Текст книги "Сказки Вильгельма Гауфа"

Автор книги: Вильгельм Гауф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Уже две недели гостил у герцога принц и был всем очень доволен. Принцы ели по пяти раз на день, и герцог был счастлив, что угождал своему гостю. Тут вздумалось герцогу показать принцу карлика Носа.

– Каков мой повар? – спросил герцог, когда Нос вошел в комнату.

– Истинный художник! – воскликнул принц, – но скажи, любезный, – обратился он к карлику, – почему при твоем глубоком знании дела, при таком разнообразном столе, ты до сих пор не подаешь нам пирог Сюзерена.

Карлик испугался, он и не слыхивал о таком пироге, но он тотчас же спохватился:

– Я надеялся, что ваше высочество еще долго будете радовать герцога своим присутствием, и берег такое блюдо на прощанье, – сказал он.

– Должно быть ты и мне берег его на прощанье, чтобы накануне смерти меня им угостить, – засмеялся герцог, – потому что и я его никогда не едал. Нет, милый, выдумывай сделать на прощанье что-нибудь другое, а пирог подай нам завтра же.

– Приказание ваше будет исполнено, – отвечал карлик кланяясь и затем уда лился. Но невесело ему было; молча пошел он к себе в комнату и там рассказал свое горе бедной пленнице Мими.

– Утешься, – сказала она, – я выручу тебя из беды, у нас за столом часто подавали пирог этот, и я научу тебя как его готовить.

Она рассказала карлику чего и сколько класть в пирог, как его делать, и Нос тотчас же пошел сделать пробу. Он испек небольшой пирожок, дал отведать главному смотрителю придворной кухни, который расхвалил карлика за его новое искусство.

– Если тут чего и не достает, – сказала Мими, – то конечно принцы твои не узнают, где им!

На другой день карлик испек как следовало большой пирог и горячий, прямо с пылу, украсив его цветами, послал за стол. Сам же переоделся в праздничное платье и пошел в столовую. Он вошел в ту минуту, как главный дворецкий, разрезав пирог, подавал его на серебряной лопаточке высоким особам.

Герцог откусил, и вскинул глаза к небу.

– Да, это можно назвать царем пирожных! – сказал он, проглотив кусок. – А вы какого мнения? – обратился он к принцу.

Тот не сразу отвечал; он кусал по крошечке, долго ворочал во рту, разбирал, причмокивал и наконец с насмешливою улыбкою, отодвинув тарелку, сказал:

– Отлично сделано, но это не то, это не Сюзерена. Я этого ожидал.

Герцог нахмурился.

– Урод ты эдакий! – крикнул он на карлика. – И ты дерзнул мне нанести такую обиду? Это пачкотня, а не стряпня! Казнить тебя велеть!

– Ради Бога, не гневайтесь, – просил карлик, – уверяю вас, пирожное это приготовлено по всем правилам искусства.

– Ты лжешь, негодный, – вскричал герцог, толкнув карлика ногою, – стало быть не так приготовлено, принц знает, что говорит.

– Сжальтесь! – умолял карлик принца, – скажите, чем не так, чего не достает в моем пирожном?

– Если я и скажу, то это ни к чему не поведет, – сказал принц смеясь, – я еще вчера был уверен, что ты не испечешь этого пирога как следует, как печет мой повар. Тут не достает травки «чихай на здоровье», вовсе неизвестной в ваших странах, а без нее пирог безвкусен и барину твоему не едать настоящего пирога Сюзерены.

Это герцога задело за живое.

– Клянусь честью праотцев моих, – закричал он и глаза его гневно засверкали, – клянусь, что или мы завтра будем есть настоящий пирог Сюзерену, или голова этого негодяя украсит мои ворота! Ступай, даю тебе сутки сроку.

Снова пошел карлик поверять свое горе пленнице своей.

– О чем же ты плачешь? – сказала она. Я знаю все травы, все названия их и выручу тебя из беды. Теперь к счастью новолуние, именно время цвета «чихай на здоровье». Скажи только есть-ли тут по близости старые каштаны?

– Есть много, но зачем тебе их?

– А затем, что трава эта растет всегда при корне старых каштанов. Возьми меня с собою и пойдем в рощу, я разыщу тебе ее.

Карлик взял гуся на руки и собрался было в путь, как вдруг у выходной двери остановил его часовой, объявив, что получил строжайшее приказание не выпускать карлика Носа из здания дворца.

– Но ведь не запретят же мне идти в сад? – спросил карлик, – сделай милость пошли спросить главного смотрителя дворца. – И получив разрешение, карлик вышел в сад. Пройдя несколько шагов, он спустил гуся, который быстро побежал к пруду; там стояли старые тенистые каштановые деревья. Сердце замирало у бедного карлика: вся судьба его зависела от того, найдет ли Мими травку или нет. Уже смеркалось. Мими обошла все деревья, но напрасно: травки не было. Ей стало жаль бедного карлика, и она прослезилась.

Взглянув на тот берег, карлик с радостью увидал еще одно каштановое дерево.

– Может быть там будет мое счастье! – сказал он, указывая на каштан. Гусь бежал, подпрыгивая и взмахивая крыльями, карлик едва мог следовать за ним. Под большим тенистым деревом уже было совсем темно. Гусь проворно совал нос свой в длинную густую траву, вдруг захлопал крыльями, вытянул шею и, сломив стебелек, подал его карлику.

– Вот она! Вот та трава, – сказала Мими, – здесь ее много! Тебе надолго станет!

Карлик стал припоминать – что-то растение это было ему знакомо: тот же запах, тот же голубоватый цвет зелени, те же ярко-красные цветы с желтым краем – как он видел у старой колдуньи в потайном шкафчике.

– Какое счастье! – воскликнул карлик, – я узнаю траву, на которую я заговорен! Да, это она! Я нюхал именно ее, когда оборотился из белки в такого урода. Не понюхать-ли мне ее теперь?

– Нет, нет, подожди, – остановила его Мими, – тебе лучше нарвать и взять с собою; наперед собери платья, деньги и вещи свои, а потом уже понюхай.

Так они и сделали. Карлик достал свою казну – пятьдесят или шестьдесят золотых, связал вещи и затем уткнул свой длинный нос в душистую траву.

Вдруг у него затрещали кости, заходили суставы, выросла шея, выпрямились спина и грудь, вытянулись ноги, нос съежился – и стал наш Яша рослым красавцем.

– Как ты хорош! – в удивлении вскричала Мими. – Ты совсем другим стал, ничуть не похож на того урода!

Яша поблагодарил Бога за Его милость, и как он ни спешил вернуться к родителям своим, однако помнил, что всему был обязан бедной Мими, без нее он никогда бы не нашел разгадки и век свой оставался бы карликом; поэтому он предложил ей наперед отвезти ее к сильному Ветробоку, отцу ее, который вероятно сумеет с нее сиять чары.

Благополучно выбрался Яша из дворца, с гусем на руках; никто его не узнал и не остановил. Счастливо они доехали до родины Мими, где Ветробок радостно принял дочь свою и, оборотив ее снова в человека, богато наградил Яшу, спешившего вернуться к родителям своим.

На этот раз и отец и мать признали в красивом молодом человеке своего ненаглядного Яшу.

На подарки Ветробока Яша купил лавку и завел торговлю. Он не боялся труда и вскоре разбогател и стал жить счастливо.

Между тем во дворце сделалось великое смятенье: пришел час казни карлика, а он исчез. Принц утверждал, что герцог нарочно скрыл карлика, потому что не желал лишиться своего лучшего повара; говорил, что так поступать нечестно, упрекнул герцога даже в вероломстве. Тогда вспыхнула война между обоими владетельными особами, война известная под именем «Травяной войны». После нескольких битв и большого кровопролития принцы заключили мир, называвшийся «Пирожным миром», потому что на мирном торжестве принц велел своему повару испечь пирожное Сюзерену, которое герцог кушал и не мог нахвалиться.

– Бывают важные последствия от ничтожной причины. – Рассказчик окончил; стали разносить угощение.

– Весело ему жить, – говорил писатель, указывая на Али-Бану, – я готов слушать такие сказки с утра до ночи.

– Хоть мне и семьдесят семь лет, – говорил старик, а все-таки люблю послушать сказки: где бы, кто бы ни рассказывал, уж я непременно тут.

– Скажи, старик, отчего это все так любят сказки, ведь не одни дети, а и мы, взрослые люди?

Но старик не успел отвечать, в зале засуетились: другой невольник готовился рассказывать.

Сказка про жида Абнера, который ничего не видал

ыло это на моей родине, – начал невольник, – в Могадоре, на берегах большого моря, во времена царствования Мулея Измаила в Марокко.

Всякий знает, что жиды народ хитрый и чем их больше теснят и угнетают, тем ловчее и изобретательнее они становятся. Но этим часто они себе вредят. Это случилось и с евреем Абнером, когда он однажды вечером вышел прогуляться за мароккские городские ворота.

В острой, высокой шляпе в не совсем опрятном кафтане, шел он, по временам понюхивая табачку из золотой табакерки. Он осторожно прятал ее, осматриваясь по сторонам и поглаживая свою длинную, острую бородку. Весел и доволен был жид; он зашиб копейку своим разнородным ремеслом: он и врач и купец, маклак и закладчик, ни чем не брезгает, что дает доход. Сегодня он обманул покупателя невольником, за бесценок купил груз камеди и богатому больному изготовил последнее питье его.

Выходя из небольшого пальмового лесочка, он услыхал шум и увидел бежавших придворных конюхов. Они осматривались второпях на все стороны, по-видимому ища чего-то.

– Эй ты! Ученый! Послушай! – кричали они жиду, – не видал ли ты, не пробежала ли тут лошадь в седле и в узде?

– Первый рысак, миленький такой, – описывал жид, – на серебряных подковах, с золотым мундштуком, золотистой масти, большого росту, хвост в аршин?

– Да, да, эта самая! – вскричал старший конюх. – Это она! – повторили прочие конюхи. – Это Эмир! – сказал старый наездник, – сколько раз я говорил принцу не ездить на Эмире иначе как с трензелем. Не хотел меня слушать – ну вот и дождался и сбросила его лошадь. Однако надо спешить, куда же мы пойдем? Куда побежала лошадь? – снова обратились к жиду.

– А я никакой лошади не видал, – отвечал жид улыбаясь, – почему же я могу знать куда убежала царская лошадь?

Удивясь такому противоречию, конюхи пристали к жиду, требовали объяснения, как показались новые гонцы из дворца, опять оглядываясь, словно искали что-то.

– Не видали ли вы собачонки, царской моськи? – спрашивали они.

– Это маленькой-то, с мохнатым хвостиком? – спросил жид.

– Ну да, да!

– Припадает немножко на правую переднюю лапку?

– Она самая, Савака! О счастье, о радость! Царица лежит в судорогах без памяти от такого горя! О Савака! Савака! Где ты? Что с нами станется? Выручи нас, скажи, где она? – умоляли посланные.

– А я никакой собаки не видал, – говорил жид, – я же не знал, что у царицы, дай ей Бог здоровья, – даже есть комнатная собачонка.

Тут конюхи и придворные слуги не на шутку рассердились на жида, дерзнувшего насмехаться над царскими особами. Они схватили жида, в уверенности, что он украл и лошадь и собаку, и привели его во дворец.

Тут принц собрал совет из придворных и знатных людей, чтобы решить как наказать жида.

Рассудив дело, решили бить жида по пятам.

Как ни кричал бедный жид, как ни отмаливался, сколько ни приводил изречений из Талмуда, – ничто не помогало: его били без пощады. «Или верни беглецов, – говорил принц, – или ты поплатишься головою за беспокойство, причиненное мне и царице».

Еще стоны и крики жида раздавались по дворцу, как принцу было доложено, что лошадь и собака нашлись. Лошадь ушла на лужок, где корм ей пришелся более по вкусу, чем на царской конюшне, а собачонка связалась с самым простым обществом мосек, вовсе не по сану королевской собаке.

Мулей Измаил потребовал от жида объяснения. Трижды поклонившись в землю, жид сказал:

– Всесильный царь наш, царь всех царей, властитель пустыни, звезда правосудия, зеркало истины, пучина мудрости, светлый как золото, блестящий как алмаз и твердый как железо, – выслушай меня, если уже ты снизошел к рабу своему, позволив говорить ему.

Клянусь тебе верою праотцев моих, что любезного коня твоего и собачонку, дорогую сердцу государыне моей, – я не видал. Вот как дело было:

Я вышел отдохнуть после дневной работы в рощу, где удостоился встретить самого главного конюха и смотрителя черных слуг вашего сераля. Идя там, я заметил на мелком песке чьи-то следы. Я стал присматриваться и узнал в них следы маленькой собачонки; рядом с ними песок был как будто разметен: «собачонка вислоухая», подумал я, «это знак ушей ее»; следы ног ее были также слегка заметены: «значит, у нее длинный мохнатый хвост, – подумал я, махая им, она заметала след свой». Кроме этого я увидел, что один след ноги был не так глубок, как другие. Тогда я, с позволенья сказать, подумал, что собачонка нашей государыни – хромает.

Я не видал также и твоей лошади, государь, а гуляя в кустарнике напал на следы. По глубокому, но маленькому следу копыта я узнал лошадь благородной породы тченерской. Я знал, что мой государь продал европейскому принцу пару таких лошадей, знал, что даже за них было взято, потому что мой брат Рубин был при продаже.

По следу я видел, как далеко и ровно лошадка выкидывала ногами: «словно бежит», – подумал я. Вдруг что-то блеснуло, я по обычаю наклонился посмотреть, что такое, вижу кусок мрамора и на нем серебряный знак. «Стало быть серебряные подковы», – подумал я. А уж меня не надуешь, я отличу настоящее серебро. Пошел я дальше; дорожка между пальмами была шириною в аршин; вижу – по обе стороны со стволов обметена пыль.

«Это она хвостом махала, – подумал я, стало быть длинный хвост в верных аршина два, коли по обе стороны доставала разом». Я заметил и вышину веток, которые она задевала; по этому узнал рост лошади; наконец иду дальше, опять блеснуло что-то. Гляжу, а в скале кусок оселка и на нем, кто-то черкнул золотом. Этим меня тоже не обманешь, вижу – золото как есть золото! Стало быть золотые удила, и на бегу лошадь черкнула ими по оселку. Всякий знает, что кроме тебя, государь, не у кого быть такой лошади. Ты царь царей, твоя лошадь постыдилась бы закусить другие удила. Так я и решил в это время.

– Мекка и Медина! – воскликнул Мулей Измаил. Если бы ты также зорко глядел и видел все, что этот жид, так это избавило бы тебя от частых неприятностей, – сказал принц, обращаясь к своему министру полиции. – Теперь же мы покончим с тобою расправу, – продолжал он, обратясь к жиду. – Пятьдесят ударов тебе зачтутся за пятьдесят золотых и потому тебе остается доплатить еще только пятьдесят, чтобы ты впредь не дерзал издеваться над нашею царскою милостью.

Весь двор дивился находчивости жида Абнера, но его это не утешало, он дорого поплатился; пятьдесят ударов и пятьдесят золотых ему сказались больно. К тому же придворный шут Шнури подсмеивался над жидом, спрашивая, все ли его золотые были испробованы на оселке.

– Умно ты говорил, а лучше если бы молчал, – добавил шут.

Спустя несколько времени после этого грустного для жида события, он снова гулял за городом, на этот раз по склону гор Атласского хребта, как увидал, что за ним гонятся несколько вооруженных человек. Старший из них кричал что-то жиду. Тот остановился.

– Эй ты любезный! Не видал ли ты негра Гаро, царского телохранителя? Он бежал, и вероятно скрылся здесь в горах.

– Никак нет-с, не видал, – коротко отвечал жид.

– Как? Ты не видал? Ты, хитрый жид, не видал беглеца? Да куда же ему было больше деваться как не сюда в горы. Эй, не ври! Смотри хуже будет, сейчас велю тебя связать. Знаешь, невольник какой пропал? Самый царский любимец! Он один умел бить воробьев, а это любимое занятие его величества.

– А я не могу же сказать, что я видел, когда ничего не видал.

– В последний раз тебе говорят. Жид, отвечай, где беглец? Или забыл побои и штраф?

– Ай, ай, ай, что я стану делать? – завопил жид. – Ну уж, если вы непременно хотите, чтобы я вам сказал, так бегите вон туда, а там не найдете, стало быть где-нибудь в другом месте.

– Так стало быть ты его видел! – прикрикнул старший.

– Ну да, коли прикажете, – робко говорил жид.

Воины побежали, а жид пошел домой, счастливый и довольный своею хитростью; но едва прошли сутки как дом жида опоганили нечистые воины, ворвавшись к нему в шабаш, и связав увели его к владетелю Марокко.

– Поганая ты собака! – вскричал взбешенный государь, – как ты смел обманывать моих слуг? Ты их услал за беглецом в горы, чтобы он между тем успел бежать к морю, где он чуть не уехал на испанском корабле! Солдаты! Берите его! Сто ударов по пятам и сто золотых штрафу.

В Марокко долгих судов не любят, там расправа коротка. Жида Абнера наказали без его спросу и согласия. Он проклинал судьбу свою, что должен был платиться своими пятками и казною каждый раз, как его величество соизволил потерять что-нибудь. Когда он удалялся из дворца при общем смехе грубой дворни, то придворный шут подошел к нему с утешением.

– Разве это не почет тебе, Абнер, что ты такой близкий участник всех царских бедствий? А если ты подаришь меня, то я могу всегда предупредить тебя за час или за два до всякой пропажи: тогда ты уж берегись, сиди смирно в своей жидовской улице. И носу наружу не показывай.

Вот и вся сказка.

Невольник замолчал, а наша молодежь вспомнила прерванный разговор. Писатель просил старца объяснить им, почему не одни дети, но и взрослые также любят слушать сказки.

– Ум человеческий, – начал старец, – легче и подвижнее воды, которая протачивает мало-помалу даже самые твердые вещества. Ум человека легок, свободен как воздух и чем выше он возносится от земли, тем становится чище и легче. Отсюда в человеке потребность возноситься в высшие слои мышления, где ему вольнее, где ум его не стеснен, как напр. в сновидениях. В сказках мы будто живем с теми людьми, с ними думаем и чувствуем. Слушая рассказ невольника, вымышленный третьим лицом, – вы будто вместе изобретаете, вы не останавливаетесь на том, что вам говорят, а дополняете своим воображением; сказка кажется былью, быль сказкой потому, что вы духом и всем существом своим углубляетесь в сказку.

– Хоть я вас и не вполне понимаю, – сказал молодой купец, – но это правда, что иногда до того углубиться в сказку, что она может казаться былью. Так я помню, как будучи детьми мы играли, что живем на пустынном острову и заботимся о том, как будем жить, чем кормиться; мы даже строили себе хижинки в кустарниках и ожидали появления доброго духа, который должен был предсказать нам конец мира. «Сойдите ко мне в хрустальный замок, – думалось нам, – что он скажет – там будут служить вам слуги мои мартышки».

Товарищи его засмеялись.

– Правда, правда, – подтвердили они.

– Однако какой-нибудь рассказ меня далеко-бы не так занял, – сказал один из друзей, – не будь он о старом времени, о чужом народе, неизвестных странах: все чужое, неизвестное как-то больше нравится.

– Но бывают рассказы, – продолжал старик, – еще другого рода, где нет ни колдовства, ни чего либо сверхъестественного, а между тем весьма занимательные.

– Что это значит? Какие же это сказки? – спрашивала молодежь.

– Надо различать сказку от рассказа. Если я вам обещаю рассказать сказку, то вы знаете уже вперед, что в ней не все безусловно подчинено нашим земным законам. Тут являются волшебники, духи, невидимые силы, и весь рассказ принимает несбыточный вид. Вот почему сказка большею частью рассказывается о давно прошедших временах и о чужих землях; она не согласна ни с нашим временем, ни с нашими обычаями. У каждого народа свои сказки, в Европе также есть сказки, но те хуже наших, там например вместо наших волшебниц, дочерей незримых духов – старые, гадкие ведьмы. У нас живут духи в великолепных дворцах и ездят в раковинных колесницах, запряженных грифами, а там старая ведьма живет в избушке и ездит верхом на помеле. У них также есть земные духи, маленькие уродливые карлики вроде наших гномов. Вот это сказки, а рассказы совсем другое. Там все происходит на земле, ничего несбыточного нет и занимательно или удивительно лишь сцепление обстоятельств, искусно подобранных. Там счастие и богатство человека зависят от случая или от него самого, а не от волшебных сил, добрых или злых.

– Так! – подтвердил один из друзей, – такие рассказы есть в собрании сказок и повестей под заглавием «Тысяча и одна ночь». Все приключения калифа Гарун аль-Рашида и его визирей именно такого рода. Они встречают в ночных путешествиях своих разные чудеса, которые впоследствии очень просто объясняются.

И не смотря на это вы все-таки признаетесь, что эти рассказы не плоше прочих в «Тысяче и одной ночи». Впрочем, как бы они ни разнились от прочих сказок, надо сознаться, что и те и другие в «Тысяче и одной ночи» нам нравятся по сказочному и необычайному своему содержанию. В сказках примешивается сверхъестественное в ежедневную жизнь нашу, в рассказах же замешаны хотя и возможные случаи, но приведенные странным поражающим способом.

– Странно, – сказал писатель, – что сбыточные события нас занимают столько же сколько и несбыточные. Отчего это?

– Оттого, что тут нас занимает личность, – отвечал старец, – в сказках, несбыточные события толпятся одно за другим, не давая действовать человеку, который сам по себе ничтожен и лишь слегка обрисован. Другое дело в рассказах, где каждая личность действует и говорит сообразно с нравом своим. Это и занимает, и нравится.

– Правда ваша! – вскричал купец. – Я сам не понимал почему одно мне нравится, другое нет, теперь же вы растолковали, и я вижу в чем дело.

– Всякую вещь надо обдумать и понять; тогда можно и судить о ней, – сказал старец в поучение молодежи. – Теперь-же слушайте: третий невольник встает с места и начинает свой рассказ.