Текст книги "Избранные труды по языкознанию"

Автор книги: Вильгельм фон Гумбольдт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 39 страниц)

Звуковая система языков. Природа членораздельного звука

15. Человек порывом души заставляет свои органы издавать членораздельные звуки, образующие основу и сущность всякой речи. Это было бы под силу и животному, если бы оно смогло испытать такой же порыв. Уже в первом и самом необходимом своем элементе язык такими прочными и нерасторжимыми узами связан с духовной природой человека, что ее активизации достаточно, а вместе с тем необходимо для того, чтобы обратить издаваемый животным звук в членораздельный. Ведь членораздельный звук характеризует лишь намерение и способность обозначать смысл, причем не смысл вообще, а смысл определенного представления мысленного образа. Именно в этом состоит отличие членораздельного звука от животного, с одной стороны, и от музыкального тона, с другой. Лишь по способу произношения звука, а не на основе формальных свойств можно описать членораздельный звук. Причина этого кроется не в нашей неспособности, а в его своеобразной природе, ибо он представляет собой не что иное, как сознательное действие создающей его души; звук материален ровно настолько, насколько того требует его внешнее восприятие.

Материальность воспринимаемого на слух звука можно, пожалуй, в какой-то мере отделить от самого звука, чтобы более отчетливо представить его артикуляцию. Мы можем проследить это на примере глухонемых. Слух не открывает возможности общения с ними, однако они учатся понимать речь по движению речевых органов говорящего и по письму, сущность которого целиком определяется артикуляцией. Глухонемые способны говорить, если кто-то корректирует положение и движение их органов речи. Это происходит лишь благодаря присущей также и им артикуляционной способности, проявляющейся в том, что глухонемые благодаря связи собственного мышления с органами речи в общении с другими людьми по одному компоненту – движению их органов речи – учатся узнавать следующий компонент – мысли. Слышимый нами звук они воспринимают по положению и движению органов речи и при чтении письма. Не слыша этого звука, глухонемые воспринимают его артикуляцию зрительно, а также благодаря напряженным усилиям их самих что-либо произнести. Таким образом, в данном случае происходит своеобразное разложение членораздельного звука. Выучиваясь читать и писать на основе знания алфавита и даже говорить, глухонемые не просто идентифицируют представления по знакам или зрительным образам, а действительно понимают язык. Они выучиваются говорить не только потому, что обладают разумом, подобно другим людям, а именно потому, что также владеют языковой способностью, мышлением и органами речи, согласованными друг с другом, равно как и стремлением использовать их во взаимодействии: при этом как одно, так и другое имеет свое основание в человеческой природе, пусть даже в каком-то отношении и ущербной. Разница между ними и нами заключается в том, что их органы речи не подражают образцу готового членораздельного звука, а постигают внешнюю сторону этой деятельности не уготованным самой природой способом, а искусственно. Их пример показывает также, насколько глубока и неразрывна связь между языком и письмом, даже если она не поддерживается слухом.

Сила духа воздействует на артикуляцию и заставляет органы речи воспроизводить звуки в соответствии с формами своей деятельности. Общая особенность взаимодействия формы деятельности Духа и артикуляции заключается в том, что сфера действия как того, так и другого делится на элементы; простое объединение этих элементов образует совокупности, которые в свою очередь стремятся превратиться в части новых совокупностей. К тому же многообразие должно скрепляться в единство, как этого требует мышление.

Поэтому отличительными чертами членораздельного звука с необходимостью являются целостность, позволяющая четко отличать его от других, а также способность вступать в определенные отношения со всеми остальными мыслимыми звуками. Отграничение звука от всех мешающих ему дополнительных шумов необходимо для его отчетливости и для построения гармонических созвучий, но в то же время такое отграничение обусловлено ролью звука как элемента речи. Обретя достаточную силу, оторвавшись от глухого и дикого звериного крика и став по-настоящему воплощением человеческих побуждений и разумных устремлений, речь содержит членораздельный звук уже в чистом виде. Благодаря способу своего порождения членораздельный звук становится частью системы, в рамках которой он обретает свойство занимать общее положение с одними звуками и противостоять другим. Каждый отдельный звук образуется в соотношении с другими звуками, как и он сам необходимыми для беспрепятственного построения речи, хотя описать в точности этот процесс невозможно. У каждого народа создается необходимое количество членораздельных звуков, отношения между которыми строятся в соответствии с потребностями данной языковой системы. Первые основные различия между звуками складываются в результате различия органов речи и мест образования членораздельных звуков. Далее к ним присоединяются дополнительные качества, которые могут быть присущи каждому звуку независимо от различия органов. К таким качествам относятся придыхание, шипящие и носовые призвуки и т. д. Эти качества могут, однако, препятствовать четкому различению звуков, и поэтому, если алфавит содержит эти звуки в таком, отшлифованном в процессе произношения виде, что они сохраняют все свои качества и в то же время ясно и безошибочно воспринимаются самым тонким слухом, то это служит вдвойне верным доказательством полноценности языкового сознания. Эти призвуки вместе с лежащей в их основе артикуляцией должны в таком случае объединяться в специфическую модификацию основного звука, которой полностью ограничивается их употребление.

Звуки, образованные консонантным способом, произносятся только в сопровождении озвучивающего их потока воздуха. Это движение воздуха, в зависимости от места, где оно протекает, и от отверстия, через которое оно проходит, приводит к созданию таких четко отличающихся друг от друга и находящихся между собой в устойчивых отношениях звуков, как звуки консонантного ряда. Тем же самым способом озвучивания, двойственным по своей природе, образуется слог. Однако в слоге заключены не два или несколько звуков, как мы привыкли видеть на письме, а собственно лишь один произнесенный определенным образом звук. Разделение простого слога на гласный и согласный, если иметь в виду самостоятельные звуки, является искусственным. В действительности согласный и гласный взаимно определяют друг друга таким образом, что воспринимаются слухом в неразрывном единстве. Для того чтобы и на письме обозначить эту естественную связь, было бы правильнее изображать гласные не как отдельные буквы, а лишь как модификации согласных, как это принято в целом ряде азиатских алфавитов. В сущности, гласный даже невозможно произнести изолированно. Поток воздуха, образующий гласный, должен натолкнуться на какое-либо препятствие, чтобы зазвучать, и если такой преградой не является отчетливо произносимый в начале слога согласный, то необходимо по меньшей мере самое легкое придыхание, которое в некоторых языках обозначается на письме перед каждым начальным гласным. Такое придыхание может постепенно перерасти в полноценный гуттуральный согласный, и язык может обозначить отдельными буквами различные степени этого превращения. Гласные, так же как и согласные, требуют четкого отграничения от соседних элементов, которое поэтому должно дважды проводиться в одном и том же слоге. В системе гласных гораздо сложнее сохранить это различение, хотя именно в ней оно наиболее необходимо для совершенства языка. Гласный связан не только с предшествующим ему, но и с последующим звуком, который может быть как настоящим согласным, так и просто придыханием, как, например, висарга в санскрите или, в некоторых случаях, конечный алиф в арабском языке. Однако именно в данной позиции, когда к гласному примыкает не подлинный согласный, а один из призвуков членораздельного звука, отчетливость звука воспринимается слухом с большим трудом, нежели в слогах с начальным согласным. Именно это обстоятельство весьма отрицательно проявляется в письменности некоторых народов. Благодаря наличию двух рядов гласных и согласных, всегда взаимно определяющих друг друга, но четко различаемых и слухом и абстрагирующей способностью, в алфавите образуется новая система разнообразнейших отношений, а также противопоставление данных рядов друг другу, используемое языком в различных целях.

Таким образом, из общего количества членораздельных звуков в любом алфавите выделяются два самостоятельных явления, которые в большей или меньшей мере благотворно воздействуют на язык. Первым из них является абсолютное обилие звуков в алфавите, второе представляет собой отношения этих звуков друг к другу и к целостности и закономерности совершенной звуковой системы. Подобная система, в соответствии со своим построением, включает наряду с классами букв множество способов, посредством которых членораздельные звуки группируются по степени родства или противопоставляются друг другу, не обладая таким родством, не говоря уже о противоположности и родстве всех тех отношений, в которые могут вступать звуки. Поэтому при анализе какого-либо языка прежде всего возникает вопрос, в достаточной ли степени разнородность звуков этого языка соответствует принципам построения, выражающим степень родства или противоположности, а также в связи с этим – равномерно ли распределено часто столь очевидное обилие звуков внутри языковой системы, соразмерной во всех своих элементах с языковым сознанием народа, или одни классы испытывают недостаток, тогда как другие имеют явный избыток звуков.

Подлинная стройность системы, к которой действительно близок санскрит, требует, чтобы каждый членораздельный звук, характеризующийся своим местом образования, содержался бы во всех классах, то есть сочетался бы со всеми звуковыми модификациями, различаемыми в языках человеческим слухом. С этой точки зрения совершенство языков, как это легко установить, прежде всего зависит от оптимального устройства слуха и органов речи. При этом совсем не безразлично, насколько звучна или монотонна речь народа, насколько сам этот народ в силу своей природы и особенностей восприятия разговорчив или молчалив. Ведь ощущение радости, испытываемое человеком от членораздельного произнесения звуков, сообщает этим звукам богатство и разнообразие сочетаний. Даже животные, издавая нечленораздельный звук, не могут иногда не испытывать какой-то легкой и свободной радости от самого его произнесения. Часто звук вырывается наружу непроизвольно, вызванный, например, неприятными ощущениями; в других случаях, когда звуком манят, предупреждают об опасности или призывают на помощь, он вызван определенным намерением. Но бывает, что звук рождается без всякого намерения или необходимости радостным чувством бытия, тогда причиной его становится не радость необузданного наслаждения, а искусные переливы голоса, ласкающие слух. Это уже поэзия – мерцающая искра в беспросветной тьме животного существования. Разные виды звуков вовсе не поровну разделены между родами животных, одни из которых совершенно безмолвны, другие отличаются звучными голосами, однако немногие из них наделены звуками радостного и возвышенного свойства. Знание причин этих различий, путь к которому едва ли будет найден, было бы полезным для более глубокого понимания языка. Причину того, почему даром пения владеют лишь птицы, можно было бы искать в том, что они, в отличие от всех иных животных, более свободно существуют в стихии звука, проникая в самые высокие его сферы. Но есть и такие птицы, которые, подобно обитающим на земле животным, довольствуются лишь ограниченным числом однообразных звуков.

В языке решающим фактором является не обилие звуков, а, скорее, наоборот, – гораздо существенней строгое ограничение числа звуков, необходимых для построения речи, и правильное равновесие между ними. Языковое сознание должно поэтому содержать еще нечто, не поддающееся детальному объяснению, – сходное с инстинктом предчувствие всей системы в целом, на которую опирается язык в данной индивидуальной форме. Здесь уже проявляется то, что, в сущности, повторяется во всем процессе образования языка. Язык можно сравнить с огромной тканью, все нити которой более или менее заметно связаны между собой и каждая – со всей тканью в целом. С какой бы стороны к этому ни подходить, человек всякий раз касается в речи лишь какой-то отдельной нити, но, движимый инстинктом, он постоянно совершает это так, как будто в данный момент ему открыта вся основа, в которую неизбежно вплетена эта отдельная нить.

Звуковая система. Звуковые изменения

16. Основу всех звукосочетаний языка составляет артикуляция отдельных звуков. Границы, в которые тем амым заключаются звукосочетания, дополнительно определяются свойственными большинству языков изменениями звуковой формы, имеющими свои законы и обыкновения. Эти изменения затрагивают как ряды гласных, так и ряды согласных. Некоторые языки отличаются тем, что в них наиболее употребительны изменения звуков того или другого из этих рядов, либо они используются для различных целей. Существенная польза от изменений звуковой формы заключается в том, что благодаря им увеличивается абсолютное богатство языка и многообразие звуков, но при этом в измененном элементе отчетливо прослеживается его исконный облик. Язык за счет этого обретает большую свободу действий, но не утрачивает необходимой связи с пониманием и установлением родства понятий, которые либо следуют за изменениями звуков, либо предопределяют эти изменения, в результате чего язык увеличивает живую наглядность. В языках, где не распространены изменения формы звуков, труднее распознавать по звукам обозначаемые понятия. Подобная трудность была бы еще более ощутимой в китайском языке, если бы в производных и сложных словах вместо звуковой аналогии там не использовалась бы графическая аналогия. Изменения звуковой формы подчиняются двум законам, часто дополняющим, но порой взаимоисключающим друг друга. Первый из законов, чисто органический, диктуется органами речи и их взаимодействием, зависит от легкости или сложности произношения и потому следует природному родству звуков. Второй закон выводится из духовной первоосновы языка. Он препятствует органам речи действовать произвольно или не в полную силу и удерживает их при произношении звукосочетаний, не свойственных естественному движению органов. Оба закона до определенной степени находятся в состоянии гармонии. Духовное начало должно по мере возможности вступать в согласие с противоположным ему природным началом, чтобы добиться легкости и быстроты произношения, а иногда даже прибегать исключительно к помощи органов речи для обеспечения перехода от одного звука к другому, если этого требует процесс обозначения. Но в определенном отношении оба закона противостоят друг другу таким образом, что при ослабевании влияния духовной силы место ее занимает органическая сила. То же самое происходит в живом организме, где жизненная сила, угасая, уступает место чисто химическим процессам. Взаимодействие и противоборство этих законов приводят – как в принимаемой нами за изначальную форме языка, так и в последующих его проявлениях – к образованию множества явлений, обнаруживаемых и описываемых в ходе тщательного грамматического анализа.

Изменения звуковой формы, о которых здесь идет речь, выступают главным образом на двух или, если угодно, трех стадиях обра-

зования языка: в корнях, в созданных на основе этих корней словах и в дальнейших их преобразованиях в различные всеобщие формы, коренящиеся в самой природе языка. Любое описание следует начинать с разбора своеобразной системы, в которую включаются все языки. Система эта напоминает русло, по которому на протяжении многих столетий стремится языковой поток; в рамках этой системы намечаются все основные направления развития языка, и все глубоко индивидуальные стороны языка в результате подробного анализа могут быть возведены к этой основе.

Звуковая система языков. Распределение звуков между понятиями

17. Под словами следует понимать знаки отдельных понятий. Слог образует звуковое единство, но становится словом только тогда, когда получает значение, для чего часто необходимо соединение нескольких слогов. Таким образом, в слове всегда наличествует двоякое единство – звука и понятия. Посредством этого слова превращаются в подлинные элементы речи, поскольку слоги, лишенные значения, нельзя назвать таковыми. Если язык представлять в виде особого и объективировавшегося самого по себе мира, который человек создает из впечатлений, получаемых от внешней действительности, то слова образуют в этом мире отдельные предметы, отличающиеся индивидуальным характером также и в отношении формы. Речь течет непрерывным потоком, и говорящий, прежде чем задуматься над языком, имеет дело только с совокупностью подлежащих выражению мыслей. Нельзя себе представить, чтобы создание языка начиналось с обозначения словами предметов, а затем уже происходило соединение слов. В действительности речь строится не из предшествующих ей слов, а, наоборот, слова возникают из речи. Но слова оказывается возможным выделить уже в самой грубой и неупорядоченной речи, так как словообразование составляет существенную потребность речи. Слово образует границу, вплоть до которой язык в своем созидательном процессе действует самостоятельно. Простое слово подобно совершенному и возникшему из языка цветку. Словом язык завершает свое созидание. Для предложения и речи язык Останавливает только регулирующие схемы, предоставляя их индивидуальное оформление произволу говорящего. Хотя слова даже в речи часто выступают изолированно, однако правильное их извлечение из речевого континуума под силу лишь остроте развитого языкового чутья; это именно тот момент, в котором явственно обнаруживаются все преимущества и изъяны отдельных языков.

Поскольку слова всегда противопоставлены понятиям, вполне естественно обозначать родственные понятия при помощи родственных звуков. Если человек более или менее отчетливо воспринимает разумом истоки производности понятий, то им должны соответствовать и истоки производности в звуках, с тем чтобы не нарушать родства понятий и звуков. Звуковое родство, которое, однако, не должно приводить к обезличенности звуков, проявляется лшйь в том, что одна часть слова подвергается изменениям согласно определенным правилам, тогда как другая часть остается либо совершенно неизменной, либо изменяется настолько незначительно, что ее легко можно распознать. Такие устойчивые части слов и словоформ называются корневыми, а в том случае, когда они представляются в самостоятельном виде, – корнями языка. В одних языках корни изредка появляются в самостоятельной форме в связной речи, другие языки вообще этого не допускают. При строгом разграничении понятий оказывается, что последний случай является единственно возможным. Войдя в состав речи, корни и в сознании принимают ту категорию, которая соответствует характеру их связи, и, следовательно, перестают содержать одно только обнаженное и бесформенное корневое понятие. С другой стороны, корни нельзя рассматривать во всех без исключения языках только как продукт чистой рефлексии и. результат анализа слов, то есть представлять их лишь как результат работы грамматистов. В языках с определенными законами деривации, использующими большое количество разнообразных звуков и выражений, корневые звуки должны легко отыскиваться в памяти и воображении говорящих как действительно изначально присущие, а при многократном их употреблении с разнообразнейшими понятийными оттенками – как общезначимые. Если, обладая такими качествами, звуки глубоко запечатлеваются в сознании, то они легко и без изменений войдут в связную речь и в виде подлинных словоформ станут достоянием языка. Но и в древнейшую эпоху, в период обретения формы, звуки могли употребляться в виде корней и, следовательно, предшествовали деривации и представляли собой фрагменты развившегося впоследствии и принявшего новый облик языка. Таким образом, можно было бы объяснить, почему, например, в санскрите, если проследить это по известным нам текстам, в речи обычно употребляются в безаффиксальном виде только немногие корни. Дело в том, что и эти стороны языка, естественно, подвержены случайности; и когда индийские грамматисты пишут, что любой из приведенных ими корней может употребляться в таком виде, то здесь мы наблюдаем не действительный факт языка, а скорее навязанный ему произвольно закон. По-видимому, также и при перечислении форм грамматисты не просто собирали самые употребительные из них, но старались снабдить каждый корень всеми формами. На эту систему обобщений следует обращать особое внимание и при изучении других частей санскритской грамматики. Индийских грамматистов занимало преимущественно перечисление корней, и систематический перечень этих корней, без сомнения, создан ими г. Вместе с тем встречаются языки, по существу не имею-

1 Этим, кстати, объясняется, почему в формах санскритских корней не учтены законы благозвучия. Дошедшие до нас списки корней во всех своих чертах отражают работу грамматистов, и целый ряд корней обязан своим существованием их абстрактным рассуждениям. Замечательные исследования Потта („Этимологические исследования", 1833) уже очень многое прояснили в этой общи с корней в нашем понимании, так как в них отсутствуют законы деривации и изменение звуковых форм простейших звукосочетаний. В,таких языках, как, например, китайский, слова и корни совпадают, поскольку слова в нем не разделяются на формы и не расширяют своих границ, то есть язык этот имеет только корни.

Можно было бы предположить, что из подобных языков возникли другие, допускающие звуковую модификацию слов, так что чистые корни языков второго типа составляют словарный запас более древних, полностью или частично вышедших из речевого употребления, языков. По это всего лишь возможность: происходило ли нечто подобное с каким-либо языком, в состоянии подтвердить или опровергнуть лишь историческое исследование.

Продвигаясь от сложного к более простому, мы в данном случае отделили слова от корней; можно пойти в обратном направлении п отделить слова от подлинных грамматических форм. Чтобы войти и состав речи, олова должны выражать различные состояния, и обозначение этих состояний происходит с помощью средств самих слон. Таким образом, возникает третья, как правило распространенная, звуковая форма. Если предложенное нами разделение проводится в языке четко и последовательно, то слова не могут избежать обозначения таких состояний, а поскольку состояния эти обозначаются при помощи звуковых различий, слова не могут включиться в речь без всякого изменения; в лучшем случае они проникают в речь как элементы других, несущих на себе эти обозначения слов. Когда подобное явление происходит в языке, такие слова получают название слов-основ. Язык располагает в этом случае звуковой формой, развертывающейся на трех различных стадиях; наступает такое состояние, когда звуковая система языка достигает максимального объема.

18. Достоинства языка с точки зрения его звуковой системы, помимо точного устройства органов речи и слуха и помимо стремления придать звуку наибольшее разнообразие и совершенство, особенным образом основаны на отношении звука и значения. Представление внешних предметов, воздействующих одновременно на все наши органы чувств, и внутренних движений души при помощи одних слуховых впечатлений есть операция, не поддающаяся подробному исчерпывающему объяснению. Кажется совершенно очевидным, что существует связь между звуком и его значением; но характер этой связи редко удается описать достаточно полно, часто о нем можно лишь догадываться, а в большинстве случаев мы не имеем о нем никакого представления. Не имея возможности рассмотреть сложные слова, мы остановимся подробней на простых словах и обнаружим три причины, в связи с которыми определенные звуки связаны с определенными понятиями, хотя причины эти, как можно убедиться на практике, далеко не единственные. Исходя из этого, можно различать три способа обозначения понятий:

ласти, и имеются все основания ожидать от продолжения этих исследовании значительно большего.

Первый способ заключается в непосредственном подражании, когда звук, издаваемый предметом, имитируется в слове настолько, насколько членораздельные звуки в состоянии передать нечленораздельные. Этот способ обозначения как бы живописный: подобно картине, изображающей зрительный образ предмета, язык воссоздает его слуховой образ. Подражать при этом всегда приходится нечленораздельным звукам, поэтому артикуляция как бы вступает в противоречие со способом обозначения понятий, и в зависимости от того, насколько энергично вмешивается в этот спор природа артикуляции, в звуке либо остается слишком много нечленораздельного, либо же он изменяется до неузнаваемости. Поэтому, если этот способ и находит какое-то применение в языке, то он всегда не лишен некоторой грубости; он редко бывает представлен при наличии сильного и правильного языкового сознания и постепенно утрачивается в ходе развития и совершенствования языка.

Второй способ основывается на подражании не непосредственно звуку или предмету, а некоему внутреннему свойству, присущему им обоим. Можно назвать этот способ обозначения понятий символическим, хотя понятие символа в языке, несомненно, шире. Для обозначения предметов этот способ избирает звуки, которые отчасти сами по себе, отчасти в сравнении с другими звуками рождают для слуха образ, подобный тому, который возникает в глубине души под впечатлением от предмета. Таковы, например, слова: stehen, statig, starr('стоять', 'постоянный', 'неподвижный'), вызывающие ощущение стабильности; далее, санскритское li'плавиться, растекаться', пробуждающее мысль о текучести; nicht, nagen, Neid('не', 'глодать', 'зависть'), напоминающие быстрое и точное отсечение. Таким образом, предметы, производящие сходные впечатления, обозначаются преимущественно словами со сходными звуками; ср. wehen, Wind, Wolke, wirren, Wunsch('веять', 'ветер', 'облако', 'спутывать', 'желание'), в каждом из которых отзывается неустойчивое, беспокойное, неясно предстающее перед органами чувств движение, выражаемое звуком w, то есть более твердым вариантом звука и, который уже сам по себе гулок и глух. Этот способ обозначения, основанный на определенном значении, заключенном в каждой отдельной букве и в целых разрядах букв, несомненно, оказал огромное и, может быть, исключительное воздействие на примитивные способы словообразования. Необходимым следствием отсюда должно было быть определенное сходство обозначений во всех языках человеческого рода, так как впечатления, производимые

предметами, связаны повсюду более или менее одинаково с одними и теми же звуками. Многие из этих явлений еще и в настоящее время можно обнаружить в различных языках, что вполне обоснованно не позволяет считать все встречающиеся сходства звуков и значений проявлением общности происхождения. Но если считать, что здесь мы имеем не только принцип, ограничивающий установление исторических связей или предостерегающий против скороспелых выводов, но, напротив, конститутивный принцип, и что данный способ обозначения в равной степени присущ всем языкам, то это чревато большими опасностями и может увести в сторону от правильного пути; Помимо всего прочего, никак нельзя сказать определенно, каковы в, языках были изначальные звуки и изначальное значение; а к этому-то и сводится вся проблема. Очень часто лишь из-за неправильного выговора или просто случайно вместо одной буквы употребляется другая, например п вместо dвместо г, и не всегда удается установить, в каких конкретных случаях это имело место. Поскольку один и тот же результат можно приписывать различным причинам, подобный способ объяснения не исключает весьма значительной произвольности.

3. Третий способ строится на сходстве звуков в соответствии с родством обозначаемых понятий. Словам со сходными значениями присуще также сходство звуков, но при этом, в отличие от рассмотренного ранее способа обозначения, не принимается во внимание присущий самим этим звукам характер. Для того чтобы четко проявиться, этот третий способ предполагает наличие в звуковой системе словесных единств определенной протяженности или по меньшей мере может получить широкое распространение только в подобной системе. Этот способ, тем не менее, является наиболее плодотворным из всех известных и позволяет с наибольшей ясностью выразить результат работы мысли во всей его целостности при помощи такой же целостности языка. Этот способ обозначения понятий, в котором аналогия понятий и звуков в их собственных сферах проводится так, что достигается их полная гармония, можно назвать аналогическим.