Текст книги "Избранные труды по языкознанию"

Автор книги: Вильгельм фон Гумбольдт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 39 страниц)

В подтверждение этому можно было бы привести слова Гумбольдта, наилучшим образом характеризующие способ и метод его мышления: «Если я к чему-либо более способен, чем огромное большинство людей, то это к соединению вещей, рассматриваемых обыкновенно в отдельности, сочетанию разных сторон и раскрытию единства в разнообразии явлений». Доказательством верности данных слов мог бы послужить широко задуманный Гумбольдтом проект сравнительного языковедения, в котором язык выглядит не как изолированный объект грамматического анализа, а как предмет, раскрываемый полностью лишь в своих многосторонних и необходимых связях, «…язык и постигаемые через него цели человека вообще, род человеческий в его поступательном развитии и отдельные народы являются теми четырьмя объектами, которые в их взаимной связи и должны изучаться в сравнительном языковедении». (IV, 9/10, с. 311) (разрядка наша. – Г. Р.).

Такое именно расширение перспективы, с какими бы трудностями процедурного характера оно ни сталкивалось, в большей степени способствует выявлению подлинной сущности языка и в гораздо большей мере соответствует самим имманентным требованиям науки о языке, чем узкий подход к языку как обособленному объекту аналитической лингвистики.

Вышеуказанными трудностями объясняется отчасти и отношение к Гумбольдту языковедов следующего поколения. Например, американский лингвист прошлого столетия К. Уитни писал: «Гумбольдта превозносят, не понимая и даже не читая» его. А 100 лет спустя автор известной книги по истории языкознания Г. Арене отмечает то же самое, спрашивая: «Все хвалят Гумбольдта, но всякий ли его читает?» [37]37
  Н. А г ens. Sprachwissenschaft. Freiburg – Miinchen, 1955, S. 184.


[Закрыть].

* * *

В. фон Гумбольдту, как выше было отмечено, была дана высокая оценка со стороны видных философов. Такого же высокого мнения были о нем современные ему крупные языковеды. Основоположник историко-сравнительного языкознания Ф. Бопп, касаясь сочинения Гумбольдта о санскритском языке, в одной из своих рецензий писал: «В этом весьма содержательном исследовании нас поражает четкость метода, строгая научная последовательность в развертывании и установлении понятий, редкая прозорливость в восприятии тончайших различий в кажущихся сходными словосочетаниях».

Я. Гримм, который одобрительно отнесся к проекту сравнительного языковедения, изложенного В. Гумбольдтом в докладе о баскском языке и народе, 12 мая 1823 г. писал Лахману: «…оба направления языка и языкознания, на мой взгляд, в этом докладе представлены великолепно». Он имел в виду историческое языкознание (одним из создателей которого был сам Я. Гримм) и сравнительное языковедение Гумбольдта.

Такое отношение к Гумбольдту вызвано тем, что его способ рассмотрения языка в широком контексте связанной с ним проблематики в одинаковой мере отвечает требованиям как философии, так и лингвистики. Перед нами попытка их интеграции, в которой преодолены односторонности как одной, так и другой науки. Однако такое сочетание не следует понимать в обычном смысле как философское языкознание или философию языка, наподобие философии права, религии или, скажем, философии физики и т. д. Поскольку язык касается не того или иного фрагмента действительности, а мира как целого в его первоначальном постижении, то связь изучающей его науки с философией более органична и будет иного порядка, чем отношение к философии других специальных наук, исследующих

лишь отдельные сферы действительности.

* *

*

Особое усиление интереса к наследию Гумбольдта связано с новым изданием сочинений В. фон Гумбольдта (в 17-ти томах) Прусской Академией наук в 1903 г. под редакцией А. Лейтцмана (фототипическое издание которого появилось в 1968 г.).

В двадцатых годах нашего столетия на западе Эрнст Кассирер, а у нас Густав Шпет связывают, хотя и по-разному, идеи Гумбольдта с «возрождающимся поворотом в философии». После перевода основного произведения В. Гумбольдта «О различии строения человеческих языков…»{СПб., 1859), выполненного П. Билярским, и книги Р. Гайма о Гумбольдте (Москва, 1899), а также после появления сочинения А. Потебни „Мысль и язык" (1862, 1892) еще больше возросла популярность Гумбольдта в России.

Понимание социального характера языка, ставшее главным теоретическим ориентиром нашей лингвистики, почему-то не отразилось на исследованиях, относящихся к гумбольдтовской проблематике: опять по старой схеме усматривают в его взглядах на язык или психологизм, сводя язык на упрощенную схему „дух народа" – >– „язык", или логицизм (особенно в последнее время), считая его лингвистическую теорию продолжением традиции „универсальной грамматики". Однако, как было отмечено выше, В. фон Гумбольдт решительно выступал против „априорности" философской грамматики.

Неогумбольдтианское направление в современном языкознании пытается найти эмпирическое применение теоретическим взглядам Гумбольдта (Л. Вейсгербер, И. Трир, Г. Гиппер и др.).

В американской лингвистике с целью переосмысления ее основ возникла необходимость обращения к авторитету Гумбольдта (Н. Хомский); специальные исследования посвятили Гумбольдту и гумбольдтианству Г. Базилиус, Р. Браун, Р. Миллер и др.

Все чаще упоминается имя Гумбольдта в современных трудах

по антропологии, философии культуры и психологии.

* *

*

В основу данного сборника, отражающего эволюцию взглядов Вильгельма фон Гумбольдта, легли два принципа: 1) постепенное осмысление В. фон Гумбольдтом значения языка для мышления и культуры и 2) тесно связанное с этим построение сравнительного языковедения. Эти две тенденции обрели свое единство в его знаменитом труде „О различии строения человеческих языков…", изданном после смерти автора и являющемся введением к книге „О языке кави на острове Ява". Если это фундаментальное исследование не достигло совершенства и в нем не получили решения некоторые частные вопросы, то это, во-первых, потому, что оно было лишено последней авторской редакции, а, во-вторых, и это главное, в нем были поставлены задачи, решение которых требует усилий многих поколений ученых-мыслителей, и не одних только лингвистов.

Особо следует отметить, что данный сборник включает ранее никогда не переводившиеся на русский язык работы Вильгельма фон Гумбольдта и тем самым значительно расширяет представление о его научной концепции.

В первой же работе теоретического характера – „О мышлении и речи" (1795 г.) – говорится об участии языка в установлении предмета познания. Параллельно с этим, с целью построения сравнительной антропологии, Вильгельм фон Гумбольдт размышляет

осуществлении универсального плана сравнения языков.

Глубоко вникнув в факт обусловленного языком естественного деления человечества на народы и всесторонне осмыслив связанную с этим проблему гуманизма, он (уже в 1795–1800 гг.) отмежевывается от двухчленного деления: «индивид– человечество» и выдвигает трехчленную схему соотношения: «индивид – народ – человечество».

В работе „Ланий и Эллада" (1806 г.) Вильгельм фон Гумбольдт, ставя перед собой задачу «кратко исследовать» особенности греческого языка и выявить, насколько эти особенности «определили греческий характер», подвергает критике общераспространенное мнение, будто «лучший метод – тот, который кратчайшим путем ведет к механическому пониманию и употреблению языка». Он указывает на ограниченность мнения о том, что слово является обозначением, лишь знаком предмета. В этом же исследовании выставлен тезис, неоднократно повторяющийся в последующих его работах: «Язык– это мир, лежащий между миром внешних явлений и внутренним миром человека». (III, 168; с. 303–304).

В сочинении „О влиянии различного характера языков на литературу и духовное развитие" (1821 г.), носящем отрывочный характер, Гумбольдт призывает «быть свободным от всякой, в высшей мере неподобающей языковеду недооценки языков», еще «не оформленных письменно». Он утверждает, что эти, на первый взгляд, «скудные и грубые языки» «несут в себе богатый материал для утонченного и многостороннего воспитания». (VII, 643; с. 326).

Исследование „О сравнительном изучении языков применительно к различным эпохам их развития" (1822 г.) известно тем, что в нем изложены принципы сравнительного языковедения. Введенное Гумбольдтом понятие „языкового мировидения" создает прочную теоретическую базу для семантического сравнения языков. Здесь же высказаны соображения о возможной связи теории сравнительного языковедения с теорией познания, раскрытие и разработка которых требует совместных усилий лингвистов и философов.

В работе „О возникновении грамматических форм и их влиянии на развитие идей" (1822/23 г.), затрагивая вопрос грамматических структур языков, Гумбольдт призывает лингвистов воздержаться от постулирования одного общего типа при характеристике различных языков, так как «нельзя указать совершенно прямого и определенным образом предписанного природой пути развития» (IV, 285/286; с. 327). Поэтому он решительно «опровергает мнение», приписывающее определенным народам преимущественность их языков «исключительно благодаря флексии», «тогда как всякое развитие других народов ставится под сомнение» (IV, 299; с. 337).

«Достоинством» и «недостатком» того или иного языка, по Гумбольдту, нужно считать «не то, что способен выразить данный язык, а то, на что этот язык вдохновляет и к чему побуждает благодаря собственной внутренней силе». (IV, 288; с. 329). (Разрядка наша. – Г, Р.).

Единственно этой энергейтической и глубоко гуманистической

Точкой зрения (а не другими соображениями) следует объяснять постоянную позицию Гумбольдта в толковании факта многообразия и различия языков, которая, по всей вероятности, и отражена в заглавии его последнего обобщающего сочинения: „О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества", которым мы и открываем настоящий сборник.

* *

*

Ввиду того, что лингвистическая теория Вильгельма фон Гумбольдта представляет собой весьма сложное образование, редакция сочла необходимым снабдить настоящее издание послесловиями, рассматривающими разные аспекты научной концепции автора.

Следует учитывать, что наименования языков и характеристики народов, их носителей, в работах В. фон Гумбольдта соответствуют уровню знании его времени и не всегда представляется возможным соотнести их с современными научными взглядами.

Редакция выражает благодарность проф. А. В. Гулыге, который принимал участие в редактировании книги.

Г. В, Рамишвили

О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества

Места обитания и культурные отношения малайских племен

1. Народности малайской семьи [38]38
  Под этим названием я объединяю население Малакки с жителями всех южных островов Тихого океана, языки которых принадлежат к той же языковой семье, к какой относится и (в узком смысле) малайский язык полуострова Малакка. О произношении названия см. Книгу первую, с. 12, прим. 2.Гг* Китайское море объединяло три современных моря: Желтое, Восючио-KSji– тайское и Южно-Китайское. – Прим. перев.


[Закрыть] настолько своеобразно взаимодействуют с народностями других культур в том, что касается их территории, строя, истории и, прежде всего, языка, что не могут сравниться в этом отношении ни с одним народом мира. Они населяют только острова и архипелаги, удаленность которых друг от друга является неоспоримым свидетельством того, что еще в ранние времена у них было развито искусство мореплавания. Их континентальное поселение на полуострове Малакка едва ли заслуживает здесь упоминания, поскольку было образовано позже выходцами с Суматры, не говоря уже о совсем недавних колониях на побережье Китайского моря * и Сиамского залива, в Хампе 2. Ни в каких других случаях даже в древнейшие времена мы не можем с уверенностью указать на следы проживания малайцев на континенте. Если из всей этой семьи выбрать только те народы, которые могут быть названы малайцами в узком понимании, поскольку они, как с несомненностью установлено грамматическим анализом, говорят на близкородственных и друг через друга объяснимых языках, то мы найдем их (перечисляя только те пункты, в которых собран достаточный для исследования языковой материал) на Филиппинах, и именно там, где представлено наиболее богатое формами, наиболее своеобразное состояние языка, – на Яве, Суматре, Малакке и Мадагаскаре. Но большое число неоспоримо родственных слов и сами названия некоторых островов указывают, что и прилежащие к этим пунктам островки населены тем же народом и что в узком смысле малайский языковой ареал простирается на часть Южно-Азиатского Океана [39]39
  У В. фон Гумбольдта – Siid-Asiatischer Ocean – по-видимому, Тихий океан. – Прим. перев.


[Закрыть] к югу от Филиппин до западного побережья Новой Гвинеи и далее к западу, включая цепь островов, примыкающую к восточной оконечности Явы, через воды, омывающие Яву и Суматру до пути на Малакку. Остается только пожалеть, что языки больших островов Борнео [40]40
  О-в Борнео – совр. назв. Калимантан. – Прим. перев.


[Закрыть] и Сулавеси, для которых, по-видимому, сказанное выше тоже верно, до сих пор не изучены в их грамматическом аспекте.

К востоку от очерченного здесь узко малайского круга, от Новой Зеландии до острова Пасхи, оттуда к северу до Сандвичевых островов [41]41
  Сандвичевы острова – современные Гавайские острова. – Прим. перев.


[Закрыть] и снова к западу до Филиппин проживают островные народы, обнаруживающие очевидные следы древнего родства с малайской семьей. Языки, среди которых нам достаточно известны с грамматической точки зрения новозеландский, таитянский, сандвичский [42]42
  Ср. об оттенках цвета кожи: К 1 а р г о t h. – In: „Nouv. Journ. Asiat.", XII, S. 240.Marsden's miscell. works, p. 47–50.Поскольку это слово имеет санскритскую форму и произношение, трудно удержаться от того, чтобы не считать его названием, данным образованными малайцами необразованным. Уже это обстоятельство должно указывать на весьма древнее разделение этого двусоставного населения.


[Закрыть] и тонгийский, указывают на это большим числом сходных слов и существенными соответствиями в органическом строении. Такое же подобие обнаруживается в обычаях и обрядах, особенно там, где они существуют в чисто малайском виде, свободном от индийского влияния. По имеющимся в настоящее время данным (исследование о языке Марианских островов еще не увидело свет) невозможно судить о том, относятся ли народы, живущие в этой части океана к северо-западу, к малайцам в узком понимании, или к остальной части малайцев, или же занимают промежуточное положение. Все эти народы имеют сейчас такое общественное устройство, что было бы несправедливо исключать их из круга цивилизованных наций. У них существует прочный и далеко не примитивный политический строй, религиозные установления и обычаи, отчасти также нечто вроде правления служителей культа, они искусны в разнообразных ремеслах и являются опытными и умелыми мореходами. У многих из них встречаются остатки сакрального языка, непонятного им самим, и обычай с торжественностью употреблять в подходящих случаях устаревшие выражения говорит не только о богатстве, древности и высоком развитии языка, но и о внимании к изменяющемуся с течением времени обозначению предметов. При этом они" соблюдали и продолжают соблюдать варварские обычаи, несовместимые с человеческими правилами нравственности, они никогда не были расположены к использованию письма и, следовательно, лишены связанной с ним образованности, хотя встречаются у них и полные смысла легенды, и поэтические песнопения, исполняемые под музыку с определенным ритмом; им присуще также и проникновенное красноречие. Их языки возникли никоим образом не путем порчи или изменения малайского языка (в узком смысле); можно, скорее, думать, что они являют собой неоформленное и исторически исходное состояние этого последнего.

Наряду с названными здесь народами в обеих очерченных нами частях большого южного архипелага на некоторых островах встречаются жители, которые по своей наружности должны быть отнесены к совершенно другой расе. Малайцы в узком понимании, а также их восточные соседи в экваториальной части Тихого океана принадлежат, несомненно, к одной и той же расе и, если уж подробно говорить о цвете кожи, могут иметь кожу более или менее светло-коричневых оттенков при общераспространенном белом ее цвете. Народы же, о которых идет речь, черным цветом кожи, курчавостью волос, совершенно особыми чертами лица и строением тела приближаются к африканским неграм, хотя, по достоверней– шим показаниям, существенно отличаются от них и никоим образом не могут быть причислены к одной с ними расе Те, кто описывал эти края, называли эти народы, чтобы отличить их от африканских негров, либо негритосами, либо австралийскими неграми; народ этот малочислен. На островах, населенных также и малайцами, как и на Филиппинах, они живут обычно в центральной их части, в труднодоступных горах, куда их постоянно оттесняет более многочисленное и господствующее белое население. В такой ситуации их следует тщательно отличать от араф'уров2, или алфуров, или тораджи3 [43]43
  Арафуры, алфуры, тораджи – совр. тораджи. – Прим. перев.


[Закрыть] на Сулавеси, которых можно встретить на Борнео, Сулавеси, Молуккских островах, Минданао и некоторых других. Последние также теснимы своими соседями, однако принадлежат к народам со светло-коричневым цветом кожи, и Марсден связывает их изгнание с побережья с тем, что их преследовали мусульмане. По степени дикости их можно сравнить с народами черной рабы, но все-таки они стоят на различных ступенях культурного развития. Другие острова, в том числе такие большие, как Новая Гвинея, Новая Британия, Ирландия и некоторые из Гебрид [44]44
  Гебриды – имеются в виду Новые Гебриды. – Прим. перев.


[Закрыть], населены исключительно этими негроподобными племенами; и континентальные жители Новой Голландии [45]45
  Новая Голландия – совр. Австралия. – Прим. перев.


[Закрыть], и Земли Ван Димена [46]46
  Земля Ван Димена – совр. Тасмания. – Прим. перев.


[Закрыть], с которыми мы уже имели возможность познакомиться, принадлежат к этой же расе. В трех указанных здесь областях, где эта раса встречается, она проявляется общими признаками подобия и родства, однако еще не решено, в чем состоят существенные различия между ее племенами. В частности, соответствующие языки изучены далеко еще не так тщательно, чтобы можно было развернуть основательное языковое исследование. Для суждения об их органическом и грамматическом строении имеются лишь материалы, собранные миссионером ТреЛ– кельдом у жителей Нового Южного Уэльса. Вообще эта раса проявляет большую дикость и нецивилизованность по отнсшению к населению с более светлой кожей; все различия здесь состоят только в том, тесны или ослаблены их связи с последними. Жители Новой Голландии и Земли Ван Димена находятся, как нам представляется, на самой низкой ступени культуры, какая только встречалась до сих пор среди народов Земли. Примечательное явление можно видеть в сосуществовании темной и светлой рас на Малакке. Народ семанг, населяющий область в ее горной части, является, по неоспоримым свидетельствам, курчавоволосым негритосским племенем. Поскольку это единственный пункт на Азиатском континенте, где мы находим такого типа народ то, следовательно, этот народ, бесспорно, также переселился сюда, только в более ранние времена. Представители светлой расы тоже воспринимают их как переселенцев, что доказывает и. малайское название orangbenua'люди земли' 2. Оба обстоятельства свидетельствуют о том, что одни и те же отношения между странами в разные периоды времени порождают одни и те же исторические события и не представляют собой нечего необычного. Однако было бы рискованно объяснять миграцией культурное развитие островных жителей этого моря. Для рассматриваемых народов море является скорее связующей, чем разъединяющей силой, и повсеместное присутствие умелых, опытных в мореплавании малайцев можно объяснить их перемещением с острова на остров то с помощью подручных средств, то посредством использования силы постоянно дующих ветров. Вообще, эта предприимчивость, подвижность, искушенность в мореплавании характерны не только для собственно малайцев, но более или менее для всего населения со светло-коричневым цветом кожи. Так, достаточно напомнить о народности буги на Сулавеси и об островных жителях южной части Тихого океана. Но если бы то же объяснение можно было привлечь и для негритосов и ареала их расселения от Новой Голландии до Филиппин и от Новой Гвинеи до Андаманских островов, то следовало бы допустить, что эти племена деградировали в своем развитии от цивилизованного состояния до дикости. Их современному состоянию гораздо лучше удовлетворяет не лишенная правдоподобия гипотеза о том, что в ходе природных революций, о которых говорится в древнейших яванских сказаниях, населенная часть континента разбилась на множество островов. Подобно обломкам, люди, насколько только человеческая природа в состоянии перенести такие перевороты, должны были тогда остаться на раздробленных "клочках суши. Объединив эти два способа объяснения, отделив при этом раздробление природными силами, действовавшими на протяжении тысячелетий, от связей, возникших при переселении племен, мы могли бы получить хоть какой-то ответ на вопрос о распространении двух упомянутых рас, кажущихся нам теперь столь различными.

Танна – один из Гебридских островов, название которого – малайского происхождения Новая Каледония, Тимор, Эндэ * и некоторые другие острова имеют население, относительно которого неясно, признавать ли в нем, вслед за Крофердом [47]47
  См. „Foreign Quarterly Review", 1834, № 28, Art. 6, p. 11.


[Закрыть], третью расу, или – вслед за Марсденом [48]48
  См. „Miscell. works.", 62.


[Закрыть] – смешение двух других, потому что их обитатели по признакам телосложения, курчавости волос и цвета кожи занимают промежуточное положение между светло-коричневой и черной расой. Если бы такое же предположение подтвердилось и относительно их языков, это обстоятельство решительно свидетельствовало бы в пользу смешения. Остается еще один важный, но, по имеющимся данным, не находящий удовлетворительного решения вопрос о том, насколько древнее и глубокое смешение могло иметь место в этом регионе, и могли ли вообще произойти постепенные изменения в языке, цвете кожи и качестве волос, которым в ряде мест курчавость придается искусственно в соответствии с модой 4. Для того чтобы правильно судись о негроидной расе в ее чистом виде, следует исходить прежде всего из сведений о жителях юга Азиатского континента, поскольку между ними и народами с коричневым цветом кожи вряд ли мыслим непосредственный контакт и при их современном состоянии трудно даже представить себе что-либо между ними промежуточное. Тем более странным кажется то, что некоторые слова в языках этих народов, хотя нам известно лишь небольшое число их слов вообще, обнаруживают очевидное сходство со словами языков, которыми владеют народы, населяющие южные острова Тихого океана.

В этих географических условиях, в обстановке более или менее близкого соседства некоторые малайские народы настолько полно восприняли индийскую культуру, что едва ли где-нибудь еще найдется пример нации, которая, не теряя собственной самостоятельности, была бы в такой степени проникнута духовным строем другой нации, В целом это явление вполне понятно. Большая часть архипелага, и притом наиболее привлекательная с точки зрения климата и плодородия почвы, лежит в некотором удалении от Индийского полуострова, следовательно, не могло быть недостатка в поводах и сферах для установления контактов. Там же, где таковые происходили, превосходство столь древней и разработанной по всем аспектам человеческой деятельности цивилизации, как индийская, должно было увлекать народы, наделенные активной и живой восприимчивостью. И все же это было скорее нравственное, чем политическое влияние. Мы узнаем его по его последствиям, по индийским элементам, которые, несомненно, заметны в определенном кругу малайских народов; но как возникло это взаимодействие? Об этом среди самих малайцев, как мы увидим, имеют хождение неясные и темные легенды. Если бы имела место мощная волна иммиграции и завоевания, должны были бы сохраниться явные следы этих политических событий. Духовные силы и силы традиции действуют, как и сама природа, незаметно и вырастают внезапно из недоступного наблюдению семени. Также и самый способ, с помощью которого индуизм укоренился у малайских племен, подтверждает, что индуизм, будучи духовной силой, и действовал в сфере духа, волновал воображение и производил сильное впечатление на способный к обучению народ. И в самой Индии, насколько мне это известно из индийской истории и литературы, мы не находим никакого упоминания о юго-восточном архипелаге. Если предположить, что Ланка [49]49
  Ланка – географический пункт неопределенного местонахождения, упоминающийся у древнеиндийских географов. – Прим. перев,


[Закрыть] находится южнее Цейлона [50]50
  Цейлон – совр. Шри Ланка, – Прим. перев.


[Закрыть], это было бы всего лишь темным и неопределенным слухом или же только поэтическим вымыслом. Вполне понятно, что от самого архипелага не исходило ничего, что могло бы сколько-нибудь значительно повлиять на полуостров. Сильное влияние оказывала на архипелаг Индия, очевидно, в основном через переселенцев, которые с легкостью воспринимали близлежащие островные земли как свою родину либо поддерживали связь с родным материком Причины в данном случае могут быть разнообразными. В дальнейшем я предлагаю обсудить, какую роль могли здесь играть преследования буддистов.

Для того чтобы надлежащим образом оценить смешение индийских и малайских элементов и влияние Индии на весь юго-восточный архипелаг, следует четко разграничить различные способы их проявления и исходить прежде всего из тех, которые, раньше других возникнув, просуществовали до позднейшего времени и оставили наиболее явственные и бесспорные следы. Здесь, так же как и во всех случаях смешения народов, влияние оказывает не только устная речь, но одновременно расцветшая в ней и ею привнесенная духовная культура. Такое влияние в настоящее время, бесспорно, прослеживается при перенесении индийского языка, литературы, мифологии и религиозной философии на Яву Этому предмету, только в более тесной связи с языком, посвящена вся моя книга, здесь я могу ограничиться лишь одним предупреждением. Такого рода влияние затронуло только собственно индийский архипелаг, "узкомалайский круг, а, возможно, и его не полностью и, конечно, не в одинаковой мере. Центром этого влияния была Ява, причем здесь оно было настолько сильным, что можно справедливо полагать влияние, испытываемое на крайнем востоке архипелага, вторичным, идущим от этого острова. За пределами Явы четкие и полноденные признаки индийской культуры наблюдаются только у собственно малайцев и у буги на Сулавеси. Настоящая литература в соответствии с внутренней природой языкового развития может возникнуть только вместе с одновременно существующей и распространяющейся письменностью. Важным моментом в культурных связях юго-восточного архипелага является наличие алфавитного письма именно на тех островах, которые в пределах очерченного ранее узкого круга были обозначены как собственно малайские и которые, хотя не повсеместно, обладают письменностью, отличающейся от письменностей островов другой части. Здесь должно быть отмечено одно различие. Алфавитное письмо в данной части земного шара является индийским. Это укладывается в естественные отношения между странами в данном регионе и в большинстве алфавитов, за исключением бу– гийского, проявляется еще и в сходстве графем, если не принимать во внимание внутренний механизм обозначения звука, не являющийся решающим аргументом, поскольку он мог быть позднее приспособлен к чужому алфавиту. Поэтому полное сходство, только с приспособлением к более простой звуковой системе родного языка, существует лишь на Яве и отчасти на Суматре. Тагальское и бугий– ское письмо настолько сильно отличаются друг от друга, что их можно рассматривать как самостоятельные ступени в развитии письма. На Мадагаскаре, подобно индийскому в центральной части архипелага, популярность завоевало арабское письмо. В какое время это могло произойти, неизвестно. Какие-либо следы вытесненного им исконного алфавита отсутствуют. Использование коренными малайцами арабского письма не играет роли в культурных связях, о которых здесь идет речь. Я уже говорил выше (с. 39) об отсутствии всякой письменности на островах экваториальной части Океана н у негроидных племен. Проявления индуизма, о которых здесь говорилось, имеют такой характер, что их легко распознать и одновременно определить как чуждые. Здесь нет ни переплетения, ни, тем более, растворения исконного в чужеродном, но только лишь их мозаичное соположение. Что касается обычаев и нравов древней Индии, то в дошедшем до нас санскрите можно легко опознать иностранные слова, зачастую лишенные своего грамматического оформления, а также обнаружить законы, управлявшие этим насаждением иноязычных элементов на индийскую почву. Это было основой для Формирования возвышенного и поэтического языка на Яве и вполне мажет быть увязано с взаимопроникновением литературы и религии.

Далеко не все сказанное выше можно отнёсти к народному ^JKy. и далеко не всегда можно предполагать, что те индий– слова, которыми он обладает, были заимствованы через

литературу и религию. Если далее мы проследим различные направления индийского влияния, то возникнут два вопроса, серьезных и трудных, диктуемых фактическим материалом: не является ли вообще вся цивилизация этого архипелага по происхождению индийской? И не возникли ли связи между санскритом и малайскими, в широком смысле, языками в период времени, предшествовавший позднейшему и наиболее утонченному языковому развитию и развитию литературы, как о том свидетельствуют общие языковые элементы?

На первый вопрос я склонен ответить отрицательно. Мне кажется очевидным, что на архипелаге существовала собственная исконная цивилизация коричневой расы. Следы ее еще можно обнаружить в восточной части, и даже для Явы она не прошла незамеченной. Тем не менее следует отметить, что'миграция началась постепенно из центральной части архипелага, испытавшей непосредственное влияние со стороны Индии, и распространялась на восток, поэтому определенно индийское влияние оказывается на периферии более затушеванным. Такое предположение отнюдь не опровергается определенным сходством именно в тех случаях, где не наблюдается индийского влияния: обнаружены бросающиеся в глаза соответствия в обычаях народов центральной и восточной части архипелага. Кроме того, непонятно, почему такому народу, как малайский, нужно отказывать в самобытной цивилизации – ведь постепенные миграции и развитие самобытной культуры народов могут происходить в любом направлении. Сама способность принадлежащих этому народу племен воспринимать перенесенный на их почву индуизм являет тому доказательство. Кроме того, об этом еще более свидетельствует манера, в которой они переплетали родное с иноземным,' ни в чем не подделывая под индийский свой совершенно особенный облик. И то, и другое должно было бы с необходимостью быть иным, если бы индийские переселенцы увидали на месте этих племен грубых, необразованных дикарей. Говоря здесь об индийцах, я, естественно, имею в виду только санскритоязычное население, а не жителей Индии в целом.

В какой степени эти две группы контактируют и как они вытесняли друг друга – это особый вопрос, на котором я не хотел бы останавливаться, ибо здесь мне важно только показать, в какие различные культурные связи вступали малайские народности.

На второй вопрос, касающийся только языка, как мне кажется, следует ответить утвердительно. В этом отношении границы индийского влияния раздвигаются. Не упоминая о тагальском, который использует значительное количество санскритских слов для обозначения различных видов предметов, в языках Мадагаскара и экваториальных островов можно обнаружить заимствованные из санскрита звуки и слова, вплоть до местоимений; и даже ступени чередования как сравнительные показатели давности заимствований различаются в таких (в узком понимании) малайских языках, где, как в яванском, прослеживается лишь позднейшее влияние индийского языка и литературы. Как это объяснить и какую взаимосвязь двух больших языковых семей, сближающихся в этом отношении, можно здесь выявить, остается в высшей степени неясным. Я остановлюсь на этом подробнее в конце настоящей работы; здесь я лишь подчеркиваю влияние на малайские языки санскрита, который существенно отличается от малайских языков по своему внутреннему строению и по своей литературе и, по-видимому, принадлежит более ранним эпохам и выявляет иные взаимоотношения между народами. Я затрону в дальнейшем и языки негроидной расы. Здесь же я должен заранее предупредить, что если в некоторых из них, например в папуасском языке Новой Гвинеи, мы находим слова, сходные с санскритскими, то это совершенно не доказывает существования непосредственных связей между Индией и данным островом, поскольку такие общие слова могли быть занесены сюда малайскими мореходами, как это произошло с арабскими словами (см. Книгу 1-ю, с. 246, 251).