Текст книги "И корабли штурмовали Берлин"

Автор книги: Виссарион Григорьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Глава пятая
ПУТЬ НА ВИСЛУ

Пройдут ли корабли дальше?

Вновь, в третий раз с начала наступления, моряки-днепровцы были в числе тех, кому салютовала Москва. В приказе Верховного Главнокомандующего, посвященном взятию Пинска, упоминались помимо командующего флотилией командиры бригад С. М. Лялько и В. М. Митин, командиры дивизионов капитан 3 ранга А. И. Песков, капитан-лейтенанты И. П. Михайлов, Н. М. Лупачев, О. К. Селянкин. Бои за Пинск как бы подводили итог действиям флотилии на белорусских реках.

Краснофлотцам, старшинам и офицерам вручались боевые награды. Командующий фронтом предложил представить к награде наиболее отличившихся командиров соединений и частей.

Незадолго перед этим был учрежден очень почетный для моряков орден Нахимова. Военный совет флотилии решил, что награждения им достоин прежде всего командир 1-й бригады кораблей Степан Максимович Лялько. К ордену Нахимова II степени были представлены также командир гвардейского дивизиона бронекатеров А. И. Песков и начальник штаба флотилии К. М. Балакирев. К ордену Красного Знамени – начальник политотдела флотилии В. И. Семин, начальник оперативного отдела Е. С. Колчин, командир 2-й бригады кораблей В. М. Митин, командир дивизиона плавбатарей К. В. Максименко и другие товарищи. Награждение их последовало через несколько дней.

Стремясь справедливо оценить заслуги отличившихся, мы не могли не отдать должного небольшому – всего 30 бойцов! – отряду морских пехотинцев, которым после гибели младшего лейтенанта Чалого командовал главный старшина Попов. В Пинском десанте отряд еще раз достойно справился с нелегкой задачей группы первого броска. И все двое суток, в течение которых десант сражался на изолированном плацдарме, эти моряки не переставали быть его штурмовым авангардом.

Они самоотверженно устраняли возникавшие на пути десантников препятствия. Отделение сержанта Столярова обезвредило двухамбразурный вражеский дзот. Другой подавили и захватили старшина 2-й статьи Канареев с двумя краснофлотцами. Пробравшись затем дальше в город, эти трое храбрецов забросали гранатами ночное сборище фашистских офицеров в кинотеатре. Переполох у гитлеровцев, которые, вероятно, еще не уразумели, откуда взялись в центре города русские, помог десантникам продвинуться в новые кварталы. А сутки спустя, когда отбивались контратаки превосходящих сил врага, главстаршина Попов провел в немецкие тылы большую часть своего отряда, облегчив положение на соседнем участке плацдарма.

Показали себя бойцы отряда и во многом другом. Когда было суммировано все сделанное ими с начала боев на Припяти, итог получился такой, что составил бы честь роте, а то и батальону. И командование флотилии сочло своим долгом ходатайствовать о присвоении самым доблестным, многократно отличившимся морским пехотинцам звания Героя Советского Союза.

А буквально через несколько часов после того, как наши корабли вошли в Пинский порт, стало известно, что Военный совет фронта представляет к ордену Красного Знамени флотилию, а также 1-ю и 2-ю бригады кораблей и 2-й гвардейский дивизион бронекатеров.

Десять дней спустя – забегаю тут немного вперед – был получен Указ Президиума Верховного Совета СССР и состоялись торжества, посвященные вручению орденов, а также подъему флагов на бронекатерах капитана 3 ранга Пескова. (По действовавшему положению, в награжденных бригадах, как и на флотилии, орден прикреплялся к их знамени, а в награжденном дивизионе флаг с изображением ордена поднимал каждый корабль.)

Дивизион построился колонной на тихой Пине напротив того места, где был высажен первый эшелон десанта. Александр Иванович Песков, всегда спокойный в боевой обстановке, теперь и не пытался скрыть волнения. С головного катера он скомандовал: «На Краснознаменные гвардейские флаги!..» На верхних палубах замерли на минуту моряки, и развернулись над ними стяги с символами их доблести – самые почетные корабельные флаги из всех существующих на флоте.

На собрании личного состава, состоявшемся после вручения наград, говорилось, что здесь, на берегу Пины, обязательно будет стоять памятник морякам и десантникам, павшим при освобождении города. И такой памятник давно уже сооружен – им стал поднятый на пьедестал геройский бронекатер № 92.

Еще 7 июля, когда фронт только приближался к Лунинцу, поступила чрезвычайно обрадовавшая нас телеграмма от исполнявшего обязанности начальника Главморштаба вице-адмирала Г. А. Степанова. Он сообщал, что решено с выходом войск фронта в бассейн Западного Буга перебазировать туда Днепровскую флотилию для дальнейших боевых действий. Нам предлагалось приступить к подготовке перебазирования.

Мы не рассчитывали, что гитлеровцы оставят нетронутыми шлюзы Днепро-Бугского канала. Так оно и случилось. Поэтому теперь оставалось выяснить, осуществим ли в ближайшее время железнодорожный марш-маневр, например, до Бреста, к которому приближались наши войска. Еще перед боями за Пинск начальнику тыла было приказано готовить передвижной склиз для подъема кораблей.

Однако на следующее утро после освобождения Пинска начальник ВОСО Кобылинский доложил, что железная дорога в направлении Бреста разрушена противником при помощи специального устройства, перекручивавшего рельсы и ломавшего шпалы. «Превращена в елочку», – доносили летчики. Так выглядела дорога с воздуха. Сколько времени займет восстановление пути, еще никто не знал.

А когда понадобится флотилия на новых водных рубежах? Ориентировать в этом мог только командующий фронтом. И от него зависело, быстро ли перебросят нас дальше на запад после восстановления дороги. 16 июля я отправился на КП фронта, находившийся в районе Ковеля.

К. К. Рокоссовский, теперь уже Маршал Советского Союза, встретил с обычной приветливостью.

– Днепровцы молодцы, действовали предприимчиво и смело, – говорил он. – Под Пинском, как и под Бобруйском, они существенно способствовали общему успеху. Командармы ценят помощь флотилии.

Узнав о полученных нами указаниях насчет подготовки к перебазированию на Западный Буг, маршал ненадолго задумался. Затем сказал:

– В принципе я целиком за это и буду рад снова увидеть днепровцев в боевых порядках наших войск. Но спуск кораблей на новую реку – не самоцель. Нужно, чтобы были условия, при которых их можно с пользой задействовать. В районах спуска и базирования кораблей уже должны быть надежные, прочно удерживаемые плацдармы на западных берегах рек…

Маршал дал понять, что выход войск к Висле и Нареву не за горами.

– Предвижу, – добавил Рокоссовский, – что борьба за плацдармы за Вислой будет жестокой. Немцам ведь понятно – это трамплины для наших ударов уже по собственно германской территории… С учетом обстановки, которая сложится, и решим, где и когда выводить флотилию на польские реки.

Наш разговор прервался вызовом маршала к аппарату ВЧ, после чего Рокоссовский неожиданно поздравил меня с награждением орденом Нахимова I степени, пояснив, что ему только что стало об этом известно.

Отпуская меня, маршал осведомился, как работает «виллис», переданный весной.

– Рад, что машина вам пригодилась, – сказал он. – А поскольку впереди еще много рек и другой воды, для вас приготовили «виллис»-амфибию. Можете обновить!

Я был тронут вниманием Рокоссовского. Оставив на сухопутном «виллисе» адъютанта, мы с водителем Федором Нагорновым возвращались в Пинск на амфибии. Подъехав к Пине, с ходу бултыхнулись в нее – обновлять машину, так обновлять! Амфибия, к восторгу Нагорнова, легко поплыла, а потом послушно выбралась на берег.

Казалось, наши перспективы прояснились, за исключением лишь сроков перебазирования. Вскоре стало известно, что восстановление железной дороги до Бреста займет примерно месяц.

Тем временем в Пинске развертывались хозяйственные службы, призванные уже отсюда, из нашей новой главной базы, обеспечивать действия флотилии на тех реках, на которые она перейдет. За это энергично взялся только что назначенный начальником тыла подполковник Степан Никифорович Кузьмич, старый черноморец, человек предприимчивый и неутомимый.

По прошлогоднему опыту, когда готовилось перебазирование с Волги на Днепр, мы создали несколько рекогносцировочных групп для ознакомления с обстановкой в районе будущих боевых действий флотилии и выбора подходящих мест для спуска кораблей (Брест являлся отнюдь не единственно возможным).

Однако решение о дальнейшем использовании флотилии, которое сообщил нам Главморштаб, оказывается, было еще не окончательным.

Из Москвы позвонили по ВЧ. В трубке послышался знакомый, как всегда очень спокойный, голос вице-адмирала Г. А. Степанова.

– Мы здесь обсудили ваше положение, – начал он. – Канал разрушен, железную дорогу восстановят еще не скоро, а когда войска фронта окажутся на берегах польских рек, сказать пока трудно… В связи с этим есть мнение: не выгоднее ли использовать ваши боевые соединения в другом месте, расформировав Днепровскую флотилию как таковую? Как вы на это смотрите?

Не будь слышимость такой четкой, я, пожалуй, усомнился бы, правильно ли понял сказанное. Взяв себя в руки и тщательно выбирая слова, ответил, что такое решение представляется до меньшей мере преждевременным. Повторил как важнейший аргумент (об этом уже докладывал телеграфно), что командующий 1-м Белорусским фронтом высказал желание видеть Днепровскую флотилию действующей на реках Польши. Настойчиво попросил согласовать с маршалом Рокоссовским любые возможные решения.

Степанов выслушал меня, не прерывая. Потом все так же спокойно заключил:

– Хорошо, мы еще раз обсудим. Только помните: если флотилия где-нибудь застрянет, не дойдя до фронта, ответственность ляжет на вас.

Стало ясно, что решение в наркомате пока не принято – со мной просто советовались, Но в сознании не укладывалась сама мысль о том, что флотилия может так внезапно прекратить свое существование.

«Использовать соединения в другом месте»? Не трудно догадаться: на Дунае. Дунайская флотилия, возрожденная на базе Азовской, была, как мы знали, сосредоточена в районе Одессы, освобожденной еще весной, и готовилась вернуться на великую реку, имя которой носила. Разве не хотел бы и я вернуться туда, где начинал войну, обороняясь, и где настало время наступать! Однако был убежден, что Днепровская флотилия не исчерпала своих боевых возможностей и способна еще немало сделать для победы.

Мы собрались вчетвером – с членом Военного совета, начальником штаба и начальником политотдела. И я рассказал о состоявшемся телефонном разговоре. Товарищи отнеслись к услышанному от меня неодинаково. Было высказано и такое мнение, что руководству виднее: наши корабли, очевидно, пригодились бы и на Дунае; что перебазирование, может быть, не следует форсировать… Но Боярченко и мысли не допускал о расформировании флотилии. Он был безоговорочно за то, чтобы она выдвигалась на новые рубежи как можно быстрее.

Скажу сразу же, в наркомате, насколько мне известно, больше не возвращались к вопросу, поднятому в том разговоре по ВЧ. А возникшее было ощущение неопределенности помог сбросить вызов на КП фронта: 23 июля маршал Рокоссовский приказал мне быть у него под Ковелем на следующий день к двенадцати ноль-ноль.

На фронте успели произойти важные события. Наши войска форсировали Западный Буг, вступили на территорию Польши. Освобожден был Хелм, шли бои за Люблин.

– Ну что ж, товарищ Григорьев, – сказал командующий фронтом, – для моряков наступает время снова включаться в боевую работу. Наши войска приближаются к Висле. Готовьтесь к переразвертыванию засучив рукава, согласовывайте все, что необходимо, со штабом фронта. Дорога восстанавливается полным ходом, платформы подадут без задержки.

Вернувшись в Пинск, я телеграфировал начальнику Главного морского штаба вице-адмиралу В. А. Алафузову, что предполагаю грузить 1-ю бригаду кораблей на платформы в Пинске, а спускать на Вислу в Демблине, 2-ю бригаду грузить в Мозыре и спускать на Западный Буг в Бресте. Пункты спуска кораблей на воду указывались ориентировочно.

Брест был освобожден 28 июля, и на следующее утро там находилась наша рекогносцировочная группа, возглавляемая инженер-капитаном 2 ранга С. Г. Ионовым (флагманский механик флотилии, будучи разносторонне подготовленным штабным офицером, не раз выполнял задания, выходящие за рамки его специальности, а тут важен был и глаз опытного корабельного инженера). Днем раньше, 27 июля, советские войска вышли к Висле у Демблина, где немедленно, еще под обстрелом вражеской артиллерии, начала рекогносцировку другая наша группа.

Но донесения обеих групп были малоутешительными. У Бреста оказался необычно низким уровень воды в Буге – сказалось очень жаркое лето. У Демблина же, как выяснилось, рельеф берега не позволял быстро проложить временную железнодорожную ветку. А на правом фланге фронта, где флотилия могла бы быть введена в действие на Нареве, продвижение наших войск задерживалось ожесточеннейшим сопротивлением врага.

Командующий фронтом не забывал о нашей флотилии и 30 июля вновь вызвал меня на свой КП в Конколовице близ Седлеца.

Путь лежал через Брест, отбитый у врага два дня назад. Дальше пошли уже польские поля и перелески, селения и городки. И все так же опалено войной, как в оставшейся за Бугом Белоруссии.

Командующий фронтом был очень занят, и я пробыл у него всего несколько минут.

– Я вынужден, товарищ Григорьев, – сказал маршал Рокоссовский, – несколько изменить свое распоряжение, отданное вам совсем недавно. Плацдармы за Вислой у нас уже есть, но удерживаем их пока очень большими усилиями. Гитлер приказал своим генералам любой ценой сбросить нас в Вислу. Ваши корабли можно было бы спустить, допустим, в Пулавах. А что, если противнику удастся хотя бы на один день вытеснить нас там с левого берега? Куда вы тогда с кораблями денетесь? Рисковать Днепровской флотилией без большой в том нужды не имею права. Поэтому подготовку к переразвертыванию продолжайте, а отправку кораблей пока задержим. И весьма возможно, они особенно понадобятся на Нареве.

С тем я и отбыл с КП фронта. Отсрочка выдвижения кораблей к переднему краю радовать не могла. Правда, Рокоссовский снова дал понять, что флотилию ценит и рассчитывает использовать ее тогда, когда она будет нужнее.

Бугские перекаты

По согласованию со штабом фронта погрузку кораблей на платформы начали 10 августа. Спускать корабли на воду – поскольку на Висле условия для этого еще не сложились, а к Нареву наши войска пока не вышли – решено было в нижнем течении Западного Буга.

Но и там выбрать подходящее место оказалось непросто. Остановились в конце концов на участке реки между станциями Малкина Гурна и Тремблинка (рядом с последней еще недавно существовал одноименный фашистский лагерь уничтожения, где погибли миллионы людей). Оттуда было около ста километров до Варшавы и почти столько же – но уже не по прямой, а по руслу Буга – до устья Нарева.

К плюсам намеченного места относилась выгодная конфигурация берега. К нему легко подводилась короткая (полтора километра) железнодорожная ветка от магистральной линии. Минусы же начинались с того, что ниже по течению находился взорванный мост, от остатков которого требовалось очищать фарватер. А за мостом – первый большой перекат: сотни метров мелководья.

Всего же наши гидрографы насчитали между Малкиной Гурной и устьем Нарева 93 песчаных и каменных переката протяженностью от 30 до 150 метров – в среднем по одному на каждый километр реки.

Поясню, что в данном случае мы считали перекатами все участки с глубинами менее 65 сантиметров, то есть ниже минимума, позволяющего бронекатеру, с которого снято все поддающееся снятию, передвигаться если не своим ходом, то на буксире у сторожевичка, имевшего меньшую осадку. На особом учете были места с глубинами 30–40 сантиметров, форсирование которых представляло наибольшую сложность. Таких мест насчитывалось до 20, в том числе – 100-метровый центральный участок большого переката за взорванным мостом.

Словом, было о чем призадуматься. После того как руководитель вернувшейся в Пинск рекогносцировочной группы капитан 3 ранга Прохоров доложил все это Военному совету флотилии, а начинж Белявский и начальник ВОСО Кобылинский, также участвовавшие в обследовании реки и берегов, подтвердили, что более приемлемого места для спуска кораблей там нет, я предложил отложить принятие окончательного решения до утра.

Девяносто три переката… Сейчас передо мной снова лежит калька, на которой военные гидрографы Рязанцев и Дугин обозначили границы каждого из них и замеренные глубины. Сорок сантиметров, шестьдесят, снова сорок, тридцать пять, тридцать… Сколько участков, где хоть неси корабли на руках! Проще всего было доложить, что из-за сильного обмеления Западного Буга провести по нему корабли нельзя. Оспаривать это, очевидно, не стали бы. Тем более что уже подвергалась сомнению возможность использования нашей флотилии за пределами бассейна Днепра.

Но в то, что пройти по Бугу на Вислу невозможно, все-таки не верилось. И думать хотелось только о том, как преодолеть преграды.

Углублять фарватер взрывами? Разумеется, попробуем. Однако много ли дадут взрывы на песчаных перекатах большой протяженности? Размывать грунт? В Киеве, в речном аварийно-спасательном отряде, который можно было временно разоружить, имелись два гидромонитора. Но одни они вряд ли могли решить проблему.

«Пройдем, должны пройти!» – говорил я себе. Не может быть, чтобы не нашлось средств и способов это одолеть. На флотилии столько умных, предприимчивых командиров, творчески мыслящих инженеров. А матросская инициатива – ее только направляй! И не занимать нашим людям упорства, решимости преодолеть любые преграды. Не приходилось также сомневаться, что на выручку придут, если понадобится, армейцы. Помощь уже обещал начальник штаба инженерных войск фронта генерал Е. В. Леошеня, с которым был предварительный разговор о возможных затруднениях при движении по Бугу.

В раздумьях над картой незаметно пролетела ночь. Забрезжил рассвет, и из окон штаба стали видны берега Пины – как раз то место, где еще недавно высаживался десант, – и стоящие на реке бронекатера. Они дошли до западной границы страны с Волги, из-под Сталинграда. Я попытался представить, как выглядел бы в глазах моряков этих славных кораблей, если бы объявил им сейчас, что дальше для нас пути нет. Да они просто бы в это не поверили.

Утром были отправлены донесения командующему фронтом и Наркому Военно-Морского Флота о том, что спуск на воду кораблей, перебазируемых в бассейн Вислы, состоится в намеченном месте на Западном Буге.

Надо еще сказать, что помимо навигационно-технических трудностей переразвертывание флотилии осложнялось расположением пункта выгрузки и дальнейшего маршрута кораблей по отношению к линии фронта. В те дни она загибалась от устья Нарева к востоку. Так что при движении вниз по Бугу фронт был не только впереди, но и справа, где гитлеровцы продолжали отчаянными усилиями сдерживать наступление двух правофланговых армий 1-го Белорусского фронта. Нетрудно представить, что означал бы для флотилии, медленно преодолевающей перекаты, прорыв врага к Бугу в результате какого-нибудь танкового контрудара.

Но о том, чтобы флотилия не попала под удар на переходе, заботилось командование фронта. В Пинске и в Мозыре погрузка кораблей закончилась к 25 августа, в Малкиной Гурне была уже готова железнодорожная ветка. А отправлять первый эшелон нам разрешили лишь в начале сентября.

2 сентября я вновь был вызван к командующему фронтом.

– Ну что, заждались? – встретил меня Маршал Советского Союза Рокоссовский, у которого был и начальник штаба фронта генерал-полковник Малинин. – Теперь начинайте двигаться. И вот ваши районы боевых действий…

Полученная мною директива определяла, что по выходе на Вислу флотилия будет действовать между Пулавами и Варшавой. А до того предусматривалось содействие сухопутным войскам в устье Буга и на Нареве. На словах маршал добавил, что, судя по положению дел на правом фланге фронта, флотилия может понадобиться в этом районе примерно 15 октября.

Потом Рокоссовский, улыбнувшись, сказал:

– А с вас, между прочим, опять причитается…

И вручил мне орден Ушакова II степени.

– Первый раз его вижу. Очень красивый, – заметил Константин Константинович, рассматривая орден. – Желаю вам больших успехов!

Насколько я понял, прошлая награда была за боевые действия на Припяти, эта – за Березину. Щедро награждала нас Родина в то победоносное лето.

Головной эшелон с кораблями бригады Лялько (ставшего уже капитаном 1 ранга) отбыл из Пинска 4 сентября. Вместе с кораблями следовали их экипажи, а также боеприпасы, горючее. Эшелоны формировались по принципу тактической целостности: в каждом были бронекатера, тральщики, полуглиссеры, хозяйственные команды, средства связи – сразу прибывало полноценное подразделение, способное вести боевые действия.

Балакирев, возглавивший оперативную группу штаба, развернул флагманский КП недалеко от Малкиной Гурны, в доме бежавшего с гитлеровцами помещика. Затем туда перебрались мы с начальником политотдела В. И. Семиным (он замещал члена Военного совета, вызванного на совещание в Москву), а начальник штаба вернулся в Пинск командовать отправкой эшелонов.

С заместителем начальника гидроотдела капитан-лейтенантом В. П. Греком и начальником маневренной партии лейтенантом Михаилом Дугиным я и Семин объехали по берегу всю трассу предстоящей проводки кораблей к линии фронта. Гидрографы показывали особенно коварные или наиболее характерные перекаты. А уровень воды все понижался – осень стояла сухая.

Расспрашивали о реке местных жителей. Всюду находился кто-нибудь, говорящий хоть немного по-русски. И о Буге мы слышали одно и то же: даже в более дождливые годы судоходен он тут лишь с весны по июнь.

У большого переката за взорванным мостом я вышел на рыбацкой лодке на середину реки. Как часто бывает на отмелях, река здесь резко расширялась. А глубину не требовалось и мерить – лодка чиркала о грунт, и проще было отталкиваться шестом, чем грести. Довольно быстрое течение перемывало легкий, мельчайший песок. То, что он такой мелкий и подвижный, а течение быстрое, особенно удручало: каким способом ни углубляй фарватер, его тут же будет заносить.

До глубокой ночи обсуждались практические вопросы спуска кораблей на воду и дальнейшие наши действия. На ФКП находились начальник оперативного отдела Колчин, флагмех Ионов, начинж Белявский, начальник БОСО Кобылинский, гидрографы во главе с Греком и вызванный из Киева опытный судоподъемник инженер-капитан Трощенко. Это был как бы полевой штаб начинавшейся операции – не боевой в прямом смысле слова, однако требовавшей не меньшей, чем бой, воли к победе, напряжения всех наших сил.

Особенно ответственная роль отводилась гидрографам. Именно они, знатоки законов, по которым живут реки, должны были наметить тактику преодоления каждого переката. И потому командиром созданного отряда проводки был назначен капитан-лейтенант Виталий Павлович Грек. В его распоряжение кроме двух маневренных гидрографических групп с лоцманскими функциями выделялись взвод саперов и взвод строительной роты, команда минеров с легководолазным снаряжением, связные полуглиссеры, автомашины.

Само собой разумелось, что в расчистке пути для кораблей будут всюду, где понадобится, участвовать их экипажи. И уж конечно, все на прибывавших кораблях думали о том, как ускорить их проводку. Степану Максимовичу Лялько (командир бригады прибыл с первым эшелоном) было приказано немедленно докладывать все дельные предложения офицеров, старшин и краснофлотцев, поощрять активный поиск способов форсирования перекатов.

Спуск кораблей на воду проходил без каких-либо осложнений. Сказывался и опыт перебазирования с Волги, и то, что имелся мощный кран. Но лишь после разгрузки второго эшелона мы смогли начать проводку. Задержала ее прежде всего расчистка прохода между обломками разрушенного моста. Отряд проводки тем временем производил опыты, пока не особенно успешные, по углублению фарватера на перекатах всеми имевшимися средствами.

Экипажам речных кораблей вообще-то не привыкать к отмелям, перекатам, крайне узким фарватерам. На притоках Припяти не раз бывало, что команда бронекатера, который не мог иначе развернуться на обратный курс, в полном составе прыгала за борт и на руках заносила нос или корму корабля. Многие надеялись, что какие-то простейшие способы преодоления навигационных трудностей выручат и на Буге.

Попробовали применить прием, удававшийся на других реках: бронекатер форсирует мелкое место на полном ходу, как бы взлетая на поднятой им же и обгоняющей его волне. Но тут из этого ничего не получилось. Слишком велик был первый перекат, а полоса относительно больших глубин пересекала его извилисто, и катер не мог выписывать на полном ходу такие зигзаги. В результате только забивалась песком система охлаждения моторов и ломались лопасти гребных винтов.

Как и следовало ожидать, на песчаном перекате не удавалось проложить приемлемый фарватер взрывами – его мгновенно замывало. Безуспешными оставались попытки гидрографов воздействовать на реку струенаправляющими запрудами. Такой способ известен исстари: вдоль фарватера расставляют под определенными углами плетеные щиты, которые, подобно экранам-отражателям, направляют речные струи на размыв перекатов. Но дело это тонкое, требует особой интуиции и глубокого знания характера реки, ее повадок. А гидромониторы из Киева еще не привезли, да и нельзя было полагаться только на них.

Не буду перечислять всего, что мы испробовали за первые три дня. Но провести через перекат хотя бы один бронекатер или тральщик не смогли. Положение создавалось тревожное. Была приостановлена выгрузка четырех двухбашенных бронекатеров (эти новые корабли, присланные нам к концу боев на Припяти, имели осадку на 30 сантиметров больше остальных). Пришлось дать телеграмму Балакиреву с приказанием задержать в Мозыре эшелоны 2-й бригады. Было решено повторно послать рекогносцировочную группу в район Праги-Варшавской.

Мысли о том, что флотилия не попадет на Вислу, я не допускал, но думать о запасных путях, резервных вариантах решения задачи был обязан. А три дня бесплодных попыток сладить с первым бугским перекатом запомнились на всю жизнь. И, наверное, не мне одному.

Бывают выходы из трудных положений, которые потом, после того как они уже найдены, начинают казаться самыми естественными. И тогда спрашиваешь себя: как же не додумались раньше? Не помню, кто первым сказал вслух: «Нет фарватера – и не надо, протащим волоком!» Но это действительно был выход, к которому мы так или иначе пришли бы. А додуматься раньше помешало, очевидно, то, что волочить корабли по перекатам все-таки небезопасно. Чтобы решиться на такое, не предусмотренное никакими инструкциями действие, надо было убедиться в непригодности остальных способов и осознать неизбежность каких-то издержек, повреждений – без них теперь уже не обойтись.

Так пришлось днепровцам воспользоваться опытом далеких предков, которые на древнем водном пути «из варяг в греки» перетаскивали свои ладьи из одной реки в другую. Нам предстоял волок не по суше, а по мелкой воде, но проку от нее, несмотря на попутное течение, было мало. А техника, к которой прибегли на первых порах, вероятно, не особенно отличалась от той, какой пользовались в стародавние времена. Двадцать матросов крутили на берегу самодельный деревянный ворот – примитивную «катеринку», и корабль медленно, со скрипом и скрежетом, увязая в речном грунте, полз вперед.

Первый бронекатер тащили через перекат четыре часа – с остановками для замены обрывавшегося троса, для переноса конца на следующую «катеринку», а также чтобы флагманский механик Ионов мог удостовериться, что корпус катера выдерживает такое передвижение (повреждения были, однако, в пределах терпимого). Командовал пробным перетаскиванием бронекатера через большой перекат капитан 1 ранга Лялько. Мы с Семиным и весь «полевой штаб» наблюдали за работой издали, чтобы ему не мешать.

Многое решилось за эти часы. Сомнения насчет того, осилим ли бугскую трассу (а они появились у некоторых товарищей), отпали. Срочно потребовались тракторы – не «катеринками» же протаскивать сто кораблей! Четыре тягача отобрали у своих зенитчиков, еще четыре раздобыли в тылу и погрузили на очередной эшелон. И дело пошло веселее.

Первый большой перекат потом так и называли – Тракторный. Но тягачи (действовавшие иногда в «парной упряжке» – лошадиных сил одной машины хватало не везде) понадобились при форсировании еще более чем двадцати перекатов. Очень трудным оказался участок в районе местечка Брок: под слоем песка лежал каменный массив с множеством опасных выступов. Чтобы не пропороть днище корабля, который тянул катер, впереди шла его команда, держась за руки и ощупывая ногами грунт. «Живой трал!» – шутили матросы, подбадривая себя в студеной воде.

Люди работали самоотверженно. Постоянно мокрые, а просушиться, обогреться часто негде, но всех заботило одно – как бы поменьше царапать корабли да побыстрее вывести их к фронту.

Проводка и дальше давалась тяжело. Но если на начальных участках маршрута корабли преодолевали за сутки в среднем меньше километра (а при таких темпах мы не добрались бы до устья Нарева и к зиме), то потом среднесуточная скорость движения достигала 5–6 километров. Гидрографы научились точнее определять и обозначать курсовую линию, обычно не прямую, а причудливо изломанную, по которой выгодно было форсировать очередной перекат. Мы не отказывались и от углубления фарватера взрывами, особенно там, где был каменистый грунт. Не очень большие песчаные перекаты поддавались размывке гидромониторами (они прибыли из Киева со своими командами и немедленно были введены в действие).

Все просто ликовали, когда удавалось, расчистив фарватер всеми имевшимися средствами, провести корабли через какой-нибудь перекат самосплавом. Но и тогда легководолазы, а вместе с ними обычно и команда корабля, шли рядом в воде, не давая течению снести бронекатер или тральщик в сторону, посадить на мель.

Но как ни берегли корабли, текущий ремонт доставлял механикам не меньше забот, чем в боевую страду на белорусских реках. Особенно после тех перекатов, где вновь прибегали к волоку на тракторной тяге. Кораблей шло много, и не на одном, так на другом требовалось выпрямить вал или сменить винт, обследовать вмятины. Приходилось и заделывать небольшие пробоины. Словом, на войне как на войне.

Головной отряд 1-й бригады – мелкосидящие катера, которые задерживались лишь на самых трудных перекатах и почти не имели повреждений, – все более опережал остальные корабли. Но без бронекатеров, которым до Нарева было еще далеко, Лялько всерьез воевать не мог. А штаб фронта дважды подтвердил, что срок развертывания кораблей в новом районе боевых действий, названный маршалом Рокоссовским, – 15 октября – остается в силе. Там, однако, знали о наших трудностях, и в мое распоряжение был выделен 53-й Слуцкий отдельный мотопонтонный мостовой батальон 70-й армии.