Текст книги "Бессмертное море (ЛП)"

Автор книги: Вирджиния Кантра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Глава 10

– Меня не волную твои волосы. – Джордж Вайли оглядел Зака и новую работу его краски для волос. – Пока ты чистый и выбрит. Мне все равно на твою одежду, пока ты не завоняешь, и я не буду проверять твое нижнее белье весь день. Мне все равно на твой образ жизни.

Зак сглотнул.

Образ жизни? Дерьмо.

«Я не гей, мистер Вайли», – хотел он сказать. – «На самом деле, я очень заинтересован в сексе с вашей дочерью».

Но так, он не получит работу или Стефани, поэтому он держал свой рот на замке.

Вайли переместился в кресле, заставляя его скрипеть. Небольшой офис находился в задней части магазина, он был втиснут между мясным прилавком и кладовой. Холодный воздух пах бананами и испорченным молоком.

– Островитяне, как только они привыкают вам, следуют правилу, живи и дай жить другим, – сказал он.

Зак кивнул, чтобы показать, что он слушал, но внутри он думал, сколько времени потребуется у нацистских близнецов, Тодда и Дага, чтобы привыкнуть ему. И как он сможет избегать их, если будет работать в продуктовом магазине.

Вайли откашлялся.

– Хотя в это время года у нас много летних людей. Они думают, что хотят местного колорита, но они не хотят видеть ничего, что создает для них неудобство.

Снова его взгляд переместился к агрессивно черным волосам Зака. Желудок Зака упал, когда он ждал, что Вайли в конце концов скажет ему, что он не получил работу. Он сжал руки между коленями. Пошло оно все. Не то, чтобы он хотел подметать полы и таскать ящики за минимальную зарплату. Только… Он хотел предлог, чтобы быть рядом с ней. Стефани. И работа будет служить доказательством его маме, что он уже не ребенок. Это было что-то, что нужно делать, что-то, за что можно ухватиться.

– Таким образом, я скажу тебе то, что я сказал моей дочери, – продолжил Вайли. – Если клиенты отвлечены твоей косметикой, значит ее слишком много. Это – магазин, а не цирк. Я нанимаю не клоуна.

Сердце Зака колотилось.

– Вы нанимаете меня?

Вайли провел рукой по лысине.

– Похоже на то. Ты можешь работать тридцать часов в неделю. Пятница и суббота – наши самые большие дни, в среду и в воскресенье – ты не работаешь. В понедельник и в четверг мы пополняем полки, делаем оформление магазина в выходные дни. До одиннадцати.

– До одиннадцати вечера, – повторил Зак, чтобы удостовериться, что верно понял.

Глаза Вайли, синие, как у его дочери, сузились.

– Это для тебя проблема?

«Не похоже, что на следующее утро нужно в школу», – рассуждал Зак.

Он выпятил грудь от того, что сам принимает решение, действие, не согласованное сначала с матерью. Он встретил взгляд Вайли.

– Нет, сэр.

Вайли коротко кивнул.

– Тогда увидимся завтра вечером. В шесть.

* * *

– Шесть, – повторила Лиз. – Но как же твой ужин?

Она прикусила язык в тот момент, когда слова слетели с него. Она настаивала, чтобы Зак нашел работу. Но она не ожидала, что он найдет ее так скоро, она разрывалась между виной и гордостью. И она никогда не думала, что он будет работать по вечерам.

Несмотря на их иногда конкурирующие графики, при болезни ее мужа и после его смерти, Лиз сделала семейный ужин приоритетом, константой, способом продемонстрировать своим детям и ей самой, что жизнь продолжается.

И жизнь действительно продолжается. Жизнь меняется. Зак изменился прямо на ее глазах. Он едва нанес макияж сегодня вечером, поняла она, просто легкие мазки, чтобы компенсировать свои большие золотые глаза.

Он пожал плечами, очевидно, ему было неудобно от ее контроля.

– Я перехвачу сэндвич, прежде чем уйду.

– Я сделаю тебе что-нибудь.

– Ты не должна.

Она должна была сделать что-то, чтобы найти с ним общий язык, сделать для него что-то за все те неудачи, которые привели их этому месту.

– Я хочу.

– Неважно. Спасибо, – добавил он голосом «оставь меня в покое».

Она приготовила растаявшего тунца, и втроем он вместе съели ужин. Таким образом, Зак мог уйти на работу вовремя, хотя у Лиз не было аппетита, и он продолжал смотреть на часы.

По крайней мере, он поел, сказала она себе, когда несла их тарелки к раковине. Но он не сказал ей ни слова.

В дверь позвонили.

– Я открою. – Эмили, всегда чувствительная к напряжению, вскочила из-за стола. Зак последовал за ней в холл. Лиз выключила воду локтем и потянулась к кухонному полотенцу.

– Убедитесь, что ты видишь, кто это, прежде чем открыть.

– Морган! – сказала Эмили.

Сердце Лиз подскочило настолько же высоко и радостно, как голос Эмили. Глупое сердце. Это было только воспоминание о ее сне, натиск секса, контакт с вершиной, куда она поднялась из-за того, что находилась в одной комнате с ним, вызывающей те неустойчивые скачки пульса. Или, может быть, это было облегчение от того, что в доме был еще один взрослый.

– И он принес котенка! – прокричала Эмили.

У Лиз упала челюсть. Она закрыла рот. Сглатывая.

«Взрослый, моя задница», – подумала она и пошла, чтобы справиться с ситуацией.

Морган стоял в прихожей, высокий, темный и грозный с зимними бледными волосами и глазами. И большой рукой он прижимал к груди маленького полосатого котенка. Эмили танцевала вокруг них, в то время как Зак наблюдал за ними с лестницы.

– Что ты делаешь? – спросила Лиз, понижая голос.

Морган поднял свои брови от ее тона.

– Твоя дочь уже сказала. – Он отцепил крошечные когти от своего свитера и вручил котенка Эмили. – Я принес вам кошку.

– Она такая милая, – пропела Эмили, прижимая котенка к себе. – Как ее зовут?

– Его зовут, – поправил Морган, – и он твой.

Ее глаза распахнулись в восхищении.

– Я могу назвать его?

– Ты можешь оставить его себе.

– Стоп, подожди минутку, – сказала Лиз.

– Можно? – Эмили резко развернулась, прижимая котенка к груди. – Можно, мамочка?

Сердце Лиз сжалось от смешанной надежды и призыва на лице ее дочери. У нее было достаточно всего, с чем нужно справляться. У них у всех было.

Морган не имел никакого права сваливать это на нее.

– Мы должны поговорить об этом, Эм, – сказала она мягко. – Ты только начинаешь ходить в детский сад. Домашнее животное – это слишком большая ответственность.

– Это означает «нет», – сказал Зак.

Лицо Эмили вытянулось. Лиз осторожно вздохнула.

– Это означает, что нам нужно поговорить. Ты застала меня врасплох.

– Это означает «черт побери, нет», – перевел Зак.

– Мы должны быть ответственными, – настаивала Лиз. – Мы должны задуматься о последствиях.

– Почему? – спросил Морган.

Она повернулась к нему.

– Прости?

Он сделал к ней шаг, глядя в глаза.

– Ты принимаешь что-то простое и делаешь это сложным. Твоя дочь хочет кота. Я нашел ей кота.

– Ты нашел.

Он кивнул.

– За рестораном.

Бездомного кота. У которого, наверное, были микробы. Блохи. Паразиты.

И ничто не имело значения по сравнению с лицом ее дочери. Эмили сидела на полу с котенком на ее коленях, счастье сияло в ее глазах.

– У нас ничего нет, чтобы накормить его, – сказала Лиз слабо.

– Регина кормила его объедками с кухни. – Морган придвинулся, понизив голос, чтобы могла услышать только она. – Давай, Элизабет. Сдайся. Нет вреда в том, чтобы потерять немного контроля.

Она вспыхнула.

– Это не о нас. Это о том, что лучше для Эмили.

– Твоей дочери нужны друзья. Ей нужно это.

О Боже, он был прав. Как она могла пропустить это? Как он мог понять лучше, чем она сама, в чем нуждались ее дети?

Ее чувство беспомощности стянуло горло. Она заставила себя улыбнуться.

– Совет от эксперта?

– Достаточно легко дать ей то, что она хочет. – Его улыбка поблескивала. – Ты – сложнее.

Ее дыхание дрожало. Никто не смотрел на нее так, как он. Никто не хотел ее так, как он. Как он мог говорить такие вещи ей сейчас, перед ее детьми? Эмили, Слава Богу, была слишком маленькой, чтобы понять, но Зак…

– Я могу принести еду, наполнитель и подстилку, – сказал Зак, стоящий выше на лестнице. – Когда пойду домой с работы.

– Тебе будет тяжело нести.

– Я справлюсь.

– Я заберу тебя, – сказала она. – Когда ты заканчиваешь, в одиннадцать? Уже все равно будет темно.

– А Эм уже должна быть в кровати, – сказал Зак. – Мам, перестань относиться ко мне, как к ребенку.

Он был ребенком. Ее ребенком. Она не хотела нянчиться с ним, но жизнь научила ее, как неожиданно все внезапно может стать ужасно неправильно.

– Я все еще несу за тебя ответственность.

Зак покачал головой.

– Я ухожу. – Он протопал вниз по лестнице, обошел Эмили в зале.

– Зак…

– Увидимся. – Он прошел мимо Моргана и захлопнул за собой дверь.

Лиз закрыла глаза.

– Если ты хочешь, чтобы он был мужчиной, – сказал Морган, – ты должна дать ему принимать мужские решения.

Это было облегчение, что рядом был кто-то ее возраста, чтобы с ним можно было поспорить. Она открыла глаза, чтобы свирепо на него глянуть.

– Ему всего пятнадцать.

– Достаточно взрослый, чтобы принимать на себя ответственность. Ты никогда не бунтовала в его возрасте?

– Вообще-то нет. Я была хорошей девочкой. Прилежной ученицей. – В ее голосе слышалась небольшая горечь. – Я тратила свое время на зубрежку, чтобы попасть в хорошую школу.

– Ах, да. План. – Его губы изогнулись, спокойные и удивленные. – Я помню.

Она моргнула.

– Помнишь?

Он посмотрел ей в глаза, и ее сердце замерло. Его глаза вообще не были спокойными.

– Было время, когда ты хотела больше, чем твои родители хотели для тебя.

Она сглотнула.

– И я получила больше, чем ожидала.

– Приключение, – сказал он мягко.

Воспоминание стучало где-то в глубинах ее живота.

– Больше, чем приключение, – напомнила она ему. У ее опрометчивого решения той ночью были последствия, изменившие ее жизнь. Морган дал ей ребенка. А теперь, кажется, он дал ей кота.

Она посмотрела на Эмили, играющую с котенком на полу. Маленькая морщинка между бровями исчезла, ее выражение лица стало открытым и более расслабленным, чем когда-либо после их переезда на Край Мира. Лиз примет кого угодно и что угодно, чтобы ее дочь снова улыбалась.

«Котенок был ответственностью», – подумала она. – «Нет, это ответственность Моргана».

Он выгнул бровь.

– Жалеешь?

– Нет, – ответила она честно. – Спасибо. За котенка.

Эмили подняла голову.

– Мы оставим его? – Она искала подтверждение на лице матери. – Мы оставим его!

Подскочив с пола, она побежала к Моргану, обнимая его настолько высоко, насколько она могла достать.

– Спасибо! Спасибо, Морган.

Он застыл, как испуганный пес. Лиз прикусила губу, чтобы заглушить острую боль в сердце.

«Он не привык к детям», – напомнила она себе. Эмили не его дочь. Несмотря на его доброту днем и его жест с котенком, он не мог дать ее открытой дочери привязанности, которую она искала.

– Мистер Бриссей, дорогая, – напомнила она мягко.

Он поднял большую руку и медленно, аккуратно погладил кудри ее дочери.

– Морган. – Его голос был резок. Он откашлялся. – Я сказал ей называть меня Морганом.

Эмили откинула голову назад и просияла.

– Потому что мы – друзья.

– Да. – Его низкий голос заставил слово походить на клятву. – Мы – друзья.

Он присел рядом с ней.

– Теперь, когда у кота есть дом, ты должна дать ему имя.

Они оба наблюдали за котенком. Лишенный внимания Эмили, он прошагал по полу и атаковал ботинок Моргана. Эмили хихикнула.

– Тигра.

Он поднял брови.

– Из Винни-Пуха, – объяснила Лиз. – Он подпрыгивает. – Морган не понимал.

Бедняга. Он действительно был вне своей стихии. Но когда Морган общался с Эмили, он не притворялся, ни один из ее коллег-мужчин, которые пытались достать ее через детей, не были натуральными. Морган относился к Эмили с такой же серьезностью и вежливостью, с которой он относился ко взрослым. А Эмили, видела Лиз, впитала его мужское внимание как цветок, поворачиваясь лицом к солнцу.

– Я буду хорошо о нем заботиться, – пообещала она. – Он может спать на моей кровати.

– В коробке, – сказала Лиз.

– В коробке на моей кровати, – сказала Эмили, ничего не пропуская.

– Я видел большие коробки в твоем гараже, – заметил Морган. – Большие как здания, если быть размером с котенка.

Глаза Эмили округлились.

– Мы могли бы сделать дом для Тигры.

– Думаю, что могли бы, – согласился он.

«Гладко», – подумала Лиз. Он очень хорошо умел добиваться того, чего он хотел.

«Я хочу тебя», – сказал он прошлой ночью, его тон был низким и волнующим, а в глазах читалось темное желание.

Она снова кусала нижнюю губу. Она ценила его выступление с Эмили. Он был проницательным и добрым. Но он не был безопасным.

– Подвижная коробка – прекрасная идея, – сказала она. – Эмили, милая, почему бы тебе не посмотреть в бельевом шкафу, есть ли у нас какие-нибудь полотенца, чтобы сделать кровать для Тигры? Те зеленые.

– Можно мне взять Тигру?

– Тигре будет хорошо здесь, со мной. Теперь бегом. Чем быстрее ты возьмешь полотенца, тем быстрее мы сможем начать работу над его домом.

Ее дочь убежала вверх по лестнице. Она повернулась к Моргану, пытаясь проигнорировать ее заикающееся сердце.

– Что ты делаешь?

Прекрасный рот улыбнулся.

– Думаю, я превращаю коробку в какой-то домик для кота.

– Ты пришел не за тем, чтобы строить кошачий дом.

– Мои планы подождут.

– Но у тебя есть планы. – Ради Бога, почему она его подталкивает?

– У меня есть… ожидания.

Что-то в его глазах заставило ее желудок подскочить. Это было неудобно и опьяняюще, так флиртовать, так хотеть, когда ее от дочери отделял только лестничный пролет.

– Я не могу… – Она вдохнула и попробовала еще раз. – Это не правильно.

– У меня есть немного больше изящества, чем у кошки, Элизабет. – Его голос теперь был острым и опасным. – Я не собираюсь набрасываться на тебя перед детьми.

Сосредоточенность в его глазах заставила ее кровь покалывать.

– А что произойдет позже?

– Когда позже? Через год, месяц, неделю? – Он пожал плечами. – Я здесь с тобой. Для меня этого достаточно.

Она сказала ему, что ей нужны доверие, нежность, поддержка, преданность. Может первых трех хватит? Может страсти будет достаточно?

Ее сердце бешено колотилось. Она почувствовала, как кружится голова, как будто она стояла на скале над бушующим морем.

«Шаг назад от края?» – задумалась она. – «Или сделать решительный шаг?»

С трудом сглотнув, она сделала шаг ближе к падению.

– Я имела в виду позже вечером.

Его горячий взгляд встретился с ее.

– Это зависит от тебя.

Он мог съесть ее в несколько быстрых укусов. Но он обещал ей изящество, и он был достаточно опытным, чтобы знать, что жадность могла уничтожить. Таким образом, он управлял своим голодом терпением охотника, делая себя полезным, выжидая своего времени. Он нес подвижную коробку наверх. В то время как Элизабет доставала миски, а ее дочь кромсала газету, он обрезал стороны коробки, таким образом, чтобы котенок не мог выбраться, а девочка не могла упасть.

Он заставил Эмили хихикать, лежа на полу и осматривая ее комнату с точки зрения кошки. Достав резинку для волос у нее из-под комода, он вручил ее ей с поклоном. Она вознаградила его улыбкой и поцелуем в щеку прежде, чем отскочить на кровать.

Морган сжал пустые руки в кулаки по бокам. Поцелуй маленькой девочки заставил его задыхаться, он был как рыба, вытащенная из воды. С фатализмом для своего вида он признал, что, в конечном счете, проиграет сражение за выживание, что он однажды сдастся соблазну моря, потеряется наконец и навсегда под волной, без желания или способности принять человеческую форму. Но он никогда не предполагал, что может застрять на земле, пойманный в ловушку чем-то настолько глупым как привязанность к ребенку, настолько скоротечным как желание женщины.

Котенок в коробке мяукнул и стал перебирать лапками, пойманный в ловушку любовью Эмили и заботой Элизабет.

Дети моря были одиночками по своей природе и по своему выбору. Возможно, с Морвенной… Но его близнец повернулась к нему спиной, и Морган никогда не мог простить ее отступничество. Даже плавая с китами, большими, мягкими гигантами моря, он сопротивлялся обольстительной безопасности стаи. Он мог выжить дольше как акула: сосредоточенный, безжалостный хищник.

Ничто не длились вечно, кроме моря, ни любовь, ни вера, ни надежда, ни сила. Привязанность ребенка, как ее воспоминания, отойдут на второй план. Его привязанность к ней и ее матери могла быть только временной. И все же…

Он наблюдал, как Элизабет укладывала Эмили спать, глядя ее волосы и касаясь нежной рукой, ропот их голосов поднимался и падал как море, он чувствовал, как части его сердца распадаются от тоски.

Элизабет облокотилась на подушку своей дочери, изгиб ее тела был изящным в отсвете зала.

– Спокойной ночи, мамочка. – Эмили искала глазами Моргана, ждущего в дверном проеме. – Спокойной ночи, Морган.

Он должен был откашляться, прежде чем заговорить.

– Спокойной ночи.

– Спи крепко. – Элизабет прикрыла дверь, заглушая пронзительные вопли котенка. Она печально улыбнулась Моргану. – Предполагается, что они смогут спать.

Прежде чем он смог ответить, она проскользнула мимо него, исчезая в освещенном дверном проеме в другом конце дома. Ее комната? Он хотел пойти, разорить, обладать. Но он и не думал, что она пригласит его в свою постель, примет его в свое тело, когда ее ребенок бодрствует через коридор. Он слышал, как течет вода, и как двигается ящик, прежде чем она снова появилась, ее щеки слегка покраснели. Избегая его взгляда, она прошествовала перед ним вниз по лестнице. Мяукание котенка преследовало их, а потом резко прекратилось, когда они вышли в прихожую.

Элизабет вскинула голову.

– Она что, забрала котенка к себе в кровать?

– Почти наверняка, – согласился Морган с усмешкой.

Нерешительность отражалась на ее лице.

– Я могу подняться.

– Можешь. – Он положил ладонь на ее спину и мягко повел ее в гостиную. – Но не будешь.

Она повернулась к нему лицом. Ему нравилось смотреть на нее, на эти ясные, темные глаза, этот большой, подвижный рот, слегка квадратную челюсть.

– Почему не буду?

Он убрал назад прядь волос с ее лица, радуясь, что у нее внезапно перехватило дыхание.

– Потому что ты знаешь, что так он будут счастливее.

– Эм нужно утром в детский сад.

Он убрал ее волосы за ухо, позволяя своей руке задержаться, позволяя ей привыкнуть к его прикосновению.

– Ты сама сказала, что она не будет спать с котенком, плачущим в комнате.

Он мог почувствовать, как она сдавалась, но она все еще спорила. Женщина поспорила бы с ангелами.

– У нее может быть аллергия. Астма.

– Беспокойная.

– Боюсь, что беспокойство – это моя работа.

Он поднял бровь.

– Как врача?

– Как матери.

– Ты не должна волноваться о том, чем ты не можешь управлять. – Он погладил большим пальцем ее горло, прижимая его к быстро бьющемуся пульсу. – Отпусти, Элизабет.

Она судорожно выдохнула.

– Я думаю, что ты прав. Я просто не хочу, чтобы этот совместный сон вошел в привычку.

Он старался сохранить лицо. Она все еще думала, что они говорили о ее дочери и кошке?

– Одна ночь, – пробормотал он. – Одна ночь ничего не изменит.

Он накрыл ее рот своим, держа глаза открытыми, чтобы оценить ее реакцию. Ее ресницы хлопали. Ее губы согрелись и уступили. Капитуляция в ее поцелуй, слабое сопротивление в ее мышцах объединились, чтобы вывести его из себя. Но когда он углубил поцелуй, она отвернулась.

– Возможно, ты прав. – Она отступила в сторону кухни.

Он отпустил ее. Элизабет могла позволить ему взять ее, но только после необходимых предварительных мероприятий. Доверие. Нежность. Разговор.

– Ты не плохо справился с ней. С Эмили, – сказала она. – С ними обоими, действительно.

Он понял, что смена темы разговора был еще один шаг назад, другой способ вернуть дистанцию и контроль.

Он прислонился к столу, восхищаясь ее спиной, когда она открыла шкаф.

– Это потому что я – незнакомец. Я вижу их по-другому.

– Я думала, это потому что ты…

– Отец Закари?

Она прикусила губу. Глядя на него через плечо.

– Мужчина.

– Я рад, что ты заметила.

– Вина? – предложила она.

Еще одно предварительное мероприятие.

– Все, что ты захочешь, – сказал он.

Она встала на цыпочки, чтобы достать бокалы.

– Белое или красное?

– Не важно. – Он провел языком по зубам. – Или мы могли бы заняться сексом.

Она застыла на один крошечный, предательский момент, прежде чем повернулась.

– Сначала вино.

Искра противодействия застала его врасплох. Сначала вино. Его терпение было вознаграждено. Его член зашевелился и начал расти в ожидании.

– Консультант сказал, что дети нуждаются в мужском образце для подражания, – продолжала Элизабет. Ее маленькие, аккуратные ручки врача со знанием дела справлялись с бутылкой и штопором. – Прежде чем мы переехали сюда, я попыталась наладить контакт со своими родителями в Филадельфии, но не получилось.

Он вернул свой разум к разговору. Он вспомнил, что она проживала отдельно от родителей.

– Из-за Закари.

Она налила вино, красное, в два бокала и вручила ему один.

– Из-за Закари. И Бена. – Хватая бутылку и второй стакан, она кивнула на черный вход. – Ты не мог бы открыть?

Он подчинился. Прохладный ночной воздух струился сквозь дверь, смягчения его напряжение. Он вдруг почувствовал себя снаружи, открытым, в темноте.

«Не абсолютно открытым», – отметил он. Застекленное заднее крыльцо было решетчатым с вращающимися жалюзи, чтобы не пропускать дождь и двойным окном в крыше, чтобы впускать лунный свет. Яркие подушки покрывали два стула и гамак, блестящий серебряным светом. Бриз нес аромат сосны и звенел музыкой ветра, висящей в углу.

Элизабет поставила бутылку на пол и села боком в гамак как русалка, пойманная в сети. Перекос вынудил ее откинуться назад, раздвинуть ноги, она едва касалась пальцами пола. Лишенная опоры, она выглядела более мягкой, более свободной, выбитой из равновесия. Его инстинкты хищника обострились, обрамленные странной нежностью.

Он потягивал свое вино, наблюдая за ней через стекло.

– Твои родители не одобряли твоего мужа?

Она заколебалась.

– Да.

– Но он умер.

– Эмили его дочь.

Он не понимал.

– У нее твои глаза.

– У нее фамилия отца. Его цвет кожи. – Она сделала большой глоток вина. – Для моего отца, Зак выглядит как придурок, а Эмили – как дочь садовника.

Понимание быстро сменилось гневом.

– Твой отец – идиот.

– Да, он такой. – В ее голосе не было горечи, только усталость. – Но он их дедушка.

– У твоего мужа должна быть семья.

– В Пуэрто-Рико. Я вожу детей в Сан-Хуан один раз в год, но этого недостаточно. – Она смотрела в свой бокал. – Зак, казалось, все делает правильно, но в последний год или два он был так зол. Ушел в себя. Он не может сосредоточиться. Его успеваемость снизилась. Его сон изменился. Я должна следить, чтобы принимал душ. – Она посмотрела вверх, и страдание в ее глазах заставило его захотеть убить кого-нибудь для нее. – Я боюсь, что он употребляет наркотики.

– Не наркотики, – сказал Морган.

– Что еще это может быть?

«Перемена», – подумал он, было верное время. Как и половое созревание, Перемена затрагивает каждый аспект развития мальчика и чувствуется полностью не подконтрольной. В Святилище подростков проводили через Перемену опытные наставники. Незнающий и одинокий, Закари не мог понять или смягчить принуждение, которое захватило его тело. Бедный маленький внебрачный ребенок. Неудивительно, что он скрывался в своей комнате и избегал прикосновения воды.

– Его терапевт не думает, что это наркотики. – Элизабет изо всех сил пыталась сидеть, раскачивая в руках бокал. – Но терапия не помогла. Я думала, что переезд сюда – новые друзья, новая обстановка, новое начало, может пойти ему на пользу. И Эмили тоже. Она более устойчивая, чем Зак, более открытая, больше стремится понравиться. Но она не была по-настоящему счастлива, о-о, слишком долго. Они оба очень сильно в чем-то нуждаются. – Она прижала пальцы к виску. – И что бы это ни было, я не могу дать им это.

«Она ошибается», – подумал Морган. – «Даже не понимая истинную природу своего сына, Элизабет дала ему инструменты, чтобы выжить».

Она была достаточно сильной и не нуждалась в его утешении. Не нуждалась в нем. Но его раздражало, что она так мало доверяла.

– Ты недооцениваешь себя, – сказал он. – И своих детей. Ты отдавала им все с тех пор, как они родились. Они могут быть тем, кто они есть, они могут быть сердитыми или испуганы или несчастными, когда ты рядом, потому что они знают, что ты будешь рядом для них. Всегда будешь для них.

«Как никто другой», – понял он. – «И конечно же не он».

– Даже когда они покинут тебя, они будут брать с тебя пример, – сказал он. – С твоей силы. С твоего сострадания. С твоей решимости делать то, что правильно. Они не могли просить лучшего учителя, Элизабет. Или лучшую мать.

– О. – Внезапно ее глаза увлажнились. – Спасибо.

Что-то острое поселилось в его груди. Он не хотел, чтобы она плакала.

– Не благодари меня.

Она смахнула слезы кончиками пальцев.

– Прости. Я обычно не такая эмоциональная.

– Как и я. – Признание заставило его насторожиться. Он поставил свой бокал, плохо подготовленный, чтобы справиться с ее слезами или со своей собственной реакцией на них. – Элизабет…

Она покачала головой.

– Я не хотела сваливать на тебя свои проблемы.

– Не извиняйся. – Он сел к ней в гамак и почувствовал, что ее вес тепло перекатился к его бедру. Его кровь побежала быстрей от этого прикосновения. – Ты должна поговорить со мной. Я – отец Закари, – сказал он, и у слов, на сей раз, было новое значение.

– Это ничего не решает. В сущности, все только усложняет.

– Больше, чем ты знаешь.

Ее подбородок поднялся.

– Я привыкла сама со всем справляться.

Хорошо. Ее сила духа поможет ей, когда ему придется ее оставить.

«Но не сейчас», – подумал он.

– Но не сегодня, – сказал он.

Перспектива нравилась ему больше, чем он мог подумать, что это возможно, неделю, день, час назад.

Забрав у нее бокал, он поставил его около гамака. Он прикоснулся ртом к ее виску. Ее щеке. Уголку глаза. Соль ее слез была для него нектаром. Ее тело было мягким, теплым и дрожащим, несомненно человеческим, неудержимо женским.

Она дернулась назад, широко раскрыв глаза в темноте.

– Я не собираюсь заниматься с тобой сексом, потому что ты меня жалеешь.

Он застыл, оскорбленный. Разочарованный. Кажется, она не хотела его утешения. Он мог, конечно, обольстить ее. Даже без волшебства, у него было умение, чтобы преодолеть ее сомнения. Все же он странно не хотел преодолевать ее осаду, когда ее стены уже практически пали. Он видел ее сердитой и сосредоточенной, страстной и решительной. Теперь она была уязвимой и одинокой. Она заслуживает лучшего, чем просто забрать контроль над ее выбором раздеваться или нет.

– Твой выбор, – сказал он хладнокровно. – Твоя потеря.

И моя. Понимание заставило его скрипеть зубами. Унизительная правда заключалась в том, что он хотел ее, за дыхание, за страсть, без причин.

Она изо всех сил пыталась сидеть прямо в качающемся гамаке.

– Я не сказала, что мы не должны заниматься сексом. – Глядя ему в глаза, она потянулась к пуговицам на блузке. – Только то, что это не должно быть из жалости.