Текст книги "Сказки Вильгельма Гауфа"

Автор книги: Вильгельм Гауф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

СКАЗКИ ВИЛЬГЕЛЬМА ГАУФА

ПРИСКАЗКА

некотором прекрасном, далеком царстве, где (гласит предание) сады вечно зелены и солнце никогда не заходит, с начала веков и доныне царствует лучезарная царица Фантазия. Много веков она была счастьем всех ее окружавших, была любима всеми, кто ее знал. Но сердце у царицы было такое пламенное, что она не могла не бросать лучей своих благодеяний далеко за пределы собственного царства. В царственном блеске своей вечной юности и красоты, она сошла на землю: она слыхала, что там живут люди, которые невесело проводят время, в труде и работе, часто в горе и нужде. Им-то она и принесла лучшие дары из своего царства, и с тех пор, как прекрасная царица прошла по земле, люди стали веселее, имели более светлых часов.

Детей своих, не менее прекрасных и приветливых чем она сама, царица тоже посылала на землю радовать людей. Однажды с земли вернулась Сказка, ее старшая дочь. Мать заметила, что она скучна, и даже глаза у нее как будто заплаканы.

– Что с тобою, дитя мое? – спросила ее царица, – ты вернулась такая печальная, унылая… Расскажи, доверься матери.

– Ах, я бы сейчас сказала, – ответила Сказка, – если бы не знала, что мое горе и тебя огорчит.

– Все равно, скажи, дитя мое, – упрашивала царица, – горе – это тяжелый камень: одного задавит, но двоим легко его снести.

– Ты приказываешь, – сказала Сказка, – так слушай же. Ты знаешь, как я люблю бывать у людей, как я охотно сижу у самых бедных тружеников перед хижиной, и болтаю с ними часок после работы. Бывало, они мне сейчас дружески подают руку, когда я приду, и с улыбкой, довольные, провожают меня ласковым взглядом, когда я ухожу; но в последнее время стало совсем не то.

– Бедная моя Сказка! – пожалела царица дочь и погладила ее рукою по щеке, на которой блестела слезинка. – Но тебе, может быть, все это только так кажется?

– Поверь мне, это так, – ответила Сказка, – сердце не обманет: они меня более не любят. Куда я ни приду, меня встречают холодные взгляды, мне нигде не радуются; даже дети и юноши, которые всегда так меня любили, и те надо мною смеются и поворачиваются ко мне спиною.

Царица подперла голову рукою и задумалась.

– Какая может быть причина, – проговорила она, – что люди так изменились?

– Они везде наставили ученых сторожей, которые зорко осматривают и разбирают все, что приходит из твоего царства. Если явится пришлец им не по душе, они поднимают крик и шум, убивают его или так очернят у людей, – а люди верят им на слово, – что мы уже не встречаем ни крошки любви, ни капли доверия. Как на этот счет хорошо братьям моим, Снам! Они весело слетают, им нет дела ни до каких сторожей; они навещают спящих людей и вволю рисуют им картины, радующие глаз и сердце.

– Братья твои ветренники, – возразила царица, – и тебе, моя любимица, нечего им завидовать. Я, впрочем, знаю хорошо этих таможенных сторожей; люди не совсем неправы, что их поставили: являлся не один пустой ветрогон и прикидывался, будто он прямо из моего царства, а сам разве только с какой-нибудь горы заглядывал к нам.

– Но за что же вымещают они это на мне, твоей родной дочери? – огорчалась Сказка. – Ах, если бы ты только знала, как они меня обижают! Обозвали меня старой девой и грозились в другой раз вовсе не пускать…

– Не пускать! Мою дочь! – с негодованием воскликнула царица. Но я догадываюсь от кого эта напасть: это все наделала твоя злая тетка, – это она наклеветала на вас.

– Мода? Не может ли быть! – наивно изумилась Сказка. – Да ведь она всегда так нас ласкает, кажется любит нас!

– Ох, уж она мне, притворщица! – сетовала царица. – Но ты, на зло ей, попытайся еще раз, дитя мое. Кто хочет делать добро, тот не должен так легко уступать первой неудаче.

– А если они в самом деле меня не пропустят? Или так очернят, что люди на меня и не взглянут, а с пренебрежением отвернутся?

– Если большие, ослепленные Модою, от тебя отвернутся, – попытай счастье у детей и у юношей. Молодежь всегда я любила всем сердцем. Молодежи я посылаю самые чарующие образы и картины чрез твоих братьев, Снов; я и сама не один раз слетала к ним, ласкала их, целовала, учила их хорошим играм и сама с ними играла. Молодежь меня знает хорошо, хотя может быть и не слыхала моего имени, и сколько раз я замечала, как дети ночью улыбались, заглядываясь на мои золотые звезды, а утром, когда по небу несутся мои белые овечки, хлопали от радости в ладоши. Когда они подрастут, и тогда они меня любят; я помогаю девочкам плести венки из пестрых цветов, а резвые шалуны-мальчики притихают, когда я к ним подсяду на вершине высокой скалы, вызываю из тумана далеких голубых гор высокие замки и дворцы и обращаю розовые облака заката в отряды отважных всадников и шествия набожных пилигримов.

– Ну, хорошо, – сказала тронутая Сказка. – Так и быть, у них попытаю еще раз счастья.

– Да, доброе дитя мое, – уговаривала ее царица, – сойди к ним. Только дай я тебя принаряжу, чтобы ты малюткам понравилась, а большие не оттолкнули тебя. Я тебя одену праздничной книжкой для подарка.

– Праздничной книжкой? Ах, мне неловко явиться перед людьми в такой пестрой одежде.

По знаку царицы, прислужницы принесли хорошенький наряд ярких цветов, с вотканными красивыми фигурами. Они заплели ей длинные волосы в косы, подвязали ей золотые сандалии и одели ее.

Скромная Сказка едва смела поднимать глазки, но мать любовалась ею и горячо ее обняла.

– Иди, – сказала она ей, – с тобою мое благословение. И если тебя осмеют и оттолкнут, то воротись и останься со мною; придет время: люди опять будут следовать голосу природы и сердце их снова обратится к тебе.

Так сказала царица Фантазия. А Сказка слетела на землю. Крепко билось у нею сердце, когда она подходила к месту, где стояли ученые сторожа. Она низко, низко склонила голову, плотнее обтянула на себе красивое платье и робкими шагами подошла к воротам.

– Стой! – встретил ее густой, строгий голос. – Караул, выходи! Пришла новая книжка.

Сказка задрожала; к ней бросилось множество немолодых людей с суровыми лицами; в руках у них были острые перья, острым концом обращенные к Сказке. Один из них подошел совсем близко и грубо взял ее за подбородок.

– Ну-ка, голову выше, книжонка! – крикнул он, – поглядим по глазам, принесла ли ты что нибудь путное, или нет?

Сказка, краснея, приподняла личико и вскинула на сторожа свои темные глаза.

– Да это Сказка! – вскрикнули сторожа и расхохотались: – Сказка! А мы-то думали не весть что за важная персона! Как ты очутилась в этом наряде?

– Меня мать нарядила, – отвечала Сказка.

– Вот что! Контрабандой вздумала тебя провести? Не бывать этому. Убирайся, да проворнее! – закричали сторожа и замахнулись острыми перьями.

– Да ведь я только к детям, да к юношам хотела! – упрашивала Сказка: – хоть к ним-то пустите.

– Довольно у нас слоняется вашего брата, – сказал один из сторожей, – только набивают детям головы всяким вздором.

– Постойте, послушаем, что у нее новенького, – сказал другой.

– Ну, пожалуй, – согласились остальные, – рассказывай, только живее: нам с тобой некогда.

Сказка протянула руку и указательным пальцем вывела разные фигуры в воздухе; выступили пестрые толпы, караваны, красивые кони, богато одетые всадники, шатры в песчаной пустыне, птицы и корабли на бурных морях, тихие леса и многолюдные площади и улицы, битвы и мирные кочевья, – все это проносилось живыми, яркими, подвижными картинами.

Сказка так увлеклась вызыванием всех этих образов, что не заметила, как суровые привратники один за другим заснули. В эту минуту к ней подошел приветливый человек и взял ее за руку.

– Посмотри, милая Сказка, – сказал он, – они спят: не для них твои пестрые образы. Лучше проскользни-ка ты попроворнее в ворота. Они и знать не будут, что ты прошла, а там уж тебя никто не будет беспокоить. Я тебя возьму к себе, к моим детям; в своем доме дам тебе спокойный, уютный уголок, там ты можешь жить совсем сама по себе; а когда дети будут умны и хорошо приготовят уроки, то им с товарищами и подругами будет позволено посидеть часок с тобою и послушать тебя. Хочешь?

– Хочу!.. И с какой радостью я пойду с тобой к твоим детям! Как буду я стараться доставить им приятный вечерок!

Добрый человек ласково кивнул ей и помог перешагнуть через ноги спавших сторожей. Благополучно пробравшись, Сказка с улыбкой оглянулась и быстро скользнула в ворота.

КАРАВАН

Караван

ЕСТЬ между Красным морем и Персидским заливом степь, огромная песчаная степь; ничто в ней не родится, нет ни дерева, ни куста, ни цветка, ни травы; не видать там веселой ласточки, не слышно и других птиц: все тихо пусто и голо.

Там послышался однажды звон колокольчика и бряцанье колец верблюжьей упряжи, поднялось облако пыли, вдали шел караван. По мере того как он приближался, между отделявшимися облаками пыли – виднелось и сверкало оружие и блестящие одеяния.

Внезапно к каравану подъехал всадник на смелой арабской лошади, покрытой шкурою тигра. Ременчатое уздечко с красной оторочкой было увешано серебряными бубенчиками; на голове лошади красовался чуб цапли. На всаднике была белая чалма и пунцовая одежда. Рукоятка сабли была засыпана драгоценными камнями. Глаза его зверски блистали из-под нахлобученной чалмы на густые нависшие брови.

Его выгнутый нос и длинная, черная борода придавали ему дикий и дерзкий вид.

Приблизясь к каравану, он смело подскакал к вожакам, которые, по-видимому приняв его за предводителя шайки, оборотили на него копья свои.

– Что вы? – вскричал всадник – Неужто вы боитесь нападения? Неужто я один могу ограбить целый караван? Кто караван-баши? – спросил он, когда люди опустили копья. – Ведите меня к нему.

– Караван этот купеческий, наши купцы идут с товаром обратно из Мекки на родину. Вас вести к ним не можем: они далеко позади нас; мы идем вперед приготовить привал. Пойдемте с нами, коли хотите дождаться их там, где с ними повидаетесь.

Незнакомец согласился; достал свою длинную трубку, закурил ее и молча последовал за караваном, коротко отвечая на расспросы их.

Наконец они остановились, выставили по сторонам сторожевых и стали ожидать прибытия каравана. Показались навьюченные верблюды, а за ними конвой: там ехали на лошадях сами купцы, четверо пожилых и один молодой. Шествие замыкалось бесчисленным множеством слуг, невольников и вьючных животных.

Поднялась возня и суматоха. Раскинули палатки, вокруг поставили лошадей и верблюдов; слугам и невольникам были розданы съестные припасы и тогда уже повели незнакомца в большую голубую шелковую палатку, стоявшую в середине.

Там они застали купцов за обедом. Все пятеро сидели на расшитых золотом подушках; негры-невольники прислуживали им.

– Кто это с вами? Кого вы к нам ведете? – спросил молодой купец, обращаясь к вошедшим.

– Я Селим Барух из Багдада, – отвечал незнакомец. – На обратном пути из Мекки на меня напали разбойники, увели в плен и вот три дня как я бежал от них. Долго плутал я в пустыне, наконец по великой милости нашего пророка Магомета я встретился с вами, и решаюсь просить у вас позволенья продолжать с вами путь мой. Я молю вашей защиты и заслужу ее; в Багдаде я вас богато отблагодарю. Мой дядя великий визирь калифа.

– Хорошо, – отвечал старший из купцов, – мы тебе рады, Селим Барух; будь нашим гостем, пей же и ешь с нами.

Он сел и охотно принялся за обед, по окончании которого невольники убрали посуду и подали длинные трубки и дорогой шербет.

Хозяева и гость молча курили, поглядывая на дым, который разлетался тонкими, голубыми кольцами и мало-помалу вовсе исчезал.

– Это однако невыносимо скучно! – проговорил наконец младший из хозяев: – я привык, что после обеда невольники увеселяют меня музыкой и пляской, а теперь вот мы уже едем трое суток вместе и все только молчим! Неужто же нельзя найти какое нибудь средство развлечься и повеселиться?

– Я знаю, позвольте мне вам предложить, – начал чужестранец, – станем на привалах поочередно рассказывать сказки.

Все весело подхватили эту мысль.

– Да! Да! Рассказывать!

– А как я сам это предложил, то для первого раза позвольте мне же и начать.

Все с видимым удовольствием придвинулись ближе к рассказчику; тот, отхлебнув глоток шербета, погладил бороду и затем начал:

– Слушайте же мой рассказ о Калифе-Аисте.

Сказка о Калифе Аисте

днажды после обеда багдадский калиф Шасид сидел у себя на диване, покуривал трубку и отхлебывал кофе, весело поглаживая себе бороду. Калиф был в духе, как и всегда после своего вкусного, сытного обеда, потому-то великий визир Мансар приходил к нему: каждый день именно в этот час. В тот день великий визирь был против обыкновения своего особенно задумчив. Калиф заметил это и, покинув трубку, спросил: «Отчего ты сегодня в таком раздумье?»

Великий визирь скрестил на груди руки, низко поклонился калифу и отвечал:

– Мне грустно, господин! Под замком стоит разносчик с прекрасными вещами, а у меня нет лишних денег, не на что купить!

Калифу давно хотелось чем нибудь потешить своего визиря, и он велел позвать разносчика. Это был маленький, толстенький человечек, смуглый и весь в лохмотьях. Он вошел, разложил свой товар: кольца, бусы, пистолеты, чашки, гребни. Все это калиф с визирем рассматривал и наконец выбрал себе и ему пару пистолетов и для визиревой жены гребень.

Только-что хотел разносчик закрыть свой короб, как калиф увидал еще один ящичек, которого ему разносчик не показывал.

– А это что такое? – спросил он. Продавец вынул из него табакерку с черным порошком и запискою на незнакомом им обоим языке.

– Мне дал эти вещи какой-то купец, а он нашел их в Мекке на улице; я вам их дешево отдам, потому что они мне не нужны, не знаю что с ними и делать, – сказал торгаш. Калиф был охотник до старых рукописей, хоть читать их и не умел, а потому купил табакерку и отпустил продавца. Ему однако же очень хотелось знать что это за рукопись и он спросил визиря, не знает ли он кто-бы мог прочитать ее?

– У большой мечети живет человек по имени Селим, по прозвищу ученый; он знает все языки, пошлите за ним, он вам переведет.

Пришел Селим ученый.

– Слушай, Селим, – сказал ему калиф, – разбери ты мне это писание, говорят, ты по своей учености можешь это сделать; если так, то я тебя награжу дорогим платьем; если же ты не прочтешь, то за это тебе будет двенадцать оплеух и двадцать пять ударов по пяткам, чтобы ты по пустому не прозывался ученым. Селим склонился перед калифом.

– Воля твоя да исполнится, – проговорил он, и долго и внимательно стал рассматривать письмо. – Я готов дать голову на отсечение, что это по-латыни.

– А если так, то переведи, – приказывал калиф.

– Кто найдет это сокровище, – переводил Селим, – тот благодари Аллаха за его великую милость. Кто понюхает порошок этот, произнеся притом слово Мутадор, тот может обратиться в любого зверя, понимая и язык зверей. Если он захочет снова стать человеком, то пусть станет лицом к востоку, три раза поклонится и проговорит то же слово. Но нельзя смеяться, будучи оборотнем: иначе забудешь слово и на век останешься тем зверем, в которого обратился.

Таким чтением Селима калиф остался чрезвычайно доволен. Он заставил его поклясться, что никому не скажет об этой тайне, наградил его платьем и отпустил.

– Вот эта покупка стоит своей цены! Я не нарадуюсь на нее! В любое время сделаться животным – это потешно! Завтра приходи ко мне, мы с тобой отправимся в поле, понюхаем табачку и – прислушаемся, что творится вокруг нас в воздухе в воде, в лесах и в полях.

На другое утро, едва успел калиф одеться и поесть, как великий визирь уже явился к нему, готовый идти на условленную прогулку.

Калиф сунул табакерку за пояс, и приказав своим придворным не следовать за ним, отправился вдвоем с визирем. Сначала они вышли в сад, стали прислушиваться: но все было пусто, не видать и не слыхать ничего живого. Визирь предложил идти дальше, к пруду, где водились аисты; они ему нравились не только по виду и осанке своей, но и тем, что громко и звучно барабанили.

Калиф согласился, и они вышли к пруду. Там важно расхаживал аист по берегу, ища лягушек. Иногда он поднимал голову, постукивал носом и затем снова принимался искать. Вдали показался еще аист и вскоре опустился к товарищу.

– Прозакладую бороду мою, – сказал визирь, – что эта долговязая чета ведет презанимательную беседу. Что если бы нам теперь обратиться в аистов?

– Прекрасно! Но постой, наперед подтвердим как нам стать снова людьми: три раза поклониться на восток и сказать «Мутабор». Только чур не смеяться, а то беда!

Калиф понюхал заколдованного табаку, угостил своего товарища и оба в голос проговорили: «Мутабор!»

Вдруг их ноги будто ссохлись, стали тонкими, красными ногами аистов; руки стали крыльями, шея вытянулась на целый аршин, борода исчезла, а тело покрылось густым, пушистым пером.

– Какой у вас хорошенький носик, – проговорил калиф после долгого удивленного молчания: – клянусь бородою самого пророка, я ничего подобного в жизнь не видывал.

Визирь низко поклонился. – Благодарю вас за такую похвалу. Осмелюсь сказать и я, что ваше степенство много выиграло в настоящем своем положении: будучи калифом, вы никогда не были так хороши. Пойдемте же к товарищам, прислушаемся к их говору, поймем ли мы в самом деле их язык.

Они подошли к аистам в то самое время, как вновь прилетевший, почистясь носом, подходил к гулявшему по берегу товарищу.

– Здравствуй, Долгоножка, – сказал он, – рано же ты сюда пришла.

– Здравствуй, Щелкуша. – Я уже успел изготовить себе завтрак. Не хочешь-ли со мною закусить? Кусочек ящерицы или мягкую молодую лягушку?

– Нет, нет, благодарю, мне сегодня вовсе есть не хочется. У нас вечером гости, отец велит мне плясать перед ними, я затем сюда и прилетела, чтобы подтвердить урок.

И при этих словах молодая барышня встряхнула перышки, встала на одну ножку, вытянула шейку и стала жеманно выгибать ее в сторону; тут калиф с визирем не выдержали и расхохотались, защелкав клювами.

– Вот забавно! – проговорил наконец калиф, досыта нахохотавшись, – безгласное представление! Жаль что мы их вспугнули, должно быть они нашего смеха испугались – а то пожалуй бы еще запели.

– Что мы поделали! – вскрикнул визирь – ведь нам запрещено смеяться! Что с нами станется!

– О Мекка и Медина! – вскричал калиф. – Что если я вдруг останусь на век аистом. Постой, припомни, как это слово? Я что-то забыл.

– Сначала три поклона на восток, а потом сказать – как бишь – Да! «Му-Му-Му». Нет не так.

Калиф и визирь повернулись лицом к востоку и принялись кланяться; они клевались носами в землю, но заколдованного слова вспомнить не могли. Визирь отчаянно кричал: «Му-Му», но это не помогало, оба остались аистами.

Пошли они блуждать по полям и по лесам, с горя не зная что делать и куда деваться. Сбросить с себя личину аиста они не могли, явиться в город в этом виде им было невозможно.

– Разве нас признают? Кто мне поверит, что я калиф, – в отчаянии говорил аист, – а если бы и так, то разве люди согласятся, чтобы у них был аист калифом?

Так прошло несколько дней; аисты скудно питались дикими ягодами, потому что до ящериц и лягушек они были неохотники. Они утешались только одним: возможностью летать, и они летали по крышам багдадским, наблюдая за тем, что делалось в каждом доме.

В первые дни они заметили необыкновенное движение на улицах, суматоху и недоумение. На четвертый день, сидя на дворцовой крыше, они увидали торжественное шествие. Раздавался трубный звук, барабанный бой; всадник на украшенной лошади, в красном одеянии, золотом шитом, медленно подвигался по улице; слуги в праздничных одеждах окружали его, половина города бежала за ним и раздавались крики:

– Да здравствует Мизра! Властитель Багдада!

Аисты переглянулись.

– Знаешь-ли ты кто этот Мизра? Понимаешь ли ты, почему я обращен в птицу? Мизра – сын злейшего врага моего, могучего волшебника Кашпура, который поклялся мне мстить. Но я не унываю: пойдем со мной, мой верный друг, пойдем на гробницу нашего великого пророка: там на святых местах быть монет все чары исчезнут.

Они поднялись с крыши и летели по направлению к Медине.

Но с непривычки они скоро устали. Калиф еще храбрился и летел, а визирь отставал и жалобно умолял его остановиться отдохнуть. «Не могу, – кряхтел он, – помилосердуйте! Уж ночь настала, дайте отдохнуть!»

Аисты стали оглядываться где бы переночевать и вскоре заметили остатки каких-то развалин – удобное место для ночлега. Спустясь они пошли по переходам разыскивать себе удобного местечка. Казалось, это были развалины некогда богатого, большого замка; видны были остатки башен; по развалившимся комнатам можно было судить о бывшем великолепии их. Вдруг визирь остановился.

– Государь, – проговорил он шепотом, – может быть великому визирю стыдно бояться привидений, еще стыднее аисту – но – не менее того мне почудился шорох и – мне что-то страшно, умоляю вас, не ходите далее.

Калиф остановился и ясно расслышал человеческий плач. Он было бросился в ту сторону, откуда слышался плач, – но визирь схватил его своим длинным клювом, упрашивая не пускаться в неизвестную опасность. Однако калиф был неумолим: он рванулся и клок перьев остался в клюве визиря. Калиф вошел в темный проход, откуда и добрался до слегка притворенной двери; оттуда ясно слышался стон. Калиф оттолкнул дверь и остановился в удивлении. В темной комнате, слабо освещенной маленьким решетчатым окном, сидела на полу огромная сова. Крупные слезы катились у нее из глаз; кряхтя, сиплым голосом произносила она жалобы кривым, согнутым клювом своим. Увидя калифа и подходившего за ним визиря, она громко и радостно вскрикнула. Она утерла глаза своим крапчатым рябеньким крылом и, к великому удивлению обоих аистов, проговорила чистым арабским языком:

– Как я рада вам, аисты! Ваш приход предвещает мне избавление. Когда-то мне было предсказано, что аисты мне принесут счастье.

Калиф мог едва опомниться от изумления. Он поклонился, расшаркался перед барышней и проговорил:

– Из ваших слов, сударыня, я вижу что мы с вами одинаково осуждены страдать, и ваша надежда на нашу помощь напрасна. Узнав наши приключения, вы сами убедитесь в этом.

И тут он рассказал что и как было.

Сова поблагодарила за рассказ и в свою очередь сообщила им свои похождения.

– Отец мой, царь индийский, по имени Луза, я его единственная несчастная дочь. Волшебник Кашнур, заколдовавший вас, был также причиною моих бедствий. Однажды он приехал к отцу моему, сватая меня за сына своего Мизру. Отец был человек горячий, он в досаде столкнул Кашнура с лестницы. Но Кашнур не успокоился и, в виде негра, снова вкрался к нам в дом. Раз как-то он мне подал заколдованного питья и я тотчас превратилась в сову. С испугу я упала в обморок. Бесчувственную он меня принес сюда, бросил, и закричал своим отвратительным голосом:

– Сиди здесь, уродина, до конца дней своих, или до той поры, пока не найдется избавитель, который пожелал бы на тебе жениться. Вот тебе за обиду отца твоего.

С тех пор я живу грустна и одинока как узница в этом замке; я не могу даже любоваться на природу, потому что днем не вижу, а только при бледном свете луны.

Сова окончила и снова утерла слезы.

Калиф задумался.

– Если я не ошибаюсь, – проговорил он, – то в нашем несчастий есть что-то общее, но где разгадка всему?

– Да и мне тоже кажется; еще в детстве мне предсказала одна умная старуха, что аисты принесут мне счастье, и я думаю, что знаю как помочь нашему горю. Злой волшебник, наш общий враг, приезжает каждый месяц сюда и пирует в одной из зал замка; я часто слушаю его разговоры с товарищами и думаю, что нам и теперь удастся подслушать их; он всегда хвалится своими подвигами и наверное будет рассказывать о вас, а тогда может быть и проговорит слово, которое вам задано было помнить.

– О милая принцесса, скажи, скажи нам, когда именно они соберутся в этом замке?

– Извините, – проговорила она, – после некоторого смущенья – но я могу это сделать под одним только условием.

– Говори, приказывай что хочешь, все будет исполнено!

Она снова замялась и замолчала. Если бы не перья, то конечно на ее лице был бы виден яркий румянец.

– Видите ли, мне бы также хотелось наконец освободиться, избавиться от этого положения, а потому я вам скажу с условием, чтобы один из вас на мне женился.

Аисты не ожидали этого; они вышли из комнаты, чтобы посоветоваться.

– Ну, визирь, хоть это и глупое условие, – сказал калиф, – а делать нечего, тебе надо на ней жениться.

– Вот как! А что скажет жена? Она мне глаза выцарапает! Ведь я женатый старик! Нет, вот вы другое дело, вы человек молодой, вам прилично взять себе молодую, красивую жену.

– То то вот и есть красивую, ведь это все равно что заглазная женитьба: кто же ее знает, красавица ли? А ну как урод?

Они долго друг друга убеждали, но наконец калиф, убедись, что визирь скорее согласится на век остаться аистом, чем жениться на сове, решился лично исполнить это необходимое условие для общего избавления. Сова несказанно обрадовалась. Она призналась им, что они не могли удачнее попасть в замок, потому что именно в эту ночь пировал тут волшебник.

Она вывела аистов из мрачной комнаты и повела их длинными переходами в другую комнату, куда в щель проходил яркий свет из соседней залы. Аисты тихо подкрались к щелке и увидели блестящую залу, увешанную цветными фонарями. Посреди стоял накрытый стол, богато убранный и уставленный самыми отборными яствами. Вокруг стола был мягкий диван и на нем сидело восемь человек, в числе которых они тотчас узнали разносчика, продавшего им заколдованный порошок. Окружавшие убедительно просили его рассказать о его последних подвигах. Между прочим он рассказал и о приключении визиря с калифом.

– Какое же ты им задал слово? – спросил его другой волшебник.

– Мудреное латинское слово: «Мутабор» – отвечал тот.

Услыхав это слово, аисты бросились со всех ног вон из замка. Сова едва могла за ними следовать. Выйдя на свободу, калиф обратился к сове:

– Ты спасла нас обоих, – сказал он – позволь же поблагодарить тебя: просим согласиться быть моею женою.

Сказав это, калиф и визирь, обратясь лицом к востоку, поклонились трижды, проговорили «Мутабор» и в мгновение снова стали людьми. Со слезами радости бросились они друг другу в объятия. Но кто опишет их удивление при виде стоявшей перед ними пышной красавицы! Она улыбаясь подала калифу руку.

– Что же вы не узнаете больше совы?

– При таком условии я рад, что побывал аистом, – воскликнул калиф, пораженный прелестью и красотою принцессы.

Все втроем они отправились в Багдад. Калиф нашел в кармане своего платья все, что в нем оставалось: табакерку с порошком и кошелек с деньгами. Этому калиф очень обрадовался и в первой же деревне справил все нужное для пути. Вскоре они добрались до Багдада. Там их прибытие наделало много шуму, поднялась суматоха. Все считали калифа умершим и радовались, увидя в живых своего любимого государя. Ненавистного народу Мизру захватили во дворце вместе с отцом. Старого злого волшебника калиф сослал в тот замок, где жила сова, и приказал его повесить в ее комнате. Сыну же, не участвовавшему во всех злодеяниях отца, калиф дал выбрать, умереть или понюхать табаку из заколдованной табакерки. Мизра выбрал последнее и по желанию калифа обратился в аиста; его посадили в железную клетку и поставили в саду калифа.

А калиф зажил весело и счастливо со своей женою; по прежнему он любил посиживать после обеда за трубкой и кофеем и по прежнему великий визирь приходил к нему об это время. Часто они вспоминали былое, и калиф развеселясь принимался передразнивать великого визиря, как тот в отчаянии кричал «Му-Му» и кланялся, перегибая свою длинную шею. Такое представление было потехою для всей семьи, и дети и жена калифа смеялись над бедным визирем. Тогда в ответ на это, визирь спрашивал: не рассказать ли их разговор бывший после предложения принцессы жениться на ней.

Так окончил свой рассказ Селим Барух. Купцы остались очень довольны.

– Скоро прошло время, незаметно подошел и вечер, – сказал один из них, – а что если бы мы стали продолжать наш путь, вечер отличный!

Все согласились. Палатки были сложены и караван двинулся в прежнем порядке в путь.

Они проехали почти всю ночь; накануне было жарко; ночь же была прохладная и светлая. Дойдя до удобного места, они снова раскинули палатки и легли отдохнуть. О госте своем всякий позаботился: кто предложил ему подушку, кто одеяло, кто дал невольников для прислуги; он был как дома. Встав после отдыха и пообедав, купцы снова уселись в кружок, и младший обратился с предложением к старшему:

– Селим Барух нас вчера потешил, что если бы сегодня вы, Ахмет, сделали бы тоже и рассказали нам что нибудь из своей жизни, которая вероятно была богата приключениями, или просто сказку.

Ахмет помолчал, как бы в раздумье.

– Любезные друзья, – начал он потом, – я расскажу вам быль, о которой вообще говорю неохотно, но вы мне люди близкие. Селима хоть я и мало знаю, но он мне пришелся как-то по душе, а потому слушайте мой рассказ о корабле призраке.