою трёхкомнатную.

Она не считала, что всё это слишком – ведь если конечная ставка в этой борьбе была её собственная жизнь, то победа всего этого стоила.

Помимо того, что ей пришлось отказаться от всего того, что до этого составляло её жизнь, она лишилась и всех тех так называемых друзей окружавших её когда-то, оставшись один на один со своей бедой. Однако и это её не особо тяготило.

Всё чего Виктория сейчас так страстно, отчаянно хотела – это жить.

Она была ещё слишком молода, и искренне надеялась на то, что если бы ей удалось выкарабкаться, то у неё наверняка ещё хватило времени и сил, для того чтобы вернуть себе то, от чего ей пришлось отказаться и более того, даже приумножить свой капитал. Но для этого ей нужно было лишь одержать очередную победу, теперь уже над самой смертью.

Внезапно что-то заставило выйти её из транса: какие-то непривычные звуки, внезапно возникшие со стороны входа в зал ожидания.

Вздрогнув всем своим болезненно худощавым пожелтевшим тельцем, Виктория повернула своё лицо в сторону потасовки завязавшейся у больших стеклянных дверей…

* * *

В этом неожиданно возникшем, странном одиночестве Анфиса чувствовала себя неуютно. Она испытывала ощущение тревоги, обильно сдобренное едким чувством необъяснимого страха.

Возможно, что всему виной было её опасение по поводу возможной беременности. Именно оно настолько обострило её чувства, что даже это безлюдье, необычное конечно, но наверняка имеющее вполне рациональное объяснение, заставило её столь сильно нервничать.

Пытаясь взять себя в руки, Анфиса укорила себя за все эти глупые страхи, которые она расценивала не иначе как детскую боязнь внезапно остаться совершенно одной без умных добрых и заботливых старших.

Анфиса ясно понимала, что время от времени каждый, в той или иной мере, испытывает странные и порой необъяснимые обычной логикой ощущения, которые и называют предчувствиями. Обычно они вообще ничего не значат, так как если очень этого хотеть, то знаки грядущих ненастий или удач (всё зависит от того, что ты пытаешься найти), можно отыскать где угодно и в чём угодно. Однако, как бы она себя не настраивала, не успокаивала, ожидание чего-то недоброго всё равно её не отпускало.

Если бы Анфиса только знала о том, что предчувствие её действительно не обманывает и какая неотвратимая беда нависнет над ней в самое ближайшее время, то наверняка бежала бы из последних сил в поисках спасения.

* * *

Единственный уцелевший глаз Дружка начал медленно тускнеть, но он всё ещё продолжал мёртвой хваткой своих челюстей сжимать голень мужчины, и никакая сила не в силах была оторвать его от этого тела.

Ещё одно недолгое мгновение и пёс сделал свой последний выдох, но челюсти, сведённые смертельной судорогой, так и остались сжатыми навечно.

Почувствовав, что сопротивление, наконец, сломлено безумец, не обращая внимания на бездыханное тело, волочащееся за ним при каждом шаге, начал преследование Филиппа.

Даже после своей смерти Дружок всеми силами старался задержать маньяка. Он был беззаветно предан при жизни и, как оказалось, даже после неё…

* * *

Сквозь ссохшееся тело, лежащее возле каменной колонны подпирающей высокий свод здания автовокзала, волной пробежали судороги. Тёмные веки, прикрывавшие впалые глаза Виктории, резко растворились и начали лихорадочно обшаривать потолок. Неуловимым движением, которое на поверку требовало необычайной физической силы, она вскочила на ноги. Парик, прикрывающий жалкие остатки волос, последствие длительного курса радиотерапии, съехавший при недавнем падении в сторону, наконец, упал, но, не обращая на это ни малейшего внимания, Виктория побрела в сторону огромного стекла, составляющего вместе с несколькими десятками других прозрачную обзорную панораму. Неожиданно для самой себя она наткнулась на невидимую преграду, при этом её искреннее удивление говорило о том, что в данный момент она вряд ли осознает обстоятельство, послужившее причиной её остановки.

Словно в задумчивости она отвела правую руку за плечё, а в следующее мгновение с нечеловеческой быстротой обрушила удар худенькой кисти на неожиданное препятствие. Прочнейшее шестимиллиметровое стекло с грохотом обрушилось вниз.

Переступив через опустевшую раму, она побрела в сторону домов частного сектора виднеющихся невдалеке, абсолютно не обращая внимания на кости своей кисти, которые, судя по их неестественной изогнутой форме, были сломаны в нескольких местах. Вслед за ней молча поплелись ещё несколько человек.

Если бы Виктория сейчас могла немного поразмышлять, то пришла бы к невесёлому выводу о том, что чего она так страстно желала, произошло – она не умерла, однако цель была достигнута лишь отчасти. Если бы она знала то, что ценой бессмертия будет её собственная жизнь, то на этот раз, наверняка, предпочла бы отказаться от победы.

Но все эти мысли могли прийти ей в голову лишь при одном условии – если бы сейчас она могла размышлять…

* * *

Всеми силами, пытаясь противостоять панике просачивающейся из подсознания, Анфиса продолжала шагать к ближайшей аптеке по аллее, прозванной местными жителями Бродвеем.

Нервное напряжение, которое, казалось, сжало в один пульсирующий комок все её внутренности, не ослабевало до тех пока она, наконец, вновь не увидела людей.

Ещё мгновение назад эти улицы пустовали, словно всё население городка внезапно испарилось, исчезло, как в какой-нибудь фантастической истории, и вдруг из всех переулков и подворотен оно плотной массой ринулось на проспект.