Текст книги "Мессалина"

Автор книги: Виолен Вануйек (Ванойк)

Соавторы: Ги Раше
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

– Почему он тебя освободил?

– Думаю, за заслуги, которые я ему оказывал тем, что хорошо управлял его имуществом.

– Ты был его любовником?

– Был и долго, – признался Саббио. – Потом он увлекся одним мальчиком, совсем молоденьким, он ведь любит только подростков. Отчасти поэтому он меня отпустил.

– А он богат?

– Очень.

Они остановились возле теплого бассейна. Мессалина пошла к воде, а Саббио лег на бок возле самого края, опершись на локоть.

– Каким образом он разбогател? – спросила Мессалина, медленно погружаясь в воду, которая доходила ей уже до груди.

– Можно сказать, благодаря своим способностям.

– И что это за способности?

– Он умеет предсказывать будущее, поскольку владеет разными способами гадания, и потом, он может творить настоящие чудеса… Даже летать и ходить по воде.

– Ты видел, как он летает?

– Я – нет, но некоторые уверяют, что видели.

– Где он живет?

– Возле Аппиевой дороги, неподалеку от гробницы Цецилии Метеллы.

– Почему ты покинул его, когда он тебя освободил?

– Из-за Елены. Это жена Симона. Она красива, как богиня, а он предлагает ее своим гостям, словно простую рабыню. Я был в нее влюблен.

– Она действительно так хороша?

– Пока я не увидел тебя, я считал, что она самая красивая женщина на свете.

– А теперь?

– Теперь мне кажется, что в ней нет ничего особенного.

Ответ польстил Мессалине, и она рассмеялась. Отплыв, она стала медленно возвращаться.

– Почему же ты ушел от Симона, если был влюблен в его жену? – спросила Мессалина, восстанавливая нить разговора.

– Пока я был рабом, я не мог уйти и был вынужден страдать, видя, как ею обладают все мужчины, приходящие к Симону. За это они хорошо ему платили. Став свободным, я пожелал удалиться, чтобы не сносить больше такое положение. Кстати, я во всем признался Симону, который поначалу ответил, что позволит мне вкусить ядовитых прелестей Елены. Но он уточнил: с условием, что я не сделаюсь ее Парисом, иначе говоря, чтобы я и помыслить не смел о похищении Елены, как поступил царевич-пастух Парис с Прекрасной Еленой, о которой Симон утверждал, что его жена – это ее перевоплощение. Я бы, конечно, попытался это сделать, но однажды я не смог сдержать себя и бросился на человека, который, заплатив Симону, позволил себе ударить ее. После этого случая Симон сказал, чтобы я больше никогда не появлялся в его доме. Но я не могу обижаться на него, он все же был добр со мной.

– И тем не менее торговал своей женой, – заметила Мессалина, вылезая из воды и усаживаясь рядом с Саббио, свесив ноги в воду. – А кого ты встречал в его доме?

– Многих, всех не упомнишь. Но я вспоминаю одну вдову по имени Кальпурния, которая доверила ему свои украшения из эритрейского жемчуга и индийских изумрудов. Когда она попросила их обратно, Симон заявил, что у него их нет, злой дух их похитил.

Мессалина и Саббио дружно расхохотались.

– И она поверила?

– Симон надеялся, что поверит, но были свидетели, к тому же у Кальпурнии имелись солидные связи, так что Симону пришлось пуститься за духом вдогонку, забрать у него украшения и вернуть владелице.

– Скажи, Саббио, твой Симон часом не вор и шарлатан?

– Я знаю его как человека очень ловкого, но и не совсем уж бесчестного. Как и многие, кто занимается его ремеслом, он пользуется человеческой глупостью. Так было и со стариком Цетегом, который немного свихнулся после смерти дочери. Он слышал, как люди превозносят чудотворный дар Симона, и стал умолять, чтобы он воскресил его дитя. Симон уверил старика, что это возможно, но ему, Симону, нужно переселиться в дом, где жила дочь, и больше в доме не должно быть никого, кроме его рабов. Цетег оставил ему дом возле Аппиевой дороги, а сам поселился за городом. Симон поддерживал в нем надежду, говорил, что ему требуется время и множество редких ингредиентов, которые должны быть привезены из Индии и Эфиопии. Он утверждал, что затратил большие суммы на это дело, и добился, чтобы старик внес его в завещание. И Симону повезло: Цетег вскоре сломал себе спину, собирая смоквы.

– Симон правильно поступил с этим стариком, – заявила Мессалина, – он дал ему возможность дожить свои последние дни с надеждой увидеть дочь. Может, он и мне предскажет будущее?

– Разумеется, только он дорого берет за свои услуги.

– Ну и пусть.

– Слушай, ты вот мне говорила о Валерии Азиатике. Я его видел главным образом у Симона. Он частенько туда ходит.

– Ты считаешь его тамошним завсегдатаем? – спросила Мессалина, у которой вновь обострился прежний интерес.

– Точно я сказать не могу.

– Надо, чтоб ты непременно ввел меня в дом к этому Симону, – решительно сказала Мессалина, поджимая под себя ноги.

Саббио, казалось, задумался.

– Я вижу только один путь, – вдруг сказал он. – Я переговорю с человеком, который служит домоуправителем у Теогония. Тот часто ходит к Симону, чтобы увидеться с Еленой, и я знаю, что он его сопровождает. Вот он, без сомнения, сможет представить тебя магу.

– Если ты мне это устроишь, Саббио, я буду тебе очень признательна, – ласково проговорила Мессалина.

Он встал на колени и поцеловал ее.

– Я должен идти, дома есть работа. Ты идешь со мной?

– Нет, Саббио, лучше, если ты вернешься один. Я предпочитаю, чтобы никто не мог сказать, что мы были здесь с тобой вместе. Мой отец ничего не должен знать о нас, иначе, ты ведь знаешь, он прогонит тебя.

Молодой человек со вздохом кивнул и удалился. Мессалина чувствовала удовлетворение: она и представить не могла, что ее поход в термы окажется столь плодотворным. Теперь ей надо было заплатить оставшуюся половину долга сторожу в предбаннике. Она ощутила в пояснице приятную истому и тез тени досады подумала о грядущем поцелуе, сожалея лишь о том, что место, где ей предстоит его дать, не позволит им обоим продолжить удовольствие.

Глава V

СИМОН-МАГ

Теплым весенним утром Симон принимал гостей в своем роскошном доме близ Аппиевой дороги. Хитрец маг, руководствуясь тонким расчетом, всегда тщательно подбирал гостей. На этом пиру Клавдий был избран председательствующим. Симон находился под влиянием греков и любил подражать им, однако на этот раз он начал пиршество до полудня, тогда как по обычаю греков оно должно начинаться незадолго до заката.

Просторная столовая, триклиний, выходила в сад, откуда долетал легкий ветерок. Каменные двухместные ложа с трех сторон примыкали к большим круглым мраморным столам. Гости возлежали на мягких, покрытых дорогими тканями матрасах и подушках. Клавдий делил ложе с хозяином дома; справа от них заняли места консуляр Гай Силий, снискавший себе громкую славу в Риме, и Елена; напротив расположились Валерий Азиатик и Теогоний. За другим столом возлежала старушка жеманница Попилия, супруга сенатора, чьи эксцентричные выходки веселили гостей. Ее соседом был Апион; этот грек родом из Египта открыл в Риме школу риторики, благодаря чему приобрел репутацию историка и философа. Он секретничал с Арбактом, давним соратником незадачливого армянского царя Митридата, взятого в плен Калигулой. Последнее ложе пустовало; Елена объявила, что оно предназначено для двух гостий, людей в их кругу новых, и что по обычаю, установленному Симоном, они не будут участвовать в трапезе, а прибудут лишь после полудня.

Раб перед подачей десерта вытер столы. Гости уже отведали устриц из Лукринского озера, лангустов со спаржей, заправленных венафрским маслом, павлиньих яиц в испанском рассоле, ухи, молодого кабана с галльскими трюфелями, подстреленного в лаврентском лесу, жирной гусиной печенки, кровяной колбасы, почек и вареной телятины в пикантном соусе.

Симон предложил Клавдию зубочистку и взял одну себе.

– Так ты, значит, развелся с Элией Петиной? – уточнил маг.

– Разумеется, Симон, и ты ее больше здесь не увидишь… во всяком случае со мной. Не дурак же я набитый, в самом деле? Я долго закрывал глаза: все-таки она дочь консуляра Туберона, да и я человек терпимый по натуре. Нет такого женатого римлянина, которого бы не обманывала жена, да и мы сами не церемонимся и платим им тем же. Однако все должно сохраняться в тайне. Цветы в свадебных венках еще не успели завянуть, как она уже завела себе нескольких любовников. Она не переставала всюду показываться с разными мужчинами, подчас просто встреченными на улице. В последнее время она уже даже не желала возвращаться из Байев, где ее каждый день видели в окружении льстецов, которые, конечно, не довольствовались чтением ей стихов Катулла и Проперция. Я снисходителен, но я не хочу быть смешным! Хватит того, что я посмешище в глазах Калигулы, но с ним лучше выглядеть глупцом и оставаться в живых, нежели блистать умом и, чем-нибудь прогневав его, кончить жизнь на арене!

– Я восхищаюсь твоим благодушием, Клавдий, – вмешался Гай Силий. – Ты вполне мог бы подать на свою жену в суд за супружескую измену, хотя бы для того, чтобы не возвращать ей приданого.

– Что до меня, – сказал, в свою очередь, Азиатик, – то я не понимаю, почему ты так долго тянул с разводом. Наше положение в обществе и древность наших родов делают нас людьми слишком заметными, чтобы мы могли позволить жене вести себя как шлюха.

– Ты прав, – кивнул Клавдий, – но…

Он был прерван аплодисментами, которыми гости встретили появление двух рабов-сирийцев, несущих огромный фигурный торт, украшенный сигнийскими грушами, египетскими гранатами, нумидийскими финиками, хиосскими смоквами и мизенским виноградом. Другие рабы откупорили новую амфору с фалернским вином и через задерживающую осадок цедилку налили его в великолепный апулийский кубок, с тем, чтобы разбавить вино водой и приправить специями. Когда каждый из гостей получил порцию торта и фруктов, Елена ударила в ладоши. Вошли музыканты и гадесские танцовщицы, уже давно приобретшие репутацию самых лучших в империи. Музыканты с лирами, свирелями и арфами уселись на ковры, напротив колоннады, ведущей в сад, а три танцовщицы в легких, сотканных на острове Кос покрывалах, с тамбуринами и кроталиями в руках устремились на мраморный пол, над которым их босые ноги, казалось, стали летать под звуки стольких инструментов.

Разговоры стихли. Все наслаждались десертом и зрелищем. Спустя немного времени Елена по знаку Симона встала и присоединилась к танцовщицам. О ней можно было сказать, что она скорее раздета, чем одета: ткань ее платья была настолько прозрачной, что казалась сотканной из воздуха, и только шафранный его цвет и мягкие складки указывали на то, что платье существует в действительности. Все тело молодой женщины со всеми его подробностями отчетливо виднелось сквозь ткань, вплоть до родинки в верхней части правого бедра. Создавалось впечатление, что единственной одеждой Елены были ее длинные пышные волосы, цвет которых – цвет глубокой ночи – подчеркивала тонкая золотая ленточка, стягивающая лоб.

– Елена из тех женщин, – сказал Клавдий хозяину, – чья красота со временем лишь утверждается и делается еще более теплой и зрелой.

– Если ты желаешь, – отвечал Симон, словно только того и ждавший, – она твоя на сегодняшний вечер. Надо только сговориться о цене.

Клавдий, похоже, колебался, и Симон принялся нахваливать товар.

– Елена и в самом деле существо исключительное. Посмотри, как она танцует! Это же сама грация! И какая чувственность в каждом ее движении! Когда я увидел ее в одном лупанаре, в старом квартале Тира, на меня будто снизошло откровение: духи заговорили со мной, и я узнал, что она – перевоплощение Елены Троянской.

– Совершенно верно, – заикаясь, проговорил Клавдий, уже изрядно выпивший. Его голова начинала как-то странно трястись.

– Владея познаниями, которые она приобрела в своих предыдущих жизнях и которые платоники называют врожденными, она принесла мне и много других откровений. Так, через нее я постиг, каким образом можно вернуть силу евнуху и вылечивать опухоли, с помощью лекарства, составленного мною на основе жира, взятого со лба льва.

– Благодаря чему ты и скопил кое-какое богатство, – с улыбкой заметил Азиатик.

Симон отвечал с деланным простодушием:

– Разве мне не удалось этим лекарством излечить опухоли? Разве не это самое главное?

– Ладно уж, – не стал спорить Азиатик.

Симон приподнялся на ложе и радостно заулыбался: в триклиний вошел мальчик с девичьим лицом, в узкой набедренной повязке, обвивающей его гибкую талию, с короткими курчавыми волосами, перевязанными голубой лентой, с гримом на лице и накрашенными ногтями. Он скользнул между танцовщицами и сел у Симонова ложа. Маг привлек его к себе и поцеловал.

– Друзья мои, – сказал Симон, указывая на ребенка, – имея перед глазами столь очаровательное существо, можно ли превозносить целомудрие, как это делают пифагорейцы или последователи Досифея, коим являлся и я? Они блюдут строжайшую воздержанность, считая, что подобное поведение должно быть достойно похвалы, тогда как на самом деле оно является оскорблением красоты и презрением законов природы, установленных верховным Богом, давшим нам в удел любовь и наслаждение!

– И все же, – заговорил Азиатик, – есть много мудрецов, которые показали нам, что целомудрие приносит свои плоды.

– В этом-то и коренится глубочайшее заблуждение: целомудрие бесплодно, как с точки зрения материальной, так и духовной, поскольку дух и материя едины и одно предшествует другому. Я сам есть живое слово Божье, я – его сила, я – Святой Дух. Всемогущий Бог создал премудрости, наделив их разными силами и свойствами. Когда он решил создать мир, первая из премудростей проникла в его замысел и вознамерилась предупредить его волю. Она породила ангелов и другие нематериальные силы – их еще называют эонами, – которым она не стала открывать существование Всевышнего. Стремясь проявить свою силу, эоны создали видимый мир, а чтобы их создания могли обожать их как единственных богов, вечных и всемогущих, они сумели овладеть первой премудростью, явившейся, так сказать, их праматерью, и заточили ее в тело женщины. Так из поколения в поколение, из века в век премудрость проходит через множество женских оболочек. Как вам известно, Елена, в частности, являлась супругой Менелая и в своем последнем воплощении была принуждена к такой мерзости, как пребывание в гнезде разврата. Я знал о существовании той Елены, которую вы здесь видите, и искал ее повсюду, словно пастырь заблудшую овцу. Наконец я нашел ее и теперь хочу вернуть ей ее былое великолепие, ведь поистине она – душа Мира, отражение всемирной Красоты. Она есть плоть, но красота ее тела – это отражение красоты ее души. Как говорил Аристотель, тело ее есть энтелехия ее души, и таким образом, любя тело, мы познаем душу, через плотскую любовь и познание материи поднимаемся по мировой лестнице к познанию разума и любви духовной. Физическое проникновение в существо есть необходимая прелюдия к проникновению в его дух, который является отражением всеобщего духа, мировым зеркалом, и в его душу, которая есть искра, высеченная из мировой души.

– Я знаком с твоей доктриной, Симон, – сказал Азиатик, – и да будет тебе известно, что я уже пережил стадию плотской любви. Действительно, было время, когда я ночи напролет пьянствовал в компании куртизанок, но я потерял вкус к разврату.

– Уж не влюблен ли ты? – поинтересовался Гай Силий.

– Может быть, – чуть слышно ответил Азиатик.

– Если так, – вмешался в разговор Клавдий, – то мне жаль тебя оттого, что ты не пускаешься в безумства… Однако, Симон, ответь мне, я вот все смотрю на Елену и чувствую, что самое время тебе выполнить обещание. Я бы хотел узнать, какого вкуса губы у мировой души.

Симон улыбнулся и подозвал молодую женщину; она тотчас предстала перед ними.

– Клавдий, наш горячо любимый гость, желает узнать тебя поближе, чтоб ты раскрыла ему секреты всемирной любви, – сказал Симон.

– Он утолит жажду из моего источника, – отвечала Елена, адресуя призывную улыбку Клавдию, который икал и тряс головой.

– Э! О нас-то, кажется, забыли! – вскричал Арбакт. – Апион все рассказывал мне историю египетского жреца из Гелиополя, который взял имя Моисей и вывел из Египта древних евреев, ставших предками нынешних. Они так долго бродили по пустыне, что я теперь сам умираю от жажды. А ты, как я погляжу, раздаешь женщин…

– Именно так, Арбакт, – подтвердил Симон. – Я вижу рядом с тобой Попилию, она, я уверен, будет счастлива познать глубины твоей души.

– Клянусь всеми богами! – с едким смешком воскликнула старуха. – Я открою ему глубины своей души и глубины еще кое-чего, и ты, Арбакт, убедишься, что многоопытная старуха в постели стоит большего, чем молоденькая дура.

– Я не сомневаюсь, – ответил Арбакт, послав Попилии улыбку, более похожую на гримасу. – Но для начала я бы предпочел одну из твоих танцовщиц…

– Предоставляем тебе выбрать, Арбакт, – с важным видом объявил Симон.

Арбакт поспешно встал и, взяв одну из танцовщиц за руку, повлек из триклиния.

Клавдий, склонившись к уху Симона, спросил о цене за Елену. Ответ заставил Клавдия вздрогнуть.

– Симон, ты сговорился с моим племянником Калигулой, чтобы разорить меня! – воскликнул он. – Ты что, сообщник этого Геликона?

– Что ты хочешь этим сказать, друг мой? – засмеялся маг. – Ты имеешь в виду цезарева отпущенника, который сопровождает его повсюду – в бани, на пирушки, на игры, – словно он его тень?

– Именно его. Этот Геликон – человек коварный и подхалим, он клевещет на всех, словно хочет, чтобы в Риме остались только двое – он и Калигула. Я знаю, это он надоумил моего племянника ввести меня в жреческую коллегию, созданную в честь Друзиллы. Кстати, тебе известно, что члены этой коллегии должны не только брать на себя расходы по ее культу, но и оплачивать изготовление статуй и посвященных ей памятников, так что я был вынужден заложить большую часть своего имущества, ведь одно лишь внесение в список жрецов стоит восемь миллионов сестерциев. Вот уж поистине дорого оплаченная честь! А все этот Геликон, чтоб его Плутон унес в аид! Назначил такую разорительную цену!

– Тебе грозит продажа имущества? – забеспокоился Симон.

– Мне надо всего опасаться, но мог ли я противиться, если Калигула каждый день упрекает меня за то, что сооружение статуй его братьев шло слишком медленно?

– Да, положение у тебя щекотливое, – признал маг, будучи в глубине души уверен, что Клавдий, несмотря ни на что, еще владеет значительными средствами и своими жалобами просто хочет снизить цену.

Но трясущий головой Клавдий бросил на Симона полный отчаяния взгляд, и маг, казалось, смягчился. Наклонившись к Клавдию, он что-то шепнул ему, после чего лицо Клавдия просияло от удовольствия.

– Симон, ты мне брат, – заикаясь, пробормотал он.

В следующий миг он как-то гнусаво расхохотался, пошатываясь, встал и, поддерживаемый Еленой, удалился.

– Когда Елена уходит, кажется, что меркнет солнце, – заявил льстивый Апион.

– Разумно сказано, Апион, – откликнулся маг. – Елена не только мое солнце. Она еще земной образ небесного светила.

Он хотел было пуститься в свои обычные эзотерические разглагольствования, когда слуга объявил о прибытии двух ожидаемых гостий. Симон поднялся и пошел в переднюю встречать их. Маг был поражен красотой и искрящейся молодостью Мессалины, чьи темные глаза завораживали тайной, а трепетные губы выдавали обостренную чувственность. Ее тяжелые волосы были подняты и удерживались гребнем из слоновой кости с изящной золотой инкрустацией, а развитые формы выгодно подчеркивала темно-зеленая туника из тонкого, колышущегося шелка. Симону не пришлось сожалеть о том, что он в конце концов согласился принять в свой круг обеих этих женщин. Саббио и домоуправитель Теогония изрядно похлопотали, чтобы Симон, опасающийся чужаков и доносчиков, решился назначить день, когда он примет Мессалину и пожелавшую сопровождать ее мать. Со своей стороны, Лепида столько наслышалась о достоинствах мага, что твердо поддержала просьбу дочери.

– Мы только что говорили об ослеплении, которое вызывает появление солнца, – сказал Симон Мессалине, – но оказывается, мы не вполне знали, что это такое, пока не увидели тебя.

– Боюсь, Симон, что я лишь слабый отсвет того солнца, что сверкает в глубине твоей души, – скромно ответила Мессалина.

– Лепида, – снова заговорил Симон, – какая радость для тебя иметь такую дочь, но в ней еще не вся твоя слава: я вижу, что это от тебя Мессалина унаследовала столь дивные прелести.

После обмена любезностями он пригласил обеих женщин в соседний атрий. Вокруг четырех высоких, устремленных к проему в крыше колонн с каннелюрами, нижняя часть которых была окрашена в красный цвет, а все остальное – в ярко-желтый, обитал сонм странных варварских божеств, кои и привлекли внимание гостий. Они остановились осмотреться, и Симон заговорил:

– Да будет вам известно, что все здесь является символом, ничто не лишено смысла. Бассейн между колоннами представляет собой первичное море, первоначальный хаос, из которого произошел воспринимаемый мир. Эти колонны могли бы быть символами произрастания, но они представляют также и мировую ось, опору неба, что виднеется в проеме крыши. Они словно солнце, которое посылает свои лучи из лотоса, плавающего в океане.

Тут он показал на большой отлитый в бронзе лист лотоса, который был установлен посреди бассейна, а над ним возвышался распустившийся золотой цветок.

– Красный цвет – это не что иное, как восходящее и закатное солнце, а желтый – солнце во всем своем сиянии, когда оно достигает зенита.

Затем он повел гостий к статуям.

– Вы видите, у меня здесь нет алтаря богов домашнего очага. Но зато вот Исида, изваянная в бирюзе из пустынь Каменистой Аравии, которую мы в Палестине называем Синай. Она – мать всего, мировая душа. А там – ее брат и супруг Осирис, там – их сын Гор, сидящий в лотосе. А это существо с черной волчьей головой – египетский Анубис. Говорят, что он бог мертвых, но это неверно, он бог возрождения, тот, через кого происходит перевоплощение душ. А этого бога с головой ибиса египтяне зовут Тотом, а греки – Гермесом, проводником душ, или еще Трисмегистом, трижды величайшим, который ведет умерших в потусторонний мир. Это покровитель тайн, ему известны откровения потаенного бога.

Он предложил им пойти в сад, окруженный портиками, где Мессалина смогла лишь мимоходом увидеть многогрудую Артемиду Эфесскую и греческого Аргоса с телом, испещренным множеством глаз. Посреди сада был устроен бассейн с фонтаном, похожим на пальму; вода в нем, поглощая солнечные лучи, отливала всеми цветами радуги, а капли, должно быть, символизировали слезы какого-то бога.

– Мог бы ты нам назвать своих гостей? – попросила мага Мессалина, которой не терпелось узнать, есть ли среди них тот, кого она так надеялась встретить.

Симон перечислил присутствующих, сказав о каждом несколько слов. Последним, кого он назвал и о ком она уже не ожидала услышать, был Валерий Азиатик.

– Это странный человек, – сказал Симон. – Родом из Виенны, что в Нарбоннской Галлии. Был консулом и сенатором при Тиберии и сделал одну из самых достойных карьер. Его авторитет столь высок, что он добился от Калигулы, чтобы его родина была переведена на положение римской колонии. Но неожиданно он отвернулся от всех соблазнов этого мира… впрочем, не совсем, иначе…

– Иначе он не был бы здесь, – подсказала Лепида, которая прекрасно понимала, что такое духовная жизнь их хозяина.

– Ты правильно рассудила, – сказал Симон с понимающей улыбкой.

Они вошли в триклиний. Симон представил пришедших, и гости приветствовали их. Мессалина почувствовала, как у нее заколотилось сердце, когда она увидела Валерия Азиатика, – настолько мощную ауру красоты и благородства создало вокруг этого человека ее воображение.

– Я знаю твоего супруга, Мессалу Барбата, – сказал Азиатик Лепиде, – но я еще никогда не имел удовольствия встретиться с тобой.

– Мы с мужем бываем в гостях порознь, а принимать у себя он не любит.

– И все же мы уже однажды встречались, – вмешалась Мессалина.

– Возможно ли это?

– В Большом цирке, я была там с мамой.

– Прости, что я забыл о столь интересной встрече, разве что нас не представили друг другу.

– Именно так, с тобой тогда был Павл Фабий Персик.

– Теперь я припоминаю. Кажется, он повел тебя куда-то утолить жажду. Наверное, напиток был приготовлен на основе лотоса, цветка забвения, если верить Гомеру, оттого-то вы и забыли вернуться.

Мессалина старалась не покраснеть, слушая его насмешливый тон. Гай Силий, следивший за их разговором и уловивший дразнящий взгляд Мессалины, смотрел на девушку презрительно и строго. Она осознала это, и на нее накатила какая-то безудержная ненависть к этому человеку, которого она сочла надменным и претенциозным. Симон пригласил гостий занять предназначенное для них двухместное ложе и велел рабам принести охлажденных фруктов и медового вина.

Едва возобновился разговор, как появилась Елена. С изумительным бесстыдством она выставила себя напоказ совсем голой, не соизволив надеть даже свое платье, а взъерошенные волосы спадали у нее до талии. Увидев ее, Мессалина поняла, что это та самая Елена, чью красоту расхваливал Саббио. Она тотчас сказала себе, что она, бесспорно, красивее Елены, и с сожалением отметила, что простая шелковая туника, которую мать велела ей надеть, недостаточно подчеркивает ее совершенные формы.

– Что ты сотворила с Клавдием? – удивленно и не без доли иронии поинтересовался Теогоний. – Неужто он не вынес потрясения твоей красотой и пылкости твоих лобзаний?

– У Клавдия больше сил, чем ты думаешь, Теогоний, – смеясь, отвечала Елена. – Во всяком случае, он заснул, побежденный скорее Вакхом, чем Купидоном.

– Как может любовник заснуть в объятиях Елены после столь недолгого свидания? – насмешливо проговорил Апион. – Пусть мне дадут три дня провести в твоих объятиях – и то я сумею побороть сон, чтобы не потерять ни минуты времени, украденного у богов.

– Апион, тебе не возбраняется пережить эти три дня восторга и бессонницы, если у тебя есть средства, – ответил Симон.

Предоставив гостям вести разговоры, Симон устроился на ложе по соседству с ложем Мессалины и ее матери, пустовавшем потому, что Арбакт, ушедший с танцовщицей, еще не вернулся.

– Кажется, Мессалина, – начал маг, – ты очень хотела познакомиться со мной и побывать в моем доме. Вот это случилось, но чего ты ждешь от меня?

– Симон, – отвечала Лепида, – ты знаешь, что семья наша знатная, тесно связанная родством с семьей божественного Августа. Однако Мессала, мой супруг, не в состоянии обеспечить нам подобающий образ жизни. Моей дочери Мессалине пятнадцать лет, она уже созрела для того, чтобы выйти замуж.

– И ты подыскиваешь для нее достойного и достаточно богатого супруга, чтобы мог содержать ее, – заключил Симон.

– Ты все прекрасно понял.

– И ты надеешься найти его у Симона?

– А почему бы и нет? Нам говорили, что очень богатые римляне бывают в твоем доме. Достаточно взглянуть на это замечательное собрание. Если я правильно поняла некоторые разговоры, здесь даже присутствует наш двоюродный брат Клавдий, дядя цезаря.

– Он относится к числу моих друзей.

– Так ты, стало быть, ближе ко двору, чем мы, ведь мы ни разу не были приглашены ни к нему, ни к Калигуле.

– Тем не менее ты можешь рассчитывать на благоволение императора, если возьмешься за дело… То же и в отношении Клавдия.

– Надо еще суметь приблизиться к ним. Говорят еще, что ты можешь предсказывать грядущие события.

– Да, это так, когда я вступаю в связь с духами, – со скромным видом признался он.

– Симон, – вмешалась Мессалина, – мы многого ждем от тебя.

Маг тяжело вздохнул и полуприкрыл глаза. Лепида тотчас поняла этот жест и достала из маленькой матерчатой сумочки три броши, служащие для застегивания одежды.

– Вот, Симон, я принесла тебе три фибулы, каждая украшена крупным мидийским сапфиром в золотой цветочной оправе. Они достались мне от моей бабки Октавии, прославленной сестры Августа.

– Красивые вещички, – заключил маг, взвесив их на руке. – Но не может быть вопроса о деньгах, когда речь идет о внучатой племяннице божественного Августа.

Очарованная комплиментом, Лепида протянула было руку, чтобы забрать драгоценности, но Симон, зажав их в кулаке, продолжал:

– Однако я хочу оставить их у себя, поскольку ты явно намерена преподнести мне их в качестве подарка от желанного гостя, как принято делать в царских семьях на Востоке.

Лепида положила руку на стол, сделав вид, что у нее и в мыслях не было вернуть свой столь щедрый дар.

– Идемте со мной, – наконец сказал маг. – Я открою вам то, что вы жаждете знать.

Он привел их в дальнюю комнату, стены которой были сплошь облицованы мрамором. Комната была залита красным светом, проходящим через тонкий пурпурный занавес, за которым горело несколько светильников. Возле занавеса стояли низкие порфировые столики, а на них – продолговатые алебастровые и шаровидные глиняные сосуды, а также бронзовые и терракотовые коробочки с крышками.

На бронзовом треножнике в большой жаровне рдели угли.

– Есть много способов узнать будущее, – сказал Симон, приглашая Лепиду сесть у входа на низкое сиденье. – Но я люблю использовать ароматы: в дымах и парах ду́хи проявляют себя охотнее.

С этими словами он разворошил золу и бросил в нее истекающие смолой сосновые шишки. В разгоревшемся пламени шишки начали слегка потрескивать.

– Подойди, Мессалина, – сказал маг, указывая на столики. – В этих сосудах содержатся бесценные ароматы, рецепты которых написаны на стенах священной лаборатории в храме бога Гора, в египетском городе Аполлинополе. Есть и азиатские благовония, приготовленные из нарда, хны и корицы. Ты видишь здесь розовое масло из Мендеса. Это тонкая и хорошо дозированная смесь лепестков роз, шафрана, аира, сока незрелого винограда, пахучего тростника с добавлением меда, вина и чистого масла для закрепления.

Открыв один флакон, он поднес его к носу Мессалины, после чего продолжил:

– А в этих коробочках находятся смолы, чистейший фимиам, мирра… Тебе, Мессалина, предстоит выбрать из всего того, что выставлено здесь, три аромата, которые тебе наиболее приятны и которые, по твоему мнению, более всего подходят к твоей красоте. Причем необходимо, чтобы все ароматы находились в разного вида емкостях и чтобы в них присутствовала медленно горящая смола.

Пока Мессалина нюхала содержимое флаконов и коробочек, Симон закрыл глаза, будто ища вдохновения, на самом же деле он направил свои умственные силы на то, чтобы быстро и безошибочно подобрать для Мессалины кандидатуру, которая выглядела бы наиболее соответствующей желаниям девушки.

– Мессалина, если случайно какой-то мужчина уже завоевал твое сердце, то, выбирая ароматы, думай усиленно о нем. Если же нет, вообрази себе идеального мужчину, которого ты хотела бы встретить.