Текст книги "Сказки Вильгельма Гауфа"

Автор книги: Вильгельм Гауф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Стинфольская пещера

а одном из скалистых островов Шотландии жили два рыбака, оба холостые, одинокие; жили они вдвоем да поживали, кормясь своей работой. Одногодки, но разной наружности и разных нравов, они как нельзя лучше сошлись друг с другом.

Маленький приземистый Каспар Струмф был всегда в духе; веселая улыбка не сходила с широкого как полнолуние лица его; добродушные глаза казалось вечно смеялись. Он был толст и ленив, а потому предпочитал домашнюю работу опасному рыболовству в открытом море. Он готовил кушанье, вязал сети на свой обиход и на продажу, изредка торгуя добычею. Худощавый, длинный товарищ его, с орлиным носом, быстрым взглядом, не боялся труда и был самый отважный рыбак, смелый птицелов, прилежный земледелец, а также не пренебрегал торговлею. Но торговал он честно, товар его был хорош и у него покупали охотно. Вильм Фальке, так звали его, охотно делился своими заработками с товарищем, и жили они не только безбедно, а даже зажиточно. Но Вильму все было мало; ему хотелось разбогатеть. Он видел однако, что путем труда – не скоро наживешь себе богатство; вот он стал придумывать как бы ему разжиться. Эта мысль так заняла его, что он более ни о чем не думал и передал это Каспару, а тот не умея молчать и слепо веря своему другу, рассказал соседям, что Вильм скоро разбогатеет, но каким способом – это тайна. И вскоре разнесся слух, что Вильм связался с нечистым, и тот ему посулил клад.

Сначала, слыша это, Вильм смеялся, но потом перестал разуверять в этом суеверный народ, а кончил тем, что казалось сам поверил, будто рано или поздно ему дастся клад. Он стал пренебрегать своей работою, ходил, зевал, словно чего-то ждал или искал. Как на грех, стоял он раз у моря и прибила волна огромный комок тины и морской травы; что-то блеснуло в ней, он стал разбирать, и очистив от тины, вынул обломок золотого слитка. Вильм не мог придти в себя от удивления. Ясно было, что золото это, обтертое и обитое морскими гальками и водою, попало на дно моря с какого-нибудь погибшего, с грузом золота, судна. И вот наш Вильм с той поры не знал покоя: и день и ночь искал он в море золото; бросил он свое рыболовство, прожил не только найденное золото, но и все нажитое им дотоле и, вместо несметного богатства, ему грозила нищета и бедность. Каспар не упрекал друга; как прежде молча принимая заработки Вильма он жил в довольстве, так теперь не ропща переносил и бедность, и Вильм продолжал бездельничать. Ложился ли он спать – его тревожила все та же мысль; ему даже чудилось, будто кто-то нашептывает ему что-то, и ясно слышал он все одно и то же слово, но как только он открывал глаза, так слово это исчезало.

Однажды сильная буря застигла Вильма на берегу моря; он вздумал укрыться от нее в Стинфольской пещере. Ветер свирепо загоняет в нее волны, они с шумом разбивались о каменные стены, рассыпаясь белою пеною. Пещера эта доступна лишь с одной стороны; в нее можно проникнуть только сверху через расселину да и туда редко кто отваживался лазить, разве отъявленные смельчаки: кроме опасностей, ходили еще самые страшные толки о привидениях и нечистых духах, являвшихся будто бы там. Но Вильм был не из робких. С трудом влез туда и под покровом висячей скалы, уселся на камне над страшною пропастью. Буря ревела. Он задумался; его не покидала мысль о погибшем здесь когда-то корабле. Что он доселе ни делал, как ни расспрашивал – ничего не мог узнать. Местные жители ничего подобного не помнили. Долго ли он так просидел – и сам он не знал, когда же буря стихла и он встал, чтобы выбраться наружу, он ясно расслышал слово как бы выходившее из воды: «Кар-ми-лан!» В испуге он вскочил и заглянул в пропасть: «Это оно, – вскричал он, то самое слово, что преследует меня во сне и не дает мне покою!» – «Кармилан!» – раздалось еще раз тихо и жалобно из пещеры, и Вильм в страхе опрометью бросился домой.

Однажды ночью у самой Стинфольской пещеры, плывя в лодке и шаря своим длинным веслом по дну морскому, он вдруг зацепил за что-то. Ветер поднимался; темные тучи застилали небо; лодку сильно качало; но Вильм упорно стоял на своем и тянул и тащил весло свое; тогда вдруг как бы сорвавшись оно пошло свободно и легко; Вильм подумал, что весло сломалось.

В ту же минуту показалось на поверхности воды что-то темное, круглое, прозвучало слово «кармилан»; Вильм протянул руку, хотел схватить, но вдруг все исчезло; месяц заволокло тучами, буря разыгралась. Рыбак пристал к скалам, лег отдохнуть и уснул. Обычные сны не покидали его. Когда Вильм проснулся, солнце уже ярко светило, и море было тихо и гладко как зеркало. Он только было хотел снова отправляться на работу, как увидел – издали по воде, что-то прямо плыло на него. Вскоре он различил лодку; на ней не было ни парусов, ни весел. Кто-то сидел в ней. Это был сухощавый маленький старичок в желтом полотняном платье и в высоком красном колпаке, с закрытыми глазами, неподвижный как мертвец. Напрасно Вильм окликнул его – тот не отвечал. Тогда рыбак хотел привязать к лодке веревку и оттащить ее в сторону, но тут старик стал как то странно шевелиться, и невольный ужас охватил рыбака.

– Где я? – спросил он по-голландски, глубоко вздохнув. Вильм знал несколько этот язык; он научился ему у голландцев рыболовов, а потому ответил старику, назвав ему по имени тот остров, и в свою очередь спросил кто он и, что ему надо?

– Я пришел на розыски Кармилана.

– Кармилана? Пресвятые небеса! Да что же это такое? Что это за Кармилан? – воскликнул он.

– На такой вопрос я не могу отвечать.

– Что такое Кармилан, спрашиваю я?

– Теперь – ничто! Но прежде был один из богатейших судов с золотом.

– Где он погиб?

– Не знаю где именно; с тех пор прошло много времени, но я прихожу сюда и здесь отыскиваю золота. Хочешь помочь мне? Добыча пополам.

– Охотно! Но как?

– Как? Надо быть храбрым, чтобы согласиться на мои условия. Будь в полночь на самом пустом и одиноком месте острова; возьми с собою провожатого и корову. Корову заколи, сними шкуру и вели себя крепко в нее завернуть, затем ляг и лежи смирно; к часу ты уже будешь знать где сокровища Кармилана.

– Нет, этого я не хочу! Так погубил злой дух и старого Энгроля. Прочь от меня, нечистая сила!

Старик зашипел от злости; он проклинал и бранил рыбака, но тот более не слушал, проворно гребя и вскоре обогнув скалу, скрылся.

Но Вильм не устоял; по прежнему не занимаясь работою, он все нищал и нищал, а между тем предложение старика его соблазняло и манило; не в силах долее противиться злому духу, он решился ему отдаться.

Напрасно Каспар возражал другу, напрасно старался удержать от гибели, Вильм шел на нее очертя голову. Решили заколоть последнюю корову, которую прежде ни один из них не хотел продавать. Каспар по слабости уступал другу своему. Сам пошел за ним ночью и сам вел корову. Кругом все было глухо и пусто: болота, леса, изредка пролетала вспугнутая птица; черными пятнами лежали тени гор на вязком топком болоте. Одинокие пешеходы с трудом пробирались. Местами огромные камни преграждали путь их; кругом вздымались дикие скалистые горы; скрытые в густом тумане. Редко бывала там человеческая нога. Рыбаки остановились, готовясь к жертве.

– Вильм! Умоляю тебя! Опомнись! Вернемся! Не губи себя! Не отдавайся ты злому духу! – просил бедный Каспар.

– С ума ты сошел! Да чем мы жить с тобой станем!

– Чем жить? Я буду работать с утра до ночи, я ничего не пожалею для тебя, я все готов сделать, только живи ты честно, по-божески!

– С твоих трудов не разживешься! Нет, брат, думать больше нечего! А жаль тебе коровы – так бери, веди ее назад, я здесь покончу с жизнью. У меня рука не дрогнет, вот и нож с собою! – и он вытащил нож.

Нечего было делать бедному Каспару. Закололи они корову, а буря становилась все шумнее и шумнее, гром гремел, дождь лил как из ведра и пока они снимали кожу, промокли до костей. Каспар крепко завернул Вильма в кожу и, спросив его еще раз не нужно ему ли чего, – пошел домой, горько плача. Буря ревела, молния сверкала, дождь наполнял болота, и Вильму казалось, что вода подступает к нему, еще минута – и он захлебнется. Завернутый в кожу, он не мог пошевелиться; она туго облегала его, от дождя прилипая все более и более; вода поднималась; вот уже струйка побежала в ухо. Вильм старался высвободиться, поднять голову; он не смел призвать на помощь Бога, но ему страшно было обратиться и к той силе, которой уже отдался.

Он забылся. Вдруг резкий холодный ветер пробудил его. Открыв глаза, он увидел бушующее море и при частом сверканьи молнии – разбитое судно, летевшее по волнам. Поднялся ужасный смерч, налетел на Вильма и подняв его понесся дальше. Несчастный в ужасе закрыл глаза; его ударило о скалистые горы, окамлявшие болото. Там все было спокойно, вода тихо журчала, и Вильму слышалось словно церковное пение. Сначала он думал, что ошибается, но вслушиваясь, узнал и псалом, который слыхал прежде у голландских рыболовов. Голоса неслись из долины. Вильм с трудом пододвинулся к камню и приподняв на него голову увидел шествие, идущее прямо на него. На всех лицах выражалось горе и тревога, а с мокрой одежды капала вода. Подойдя к нему, все умолкли. Спереди шли музыканты, затем моряки, потом рослый здоровый человек в старинном платье, шитом золотом, с мечом за поясом и с рупором в руке. Налево шел маленький негр, который нес трубку и давал по временам курить своему господину. Последний остановился прямо перед Вильмом; по обе стороны от него разместились прочие, одетые не так нарядно, как он. Все курили трубки. Позади шел также народ: там были и женщины, иные с детьми на руках, другие держали их за руки; все в богатой, но чужеземной одежде. Кучка голландских матросов заключала шествие, и у каждого была крошечная трубочка в зубах и полон рот табаку.

Вильм со страхом смотрел на них. Долго и молча стояли они перед ним; дым становился все гуще и гуще; они напирали все ближе и ближе, и несчастному Вильму казалось, что вот-вот его затеснят, задавят; холодный пот выступил на лице его. Он вскинул глаза к верху и ужаснулся. У самого изголовья его сидел тот сухой старикашка так же мертво и неподвижно, как в первый раз; но теперь, точно нáсмех всему собранию, у него также была трубочка в зубах.

– Во имя того, кому вы служите, скажите, кто вы и чего вам от меня нужно? – в отчаянии вскричал Вильм.

Рослый человек затянулся табаком и затем, передав трубку мальчику, отвечал замогильным голосом:

– Я Альфред Франц Свельдер, командир амстердамского корабля «Кармилана», погибшего со всей командой на обратном пути из Батавии. Вот мои офицеры, вот храбрые матросы, вот пассажиры. Зачем вызывал ты нас из тишины морской? Зачем нарушил наш покой?

– Я желал знать, где сокровища погибшего корабля?

– На дне морском.

– Но где именно?

– В Стинфольской пещере.

– Как достать?

– Нырнуть.

– Много ли я найду?

– Больше, чем тебе когда-нибудь понадобится.

Старик зашипел, и все громко рассмеялись.

– Все ли? – спросил капитан.

– Все, мне больше ничего не нужно, – отвечал Вильм.

– Ну так прощай, да свиданья! – сказал голландец, и все собрались снова в путь. Музыканты выстроились впереди, и шествие двинулось в том же порядке и с тем же торжественным пением, как и пришло. Музыка становилась все тише и тише, и наконец вдали вовсе умолкла, заглушенная шумом и плеском волн.

Теперь Вильм собрал все свои силы, чтобы вырваться из оков. После долгого труда ему удалось вытащить одну руку, тогда он ею свободно распутал веревки и вылез вон. Без оглядки побежал он домой; там Каспар в забытьи лежал на полу. С трудом Вильм привел его в себя; Каспар опомнился и, узнав своего друга, заплакал от радости. Но не долго пришлось ему радоваться: Вильм опять затевал что-то недоброе.

– Я лучше живым пойду в ад, чем сидеть в этих голых стенах, – в отчаянии говорил Вильм, – ты меня ничем здесь не удержишь, и он схватил лучину, огниво и кремень и бросился из дому. Каспар пошел за ним и застал его уже на той скале, где Вильм намедни укрывался от бури. Он был уже готов спуститься на веревке в пропасть. Видя, что никакие доводы не помогают, Каспар и сам хотел лезть за ним, но Вильм велел ему держать верхний конец веревки, а другим опутав себя, стал спускаться. С трудом и большими усилиями добрался Вильм до скалистого выступа над самой водой, которая шумно плескалась, вздымаясь белою пеною. Жадно озирался Вильм, ища своей добычи, как вдруг увидел прямо под собою что-то блестящее. Он нырнул и выхватил оттуда тяжелый железный ларчик, полный золотых. Он поделился с товарищем радостною вестью о такой находке, но не удовольствовался ею, как убеждал его Каспар: он был жаден и ненасытен. Ему казалось, что это лишь начало его долгих поисков, он снова нырнул – в воде раздался громкий хохот, и Вильм Фальке пропал на веки. Каспар один вернулся домой, но уже не тем, каким вышел: его слабый ум не перенес таких потрясений, он бродил как помешанный, покинув дом свой и забыв работу. Какой-то рыбак говорил будто видел в бурную ночь, блуждавшего по берегу с прочею командою «Кармилана» и Вильма Фальке. В ту же ночь пропал и Каспар.

Не смотря на все розыски, его и след простил. Предание гласит, будто с тех пор в известные сроки в Стинфольскую пещеру приходит вся команда погибшего судна, а с нею и оба рыбака.

– А уж время за полночь зашло, – сказал студент, когда золотовщик кончил рассказ свой. – Я думаю, главная опасность миновала и нам можно спокойно спать; я по крайней мере не прочь от этого.

– Ну, до двух часов еще следовало бы посидеть, – заметил охотник, – это самое воровское время.

– Да, – подтвердил механик, – лучше еще посидеть. Вот бы нашему ученому барину и досказать нам, чего не докончил.

– Я не прочь, но ведь сосед мой, охотник, не знает начала.

– Это ничего, я воображу, что знаю, – весело сказал охотник, – начинайте.

Студент только что хотел начать, как послышался лай собак. Все притаили дыхание. В комнату вбежал лакей графини, с известием, что к харчевне приближаются десять или двенадцать вооруженных людей.

Охотник схватил ружье, студент пистолет, извощик вытащил из кармана нож, остальные взяли дубины и в немом отчаянии глядели друг на друга.

– На лестницу! – первый закричал студент. – Мы не сдадимся! Наперед положим хоть двоих или троих из них. – И он подал механику другой пистолет, сказав при этом, чтобы отнюдь не стрелять разом. Все стали у лестницы. Трое вооруженных шли впереди, остальные сзади. Прошло несколько минут. Дверь легонько скрипнула, послышался шепот, затем шаги, все ближе и ближе и наконец на лестнице показалось несколько человек, видимо не ожидавших такой встречи. Едва они показались, как охотник закричал:

– Стой! Еще шаг – и вы убиты. Прицеливай, ребята!

Разбойники отступили и, потолковав между собою, выслали переговорщика. Он подошел к лестнице.

– Эй вы, господа! – крикнул он, – оставьте-ка свои ружья да выслушайте нас. Мы вас не тронем и добра вашего нам не нужно, пустите нас только пройти. Вы нас все равно не одолеете, нас ведь много.

– А зачем же вам сюда? – вскричал студент, – или вы думаете, что мы вам на слово поверим? Нет! Вздор, нас не надуешь! Троньтесь только, так мы вас угостим!

– Выдайте нам барыню, нам больше никого не нужно, – продолжал разбойник, – мы ее пальцем не тронем, пусть ее люди едут к графу и привезут нам за нее выкупу 15 тысяч.

– Это что за уговоры? – в бешенстве вскричал охотник. – Прочь отсюда, не то я выстрелю!

– Стой! – закричал разбойник громовым голосом, – разве можно стрелять в безоружного человека, который идет на мирные переговоры. Ну и убьешь меня, что же из этого? За мною еще двадцать человек нашей братии; небось уж от них не уйдешь! Всех переколотят да и барыню возьмут. Если охотою не пойдет, так ей же хуже будет; а вот если ты сейчас же не бросишь ружья своего, то мы ей и за это отомстим.

– Собаки! С ними не шути! – пробормотал охотник. И правда, что толку в том, хот я и убью одного из них, графине же хуже будет, – продолжал он и, затем обращаясь снова к разбойнику, закричал: – Дайте нам сроку полчаса, я приготовлю графиню, она вед умрет со страха.

Разбойники согласились и ушли, оставив лестницу под караулом. Все в смятении пошли за охотником в комнату графини. Но там все было слышно, и графиня, бледная как полотно, дрожа от страха, в ужасе отворила дверь. Выслушав все, она твердо решилась перенести свое несчастье.

– Мне ничего больше не остается делать как отдаться им; я не желаю и не имею на то права, подвергать вас опасности из-за своего спокойствия.

Но все были тронуты несчастным положением графини и каждый старался высказать к ней участие.

– Я не могу пережить такого позора! – горячился охотник, – как я явлюсь к графу? Что скажу ему? Нет! Я пойду всюду за вами!

– Я также вас не покину, – говорил студент, проклиная при этом свой огромный рост, усы и бороду, которые мешали ему, как бы он желал, одеться в платье графини и, вместо ней, идти за разбойниками.

– О если только за этим дело, – вскричал молодой золотовщик, очарованный графинею, – если за этим дело, то надеюсь, что я могу служить графине.

И как она ни отказывалась, ее заставили принять это предложение; охотник и студент решились идти в виде спутников за графинею самозванкою. Началось переодевание. Кроме платья графини мальчику прикололи под шляпу несколько локонов с головы горничной, надели вуаль, опустили ее – и никто бы не заподозрил в ней мастерового.

Графиня же, с помощью служанки, облачилась в платье золотовщика, надвинула шапку на самый лоб, надела котомку, взяла посох, и в этом виде узнать ее было невозможно. Со слезами на глазах благодарила она новую графиню за ее великодушие, обещав ей самую быструю помощь.

– У меня к вам будет одна только просьба, – робко сказал переодетый мальчик, – в моей котомке есть небольшая коробочка, очень для меня ценная; спрячьте ее пожалуйста до моего возвращения.

– Непременно, и надеюсь, что вы сами за нею зайдете и этим дадите мне возможность хорошенько отблагодарить вас за ваше великодушие.

Мальчик не успел ответить, как внизу раздались голоса разбойников. Срок переговоров истек, все было готово к отъезду. Охотник сошел вниз и объявил, что не покинет графини и желает следовать за нею куда бы то ни было. Студент с своей стороны прибавил то же. Разбойники согласились, но с условием, чтобы провожатые были обезоружены. Остальные же проезжие должны были смирно выжидать отъезда графини.

Переодетый мальчик с опущенною вуалью сел в комнату графини, грустно подперши голову рукою. Охотник сидел в другом углу, остальное же общество в соседней комнате ожидало развязки.

Дверь распахнулась – красивый, статный мужчина, лет тридцати шести, в одежде походившей на военную, с орденом на груди, с саблею, держа шляпу с перьями в руках, вошел в комнату. За ним следовали два человека и остановились в дверях.

Низко поклонясь, он подошел к мнимой графине и, казалось, несколько смутился перед столь высокой и знатной особою. Он неловко начал речь свою, запнулся, снова начал и наконец продолжал:

– Графиня, бывают горькие случаи в нашей жизни, преодолевает их одно лишь терпение. Таково настоящее ваше положение. Верьте мне, что я не только ничем не оскорблю вас, как женщину, но отнесусь с должным почтением к вашему сану. Кроме пережитого вами испуга – вам более не придется жаловаться ни на что.

Тут он остановился, но, видя, что графиня молчит, он смелее стал продолжать.

– Я не такой разбойник, что режет и грабит людей по большим дорогам, меня обстоятельства привели к этой страшной жизни. Я хочу покинуть ее и навсегда ухожу отсюда, а для этого нам нужны деньги. Мы бы могли ограбить купцов или почту, но тут не обошлось бы без жертв, а я этого не желал. Муж ваш получил недавно наследство в пятьсот тысяч; из таких огромных денег конечно он может уделить нам, по нашему скромному требованию, только пятнадцать тысяч, а потому будьте так добры, напишите тотчас же при мне письмо к графу, с просьбою выплатить за вас немедленно пятнадцать тысяч. В противном случае, вы понимаете, мы принуждены будем изменить с вами обращение. К тому же, чтобы плата была передана нам одним человеком, обязанным строго молчать.

С напряженным вниманием следили прочие за всем, происходившим в комнате графини. Особенно встревожен был молодой золотовщик; он боялся как бы вновь произведенная графиня не выдала себя, решившись между тем, в случае неудачи обмана, лишить себя жизни, чем отдаться в руки разбойников. Мнимая графиня была в страхе не менее, если не более действительной. Разбойник приказывал ей писать, но что? Как назвать графа? Как ему писать?

Страх его усилился, когда атаман шайки подал ему перо и бумагу, требуя немедленно написать письмо.

Не знал мальчик, как к нему шел наряд графини, иначе он не боялся бы открыться; когда же он откинул вуаль, то разбойник был поражен красотою графини. Ее смелое мужественное лицо, казалось, внушало ему еще более уважения. Мальчик заметил это. Успокоясь несколько, он смело взял перо, «что будет, то будет!» – подумал он и написал коротко.

«Граф! Несчастная ваша жена задержана ночью на пути своем неизвестными людьми, которые требуют выкупу 15 тысяч. Деньги прислать в харчевню возле Шпесарта, с условием, чтобы никто об этом не знал кроме самого подателя денег. В противном случае мне угрожает долгое и тяжелое заключение.

Вас умоляет о скорейшей помощи несчастная жена ваша».

Окончив, он передал письмо разбойнику, тот прочитал, одобрил и затем просил графиню, кого она желает оставить при себе, охотника или служанку, и с кем из них отправит письмо к графу?

Графиня указала на охотника и на студента.

– В таком случае потрудитесь сделать надлежащее распоряжение, – сказал он, подзывая девушку к графине.

Бледная, дрожа от страха, подошла горничная за приказаниями. Снова наступила пытка для бедной графини.

– Мне нечего тебе приказывать, – сказала она коротко, – ты сама все знаешь, проси только графа как можно скорее выкупить меня.

– И сделать это тайно, – добавил разбойник, – у нас везде есть свои сыщики, мы все узнаем и тогда более не отвечаем ни за что.

Перепуганная девушка обещала все в точности исполнить и затем ее отпустили, приказав наперед отложить несколько белья и платья графини, так как с собою брать много вещей было неудобно. Затем разбойник поклонился, прося графиню следовать за ним. Она встала; студент и охотник пошли за ними, и все четверо спустились по лестнице.

Перед харчевнею стояли оседланные лошади. Одна с дамским седлом для графини, прочие же для спутников ее. Ее усадили, двое разбойников верхами стали по сторонам, охотник и студент сели на лошадей под таким же надзором. Раздался условный свисток, и все двинулись в пут.

Между тем оставшиеся в харчевне вздохнули свободно. Опасность миновалась, и если бы не мысль об уведенных товарищах, их бы пожалуй забавляло такое приключение.

Все только и говорили что о великодушном поступке золотовщика. Графиня даже плакала. «Как мне благодарить его? Он спас меня! Да, он пожертвовал, быть может, жизнью своей за меня, для него человека постороннего!» Их успокаивала несколько одна только мысль, что быть может пленникам удастся бежать.

Графиня решила тотчас же вернуться к мужу, все ему рассказать и с своей стороны сделать все, чтобы открыть притон разбойников и освободить пленников. Извощик хотел ехать прямо в город и там донести полиции, механик же продолжал путь свой.

Ночь прошла тихо, ничто более не тревожило наших путников. Но к утру графские слуги вбежали в комнату с известием, что сама хозяйка и работники ее лежат связанные и умоляют о помощи.

– Что за чудо! Неужто мы по пустому заподозрили их? Неужто мы ошиблись? – говорил механик.

– Какое ошиблись! Это все штуки, – сказал извощик, – они хотят скрыть дело, глаза отвести нам! Нет! Шалишь! Я помню, что было, как я вниз-то ходил! Нам сразу показалось подозрительным здесь, да это и лучше, по крайней мере мы были настороже, хоть что-нибудь да успели сделать, а то с перепугу не миновать бы графине рук их.

Все разделяли мнение извощика и решили прикинуться, будто поверили проделке этой. Сойдя вниз, стали развязывать и освобождать хозяев, соболезнуя о таком несчастий. Чтобы задобрить своих гостей, хозяйка взяла с них самую ничтожную плату.

Извощик, простясь с товарищами, поехал своею дорогою, двое мастеровых пошли вместе. Как ни была легка почти порожняя котомка мальчика, однако с непривычки графине она показалась очень тяжелою. Когда же прощаясь, хозяйка подала ей свою предательскую руку, то графиня, дрожа от страха, не смела поднять глаз. Она упорно молчала, боясь, чтобы ее не узнали по голосу. Механик, заметив это, скрыл ее смущение развязным своим разговором и, простясь с хозяйкой и затянув веселую песню, рука об руку с золотовщиком, отправился в путь.

– Теперь только я дышу свободно, – сказала графиня, отойдя шагов сто от харчевни. – Мне все казалось, что я не выберусь оттуда, что вот-вот меня узнают и схватят. О как я вам благодарна! Заходите ко мне в замок, там я поблагодарю вас.

В это время подкатила карета графини; мнимый золотовщик вспрыгнул туда, дверка захлопнулась и карета покатила.

Между тем разбойники ехали скорой рысью, не говоря с пленными ни слова, и только изредка перебрасывались между собою короткими словами о том, куда и как ехать. Они остановились на полянке; разбойники спешились; атаман помог слезть графине и свел ее под руку по крутому спуску. Внизу стояло несколько досчатых шалашей. Кругом долинки возвышались высокие голые скалы.

Грязные оборванные женщины выбежали навстречу разбойникам; целая стая собак вылетела с лаем и воем, с кучею щенят, и также бросилась на них. Атаман повел мнимую графиню в лучший шалаш, будущее жилье ее.

Внутри было все уложено звериными шкурами; сиденья в комнате не было. Все ее убранство заключалось в деревянной резной посуде, да одной кровати; на стене висело ружье – и только. Атаман удалился, и мнимая графиня просила его допустить к ней охотника и студента. Оба они вошли в шалаш и теперь оставшись одни, на свободе могли вдоволь наговориться. Золотовщик стал бранить разбойников, но товарищи остановили его.

– Как можно! Теперь надо быть осторожным! Ведь нас ни минуту не спустят с глаз и теперь наверное подслушивают, – тихо добавил студент.

– Вы не знаете всего, вы не знаете как мне горько! – со слезами говорил мальчик, – я не разбойников боюсь! Меня заботит совсем другое!

– Что такое?

– Да, это длинная сказка; дело в том, что отец мой, будучи отличным золотых дел мастером, женился на служанке важной графини, которая ей дала хорошее приданое, потом крестила меня и постоянно о нас заботилась. Вскоре умерли мои родители; тогда графиня велела отдать меня в ученье, спросив меня наперед, хочу ли я идти по дороге отца моего. Я с радостью согласился, она стала платить за меня. Я кончил ученье, тогда моя крестная мать прислала мне прекрасные камни, заказав обделать их в серьги и брошку. Вот эту работу я нес лично отдать благодетельнице своей. Нужно же было этим негодяям напасть на нас! Что, если графиня потеряет заказные серьги! Что я тогда буду делать? Ну, а как мне не поверят, что на нас в самом деле напали разбойники? Что тогда? Крестная мать ведь меня не знает! Каков же я буду в глазах ее? Что она обо мне подумает?

– Об этом не беспокойся, – сказал охотник, – у графини не пропадут твои серьги, а если бы даже и пропали, то она, во первых, заплатит за них, а потом даст тебе какое-нибудь удостоверение в этом. Однако нам лучше разойтись, – продолжал охотник, – всем нам пора отдохнуть.

Уже светало, когда усталые путники легли спать. Встав через несколько часов, они снова пришли к графине. После сна все они были веселее и бодрее. Охотник и студент рассказывали о том, что видели в разбойничьем стану, предупредив мнимую графиню, что ей в услуги назначена одна из грязных и оборванных женщин, встречавших их накануне. Решено было отказаться от ее услуг, и как только эта женщина явилась к ним, так ее услали, прося более не приходить; всякий чужой им был в тягость. Затем студент продолжал:

– Кроме вашего шалаша, графиня, там еще шесть таких; этот же по-видимому атаманов; он не так велик, как прочие, но гораздо лучше и богаче устроен. В прочих живут женщины и дети; разбойники же редко бывают дома, они чередуются и остаются тут по шести человек. Один стоит на карауле здесь поблизости, другой на дороге, а третий у опушки леса. Каждые два часа у них новая смена; кроме того, при всяком из них по две собаки, которые и шевельнуться не дадут. Так что о побеге нечего пока думать.

– Ну что делать! Будем терпеть, – сказал золотовщик. – Я отдохнул немножко, успокоился и теперь на все готов. А чтобы нам не проговориться и нас не подслушали, то давайте лучше рассказывать что-нибудь. Не хотите-ли нам теперь окончить начатый рассказ? – сказал он, обращаясь к студенту.

– Я уж и забыл о чем говорил, – сказал тот.

– Предание: холодное сердце.

– Да, да, да, теперь помню, ну если хотите слушать, так извольте, я готов.