Текст книги "Сказки Вильгельма Гауфа"

Автор книги: Вильгельм Гауф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

На другой день весь город только и говорил, что о прекрасном, богатом и храбром иностранце. Всякий кто его видел, даже побежденные – все восхищались им. Его хвалили, о нем толковали даже при нем самом, в лавке Калум-Бека. Жалели только, что не знали где найти его.

На следующий раз приготовленное платье было еще великолепнее, оружие еще богаче прежнего. Полгорода сбежался на игры, даже сам калиф вышел на балкон, посмотреть на славного иностранца и по окончании состязания повесил ему на шею золотую гривну. Понятно, что вторичная победа вызвала общую зависть и негодование. Поднялся ропот. «Какой-то чужой, пришелец невесть откуда – и не дает нам ходу, ему и честь и похвала, за ним и слава и победа! И он будет хвастать в других городах, что в Багдаде не нашлось никого, кто бы мог осилить его?» Так говорила молодежь и решено было в следующий же раз как бы случайно в играх одолеть, его напав на него сам-четверт.

Такое неудовольствие не ушло от зоркого глаза Саида: он видел как побежденные стоя в куче вели долгие переговоры, заметил неприязнь их к нему и даже сын визиря и брат калифа, относившиеся к нему по видимому дружелюбно, надоедали ему своими расспросами, где он живет, чем занимается, что ему в Багдаде больше всего нравится и т. д.

Странно, что самый злой враг Саида-Альмансора был тот самый покупатель, которого он так ловко повалил, вступившись за хозяина своего; точно будто он узнал Саида, с такою завистью он смотрел на него. Этого человека боялся теперь Саид, ему все приходило в голову, не узнал ли он его, может быть по голосу и по росту, если не по лицу. Такое открытие было бы для него пагубным, тогда бы он не ушел от насмешек всей толпы. Условленное нападение товарищей прошло очень удачно для Саида как благодаря его личной храбрости, так и заступничеству друзей его, сына визиря и брата калифа, которые, увидав Альмансора окруженного шестью воинами, старавшимися его сбросить с лошади – подлетели к нему на помощь, разогнали напавших, пригрозив им, что за это их могут впредь исключить из игр.

Так прожил Саид уже более четырех месяцев, как однажды возвращаясь с состязания поздно вечером, он услыхал разговор шедших перед ним людей, на знакомом ему наречии разбойников. Испугавшись он было хотел от них укрыться, но одумавшись он решил лучше подслушать их и этим быть может предупредить какое-нибудь несчастье. Так он и сделал: нагнав их, он стал прислушиваться.

– Привратник сказал, что сегодня ночью он с великим визирем будет в той улице направо от базара, – говорил один.

– Визиря, положим, бояться нечего, – говорил другой, – он уж стар да и не герой же он, а вот калиф другое дело, и сам он люто дерется да и не поверю я, чтобы где-нибудь издали за ним не следили с дюжину здоровенных телохранителей.

– Нет, – перебил третий, – это верно, он ходит одинешенек, разве с визирем или с каким придворным. Не уйдет от нас, сегодня же будет нашим; только чур не убивать его!

– Нет, лучше всего петлю на шею да живым взять, коли убьешь, так выкупу не дадут.

– Стало быть решено: до полуночи мы соберемся! – покончили они и разошлись в разные стороны.

Саид был поражен; он бросился ко дворцу калифа, тотчас предупредить его и рассказать ему все слышанное; но дорогою вспомнил слова доброй волшебницы, что калиф не расположен к нему, и потому решил лучше остаться до ночи, подкараулить разбойников и лично защитить калифа. Так он и сделал. Он не вернулся к Калум-Беку, а дождавшись ночи, прошел мимо базара в условную улицу и там спрятался за выступом дома. Так простоял он около часа, как вдруг увидел двоих людей, тихо подвигавшихся вперед. Сначала он думал, что это сам калиф с визирем, но один из них захлопал в ладоши, и на зов этот явились еще двое. Пошептавшись они разошлись и спрятались в разных местах неподалеку от него, один же из них стал прохаживаться взад и вперед по улице. Ночь была темная; Саид стал вслушиваться.

Прошло еще около получаса; со стороны базара снова послышались шаги; разбойник тихо скользнул мимо Саида. Шаги приближались, и уже Саид различал темные человеческие облики, когда разбойник захлопал в ладоши и в ту же минуту трое остальных выскочили из засады.

Казалось, что и оборонявшиеся были вооружены, потому что слышались удары мечей. Выдернув саблю, Саид бросился на помощь, с криком: «Да здравствует великий Гарун!» и одним ударом повалив нападавшего разбойника, бросился на двоих других, которые только что закинули петлю, готовясь обезоружить жертву свою. Саид хотел перерубить закинутую веревку, но попал разбойнику по руке и отсек ее; разбойник с криком упал на колена; тут подоспел на помощь четвертый, боровшийся с другим прохожим, но тот, на которого была закинута петля, увидав себя освобожденным, бросился в свою очередь Саиду на помощь и вонзил кинжал в грудь третьего разбойника. Увидя это, четвертый, бросив саблю, бежал.

Не долго был Саид в раздумье, кого именно он спас.

– Я не ожидал такого нападения, но еще меньше мог надеяться на чью либо помощь, – сказал освобожденный. – Кто ты, говори, и почему ты узнал меня? Слышал ты раньше о заговоре? Отвечай.

– Я шел сегодня вечером по улице Эль-Малек, позади четырех людей, говоривших на особом мошенническом наречии; когда-то я учился ему и понял, что они сговаривались схватить тебя и твоего достойного визиря. Предупреждать было уже поздно, и я решился идти сюда, подстеречь их и спасти тебя.

– Благодарю тебя, – сказал калиф. – Вот тебе кольцо, с ним ты придешь завтра ко мне; а теперь пойдем отсюда, здесь не следует оставаться дольше: того гляди – негодяи снова сойдутся и тогда от них не уйдешь. Мы после поговорим о награде твоей.

С этими словами он подал Саиду кольцо, уводя за собою визиря, но тот остановился и подав удивленному Саиду тяжелый кошелек с золотом, сказал ему: «Калиф властен награждать тебя как хочет, даже может назначить тебя моим преемником, если желает; я этого не могу и, чем откладывать до завтра, отдам тебе лучше сегодня: возьми этот кошелек и помни, если бы тебе когда понадобилась моя помощь – я всегда готов к твоим услугам».

Саид был вне себя от счастья. Но дома его уже ждали. Калум-Бек беспокоился о нем и стал побаиваться, не пропал ли его доходный красавец; а потому он с бранью встретил Саида. Тот не вытерпел и, зная, что подарок визиря и обещанная награда калифа, вполне обеспечат его обратный путь – объявил тут же своему хозяину, что покидает его.

– Эх ты оборванец! Да куда ты сунешься? Кто тебя поить и кормить станет? – злобно кричал на него Калум-Бек.

– Не беспокойтесь, сам позабочусь, – дерзко отвечал Саид, – а вам желаю счастливо оставаться, прощайте.

И с этими словами, он выбежал из лавки. Калум-Бек не мог опомниться, так это поразило его; когда же он хватился, то Саид был уже далеко.

На следующее утро он разослал своих сидельцев по городу отыскивать беглеца. Посланные вернулись к нему с ответом, что видели Саида, выходившего из мечети, шел он к караван-сараю, в богатой одежде, с дорогим оружием и не походил на бедного Саида, работника Калум-Бека.

Купец взбесился. «Он меня обокрал! Негодный! Старый я дурак, не догадался раньше!» И он бросился к начальнику полиции просить заступиться. Полицейские знали, что у Калум-Бека родственник важное придворное лицо, и приложили все старания, чтобы разыскать вора.

Саид сидел спокойно, ни о чем не заботясь, в караван-сарае, толкуя с каким-то купцом о путешествии своем в Балсору, как вдруг его схватили и связали ему руки назад. В ту же минуту явился Калум-Бек и, запустив руки в карманы Саида, вытащил оттуда большой мешок с золотом.

– Смотрите сколько наворовал, – кричал он. – Это он крал у меня исподволь! И весь народ кругом дивился и с ужасом повторял: «Такой молодой! Красавец! А уж какой испорченный! Судить его! Судить!» И его повели на суд.

Саид хотел оправдываться, но ему не дали говорить, выслушав только купца. Судья объявил: «На днях вышел указ калифа: кто совершит воровство на сто золотых и притом на базаре – тот ссылается на пустынный остров. Уже девятнадцать воров у нас сидят, этот двадцатый составит полный груз барки, а потому завтра она отправляется в путь».

Саид был в отчаянии; он умолял, чтобы его выслушали, чтобы позволили только слово сказать калифу – но напрасно, его отвели в тюрьму. Калум-Бек также вовсе не желал такого приговора, ему хотелось удержать у себя Саида, и он было заступился за него; но судья объявил приговор окончательным. «Ты получил свои деньги, иди и будь доволен, иначе я взыщу с тебя штраф».

Калум-Бек ушел недовольный, а Саида отвели в мрачную, сырую темницу. Там валялись на соломе девятнадцать приговоренных, которые приняли нового пришельца с насмешками и бранью. Как ни ужасно было положение Саида, как ни грустно ему было расставаться с родиной, но он рад был покинуть эту страшную темницу и сменить ее на какую бы то ни было свободу. Однако он ошибался. На судне ему было не лучше. Всех их спустили вниз, в тесную и темную каюту, где поднялась ссора и драка из-за мест. Кормили их по разу в сутки хлебом, овощами и поили водою. Это делалось при огне: так темно было в каюте. Через каждые два-три дня умирало по одному человеку от дурного содержания и душного спертого воздуха. Благодаря своему крепкому здоровью, Саид перенес все это.

Так прошло две недели. Однажды утром заключенные почувствовали сильную качку. Саид радовался приближению бури, надеясь, что смерть избавит его из этого ужасного заключения.

Сильнее и сильнее били волны, крики и вопли доносились с палубы. Вдруг все стихло, и в то же время, один из ссыльных заметил течь. Тогда они стали стучаться в дверь, но ответа не было. Вода прибывала; в отчаянии заключенные бросились к дверям и общим напором выбили ее вон. Выбежав на палубу, они изумились: команды более не было, все люди спаслись в лодках, покинув их на верную смерть.

Не прошло и получаса как судно затрещало, и новый порыв бури разбил его вдребезги. Саид, крепко ухватясь за мачту, сидел на ней верхом, волны бросали его из стороны в сторону; но он, гребя ногами, снова выплывал поверх воды. Так бился он около получаса, как вдруг свисток его снова выпал из-за пояса. В последний раз хотел он испытать силу его, и ухватясь одной рукой за мачту, другою взял свисток, поднес к губам, дунул и раздался чистый, звонкий свист. Волны улеглись, буря успокоилась, и Саид вздохнул свободно; он стал оглядываться, не виднелся ли где берег, и вдруг почувствовал, что обломок мачты будто вырастал под ним и шевелился. Саид взглянул: то была более не мачта, а огромный дельфин. Он испугался, но увидя, что дельфин плывет гладко и ровно, успокоился. Он понял, что это была добрая волшебница, спасавшая его, и Саид громко послал ей горячее спасибо.

Дельфин мчался как стрела, к вечеру показался берег; они завернули в устье реки. Но против теченья плыли медленнее. Проголодавшись, Саид пожелал поесть и снова свистнул. Дельфин остановился: из воды поднялся накрытый стол, сухой, будто целую неделю простоял на солнце. Он был обставлен самыми отборными яствами. Саид с жадностью накинулся на них: давно уже не наедался он досыта. Поев вдоволь, он проговорил «спасибо!» – стол исчез, и толкнув ногой дельфина, Саид поплыл дальше.

Солнце уже садилось, когда вдали показался город; его высокие мечети напоминали Саиду неприятный для него Багдад. Но он верил, что его сильная, добрая заступница не отдаст его во власть злому, ненавистному для него Калум-Беку. Не доезжая города, у самого берега стоял великолепный загородный дом; к удивлению Саида, дельфин плыл прямо на него.

На крыше виднелось несколько человек богато одетых; у берега множество слуг в удивлении глядели на него. Дельфин остановился у мраморной лестницы, сходившей в самую, воду и едва ступил на нее Саид, как дельфин исчез.

Несколько слуг спустилось к нему, приглашая его войти в дом от имени своего господина. Они подали Саиду сухое платье на смену и затем повели его на крышу.

Там стояло три человека; самый рослый и красивый вышел навстречу.

– Кто ты, странный незнакомец, – начал он, – который повелевает рыбами? Ты ездишь на них как лучший ездок на своем послушном рысаке. Скажи, волшебник ты или смертный, как и мы?

– Если вы желаете, то я расскажу вам все мои похождения, – сказал Саид, – плохо мне жилось последнее время!

И он стол рассказывать все, что с ним было от того самого дня, когда покинул родительский дом, и до его чудного спасения. Слушавшие часто перебивали его удивляясь ему. Когда же он кончил, то хозяин дома спросил его:

– Я верю тебе, Саид, но ты говорил, что получил на состязании в награду от самого калифа цепь и затем кольцо; не можешь ли ты нам их показать?

– Конечно могу; я свято храню их на груди, берегу как дорогую мне память. Я считаю самым славным подвигом своим, что я спас великого калифа от рук злодеев.

– Это оно! Мое кольцо! – вскричал хозяин, осмотрев кольцо Саида. – Обнимем его, визирь, и поблагодарим за спасение жизни нашей.

Саиду казалось, что он бредит. Сам калиф обнимал и целовал его вместе с визирем; как только опомнился Саид, он вырвался из их объятий и, бросясь наземь, просил у калифа прощенья, что не узнал своего господина и властителя, великого Гаруна Аль-Рашида.

– Считай меня отныне своим другом, – сказал ему калиф, – оставайся при мне, ты будешь моим самым близким человеком. Не всякий придворный сделал бы для меня то, что ты сделал. Ты доказал мне свою верность, я могу на тебя положиться.

Саид благодарил его, обещаясь век свой служить ему; но просил только позволенья съездить наперед к отцу, который о нем наверно беспокоился. Калиф отпустил его, указав ему наперед целый ряд великолепных комнат, которые отдавал Саиду, обещая при этом со временем построить ему особый дворец.

Как только весть о прибытии Саида разнеслась, так брат калифа и сын визиря поспешили к нему; они благодарили его за спасение жизни дорогих им людей, прося его быть друзьями. «Мы давно друзья», – отвечал он им и показал цепь, полученную им на состязаниях. Оба слушавшие остолбенели от удивления. Они не верили глазам своим: неужто это был тот смуглый чернобородый незнакомец, который побеждал их так искусно во всех играх? В доказательство он спросил тупое оружие и тут же побил своих противников. Теперь его признали за непобедимого Альмансора и с новою радостью обнялись со своим старым другом.

На другой день, когда Саид с великим визирем сидели у калифа, главный придворный Месрур вошел к калифу.

– Я пришел просить милости, – сказал он.

– Говори, – отвечал Гарун.

– Я привел брата двоюродного, славного купца Калум-Бека, окажите милость, рассудите вы его с балсорским купцом, сын которого был у Калум-Бека в лавке; за воровство он был сослан, но дорогою бежал, теперь этот человек спрашивает с Калум-Бека своего сына. Откуда же ему его взять? Он просит твоей милости, рассуди их своим светлым умом.

– Хорошо, я готов, – сказал калиф. Пусть брат твой и противник его придут через полчаса в суд.

– Человек этот, наверное, твой отец, Саид, – сказал калиф как только Месрур вышел из комнаты, – хорошо что я знаю все до мельчайшей подробности, я могу судить теперь судом Соломона. Саид, спрячься за занавесь моего трона, а ты, великий визирь, позови мне полицейского, так поспешно осудившего.

Оба исполнили приказание калифа. Сердце Саида громко забилось, когда он увидел вошедшего в комнату старого хилого старика: то был отец его. За ним шел Калум-Бек; с самоуверенной улыбкой поменялся он взглядом с Месруром, и досадно стало на него Саиду.

Зала была полна народу; все сошлись слушать суд калифа.

Калиф сел на трон; великий визирь вызвал истца с просьбою.

Калум-Бек вышел смело и начал свой рассказ.

– Несколько дней тому назад стою я перед своею лавкою, – говорил он, – идет мимо меня человек с кошельком в руках и кричит: «Вот награда тому, кто укажет мне Саида из Балсоры!» «Я знаю где он, давай сюда!», – отозвался я. Тогда он обрадовавшись – зашел ко мне в лавку и весело стал меня расспрашивать.

– Ты отец его Бенезар? – спросил я.

– Да, – отвечал он, и тут я рассказал ему все подробно, как я нашел Саида покинутого в пустыне, как спас его, привез в город; в радости старик подарил мне кошелек с деньгами, но странный человек! Когда я ему сказал, что сын его служил у меня, что себя дурно вел и, наконец, обокрав меня, бежал, – то он не поверил мне и вот уже несколько дней, как требует от меня своего сына и данный мне кошелек с деньгами. Я ему конечно ни того, ни другого вернуть не могу, потому что, во первых, не знаю где его сын, а во вторых, деньги заслужил, сказав ему о нем.

Затем стал говорить отец Саида. Он описал своего сына как самого честного, хорошего человека, который никогда не мог унизиться на столько, чтобы стать вором. Он просил калифа произвести следствие.

– Надеюсь, ты как должно было, заявил полиции? – спросил калиф истца.

– Конечно заявил.

– Привести мне полицейского судью! – приказал калиф.

К общему удивлению, судья словно вырос из земли. Калиф спросил его, помнит ли он это дело, и тот отвечал утвердительно.

– Сознался вор на допросе? – спросил Гарун.

– Нет, он даже ни с кем не хотел говорить кроме вас.

– Но я его не помню что-то.

– Вы и не видали его, – сказал судья, – если бы я стал водить к вам всех, кто желает лично говорить с вами, то вам бы день-деньской отбою не было от просителей.

– Ты знаешь, что я готов выслушать всякого, – сказал Гарун, – но вероятно улики были слишком ясны, оправдания ни к чему не служили. Были у тебя на то свидетели, Калум, что именно эти деньги были твои?

– Свидетели? – повторил тот несколько смутясь, – нет, свидетелей у меня не было, да и к тому же ведь все деньги равны, кто же может быть свидетелем, что у меня недостает именно этих ста золотых.

– В таком случае почему же ты знал, что эти деньги украдены у тебя?

– Я узнал свой кошелек.

– Он у тебя с собой?

– Вот он, – отвечал купец, вынимая кошелек и вручая его великому визирю для передачи калифу.

– И этот кошелек твой, говоришь ты? – вскричал визирь в удивлении и негодовании. – Скотина ты эдакая! Мой это кошелек, я своеручно отдал его полный золота человеку, спасшему мне жизнь.

– И ты готов в этом дать присягу? – спросил калиф визиря.

– Да, отвечал визирь, – это работа дочери моей.

– Так как же это, стало быть, тебя неверно известили? С чего ты взял, что кошелек этот купца Калум-Бека? – продолжал калиф допрашивать судью.

– Он мне сам клялся в этом, – отвечал робко судя.

– Стало быть ты ложно клялся? – загремел калиф, и Калум-Бек задрожал перед грозным судьею.

– Всемогущий Аллах! Я не смею говорить против великого визиря, он конечно человек набожный и хорошей жизни, но все же кошелек этот мой, и негодяй Саид украл его у меня. Я бы дал тысячу золотых, если бы Саид был тут налицо!

– Куда же ты девал Саида, – допрашивал калиф судью, – скажи где он, я хочу привезти его сюда, чтобы он сам отвечал мне.

– Я сослал его на пустынный остров, – отвечал тот.

– О Саид! Саид! Сын мой! – воскликнул старик отец его, заливаясь слезами.

– Стало быть он сознался в вине своей?

– Да, помнится, – выговорил с трудом судья после долгого замешательства.

– Но ты не уверен? – закричал калиф грозным голосом, – ты не уверен? В таком случае мы спросим самого его. Выходи, Саид! А ты, Калум-Бек, давай сюда тысячу золотых за то, что он явится сюда.

Саид вышел. Калум-Бек и судья думали, что видят привидение; бросясь в ноги калифу, они просили пощады. Старик отец без чувств упал на руки к сыну, которого он считал умершим. Калиф с непоколебимою твердостью продолжал: – Говори же теперь, сознался он в вине своей или нет?

– Нет, нет! – завопил судья, – я его и не спрашивал, я выслушал только Калум-Бека, как более надежного и видного человека.

– А разве я тебя затем посадил судить и рядить народ, чтобы ты слушал одних видных да знатных? За это ты сам пойдешь на десять лет на пустынный остров, где можешь обдумывать на досуге о людском правосудии; ты же, низкая тварь, которая спасаешь умирающего не ради его самого, а ради своей выгоды, ты за это уплатишь, как я тебе уже сказал, тысячу золотых.

Калум было обрадовался, что дешево отделался, и хотел уже благодарить калифа, но тот продолжал:

– За ложную же присягу, которую ты принял из-за сотни золотых, тебе дадут сто ударов по пятам, а затем предоставляю самому Саиду выбирать, что он желает получить с тебя за напраслину – лавку ли твою и тебя самого как сидельца в ней, или за каждый прослуженный у тебя день по десяти золотых.

– Оставьте его в покое, – сказал Саид, – мне его добро не нужно.

– Нет, этого нельзя, – сказал калиф, – если ты не хочешь, то я за тебя решу: пусть он уплатит деньгами, а ты рассчитай сколько дней ты у него пробыл. Теперь довольно! Уведите их!

Подсудимых увели, а калиф с Бенезаром и Саидом перешли в другую комнату, где калиф сам рассказал, как храбрый Саид спас ему жизнь. Он предложил Бенезару переселиться к сыну своему в Багдад, на что старик с радостью согласился. Съездив в Балсору, он перевез оттуда все свое огромное имущество и зажил весело и счастливо с Саидом.

Калиф исполнил свое обещание и выстроил ему целый дворец. Лучшими друзьями Саида были брат калифа и сын визиря, и вскоре в Багдаде вошло в поговорку: «быть счастливым как Саид Бенезаров сын».

– Под такую сказку и спать не хочется, – сказал механик, – я бы готов просидеть три ночи, только бы слушать. Был я прежде на колокольном заводе; хозяин наш был богатый человек и не скряга, нечего сказать, а раз как нам случилась спешная работа, да пришлось просидеть ночь отливая колокол, так мы и ждали, что вот он нам поставит вина на угощение, а вместо того обнесли разок да и полно; хозяин сам принялся рассказывать о своем былом, как он странствовал по белу свету, а за ним и старший мастер и потом все поочередно. Ночь прошла; не успели оглянуться как настал день. Тут мы поняли уловку хозяина, потому что как поспел колокол так вина не пожалел он, и дал нам пить в волю.

– Видно, умный человек был ваш хозяин, – сказал студент, – это известное дело, ни что так не удерживает от сна как разговор, потому-то я не остаюсь один, а то как раз задремлю.

– Да это всякий мужик знает, – заметил охотник, – и бабы по вечерам сходятся на посиделки, чтобы не дремать за работою.

– И не задремлешь под их беседу: про такие-то страсти рассказывают, – сказал извощик, – что жутко одному становится ночью; все о чертях, о ведьмах да о привидениях говорят.

– Я ненавижу эти рассказы о привидениях, – заметил студент.

– А я так люблю, – сказал механик, – так страшно становится, что даже дрожь пробирает.

– Что же тут хорошего! – перебил студент, – такими глупостями набивать головы!

– Известно глупости, ведь им и не веришь, а так вот слушаешь как сказку.

– Да, слушаешь как сказку, а сам все-таки трусишь, – продолжал студент. Я помню как еще ребенком слышал такие острастки: «Полно ворочаться, засыпай скорее, не то смотри, придет за тобой черный дядя! Слышишь стучит?» И остается в ребенке безотчетный страх; ему рассказывают о привидениях, и он боится войти в темную комнату; ему чудится, что кто-то сидит в углу; он боится, что вот впотьмах загорятся глаза огнем. Хоть со временем и понимаешь, что все это вздор, но разве мало людей необразованных, которые верят в привидения?

– Да, да, правда ваша, – сказал извощик, – не только, что верят, а беды через это сколько бывало. У меня у самого сестра так умерла.

– Как умерла? – спросили все в голос.

– Да так; собрались они вот также в деревне на посиделки; девки и бабы прядут, а парни сказки сказывают. Вот один и начал рассказывать про старого лавочника, который уже десять лет как умер; и говорит, будто он ровно в полночь встает из могилы и идет в свою лавку, там вешает товар и нашептывает, чтобы полфунта обратились днем в целый фунт. Тут, как водится, нашлись люди подтвердившие это; говорили, что на деревне были люди, которые сами видели мертвеца. Сестра моя стала смеяться над суеверными:

– Все это вздор, – сказала она, – кто раз умер, тот не встанет!

Но к несчастью она сама в этом была не тверда. Ее поймали на слове:

– А если так, то докажи, что не боишься, ступай ночью на кладбище одна! Вот и не пойдешь!

Ее это задело.

– Нет, пойду, это дело немудреное!

– Ну ступай и принеси оттуда цветок, чтобы тебе поверить, а то, пожалуй, обманешь.

– Зачем обманывать! Какой цветок вам принесть?

– Белый шиповник, там только и есть один кустик в цвету на той новой могилке, что возле лавочниковой.

Сестра встала и пошла; парни хвалили ее, а бабы покачивали головами:

– Каково то еще будет? Дай Бог, чтобы с рук сошло!

Полночь приближалась, месяц светил; сестра начинала трусить.

Она уже прошла мимо нескольких гробниц, приближаясь к могиле старика. Наконец, дрожа от страха, наклонилась к кусту и только что хотела сорвать цветок, как услышала за собою шорох; она вздрогнула, оглянулась – с могилы сыпалась в сторону земля и медленно показался оттуда бледный, худой старик в колпаке. Перепуганная сестра не верила глазам своим. Но когда старик, стоя в могиле, хриплым голосом сказал: «Здравствуй, девушка, что поздненько пришла?» – то сестра, не помня себя от страха, бросилась бежать через кладбище и едва волоча ноги добралась до избы, где ее ожидали. От слабости она не могла дойти до дома, ее отнесли; хотя на другой же день мы узнали, что это был могильщик, готовивший за ночь какому-то покойнику могилу, но для нее было уже поздно, она лежала без памяти в бреду и через трое суток умерла горячкою.

Извощик замолчал. Все с участием на него смотрели.

– При этом мне вспомнилось одно предание, также связанное с грустным случаем, – сказал золотовщик, – я расскажу вам, слушайте.

И он начал.