Текст книги "И корабли штурмовали Берлин"

Автор книги: Виссарион Григорьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

В этих сложных условиях, маневрируя на коротком участке Прута (менее чем в километре от устья его перегораживали фермы моста, взорванного румынами еще в 1940 году), ренийская группа проявляла постоянную боевую активность. Была подавлена опасная для кораблей батарея, ликвидирована система наблюдательных постов противника за Прутом. Бронекатера выходили на минные постановки, несли по ночам дозор. Корабельная артиллерия во взаимодействии с береговой и полевой пресекала попытки врага форсировать Дунай, а также и Прут в его низовьях, у Журжулешты.

Но если ни один из трех мониторов и не был поврежден в течение недели, то слишком; долго так продолжаться не могло. Тяжелые снаряды все чаще ложились вблизи кораблей. Надо было или отвести ренийскую группу к Измаилу, что было нежелательно, да и совсем не просто, или иметь наготове какой-то иной, хотя бы временный, выход из положения, которое могло вот-вот стать критическим.

Такой выход нашелся. Продолжавшийся паводок (уровень воды поднялся уже на четыре метра) побудил Кринова обратить внимание на озеро Кагул, расположенное невдалеке от Рени. Озеро, отделенное от Дуная неширокой полосой суши и уходящее от него на много километров, достаточно глубокое, с густыми зарослями камыша у берегов, само по себе вполне могло служить кораблям и запасной позицией, и укрытием. Но мы не брали его в расчет, поскольку с Дунаем озеро связывала мелкая, обычно непроходимая для кораблей речка Викета, перекрытая рыболовной запрудой. Необычно высокий летний паводок изменил положение. В результате резкого подъема воды в Дунае Викета потекла вспять и стала совсем другой. Кринов послал катерные тральщики обследовать речку, и их командиры доложили, что после подрыва рыболовной запруды переход в озеро мониторов будет возможен.

Конечно, воспользоваться этой возможностью означало пойти на определенный риск: спади вода – и корабли окажутся запертыми в озере. Однако за водой можно было следить – спадает она постепенно. Да и разведывалось это на случай особых обстоятельств, когда чем-то рисковать пришлось бы так или иначе.

Такие обстоятельства не заставили себя ждать. Наступил день, когда противник, не производя обычных огневых налетов на корабли ренийской группы, вел лишь пристрелку, но сама эта пристрелка отличалась возросшей точностью. У командования группы были основания считать: враг готовит массированный удар по кораблям, возможно, с привлечением кроме известных стационарных батарей подтянутой к Дунаю тяжелой полевой артиллерии. А для корректировки огня, по-видимому, использовались какие-то более совершенные технические средства.

Настораживали также участившиеся полеты над районом стоянки кораблей воздушного разведчика. Если противник, уточнив тем или иным способом их позиции, бросит на них даже не очень большую группу бомбардировщиков, мониторам трудно будет отбиться своими зенитками. А никакие другие средства ПВО их не прикрывали.

На исходе дня 29 июня капитан-лейтенант Кринов собрал на мониторе «Ростовцев» командиров кораблей группы и предложил каждому высказать свое мнение о дальнейших действиях в сложившихся условиях. Командиры мониторов А. С. Маринушкин, П. Д. Визальмирский, В. М. Орлов считали, что возможности стоянки в устье Прута исчерпаны. Так оценивал положение и сам Кринов. После «военного совета» на «Ростовцеве» он радировал командующему, что считает необходимым этой же ночью перейти в озеро Кагул, с тем чтобы, базируясь в нем, продолжать выполнение прежних боевых задач.

Командиру ренийской группы, в силу условий ее дислокации, предоставлялась большая самостоятельность, и Кринов пользовался ею здраво. Но сейчас у контр-адмирала Абрамова все же возникли сомнения: не переоценивается ли опасность, угрожающая кораблям? Однако проверка опасений Кринова означала бы отсрочку маневра по крайней мере до следующей ночи, что могло обойтись дорого. Подумав, командующий санкционировал предложенные действия.

С наступлением темноты мониторы и остальные корабли, не включая двигателей, спустились по течению до устья Викеты и благополучно вошли в нее, а затем и в озеро. К утру на месте разрушенной рыболовной запруды был натянут имитировавший ее трос с чурбаками, чтобы не заметила никаких перемен воздушная разведка. На Викете оборудовали водомерный пост для непрерывного наблюдения за уровнем воды. Здесь же развернули корпост трех мониторов. Другой корабельный корпост, обеспечивавший контакт с армейцами, находился в расположении одной из батарей гаубичного полка близ Картала.

Той же ночью, перед переходом кораблей на новую стоянку, была поставлена минная банка в протоке, соединяющей Дунай с озером Крапина на правом берегу. Нужно пояснить: тогда мы еще не имели полной уверенности, что оттуда бьет несамоходная плавбатарея. Допускалось присутствие в озере румынского монитора, который мог выйти на перехват наших кораблей. Чтобы исключить такую возможность, Кринов и решил использовать последние оставшиеся у него шесть мин. Мины успешно поставил (на этот раз скрытно) бронекатер лейтенанта Кондакова.

В озере Кагул три монитора избавились от каждодневного обстрела тяжелыми батареями. Здесь было легче рассредоточивать и маскировать корабли, и врагу не удавалось обнаружить их стоянки. Сами же мониторы, выдвигаясь на огневые позиции в северной части озера (ближайшей к району их прежних позиций в устье Прута), могли, как и раньше, поддерживать наши сухопутные части, препятствовать противнику в форсировании Дуная.

Шла вторая неделя войны. Дунайский участок фронта (он находился конечно же в стороне от направлений главных ударов фашистского агрессора) оставался одним из немногих, где боевые действия велись пока на линии государственной границы, и был, вероятно, единственным, где нашим войскам представилась возможность закрепиться на территории противника.

75-километровая полоса правого берега, захваченная 24–26 июня, удерживалась крайне ограниченными силами. 28 июня оттуда были сняты пограничники майора Грачева, герои первого десанта, – их ждали другие боевые задачи. На плацдарме, протянувшемся от Сату-Ноу за Килию Старую, остались два батальона неполного состава.

Высокий паводок, поднявший воду и в плавнях на правом берегу, превративший многие низинки в протоки, сделал плацдарм своеобразным архипелагом. Это помогало обходиться там малыми силами. Однако противник, приспособившись к создавшимся условиям, стал выдвигать в плавни огневые точки и корпосты на плотиках (то же самое делалось и с нашей стороны).

Десантники вступали в бой на различных участках плацдарма изо дня в день. Их поддерживала артиллерия с левого берега. За Дунаем имели своих корректировщиков гаубичный артполк, береговые батареи, мониторы. При необходимости могли вылететь на штурмовку «ястребки».

Организация боевого управления высаженными войсками сложилась не сразу – опыта в этом не было. Единый общевойсковой начальник для всего плацдарма не назначался: как управлял бы он подразделениями, разбросанными на десятки километров по узкой кромке берега и местами разобщенными водой? Но батальоны, выделенные из двух разных полков и действовавшие за Дунаем в отрыве от них, решали общую задачу. А поскольку опорные пункты на том берегу создавались в интересах флотилии и сообщаться с ними, снабжать их можно было только по воде, командир 14-го корпуса вскоре пришел к заключению, что флотилия и должна отвечать за плацдарм со всем на нем находящимся. Два «задунайских» батальона, насколько помню, устным распоряжением командира корпуса были оперативно подчинены флотилии, которая, в свою очередь, подчинялась в оперативном отношении комкору-14.

30 июня создалось трудное положение в районе Сату-Ноу, где высадился наш первый десант. Этот край плацдарма подвергся необычно сильному артобстрелу, а контратаки вражеской пехоты, скопившейся в плавнях, повторялись с таким упорством, что скоро не осталось сомнений: враг всерьез рассчитывает сбросить нас с самых важных позиций на правом берегу – напротив Измаила.

По прямому телефонному кабелю, протянутому через Дунай, комбат капитан Ф. К. Турган докладывал на ФКП об осложнявшейся обстановке. Когда выяснилось, что противник вклинивается в том месте, где глубина плацдарма не достигала и километра, контр-адмирал Абрамов приказал:

– Берите, начальник штаба, катер и отправляйтесь туда. На месте виднее, что можно сделать. И не возвращайтесь, пока положение не упрочится.

Подполковник Султан-Галиев (батальон был из его полка) послал со мною капитана из своего штаба – в помощь молодому комбату. Резервов у командира полка не было.

На месте стало еще яснее, что сегодняшний натиск врага – самый сильный с тех пор, как плацдарм существует. Десантники основательно закрепились, зарылись в землю, и артобстрел издалека не наносил им большого урона. Но отбиваться от вражеской пехоты, имевшей немалый численный перевес, было трудно. Она лезла из камышей там и тут на фронте до трех километров, охватывая наши позиции полукольцом. И комбату нечем было, не оголив другие участки, подкрепить тот, где противнику оставалось продвинуться на какие-то сотни метров, чтобы рассечь наши боевые порядки.

«Добавить сюда огня за счет чего угодно!» – ничего иного я придумать не мог. Батальон уже поддерживали оба монитора – «Ударный» и «Мартынов», стоявшие в Кислицкой протоке, и 725-я береговая батарея (ее новая соседка, 726-я батарея, еще не действовала). Но в Кислицкой протоке у нас были и бронекатера. Мы избегали – хотя фашистская авиация и не висела над Дунаем так, как висела она тогда над фронтом дальше к северу, – среди дня выводить корабли с замаскированных стоянок без крайней необходимости. Однако сейчас стало именно крайне необходимо, чтобы бронекатера подошли к правому берегу и с короткой дистанции ударили по наседающей вражеской пехоте из своих скорострельных трехдюймовок, а если понадобится – и из пулеметов.

Пользуясь разрешением командующего делать то, что представится нужным, я по радио приказал отряду бронекатеров идти к Сату-Ноу. Затем по телефону, через оперативного дежурного по ФКП, вызвал на штурмовку два звена истребителей. Связь – спасибо подполковнику Мальцу! – не подвела.

«Ястребки» появились через считанные минуты. Не задержались и бронекатера – идти было недалеко. Старшина Александр Троян, исполнявший обязанности адъютанта, встретил их под откосом у уреза воды и просемафорил приказание: «Бить по видимым целям».

Видимой целью была пехота противника. Пушки катеров действовали как штурмовые орудия на переднем крае. Огонь с Дуная и с воздуха сосредоточился на участке, где успел образоваться вражеский клин. Ощутив подмогу, десантники на пятачке воспрянули духом. В ходе боя стал обозначаться перелом.

Мы с комбатом Турганом не без опаски поглядывали на небо: налет вражеских бомбардировщиков осложнил бы все опять. Но они не показывались, должно быть не было поблизости. А наши истребители делали заход за заходом. Катера защищал от огня тулчинских батарей выступ берега.

Из блиндажа батальонного КП было видно, как солдаты противника залегли, как начали отходить, как побежали обратно в камыши, но скрыться в них успевали не все. Огонь кораблей переносился на ближнюю полосу камышовых «джунглей», чтобы не дать врагу сосредоточиться для новых атак.

Через полтора часа я смог доложить командующему, что положение на плацдарме восстановлено и противник активности не проявляет.

В оперативных документах того времени отмечено, что в попытке отбить у нас район Сату-Ноу участвовало до двух полков румынской пехоты. Трудно поручиться за абсолютную точность этих данных, но силы, введенные 30 июня в бой, чтобы сбросить с плацдарма стрелковый батальон, несомненно, превосходили его числом в несколько раз. А отпор, полученный врагом, и понесенные им потери возымели действие: столь решительной попытки ликвидировать наши опорные пункты на правом берегу больше не предпринималось.

Вся полоса правобережного плацдарма продолжала удерживаться двумя батальонами, не имевшими вооружения более тяжелого, чем пулеметы и ротные минометы. Когда меня спрашивают сейчас, как все-таки они могли держаться, я отвечаю: благодаря поддержке артиллерией – и корабельной, и с левого берега. Об усилении этой поддержки, о лучшей ее организации немало заботилось командование флотилии.

Артиллерия являлась также главной силой, не дававшей врагу прорваться через Дунай на советскую территорию, пересечь здесь границу. Дорог был каждый действующий ствол на кораблях и на берегу. А тем более такие стволы, какими пополнила наш арсенал вступившая в строй 726-я батарея – самая дальнобойная и на флотилии, и на всем южном участке фронта. 3 июля она успешно провела первую боевую стрельбу.

Командовал батареей капитан А. Г. Кривошеев. Ее орудия стали использоваться также в качестве кочующих. Полковник Просянов обычно руководил этим лично. Если обстановка позволяла отлучиться с ФКП, иногда и я отправлялся с ним в эти ночные рейды – меня всегда тянуло к артиллеристам, тем более когда затевалось что-то новое.

Трактор буксировал орудие вдоль берега, на другом тягаче – снаряды. В заранее подготовленной точке – остановка. Орудие производит несколько выстрелов по вражеским батареям, расположенным в районе Тулчи, и тут же передвигается на 400–500 метров дальше. Снова выстрелы, а затем такой же быстрый переход на следующую временную позицию. Стрельба велась, конечно, по площадям с помощью планшета. Управлял ею сам Просянов.

Противник, засекая довольно точно наши временные позиции, открывал по ним ответный огонь. Рассчитывать, что он примет выстрелы кочующего орудия за появление на нашем берегу новых батарей, не приходилось (если иногда и мог принять, то ненадолго). Но отвлекать таким образом часть огня дальнобойной артиллерии врага все-таки удавалось. И сам обстрел – тоже дальнобойными орудиями – со все новых, неожиданных позиций должен был создавать для него добавочное напряжение.

На румынском берегу тяжелых батарей стояло больше, чем у нас. Ими командовали офицеры гитлеровского вермахта, из немцев состояла и орудийная прислуга. Эти батареи продолжали методично бить по Измаилу. Город опустел, большинство жителей перебрались в окрестные села, оставшиеся учреждения – в подвалы.

Стреляя по городу даже с большой дистанции, промахнуться трудно. Но вывести из строя хоть одну нашу батарею врагу не удавалось. Поврежденные орудия сразу же ремонтировались. Иной раз какой-нибудь батарее приходилось ненадолго умолкать, чтобы уберечь людей. Долгое время береговая артиллерия имела потери только ранеными, да и то небольшие. Бывало, что осколками прямо обсыпало пушку, но ее расчет успевал укрыться в нишах орудийного дворика. Предусмотрительность полковника Просянова, руководившего оборудованием всех огневых позиций, сказалась и в этом – у артиллеристов были надежные укрытия.

Однако и мы не могли похвастаться тем, что уничтожили какую-нибудь из тяжелых неприятельских батарей, удаленных от переднего края. Не удавалось это и флотским бомбардировщикам – батареи хорошо маскировались. Но на какое-то время огонь из-за Дуная все же ослабевал. Разведчики подтверждали, что точность стрельбы наших батарей возрастает.

Хочется подчеркнуть главное: перевес в огневой силе не помогал врагу закрепиться где-либо на левом, советском берегу Дуная, тогда как мы удерживали обширный плацдарм на правом.

Сейчас понимаешь: после первых своих боевых успехов мы подчас недооценивали противника. С этим связан просчет, пусть частный, ставший памятным и горьким уроком.

Как уже говорилось, десанту, занявшему Килию Старую, не удалось продвинуться по правому берегу до самого устья. Там, напротив Вилкова, оставалось в руках противника селение Периправа – опорный пункт с гарнизоном в несколько сот солдат и тремя простреливавшими весь плес батареями. Из-за них буксирам и баржам с грузами для флотилии очень трудно было входить в Дунай с моря. Приходилось задерживать каждый караван в Жебриянах, пока наши батареи хотя бы ненадолго заставят замолчать вражеские, а огонь неподавленных орудий отвлекали, вступая с ними в перестрелку, бронекатера.

От намерения овладеть Периправой мы вынуждены были отказаться. Но контр-адмирал Абрамов решил попытаться хотя бы частично вывести из строя мешавшие нам батареи. Он приказал высадить туда небольшой десант моряков.

Командовать десантным отрядом вызвался начальник разведотделения штаба старший лейтенант К. Д. Зайцев. Он предложил подходящее место высадки – чуть ниже Периправы, изучил возможные подходы к вражеским батареям, подобрал для выполнения задачи 25 краснофлотцев и старшин. Предполагалось, что штурмовые группы десантников, избегая боя с основным гарнизоном Периправы, проникнут на позиции батарей, дезорганизуют управление и связь, подорвут несколько орудий. Поддерживать и прикрывать действия и отход отряда должны были две береговые батареи, два монитора, бронекатера (открывая огонь по сигналам командира десанта). Сама же высадка планировалась без артподготовки, скрытно.

У дунайцев уже были боевые удачи. Они внушали надежду, почти уверенность, что и этот замысел – дерзкий, но, надо признать, недостаточно отработанный (все готовилось в большой спешке) – будет осуществлен. Вышло же иначе…

Началось с того, что десант не смог выйти вовремя, в самый темный час недолгой летней ночи. Призадуматься бы тогда – не разумнее ли отложить все на сутки? Вместо этого положились на пресловутое «авось», пренебрегли тем, что противник, захваченный врасплох нашими первыми десантами, стал настороженнее. А тут еще редкостно не повезло одному из бронекатеров с десантниками: в низовьях Дуная очень мало скрытых подводных препятствий, и все же этот катер напоролся за засосанную песком корягу, застрял на ней… Будь в те минуты потемнее, это, может быть, не сразу заметили бы с неприятельского берега. Теперь же и застрявший катер, и второй, поспешивший на помощь, попали под прицельный огонь. Батарею, обстреливавшую их, заставили замолчать наши корабли прикрытия. Но разбить один катер и поджечь другой она успела.

Мы потеряли два бронекатера и несколько человек убитыми. В их числе были командиры обоих катеров и старший лейтенант Константин Зайцев, молодой штабист, настоявший на том, чтобы именно ему поручили вести в бой десантный отряд. Больше двадцати моряков выбыли из строя ранеными (до нашего берега они добрались вплавь с помощью товарищей).

Война сурово напомнила: организации боя, подготовке его, управлению им нам еще учиться и учиться.

Повторная попытка убрать или ослабить вражеский огневой заслон в устье Дуная таким же способом, разумеется, исключалась. Свой гарнизон в Периправе противник усилил.

Линией фронта остается граница

Положение на фронте севернее дунайского участка осложнялось. Заняв левобережье Прута в среднем его течении, захватив Бельцы и Оргеев, враг угрожал Кишиневу, рвался к Днестру. При очередном моем посещении Болграда полковник Рыбальченко сообщил, что на Дунае, ввиду необходимости усилить правый фланг корпуса, будут оставлены всего три стрелковых батальона (помимо находившихся на плацдарме). Но и это, как оказалось, было ненадолго.

Вечером 8 июля, приехав на КП 14-го корпуса по срочному вызову генерал-майора Егорова, я узнал: во избежание охвата частей корпуса продвинувшимся вперед противником они отводятся на рубеж озера Ялпух, вытянувшегося западнее Измаила и Болграда. В связи с этим командир корпуса приказал нынешней же ночью вывести из озера Кагул, расположенного между Ялпухом и Прутом, в район Измаила наши корабли.

– Они там свое сделали, а теперь держать их в Кагуле слишком рискованно, – сказал генерал. И невесело усмехнулся: – Отвечать-то за ваши мониторы и мне!..

Отвод ренийской группы (мы продолжали называть ее так) к Измаилу означал не просто переход, а прорыв: более 40 километров маршрута приходилось на плес, не прикрытый нашим правобережным плацдармом, простреливаемый неприятельскими батареями. Отнюдь не исключалось и появление здесь мониторов, оставшихся в Сулинском рукаве. А ночи стояли лунные…

Кринов получил приказ прорываться к Измаилу, и через полчаса по речке-протоке двинулись мониторы. Головным шел «Железняков», который вел сам Криков, заменив заболевшего командира корабля. За ним– «Жемчужин», «Ростовцев».

Около полуночи корабли стали выходить в Дунай. В этом районе уже кружило звено наших «ястребков». Капитану Коробицыну было приказано, чтобы все летчики-ночники, сменяя друг друга, летали над Дунаем, заглушая шумом моторов работу корабельных машин. Мониторы же, выйдя на фарватер, начали спускаться самосплавом.

Однако так продолжалось недолго. Тихая и светлая ночь, лунная дорожка на речной глади были на руку не нам. Враг обнаружил корабли и открыл огонь. Им теперь оставалось одно – продолжать движение. Помочь же кораблям, прикрыть их двумя стоявшими под Измаилом береговыми батареями, можно было лишь на второй половине маршрута.

Задолго до этого я приехал на НП 725-й батареи, откуда в такую лунную ночь Дунай просматривался почти как днем. Но гораздо раньше, чем смог что-то увидеть, стала доноситься (ночью звуки распространяются над водой далеко) артиллерийская канонада. А с ФКП репетовали по телефону радиограммы Кринова, краткие, без подробностей, ставших известными уже потом.

На пути мониторов и сопровождавших их бронекатеров старшего лейтенанта Шулика было четыре особо опасных участка.

Первый – траверз озера Крапина немного ниже устья Викеты. Это тут выяснилось, что движение наших кораблей замечено – по ним открыла огонь батарея, выдвинутая к урезу воды. Однако ответные залпы дунайцев оказались точнее: на третьей минуте орудия на берегу умолкли, а корабли не получили никаких повреждений. Ввести в действие находившуюся в озере тяжелую плавбатарею противник почему-то не успел.

Дальше – Исакча, укрепрайон с мощными огневыми средствами, подавить которые артиллерия мониторов не могла. Но еще в ту пору, когда мы только осваивались на Дунае, было замечено, что укрыться от огня батарей на Исакчинских высотах можно в «мертвом пространстве», образуемом самими высотами. Этим и воспользовался Кринов. Корабли повернули к вражескому берегу и прошли под его кручами, обстрелянные только из пулеметов. Артиллерия на высотах смогла открыть по ним огонь лишь вдогонку.

От нашего НП это было еще далеко, Исакча – за поворотом Дуная, но мы уже видели отсветы залпов над темным горизонтом. А корабли в то время увеличили интервалы в колонне и шли, заволакиваемые дымом от шашек, сбрасываемых на воду бронекатерами. Должно быть, враг в темноте не понял, что шашки дымят на воде, позади кораблей, – снаряды ложились с недолетом.

Затем надо было прорваться мимо Сулинского рукава, где укрывались два монитора, наверняка имевших выгодно расположенные корпосты, а в глубине берега – батареи Тулчи. Здесь противник попытался перерезать путь кораблям неподвижными огневыми завесами. Чтобы их преодолеть, мало прикрыться дымом. Проскочить между залпами мог помочь лишь тончайше рассчитанный маневр скоростями с резким переключением ходов от самого полного до самого малого. Потом Кринов рассказывал: подчас снаряды ложились так, что всплесками заливало палубу. Но корабли один за другим оставляли за кормой и эти огневые барьеры – самые грозные на их пути.

Начиная с траверза Сулинского рукава колонну кораблей уже могли – на пределе своей дальнобойности – прикрывать измаильские береговые батареи. Трудно на такой дистанции вести контрбатарейную борьбу, если неоткуда корректировать огонь, но полковник Просянов (он провел всю ночь на НП 725-й, руководя отсюда стрельбой двух батарей) сделал все возможное, чтобы ослабить удары врага по прорывающимся кораблям. А в Кислицкой протоке стояли наготове – и поддержать огнем, и выйти, если понадобится, навстречу – мониторы «Ударный» и «Мартынов».

Ночь была уже на исходе, луна поблекла, начинало светать. Корабли, смутно различимые через стереотрубу в клубах дымовой завесы, поворачивали в Килийское гирло, огибая заболоченный мыс Чатал. Это место тоже относилось к опасным.

Из плавней Чатала неоднократно открывали огонь орудия некрупного калибра. Они могли обстреливать цели на нашем берегу, а тем более корабли на фарватере, почти в упор. Их подавляли, пытались даже захватить, прочесывая плавни со стороны плацдарма у Сату-Ноу, но кочующая батарея куда-то исчезала, а потом вновь давала о себе знать. Там ли она теперь, было неизвестно.

Оказалось – там. Батарея поторопилась себя обнаружить, открыв огонь раньше, чем корабли с ней поравнялись. А в воздухе снова находились «ястребки», поднятые для штурмовки. Открыли на ходу ответный огонь и сами мониторы (когда проходили Исакчу и Тулчу, их артиллерия молчала, чтобы не обозначать врагу цель). Просянов перенацелил на Чатал 725-ю береговую батарею, а 726-я, самая дальнобойная, продолжала обстреливать Тулчу.

Обстрел кораблей с мыса прекратился. Над широким плесом, который им еще оставалось пересечь, стал сгущаться, словно спеша их укрыть, предутренний туман.

Возвращение группы мониторов и бронекатеров в район Измаила было вынужденным отходом. И все же дунайцы выиграли трудный, многоэтапный бой, в котором решалась судьба трех из пяти главных боевых кораблей флотилии. Три монитора прорвались без повреждений и потерь в людях, и Кринов у трапа доложил командующему, что они готовы к выполнению любых новых задач.

Но капитан-лейтенант Кринов доложил также, что привел группу не в полном составе. Бронекатер, подбитый при постановке мин под Галацем, и два катерных тральщика, тоже нуждавшиеся в ремонте, он приказал потопить в озере Кагул, чтобы они не стали для прорывающихся кораблей обузой. Решение об этом Кринов принял самостоятельно, считая, что согласовывать его, отвечать по радио на возможные запросы о состоянии неисправных кораблей нет времени. Потом Всеволод Александрович признавался: он немало перешил, не зная, как посмотрят на это старшие начальники.

В ходе боев на речных рубежах подчас приходилось, скрепя сердце, уничтожать даже и вполне исправные корабли – иначе они достались бы врагу. Но тогда, в самом начале войны, мы встретились с такой необходимостью впервые. А ведь корабль для моряка – святыня. Некоторым товарищам казалось: Кринов взял на себя слишком много. Командующий, насколько можно было понять, не осуждал его, по и не спешил безоговорочно одобрить его действия.

Изучение всех обстоятельств прорыва ренийской группы убедило, что попытка вывести неполноценные в маневренном отношении корабли могла дорого обойтись остальным, То, как поступил с ними капитан-лейтенант Кринов (вернувшийся тем временем к управлению всем дивизионом мониторов), было признано правильным.

9 июля начальник штаба 14-го корпуса сообщил об отводе с дунайского рубежа последних сухопутных частей, кроме находившихся на правобережном плацдарме. Вся ответственность за участок фронта от Рени до устья Дуная возлагалась на флотилию. Полковник Рыбальченко так и сказал: «Принимайте оборону, моряки!..»

Между тем армейская разведка предупредила: в районе Тулчи противник сосредоточил значительные силы – до 6 тысяч солдат. Возможно, для удара по Измаилу. Сведения о накоплении переправочных средств в плавнях на румынском берегу имелись уже давно.

Мы еще надеялись на улучшение в ближайшем будущем положения на фронте. Но приходила и горькая мысль, что флотилия, оставшись на Дунае одна, может не продержаться тут до благоприятных перемен. Думать надо было прежде всего о том, как выстоять сегодня, завтра…

Особенно беспокоил участок, где около 20 километров реки и берега не прикрывались ни 724-й батареей, находившейся в районе Рени, ни батареями, стоявшими близ Измаила. Было решено перебросить из пулеметной роты несколько расчетов на незащищенные участки берега и создать там хотя бы небольшие опорные пункты на базе постов СНиС, имевших стереотрубы и налаженную связь. Однако необходимы были стрелковые подразделения для патрулирования берега и прикрытия батарей, для прочесывания плавней и ликвидации переправляющихся по ночам вражеских лазутчиков. Людей, которых мы могли собрать в тылах флотилии, на все это не хватало.

Оставалось искать резервы в городе. Как ни обезлюдел он, а какую-то силу поставить в строй еще мог. И очевидно, пора было объединить ее с тем, чем располагала флотилия, раз оборона Измаила вставала в порядок дня. По поручению командующего я отправился к секретарю областного комитета партии М. Г. Кузнецову, работавшему со своей оперативной группой в подвале здания.

Сразу же состоялось решение: передать в распоряжение флотилии местный истребительный батальон – около 600 человек. Не все они имели оружие, но у нас сохранились еще штук двести румынских винтовок с патронами к ним – из трофеев, взятых при высадке десантов. Помогло людьми также управление НКВД. Вместе с полуэкипажем и тыловыми службами набралось до тысячи бойцов.

Так был создан для обороны берега и города сводный полк флотилии. Возглавивший его начальник участка ПВО полковник В. А. Матвеев за сутки сформировал подразделения, вывел их на позиции, организовал боевое управление. По-новому были расставлены батареи зенитного артдивизиона – с расчетом на стрельбу не только по воздушным целям. В качестве подвижного огневого резерва сводного полка была введена в строй имевшаяся в секторе береговой обороны учебная батарея – четыре старые трехдюймовые пушки на конной тяге.

Как раз в это время прибыли в распоряжение командующего флотилией досрочно выпущенные из Военно-морской академии, как и весь их курс, капитаны 3 ранга К. М. Балакирев и И. И. Смирнов. Для меня и Тетюркина это были товарищи по командному факультету. Балакирева хорошо знали и многие служившие на Дунае днепровцы: в академию он уходил с Днепра, был первым командиром монитора «Ударный», переведенного потом сюда.

Контр-адмирал Абрамов решил использовать «академиков» как представителей штаба на верхнем и нижнем участках операционной зоны флотилии, примерно равных по протяженности. Капитану 3 ранга Смирнову поручалось держать под контролем все происходящее от Измаила до Рени, капитану 3 ранга Балакиреву – от Измаила до устья. Мы посидели вместе над картой, и наши направленцы, получив общее представление об обстановке, отбыли на участки. Скажу сразу – дела им хватило и они очень помогли штабу.

Тревожно проходили ночи. Противник не мог не обнаружить отвода с левого берега армейских частей, но он уже знал силу огня наших батарей и вряд ли решился бы теперь на форсирование Дуная при свете дня. Если оно действительно готовилось в крупных масштабах, то скорее всего – в темное время. А малочисленным защитникам право-бережного плацдарма постоянно угрожали ночные вражеские вылазки из плавней.