Текст книги "Интро Канарейки (СИ)"
Автор книги: Виктория Задорожня
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)
Визит в приют
Никита
Моя девочка… Сколько боли в её глазах, сколько горечи в опустевшем от горя голосе. Мне так хочется унять ее страдания, сгладить чувство потери и одиночества. После случившегося, даже думал отменить её выступление на завтрашнем мероприятии. Разобрался бы сам. Ещё успею показать ей темные стороны своей жизни… Но, когда узнал о ее желании отомстить, мой извращённый мозг посетила более изощрённая мысль.
Только вышел на заснеженную террасу, набрал номер Димы, попутно зажав сигарету заледеневшими от усилившегося мороза пальцами.
– Привет, брат. Чем занят?
– Отдыхал после бурной ночи – все тот же задорный баритон, обрамлённый девичьим звонким пищанием до сих пор развлекающих товарища шлюх. – ты же не хочешь дёрнуть меня в такую рань из общества милых дам?
– Именно это и пытаюсь сделать!
– Ооо… Какая жалость, девочки! Извините, но должен вас покинуть. И что тебе не спится, Зверь? Надоела новая игрушка?
– Завались, Димон. Жду тебя через двадцать минут у " Пятерочки".
– Значит, решил взять меня в приют? Неужели передумал руки пачкать?
– Есть одна мысль… в общем, ты мне можешь понадобиться. И с каких это пор мне нужно объясняться, когда зову тебя на дело? Пошевеливайся, разгильдяй.
– Ок, не кипятись, Зверь!
Сбросив трубку, побрел к стоянке. Сегодня мне водитель не понадобится. Потому запрыгиваю в свой самый вместительный внедорожник, завожу мотор и выезжаю на трассу. Давлю на газ и разгоняюсь до двухсот. Послушная железная лошадка неистово несёт меня к месту встречи. Всё же, нужно чаще садиться за руль. Впечатления не те, что на пассажирском.
Десять минут– я на месте. Расслабленно облокотился на мягкую кожу, включил на плеере что-то из классики. Не мой, конечно, стиль… Но пусть играет. Музыка мягкая, мелодичная… Напоминает Канарейку. Переминаю в руке связку ключей, цоканье металла успокаивает и помогает отвлечься. Медитирую ещё минут пять, пока рядом припарковался Дима. Весело хлопнул дверцей и размашистой походкой подошёл ко мне.
– Ну, что делаем, Зверь?
– Увидишь. Подъезжаем без лишнего шума, не пугай барышень. Как будем на месте– прямиком в кабинет Валеры. Будет ублюдку сюрприз.
Товарищ кивнул, и через пару мгновений мы уже парковались у заднего входа в приют. Покинул авто, снова встречаясь с утренним зимним морозом. Но, знобит меня не от него… Окинул взглядом гадюшник, стены которого служили "домом" моей малышки на протяжении многих лет… Тусклые, серые стены, ремонт которым требовался ещё лет сто назад. Древний, потресканный кирпич с проплешинами. Их и не пытались смазать! Побитый шифер местами и вовсе съехал, оставляя крышу почти оголенной. Всё исписано матом и пошлятиной, вокруг околачиваются сборища каких-то наркоманов. И, мать твою, в минус двадцать даже дымоход не испускает дым!
Под общим эмоциональным шоком даже не заметил, как позади подкрался Дима. Заметил его присутствие, когда дружеская ладонь по-братски опустилась на плечо.
– Что, не ожидал?
Не отводя изучающий взгляд от "Приюта", нервно сглотнул, стиснул руки в кулаки от нахлынувшей ярости и выдавил из себя единое:
– Мягко сказано!
Вдруг кто-то дёрнул меня за джинс в районе колена. Опустил голову вниз… Мелкий пацан, лет семь от роду. Правда, худощавый и низкорослый малость для своего возраста. Одетый в лохмотья, под глазами синяки, щеки впали, оставляя две вмятины, обрисовавшие строение скул. Стоит и мягко тянет за штанину, жалостливо буравя молебным взглядом.
– Тебе чего, малец?
– У вас покушать не найдется? – голос хриплый, севший почти до немоты. Оно и не странно, в такой мороз в драной одежде и весенних "голодных" кроссовках. Которые, в прочем, были найдены где-то на помойке, судя по их состоянию.
– Где твои родные?
– Нет никого. Мать месяц назад скончалась. Так, дадите поесть?
Жалко пацана… Прошерстил карманы, нашел скомканную купюру… Пятьсот рублей. Больше налички нет, давно пользуюсь предпочтительно карточками. Только в клубах снимаю, на нужды, за которые не рассчитываются через терминал. Протянул ему. Мальчик вцепился за незначительный номинал, как за спасательный круг. Кожа потрескалась, сломаны два пальца. Быстро сунул бумажку в карман, опасливо поглядывая по сторонам. И метнулся в сторону таких же побитых пятиэтажек, как и приют перед нами.
– Эй, погоди! – кричу ему в след. – Возьми ещё это!
Малец снова подбежал, я ткнул ему в ладонь визитку со своими личными данными и адресом одного из отстроенных мною заводов. Его там подлечат, поставят на ноги. Да и рабочие на производстве никогда не помешают.
– Приходи по этому адресу. Тебя обеспечат едой, укрытием и работой.
Он благодарно кивнул и понёсся в намеченную сторону.
– Да ты, Зверь, ранимая личность, как погляжу! – язвительно подметил Димон, хлопая меня по плечу. Я снова закурил… Вдохнул-выдохнул. Упорядочил эмоции… Сука, одно дело– слышать о таком со стороны. Но, столкнуться напрямую– даже мои стальные нервы сдают! – А как ты думал? Их таких знаешь сколько? Девочек в приюты, а пацанов– уличное отребье, другая участь их не ждёт. Пошли, брат. Время и так поджимает!
Молча кивнул на справедливое замечание соратника и мы направились к ржавым железным воротам, запертым на до смешного поганый замок. Момент– и я внутри. Судя по всему, ближайший поворот ведёт к столовой. Потому как этот смрад каких-то трав, очевидно, и есть запах похлёбки для безродных, которую упоминала Канарейка. Повернул голову в сторону источника зловония. Действительно, кухня, старая, непригодная кухня, в которой худощавые, болезненные с виду, девицы варят что-то отвратное в больших чугунных котлах. Рядом такая-себе объемная камора, в которой над небольшим столиком несколько безродных с аппетитом уплетают это гадкое пойло. Все стоят… Не удивительно, что малышка так отреагировала на первую нормальную пищу. Невольно начинаю жалеть этих девочек, которые остались живой памятью о прошлом Канарейки. Но, на долго не задерживаемся и шагаем дальше по коридору, в сторону кабинета "Хозяина". Димон уже гостил в его апартаментах, так что с бараком не перепутаем. Хватит с меня на сегодня стресса…
За эту жуткую экскурсию меня переполнила настолько глубокая ненависть к этой гниде, что у дверей церемониться не стал. Вышиб замок с ноги, затворка слетела с петель, высвобождая за пределы замкнутого пространства едкий, затхлый запах алкоголя и табака. В дымовой завесе быстро вырисовывается силуэт облокотившегося о стол Валеры, в обнимку с недопитой бутылкой водки. Прошли внутрь, очевидно, поставив невменяемого, шатающегося подонка в лёгкий шок. Если, конечно, в его состоянии он ещё мог что-либо понимать… В углу, за письменным столом, зажалась какая-то девчонка. Я бы ее и не заметил, не доносись с той стороны чуть слышные, отчаянные всхлипы. Она прикрывала нос ладонями, из которых струилась кровь. Вся побитая, в синяках. И это последняя капля, которая стёрла грань между моей вминяемостью и тем диким зверем, за которого и получил свое не многозначное прозвище…
Друг ещё не успевает сообразить, как я уже брезгливо швыряю утекающее пьяное тело на пол, приложив его головой об угол тумбочки. Несколько раз заряжаю по его свиному рылу кулаком, и лакомо любуюсь вшивым червём, заплывающим вязкой бардовой жидкостью.
– Нравится, сука? – хватаю ворот его рубахи и приподнимаю на себя, отрывая впечатанную рожу от ламината. – Я спросил, нравится? – голос напоминает яростное рычание, и, перед очередным замахом, дикого зверя на самом интересном тупикует друг.
– Никита, ты же не хотел убивать его сразу. – спокойным тоном призывает вернуться к реальности. Поднимаюсь на корточки, расслабленно расположив на коленях запястья. Зафиксировал их, чтобы окровавленные руки не задели одежду. Конечно, по приезду на виллу от неё избавлюсь, но не смогу стерпеть и полу часа присутствия на себе его грязной крови.
– Димон, есть салфетки? Желательно, антибактериальные. Ато от вони этой жижи меня сейчас стошнит. – привстал, и демонстративно ткнул кончиком сапога на образовавшуюся лужу.
– Вот, подставляй руки! – друг щедро полил измазанные пальцы остатками спиртного, сдёрнул со стула брендированный пиджак и предложил мне осушить им влагу.
В это время уважаемый Валерий "как там его" сильно отрезвел, видимо, от прилетевших ударов и в мясо разбитого носа. Не поднимаясь с пола, отчаянно сжал переносицу и, истерично визжа, зарыдал. Избитая им девушка, тем временем, сидела неподвижно и наблюдала за происходящим, словно лишившись дара речи. Да, я и сам должен был о ней подумать…
– Девочка, поди сюда. Не бойся, я тебя не обижу. – она робко поднялась и подошла, подавляя сбивчивое дыхание, настолько близко, насколько позволили инстинкты самосохранения. – пойди к своим и скажи, что хозяин от вас уезжает. Скоро ему на замену придёт новый человек, и ваша жизнь непременно станет лучше, чем сейчас. Как закончу здесь, вызову врача. Он осмотрит тебя и остальных. А пока, попроси, чтобы кто-то наложил на нос повязку…
– Как это, другой человек? В смысле, Хозяин уезжает? Да по какому праву вы….
– О, так Валерий уже может соображать? Так я объясню, доходчиво! – с ноги зарядил скотине между ребер, и тот скрутился дугой, харкая сгустками крови… – Ну, беги, чего застыла? – снова обратился к ошарашенной безродной, и та быстро скрылась за дверью хозяйского кабинета.
– Так-так, уважаемый…. Как же с вами поступить? – с отвращением осмотрел дрожащее от страха подобие человека– О, знаю! Слышал, вы настолько заскучали за Канарейкой, что от злости буйно прикончили пару девчонок? Так вот, я исполню вашу волю! Перед смертью вы увидите её лицо…
Наслаждение на грани
Канарейка
Я осталась наедине с собой. Отчасти, уединение сейчас подобно кошмару. Но, с другой стороны, это отличная возможность все обдумать… Что я чувствую, смогу ли дальше воспринимать мир, который лишил меня единственного родного человека, каково моё истинное положение? Много вопросов, мало ответов. И логично было бы забросить эти домыслы, переложив тяжкую ношу на плечи времени, которое, однозначно, расставит все по своим местам. Но, возможно, есть в моей душе настолько глубокие раны, с которыми не справятся бегущие стрелки… И лишь мне подвластно принять решение: смириться с ними, и жить дальше, или же зализывать кровоточащие порезы до конца отведенных дней, оставаясь при этом в самом забитом углу судьбы.
Как я хочу жить? Имеет ли смысл думать над этим, если учесть, что сама себе не принадлежу? Какая глупость… Кажется, моё сознание специально запускает все функционирующие части мозга, лишь бы в нем не осталось места для жалости к себе и к судьбе несчастной подруги. Инстинкт самосохранения? Ну и пусть, лучше так, чем вовсе лишиться рассудка… Вспомнилось мудрое поучение Одиннадцатой…
– Пой каждый раз, как на душе станет плохо…
Действительно, убью одним махом двух зайцев. Завтра ведь моё восемнадцатилетние. Буду выступать перед его друзьями… И даже ноты ещё не видела! Подхватила сумочку, которую приобрели в "Пёстрой птице". На момент пребывания в последнем магазине я уже была с ней. Пошерстила в просторном отделении и вытащила ту самую бумагу, исписанную нотами. Творение великого композитора Кирилла Домбровского… Всматриваюсь в неаккуратный размашистый почерк. Мысленно прокручиваю приблизительное звучание…Гениально! Истинно, эта пьянящая, мелодичная композиция стала бы популярной в самых прихотливых слоях общества! Нежная, и в то же время дикая, медленная, но импульсивная, разнообразная, не замысловатая, но глубокая… Идеальная! Представляю, как пожимаю руку гению, создавшему это. И резко осекаюсь, вспоминая, чем чреват такой интерес к другому мужчине, даже если он сугубо творческий. Ладно, воздам должное исполнением. Сажусь за фортепиано, вдыхаю жизнь в немые ноты… Переворачиваю страницу, чтобы ознакомиться с текстом. Бегло вникаю в суть, и понимаю– сейчас это не то, что мне нужно! Здесь что-то о восторге, любви и душевных скитаниях отвергнутого сердца… Нет, эти строки сейчас не обо мне. Не смогу вложить в них душу. Моя душа уровнем ниже этих незначительных тягот. Я хочу донести слушателю нечто другое, самое важное для бесправной сироты… И истерзанную муками, доведенную до грани голову посещает невообразимая мысль! А можно ли мне, позволят ли мне, самой выбрать, что петь? А если нет? Да разве станет хуже? Хочу сделать именно так! Хочу заменить эти строки, да простит меня Господин Домбровский!
Хватаю ручку и черчу грань, между стихами композитора и остатком нетронутой бумаги, обозначая место, предназначенное для моего творческого полёта. Слова сами изливаются с головы… Так быстро, что с трудом успеваю записывать. Это та песня, что однажды была придумана мною и Одиннадцатой. Но, на этот раз, завершенная. Эти слова о моей дорогой подруге, чью жизнь не ценил никто, кроме нас. Это та боль, что хранит в себе каждая безродная! И я донесу ее до вас, до каждого, не лишённого сердца, богача! Спустя час воодушевленно рассматриваю удовлетворительный результат… И принимаюсь распевать куплеты, подставляя слова в такт музыке.
За день я даже не ела, не выходила на столь желанную прогулку, игнорировала служанку Лизу, которая, кажется, искренне за меня беспокоилась. Но относилась к моей длительной репетиции с пониманием, потому как после пятого предложения отобедать прекратила напрасные попытки. И вот, наконец, я готова к многообещающему выступлению! Одиннадцатая была права– когда тебе плохо, нужно петь.
Понимаю, что стоит остановиться, когда в голосе появляется хрипотца, присущая на грани срыва. Отложила, теперь не имеющую смысла, бумагу. Всё равно и ноты, и слова врезались в память слишком едко, за день их не забыть. Отправилась в душ, осушила волосы полотенцем. Феном пользоваться не привыкла, да и в нынешних условиях мне нравилось дольше чувствовать ванильный аромат шампуня на длинных прядках. Ощущение чистоты и ухоженности, после целой жизни в приюте, где хозяйственное мыло и лохань холодной воды являлись единственным средством ухода за собой, стало значимой ценностью. Набросила теплый, махровый халат и, под характерное урчание живота, отправилась на кухню, в поисках вечернего перекуса. А, в моём случае, первой трапезы за день. Уже вечер, так что имею шанс не столкнуться ни с кем из прислуги. Всё же, несмотря на желание хозяина содержать меня сытой, я до сих пор ощущаю неловкость, когда мне приносят изысканные блюда на серебряных разносах. А бутерброда с чаем будет вполне достаточно, и сделать я могу его сама.
Я была права… Кухня в это время опустела, и холодильник набит контейнерами с заготовками на завтрашний день. Нахожу между ними кусочек ветчины, в хлебнице– испеченные с утра булочки. С этого скромного набора продуктов сооружаю простое, но вкусное блюдо. Завариваю ромашковый чай с медом, и отправляюсь в столовую. Решила воспользоваться уединением, и вместо того, чтобы культурно сесть за стол, располагаюсь на широком подоконнике, чтобы полюбоваться зимним пейзажем во время трапезы. За окном давно темно. Улица укрыта снегом… Красиво. Только, чего-то явно не хватает. Кажется, я соскучилась за Господином. Пока увлеченно изучала композицию, время пролетело незаметно, и его присутствие не сказывалось комом в районе груди. А теперь, всматриваясь в вечернюю темень, начинаю думать, где он сейчас, чем занят, и когда вернётся…
Это плохо. Я не должна интересоваться, где находится Хозяин. Не должна позволять себе мыслить, будто его спутница жизни. Вот только ничего не могу с этим поделать… Он, от части, сам в этом виновен. Он, его бережные касания, искренняя забота, потакания моим желаниям. Конечно, теперь мне трудно ограничиться ролью его бесправной собственности. Даже ловлю себя на желании владеть им, как своим мужчиной. Понимаю, что присечь это стоит на корню, а все равно мечтаю. Что ж, об этом хотя бы никто не узнает…
Покончив с ужином, продолжаю просто сидеть и всматриваться в окно. Возможно, сама себя убеждая, что любуюсь видом, а не жду, когда в воротах засияют фары его авто. Тишину обрывает внезапно отворившаяся дверь… Оборачиваюсь в сторону прохода… Он вернулся, и пришел сюда. Это чувство, будто ждал чего-то, и вот это случилось, желанная неожиданность, выбивающая из колеи и вводящая в восторг. От моментально переполнивших эмоций по рукам пробежала дрожь…
– Господин… Рада вашему возвращению…
В комнате выключен свет, и единственное освещение– виднеющие из окна звёзды и уличные фонари. Плохо вижу, какое у него выражение лица, лишь общий силуэт, плавно приближающийся в мою сторону. Вспоминаю, что нужно встать с подоконника, и приветствовать Хозяина должным образом. Изначально, находиться в таком положении как минимум некрасиво. Но, не успеваю спуститься, как этот, без преувеличения необыкновенный, мужчина, заключает меня в непривычно крепких объятиях. Слишком сильных, из которых так просто не выбраться. Тепло его тела накрыло с головой, и терпкий запах сигарет, зимней свежести и… металла? Нет, это определенно запах крови… Облегчение от его присутствия сменилось страхом. Страхом, что это его кровь! Отстраняюсь и секунду всматриваюсь в грустное лицо, освещённое луной. Он молчит и смотрит на меня с такой болью!
– Что с вами? Вы ранены? – накатившая паника придала голосу противоречащей общей обстановке надрывности, переходящей чуть ли не в крик. Но, вместо ответа, он снова прижал меня к груди так крепко, что стало тяжело дышать.
– Я не ранен… Это не моя кровь… – естественно было бы обеспокоиться, чьей кровью измазан человек, крепко сжимающий меня в своих объятиях. Но, я почувствовала лишь облегчение и радость, что Господин цел и невредим. Я стала испорченной и порочной? Наверное. Но, после смерти Одиннадцатой, не могу даже вообразить, что со мной случилось бы, потеряй я и его… Поэтому, неважно, кто стал жертвой зверя, если с ним все хорошо… – не волнуйся, всё в порядке. Теперь все будет в порядке…
Откуда ощущение, что что-то не так? Его руки… крепкие и сильные, кажется, дрожат? Хватаются за меня, будто от чего-то ограждая. Будто от этих прикосновений зависит слишком многое… Он спасается в них сам, попутно спасая меня. Ощущая волнение, отвечаю на них, нежно обвивая крепкую мужскую шею руками, и касаюсь щеки, покрытой щетиной, мягким поцелуем… За этот спонтанный жест получаю молниеносную отдачу. Он обхватил моё лицо и сжал, фиксируя его так близко к себе, что горячее дыхание обожгло губы. И впился жадным поцелуем, настолько глубоким, будто в нем сокрыт единственный источник, таящий в себе энергию, необходимую, чтобы выжить. Поцелуй, несущий в себе нежные чувства, безмерную страсть, но балансирующий на грани боли… Вот значит, каким он может быть? Я не противлюсь и отвечаю, хоть это проникновение не требует ответной реакции. Нечто в нем должно было спугнуть, но только не тогда, когда всем телом чувствую, как ему это необходимо…
С груди вырывается тихий стон, и я слышу ответный рык, срывающийся мне в губы. Его руки спускаются ниже, со свойственной ему животной дикостью, несдержанно разводят полы халата и накрывают чувственное тело. Грубая, шершавая кожа нежно обводит ореолы сосков и его горячее дыхание опускается от лица к шее, ключицам, груди, покрывая следы мурашками. Сегодня он не такой, как всегда… Раньше казалось, Господин следил за каждым движением, наблюдая за моей реакцией, каждое действие было осмысленным, расчётным, подкупающим неопытную девочку односторонней опытностью… Сейчас кажется, что наружу вырвалось нечто дикое, необузданное, и, если это возможно, такой Хозяин вызывал у меня ещё большую бурю эмоций, чем прежний. Не хочу, чтобы он останавливался. Ведь мне эта дикость нужна не меньше! Запускаю в черные растрёпанные волосы пальцы, и сжимаю их, требуя продолжения. Он блеснул по мне невиданной ранее искрой во взгляде и одним рывком развел в сторону ноги. Провел дорожку с поцелуев, чередующихся с почти болезненными покусываниями, от истерзанных ласками полушарий до живота, и ниже, до изнывающего под тонким шелком трусиков, лобка. Чувственная плоть, желающая большей ласки, податливо увлажняется, откликаясь на каждое касание Хозяина и благодарно сокращается под сладкими губами. В моих неконтролируемых стонах утонула вечерняя тишина… И, ощущая мою готовность, дикий зверь срывает ткань, ставшую единственной преградой между нынешним состоянием и пиком наслаждения, и накрывает пульсирующий клитор языком. Нескольких интенсивных движений становится достаточно, чтобы я забилась в желанных судорогах оргазма, и мягко упала на твердое, широкое плечо, растекаясь, как пломбир на солнце. Но для Господина это лишь начало… Он ловко расстегнул ширинку, сковавшую твердый, налитый член, и одним уверенным, нетерпеливым движением заполнил собою пустоту в сочащейся соками промежности.
Движения неудержимые, быстрые. Раз за разом он входит в меня на всю длину, балансируя на грани боли от проникновения в, недавно лишённую девственности, киску, и удовольствия, возносящего на новые волны экстаза… Всё как в бреду… Наши, покрытые испариной, тела… Аромат взаимного наслаждения, смешанный с металлическим запахом крови и сигарет… Несдержанные стоны… Всё, как одно мгновение, и лишь легкое жжение между ног говорит о том, что наше соитие длилось дольше, чем кажется.
Сил не осталось… И, даже при большом желании, я, наверное, не смогу идти на дрожащих, непослушных ногах. Будто зная это, Господин бережно берет меня на руки, словно маленького, сонного котенка, зарывается носом в источающие запах ванили, волосы, укутывает в махровый халат и несет в сторону своей спальни. Почти дремлю, хоть и пытаюсь отогнать усталость. Ничего не поделаешь, в его руках мне так тепло и спокойно, что забыться слишком просто. Но, он что-то шепчет, и я пытаюсь вслушаться в тихое мурлыканье неожиданно мягкого голоса…
– Прости меня, девочка… Прости, что так долго ты была одна… Прости, что не забрал тебя раньше с того ужасного места! Теперь ты под моей защитой, и никто не причинит тебе боль…
Интересно, снилось ли мне это? Тогда, это по истине прекрасный сон…
