Текст книги "И корабли штурмовали Берлин"

Автор книги: Виссарион Григорьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Пироговка на Десне

Сойдя с поезда в Курске, еще издали заметил своего начальника штаба. Предупрежденный телеграммой, К. М. Балакирев ждал меня здесь с машиной. Мы не виделись два года, с тех дней, когда дунайцы обороняли Херсон. Как я знал, Константин Михайлович перенес тяжелое ранение. Но выглядел он по-прежнему – загорелое, обветренное лицо, грудь колесом, мощная, почти квадратная фигура здоровяка-крепыша, которому все нипочем.

Пока ехали на газике к Десне по раскисшим осенним дорогам, начальник штаба вводил меня в курс дел в Пироговке. Там блестяще развернулся начальник ВОСО Кобылинский: до прибытия первого эшелона успели проложить к реке от основного пути 800-метровую железнодорожную ветку. Вовремя был готов и склиз, на который катера ставились железнодорожными кранами. Дивизион бронекатеров находился уже на плаву. Прибывали составы с флотильским имуществом. Последние эшелоны с кораблями были на подходе.

Балакирев рассказывал, как вместе с моряками строили склиз и спускали на воду катера колхозники из окрестных сел. Приходили они без всяких нарядов, без расчета что-то заработать. Люди, исстрадавшиеся под фашистским игом, рвались пособить, чем только могли, советским войскам.

Спокойная неширокая Десна, по берегам которой стояли голые, сбросившие листву, леса, выглядела уже предзимней, стылой. Но, по наведенным справкам, замерзать раньше декабря ей не полагалось. А увидел на воде бронекатера с плещущими на ветру бело-голубыми краснозвездными флагами – и сумрачная река словно посветлела. Раз есть корабли на плаву, значит, флотилия уже живет!

Где бы ни пришлось вступать в боевые действия, с Десны кораблям надо было выходить на Днепр. А сначала – спуститься к Чернигову, где намечалось развернуть на первых порах береговой ФКП флотилии.

Но можно ли начинать движение вниз? В каком состоянии фарватер Десны? Ответить на это должен был старший в то время из наших гидрографов инженер-капитан Василий Иванович Рязанцев. Его я и вызвал для доклада, как только добрались до Пироговки.

Рязанцев был послан на Днепровский бассейн еще в составе разведгруппы капитан-лейтенанта Семенова. Затем под его начало поступили молодые офицеры-гидрографы – А. И. Шатов, М. И. Якимов, М. И. Дугин, М. К. Марченко. К тому времени определилось, что заняться им следует в первую очередь Десной.

Десна между Пироговкой и Черниговом – 125 километров по судовому ходу – была разделена на участки по числу офицеров в маневренной партии. Каждый из офицеров персонально отвечал за готовность своего участка к проводке кораблей.

Оснащение имелось только самое легкое – промерные секстаны, буссоли, мерные лини, а специальных плавсредств никаких. Обходились так называемыми дубками – долблеными лодками, исстари используемыми в этих краях, которые предоставляли местные жители. Работы же оказалось невпроворот. В годы фашистской оккупации судоходства на Десне не было, за фарватером никто не следил, почти ничего не уцелело из береговой навигационной обстановки, не говоря уже о бакенах на воде. И наверное, не особенно много успели бы сделать пятеро гидрографов, если бы не пришли на помощь речники-десняки.

В маневренную партию явился, сам ее разыскав, недавний партизан, а до войны – обстановочный старшина (есть такая должность в речной службе) Н. А. Онищенко, собравший затем всех оставшихся в живых бакенщиков с прежнего своего участка, а многих – и с соседних. При активном содействии только недавно восстановленных здесь райисполкомов и сельсоветов были включены в работу десятки людей, хорошо знавших Десну, – бывшие капитаны, шкиперы барж, перевозчики, опытные рыбаки.

Обо всем этом рассказал мне инженер-капитан Рязанцев, заверивший, что отправлять корабли вниз можно. Гидрографическая разведка фарватера была произведена не только до Чернигова, но и до устья. И поставлена, вместо отсутствовавшей штатной, временная навигационная обстановка: на берегах – вехи, а на воде – тычки, то есть вбитые в грунт шесты, за сохранностью которых следили вернувшиеся к исполнению своих обязанностей бакенщики.

Может быть, и улыбнется иной читатель, представив, как между этих самых тычков проходят боевые корабли. Но что поделать – река не море! А плавать по небольшим рекам, и тем более по таким запущенным в навигационном отношении, какой мы застали Десну, особенно сложно.

Приказав командиру дивизиона бронекатеров капитану 3 ранга Пескову и командиру отряда минных катеров старшему лейтенанту Докукину (только эти корабельные подразделения и были пока на плаву) начать движение к Чернигову, я отправился туда же по суше – устанавливать контакт с местными властями.

Поехал на только что выгруженном с платформы громоздком ЗИС-101 – эту машину отдал мне в Сталинграде добрейший Юрий Александрович Пантелеев, решив, что командующему новой флотилией она нужнее. Вместе с машиной был списан на Днепр первоклассный водитель старшина Федор Нагорнов. Видавший виды «ЗИС» смог прослужить еще долго, однако в этот раз я очень ругал себя за то, что прельстился удобствами легковой машины: разбитые проселки были не для нее и мы с трудом дотянули до города.

В обкоме партии ждала совсем непредвиденная и очень приятная встреча. Я знал, конечно, что фамилия первого секретаря – Кузнецов. Но как-то не подумалось, что это может быть тот самый Михаил Георгиевич Кузнецов, который возглавлял обком партии в Измаиле. Как выяснилось, и Кузнецов не ожидал, что командующий Днепровской флотилией – тот Григорьев, которого он знал начальником штаба Дунайской.

– Виссарион Виссарионович! Да это, оказывается, ты! – воскликнул он, когда я переступил порог кабинета.

Как и тогда, в Измаиле, Михаил Георгиевич внимательно и отзывчиво отнесся к нуждам флотилии. А было совсем не просто изыскать, например, помещения для штаба и других наших служб в полуразрушенном городе, где пока размещались многие правительственные учреждения Украины, не переехавшие еще в Киев.

Положение на фронте к западу от Киева, освобожденного десять дней назад, оставалось сложным. Не смирившись с потерей столицы Украины, гитлеровцы контратаковали крупными силами из района Житомира, и на этом направлении шли тяжелые бои. Напряженность обстановки под Киевом я ощутил сам, выехав туда на следующий день, чтобы представиться и доложить о состоянии флотилии командующему 1-м Украинским фронтом генералу армии Н. Ф. Ватутину.

По шоссе Чернигов – Киев, небитому и бомбами, и гусеницами тяжелых машин, непрерывно двигались войска. Над Днепром, у переправ, отражался затяжной налет фашистских самолетов, которые прорывались вновь и вновь, и нас долго не пропускали на правый берег. А в киевской комендатуре, несмотря на имевшееся у меня предписание из Генштаба, оказалось очень трудным разузнать, где находится командный пункт фронта.

Было уже за полночь, когда мы с адъютантом старшим лейтенантом Бойко и провожатым, которого дали на последнем КПП, подошли, оставив в стороне от дороги машину, к маленькому, тщательно затемненному поселку. Тут еще два раза проверили документы и провели к какому-то домику. Подполковник с двумя орденами Красного Знамени на гимнастерке, расположившийся в сенях у телефонов, выяснив, кто я и зачем, сказал:

– Сейчас доложу командующему, но примет ли он вас, не знаю – у него маршал Жуков.

До этой минуты я вообще не знал, что заместитель Верховного Главнокомандующего Маршал Советского Союза Г. К. Жуков находится под Киевом. Не успел я подумать, что явился, кажется, не вовремя, как подполковник вернулся и объявил:

– Вас просят, товарищ капитан первого ранга.

В ярко освещенной комнате сидел за столом генерал армии Н. Ф. Ватутин. А мимо стола командующего размашисто шагал взад-вперед, похлопывая себя по ладони зажатыми в другой руке перчатками, маршал Г. К. Жуков. Его я видел впервые.

Услышав, что я командую Днепровской военной флотилией, маршал начал задавать короткие, без единого лишнего слова, вопросы: «Состав сил и где находятся?», «Когда заканчиваете сосредоточение?», «Боевые возможности?». Я старался отвечать как можно лаконичнее и точнее.

Доклад о флотилии прервал телефонный звонок, за которым последовали обсуждение полученного донесения, вызовы понадобившихся людей, отдача распоряжений. Речь шла об отражении возобновившихся танковых атак противника, выяснилось, где находится вводившаяся в бой резервная дивизия. (В тот самый день, несколькими часами позже, гитлеровцам удалось вновь захватить освобожденный неделю назад Житомир.) Я отошел к стене, и казалось, уже никто не замечал моего присутствия.

Но Ватутин, как только у него выдалась передышка, обернулся ко мне и спокойно сказал:

– Пройдите к начальнику штаба фронта, обговорите о ним возможные боевые задачи флотилии, набросайте проект директивы. Когда будете готовы доложить, заходите вместе с ним.

В другом сельском домике навстречу мне поднялся сухощавый, небольшого роста генерал-лейтенант А. Н. Боголюбов. В ту неспокойную ночь он тоже бодрствовал, как, очевидно, и все на фронтовом КП, но обстановка в кабинете начштаба позволяла доложить о состоянии флотилии обстоятельнее, подробнее. Однако генерал дал попять, что не очень-то принимает ее всерьез.

– Ну и что же вы можете сделать своей флотилией?

Чем способны реально помочь пехоте? – скептически заметил он.

Я заверил начальника штаба, что ко времени весеннего вскрытия рек флотилия станет сильнее.

Составленный проект директивы предусматривал зимовку основной группы кораблей в районе Чернигова, готовность к активным боевым действиям планировалась на март. Командующий фронтом, к которому мы явились через некоторое время (Г. К. Жукова у него уже не было), с этим согласился. Подписав директиву, генерал армии Н. Ф. Ватутин пожелал морякам-днепровцам боевых успехов.

Тогда не предвиделось, что до весны флотилия будет переподчинена другому фронту. И уж никак не мог я подумать, что в последний раз вижу Николая Федоровича Ватутина. Он был смертельно ранен три месяца спустя – в феврале предпоследней военной зимы…

Ледостав наступил раньше, чем его ожидали, – еще в ноябре. Быстро разраставшиеся «забереги» – полосы льда вдоль берегов – и плавучие льдины, ломавшие поставленные гидрографами тычки, осложняли проводку кораблей. В особенно трудных условиях спускались вниз по Десне корабли последнего эшелона, который прибыл в Пироговку только 30 ноября. Группу тральщиков пришлось поставить на зимовку в затоне выше Чернигова.

Поскольку малые речные корабли не приспособлены для жизни личного состава в зимнее время, их экипажи были расселены по хатам в приречных селах. А штаб флотилии в феврале переехал в Киев, где нужно было развернуть нашу главную базу.

Штаб становился полнокровным. Я был очень рад назначению начальником оргмоботдела капитана 2 ранга И. Г. Блинкова и начальником связи – капитана 3 ранга В. А. Баранова, занимавших те же должности на Волге. Пополнялся волгарями и оперативный отдел штаба, возглавляемый капитаном 2 ранга Е. С. Колчиным. Со славных волжских канлодок перевели на штабную работу молодых офицеров Волкова, Федоренко, Задвинского.

Многим нашим операторам недоставало опыта, но Евгений Семенович Колчин был таким начальником, под руководством которого они могли приобрести его довольно быстро. По имевшимся данным в штабе изучались вероятные районы плавания и боевых действий. Особое внимание уделялось вопросам взаимодействия с сухопутными войсками.

Важно было, чтобы оперативный работник мог представлять флотилию в стрелковой дивизии в качестве офицера связи, глубоко знающего наши боевые возможности.

Сформировался и политотдел флотилии. Его начальником был назначен капитан 1 ранга Владимир Иванович Семин, прибывший с Черного моря, где он долго возглавлял политотдел эскадры, а затем и политуправление флота. Политработа становилась более планомерной, всеохватывающей. Сам процесс сколачивания флотилии требовал от командного состава теснейшей связи с подчиненными, постоянной заботы об их воспитании.

Горячий отклик встречала пропаганда боевых традиций днепровцев. С жадным интересом слушали краснофлотцы беседы о том, как родилась в огне гражданской войны Днепровская флотилия и как стал ее командующим матрос А. В. Полупанов с легендарного бронепоезда «Свобода или смерть». А о старом балтийце Б. В. Хорошхине, также командовавшем в свое время флотилией на Днепре, могли рассказать товарищам многие участники боевых действий на Волге, где контр-адмирал Хорошхин геройски погиб в сорок втором году. Ветераном Днепровской флотилии был начальник штаба К. М. Балакирев. Нашлись на флотилии старшины и краснофлотцы, которые знали Днепр, Березину, Припять по грозному лету сорок первого года.

Много значило и знакомство ветеранов со своеобразными условиями Днепровското бассейна. Ведь моряки, попавшие на флотилию с Балтики или Черного моря, часто не имели представления о том, что такое белорусское Полесье с его лабиринтом малых рек и проток среди лесных и болотных дебрей, где утонуть на корабле, пожалуй, трудно, а вот застрять – очень просто, да и на зыбкий берег не везде ступишь ногой. Люди, знавшие, как плавают и воюют в таких условиях, были наперечет. Они играли такую же роль, как бывалые обстрелянные солдаты в комплектующемся армейском подразделении.

К середине февраля 1944 года в списках флотилии числилось уже около трех тысяч человек, а в мае стало почти шесть тысяч. Примерно каждый третий был старшиной или офицером. Такая насыщенность командными кадрами, особенно младшими, обусловливалась опять-таки спецификой лежавших впереди рек, где могли использоваться главным образом катера с экипажами всего из нескольких человек.

Прибывали, подчас из дальних краев, старшие офицеры, которым предстояло возглавить формировавшиеся бригады. С Дальнего Востока приехал капитан 2 ранга С. М. Лялько, назначенный командиром 1-й бригады речных кораблей. Эта бригада комплектовалась наиболее быстро, становясь ядром флотилии. Со Степаном Максимовичем мы вместе служили на Амуре, и я знал его как командира инициативного, смелого и в то же время умеющего вдумчиво работать с подчиненными. За подготовку бригады к боям он взялся с напористой энергией, характерной для кадровых военных, которые по обстоятельствам службы долго находились вдали от фронта и давно стремились на него попасть.

Вслед за командиром прибыл начальник политотдела 1-й бригады капитан 2 ранга Г. М. Обушенков – бывалый политработник, легко освоившийся в новой обстановке. Начальником штаба этого соединения был назначен капитан 3 ранга П. С. Зинин, в прошлом моряк Совторгфлота.

Комплектование 2-й бригады задерживалось – не хватало кораблей, и становилось все очевиднее, что развернуться в полноценное боевое соединение ко времени вскрытия рек она не успеет. 3-я же наша бригада (командиром ее был назначен капитан 1 ранга А. П. Добровольский) предназначалась для траления, причем Нарком ВМФ требовал обеспечить первоочередную ее готовность.

Днепр, ряд участков которого отстоял уже достаточно далеко от линии фронта, – важнейшая на Украине и в Белоруссии водная магистраль. Ее нужно было как можно скорее открыть и для военных перевозок, и для транспортировки хозяйственных грузов. Очистка фарватеров от затопленных судов и барж возлагалась на созданный в составе флотилии речной аварийно-спасательный отдел – РАСО (его работу контролировал, проводя у нас много времени, начальник аварийно-спасательного управления ВМФ контр-адмирал Фотий Иванович Крылов, известный в довоенные годы как руководитель знаменитого Эпрона).

Но Днепр мог быть, подобно Волге, засорен также и вражескими минами. Для поиска и обезвреживания их мы подготовили к весне десятки тральщиков – и «штатных», доставленных по железной дороге, и вспомогательных, оснащенных на месте. По волжскому опыту река была разделена на боевые участки, каждый из которых поручался одному из пяти дивизионов 3-й бригады.

Контрольное траление, проведенное, как только позволили природные условия, мин не обнаружило. Но было еще немало повторных выходов тральщиков на проверенные уже плесы, немало ложных тревог: гражданские речники, начинавшие плавать с понятной опаской, подчас принимали за мину все что угодно. Словом, в то, что мин на Днепре действительно нет, поверили не сразу. Тральные работы, стоившие больших усилий, оказались как бы безрезультатными. Однако кто решился бы без них открыть навигацию? Не мыслилось без этого и развертывание флотилии в ее операционной зоне.

Еще в феврале Генеральный штаб переподчинил флотилию только что образованному 2-му Белорусскому фронту. На КП фронта в городке Сарны, недавно очищенном от гитлеровцев, я доложил командующему генерал-полковнику П. А. Курочкину о боевых возможностях флотилии и получил от него директиву, которая предусматривала выдвижение – как только сойдет лед – основных сил флотилии к линии фронта, на Припять, в район освобожденного в январе Мозыря и устья реки Птичь.

Бригада Лялько – а она и составляла пока наши основные силы – начала движение по Десне вниз от Чернигова 22 марта, буквально вслед за льдом. Выйдя на Днепр, а затем на Припять, бригада сосредоточилась через несколько дней под Мозырем. Ее подчинили в оперативном отношении командующему 61-й армией генерал-лейтенанту П. А. Белову.

Мы развернули на Припяти, близ селения Загорины, вспомогательный пункт управления (ВПУ), куда перебрался замначштаба – начальник оперотдела капитан 2 ранга Колчин с небольшой группой операторов, гидрографов, связистов.

Вечером 1 апреля – в тот день я находился в Киеве, в штабе, куда только что поступила с ВПУ, от Колчина, первая оперсводка, – адъютант доложил, что меня хочет видеть флотский полковник и назвал незнакомую, ничего мне не говорившую фамилию. Полковник – солидный, хмуроватый на вид, но довольно молодой – вошел уверенно, как к себе домой.

– Боярченко Петр Васильевич, – отрекомендовался он таким тоном, словно после этого все должно было стать ясным.

Я тоже назвал себя, мы пожали друг другу руки, и наступила неловкая пауза. Наконец полковник, явно удивленный моей непонятливостью, улыбнулся и объявил:

– Я член Военного совета Днепровской флотилии.

Такими вещами не шутят даже первого апреля. Но документа о своем назначении полковник не имел, а меня никто не извещал о создании на флотилии Военного совета. Пришлось – об этом попросил и сам Боярченко – запрашивать наркомат по радио.

Москва подтвердила: на флотилии образуется Военный совет и полковник Боярченко будет его членом, однако приказ еще не подписан. Боярченко, получивший в Ленинградской военно-морской базе приказание отбыть к новому месту службы, приехал в Киев за три дня до своего официального назначения.

Вскоре П. В. Боярченко было присвоено звание капитана 1 ранга.

На КП у Рокоссовского

В связи со слиянием в начале апреля 1944 года 1-го и 2-го Белорусских фронтов флотилия перешла в оперативное подчинение командующему прежним 1-м, а теперь просто Белорусским фронтом генералу армии К. К. Рокоссовскому.

Я ехал на знакомый КП под Сарнами не без волнения: предстояло встретиться с военачальником, чье имя гремело по всем фронтам. Рокоссовский встретил так приветливо, что напряжение сразу спало.

Доклад о состоянии флотилии и ее первых боевых действиях (со 2 апреля корабли бригады Лялько начали поддерживать огнем с Припяти приречные фланги 61-й армии и высадили небольшой разведывательный десант) командующий фронтом слушал вместе с начальником штаба генерал-полковником М. С. Малининым. Они не могли не обратить внимания на то, что силы флотилии невелики: в нее входило к тому времени, если считать все тральщики, свыше ста кораблей, но бронекатеров мы имели в строю пока лишь 16, плавбатарею – все еще одну…

– Пушек-то сколько всего? – спросил Малинин.

Цифры, названные мною, прозвучали весьма невесомо, и начальник штаба фронта, обернувшись к командующему, слегка улыбнулся. Рокоссовский стал задавать вопросы о перспективах усиления флотилии. Потом он сказал:

– Кораблей у вас маловато. Постараемся в этом помочь.

Зашла речь и о том, что флотилии очень нужна хотя бы рота морской пехоты – для десантов, для сопровождения кораблей по берегу и охраны их стоянок. Командующий и начальник штаба фронта вникали в нужды флотилии, связанные с базированием и материальным обеспечением кораблей. По заведенному порядку была подготовлена и тут же согласована по ВЧ с Генштабом директива, определявшая основные боевые задачи флотилии.

Перед тем как отпустить меня, Рокоссовский заметил:

– Моряки, знаю, народ смелый, отчаянный, но иногда идут напролом напрасно, неоправданно…

Он вспомнил известный, как оказалось, ему случай, когда за потери, понесенные в одной из операций черноморцами, досталось и сухопутному командованию, которому подчинялся в оперативном отношении флот.

Командующий фронтом – чего уж никак не мог ожидать – вышел проводить меня до машины. У подъезда стоял потрепанный трофейный «опель»: лесные дороги расквасила распутица и ехать на пантелеевском «ЗИСе» я не рискнул. Взглянув на неказистый «опель», Рокоссовский поморщился:

– И на таком драндулете вы разъезжаете по здешним дебрям? Нет, это непорядок. – Обернувшись, он приказал кому-то: – Пусть подгонят сюда «виллис» для командующего Днепровской флотилией.

Так получилось, что уехали мы на отличной новой машине. Этому особенно радовался старшина Федор Нагорнов.

Как стало мне вскоре известно, на следующий же день командование Белорусского фронта телеграфировало Наркому ВМФ, что оно считает наличный боевой состав Днепровской флотилии не отвечающим задачам, которые ставятся ей фронтом, и просит принять все возможные меры для пополнения флотилии новыми кораблями. Через несколько дней Главный морской штаб передал мне для сведения копию ответной телеграммы фронту, В ней сообщалось, что усиление флотилии зависит от поставок кораблей промышленностью; были названы примерные сроки отправки предназначенных для Днепра бронекатеров и плавбатарей.

Вопросы Рокоссовского о боевых возможностях флотилии, его стремление помочь нам побыстрее получить новые корабли – все это, конечно, имело отношение к предстоящим наступательным действиям фронта. И даже облеченное в шутливую форму предостережение насчет того, чтобы моряки не зарывались, не подводили начальство неоправданным, чреватым напрасными потерями лихачеством, говорило о том, в каком направлении работает мысль командующего.

В самом центре огромного советско-германского фронта, где развертывалась и наша флотилия, назревали большие события, в которых днепровцам отводилась пусть скромная, но своя определенная роль. Я возвращался от Рокоссовского охваченный мыслями о том, как много еще надо сделать, чтобы флотилия сыграла эту роль достойно.