Текст книги "Некромерон"
Автор книги: Виктория Угрюмова
Соавторы: Олег Угрюмов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)
Глава 15
Поди разберись, с чего начинать, когда ты наблюдаешь за такой разношерстной компанией, где каждый по-своему любопытен и интересен.
Вдумчивый читатель вправе спросить, где мы потеряли военного корреспондента Бургежу. Пытливый читатель, вероятнее всего, усомнится, что Галеас Генсен все это время сидел сложа руки и наблюдал за тем, как бесславно гибнут его воины. Человеколюбивый читатель поинтересуется, а не скрываем ли мы от него истинное число жертв. Женолюбивый – захочет узнать, где пропадает прекрасная Ианида. Опытный – совершенно справедливо заметит, что мы уделяем внимание мелочам, но так и не объяснили, с чего бы это вдруг бэхитехвальдские монстры подавились кассарийскими скелетами и откуда вдруг у Зелга прорезался талант к заклинаниям, и что в этой связи совершенно необязательно воспроизводить малозначительные диалоги, не несущие основной смысловой нагрузки. И только терпеливый читатель перевернет следующую страницу, сочувствуя летописцу и полагая, что тот рано или поздно не обманет его ожиданий.
Да здравствует терпеливый читатель!
* * *
– Кто он – этот Ловец Душ? – спросил Зелг у вампира, пользуясь минутой затишья.
– Некто или нечто вроде меня, Такангора или Думгара. Генерал, если можно так выразиться. Я восхищаюсь тобой, Кассар. Уничтожить Ловца невозможно. Ты совершил чудо.
От внимания Зелга не укрылось, что князь Мадарьяга впервые назвал его Кассаром, а не «малыш» или «мальчик мой». Он оценил эту перемену, но нельзя сказать, чтобы он ей обрадовался.
– Ты понял, что произошло? Со скелетом?
– Могу только предположить. Бэхитехвальд кормится чужими жизнями. Жизнь – бесценное сокровище, но ее можно отнять. А вот смерть отнять нельзя. Она навсегда остается с человеком. Если хочешь, смерть – это самый преданный пес и могучий защитник. Думаю, эта тварь просто захлебнулась силой смерти. Ибо сколько ее ни черпай, чашу сию не осушишь до дна.
– Спасибо, князь.
Зелг обвел взглядом видимое пространство. Его слегка удивило, что границы этого пространства существенно расширились за последние несколько минут. Будто, употребив заклинание, ни смысла, ни назначения которого он не ведал, он запустил некий сложный механизм, и теперь его тело и разум сами направляли его. Молодому герцогу казалось, что отступила усталость, настигшая его по окончании боя с тиронгийскими войсками и не отпускавшая ни на миг. Что выпрямилась спина и развернулись плечи, что меч будто бы удобнее устроился в ладони да и легче стал существенно. Что шлем больше не кажется чужим, а конь слушается поводьев и реагирует даже на прикосновение колен, чутко выполняя то, что от него требуется.
Он лучше видел, острее слышал и – хотя вокруг царил Бэхитехвальд – чувствовал Кассарию, ее гнев, ярость и негодование. Он еще не знал, чего она ждет или чего ей не хватает, чтобы изгнать захватчика, но в том, что королевство мрака ей не по вкусу, он не сомневался. И уверенность эта вливала в него новые силы.
«Наверное, – мелькнула мысль, – именно так чувствует себя вековое дерево, корни которого уходят глубоко в твердь земную, откуда оно и черпает свою невероятную мощь».
Странное дело, но тиронгийские воины, потерпевшие оглушительное поражение каких-то несколько часов тому, чувствовали себя уверенно и надежно под защитой своих победителей. Может, это и была та самая пресловутая наглядная агитация, о необходимости которой так долго толковал граф да Унара генералу да Галармону, призывая последнего ввести во вверенных ему войсках специальные учения, на которых бы солдатам и офицерам доходчиво и доступно объяснялось, как и почему они должны любить свою страну и ее правительство.
С учениями «О любви к стране и правительству» не сложилось, а вот для внушения неожиданной симпатии к костелангам скелетов, небритым кентаврам и сварливым гномам и кобольдам даже занятий не потребовалось.
Стремительные кентавры уже успели побывать во всех полках и подразделениях с сообщением о том, что каждому человеку предлагается, как они выразились, «спариться со скелетом». Окидывая взглядом наступавшую армию Бэхитехвальда, тиронгийцы к формулировкам не придирались и охотно отправлялись «спариваться».
Поняв, что пространство Бэхитехвальда сузилось до одного, пусть и огромного, тоннеля и нацелилось клином на замок да Кассар, люди старались держаться подальше от замка, но и не рассеиваться по бывшей равнине. Повторим, теперь здесь был враждебный город, лабиринт кривых улочек и жутковатых на вид зданий, и за каждым углом, за каждой дверью и в каждом окне зазевавшегося поджидала жестокая и неотвратимая гибель.
Небо густело и бурлило, словно адское варево. В нем то и дело мелькали силуэты птицеобразных монстров, которые с высоты обрушивались на избранные жертвы.
Тут и подстерегал их рядовой состав детского истребительного батальона скелетов, который наконец получил возможность совершенно официально, более того – с благословения окружающих использовать свои рогатки, самострелы и самодельные арбалеты.
«Кому что, а куре – просо», – говаривал по этому поводу Узандаф Ламальва да Кассар. Мудрый человек. Вопреки всему набирался с годами ума и к старости подошел с накопленным багажом знаний и опыта.
Мудрость не всегда приходит с возрастом. Бывает, что возраст приходит один.
Зелг прислушался. Ему казалось, что под поверхностью мостовых, мощенных черепами и костями, булыжниками и плитами, глубоко под землей раздаются сотни и тысячи голосов. Голоса эти взывали к нему, и его настигла догадка: это воины Кассарии, те, кто обрел на этой равнине свой последний приют, рвались стать в строй и отбить у неприятеля священную землю.
Затем был кратчайший миг, пауза между двумя ударами сердца, когда ему стало немного смешно и неловко из-за того, как он дотошно и наивно выпытывал у деда секреты некромантов. При чем тут мановение рукой или щелканье пальцами? Он просто хотел, чтобы его дорогие подданные, хранившие верность этой земле, своим соотечественникам и сюзерену даже после смерти, оказались плечом к плечу с собратьями по оружию.
Он захотел, он позволил, и стало по сему.
Они вырастали из плоти Бэхитехвальда, причиняя ему невыносимые страдания. Они прорывали его ткань в сотне и тысяче мест одновременно, и он не успевал латать эти зияющие дыры, на глазах расползаясь куском ветхой материи. Они проходили сквозь невоплотившиеся тени и нападали на тех монстров, кто уже был осязаем.
Конечно, они не выглядели столь импозантно и внушительно, как элитные рыцари полка «Великая Тякюсения», но зато это были храбрые и закаленные в боях воины; они видели смерть, они прониклись ею и были с ней заодно.
Кассария еще не вступила в это сражение, наблюдая и взвешивая, но Бэхитехвальд уже отступал. Он корчился и выл, он терял своих лучших бойцов и никого не получал взамен. Новые души, новые рекруты, новые поселенцы потустороннего королевства в этой битве не прибывали.
Князь Мадарьяга с волнением и восторгом наблюдал, как прятались тиронгийские солдаты за спасительными спинами скелетов и те преграждали путь созданиям мрака.
Кого только не поднял Зелг в том великом сражении: по полю шагали гигантские скелеты древних титанов; упорно, не сворачивая с намеченного пути, ползли безглазые василиски; маршировали ряды эльфов-лучников; защищали своих живых побратимов скелеты кентавров.
Да, армии Бэхитехвальда не было конца и края, но и подданные Зелга да Кассара были неисчислимы. И если нашествие тварей было движимо одной лишь алчностью и жаждой уничтожения, то защитники Кассарии были побуждаемы любовью.
А всякому известно, что существо, которым движет любовь, способно сотворить подлинное чудо. И подняться вровень с богами.
Знал это и Галеас Генсен, Нерожденный король Бэхитехвальда.
* * *
Он возник прямо напротив Зелга, и тот подивился, сколь странно выглядела высоченная тощая фигура, замотанная в складки черной материи. Нищий плащ, низко надвинутый капюшон, никаких украшений или регалий власти. Мрак и туман клубились вокруг него, как верные псы. За спиной возвышались преданные генералы (о, когда бы герцог знал, сколь верно было его определение: преданные – это значит преданные им), Ловцы Душ. Сихои – крылатое племя – парили на почтительном расстоянии, готовые растерзать любого, повинуясь его приказу. Тьма становилась всесильной в его присутствии, и это было ощутимо.
Двое могущественных владык, один – потомок великих некромантов, второй – запредельный король, разглядывали друг друга с нескрываемым любопытством. И их спутники и свита замерли в напряжении, не решаясь нарушить эти мгновения тишины. Наконец Генсен пошевелился:
– Ну, здравствуй, тезка. Что скажешь?
– Что ты не вовремя, Генсен.
– Я всегда так, – махнул король высохшей рукой. – Даже неудобно как-то. Заходишь в гости, а потом всегда одно и то же: смерть, мрак, пустыня.
– Соболезную.
– Посторонись, мне нужно в замок.
– Попробуй, – предложил Зелг.
Генсен хмыкнул. В его голосе послышалась нотка то ли одобрения, то ли улыбки.
– Я уже говорил графу да Унара намедни, что ты вызвал искреннее мое восхищение. Совсем неплохо для пацифиста.
У графа заходили желваки от ярости.
Зелг не успел ответить.
Сквозь ряды его спутников протолкался рассерженный Карлюза с не менее рассерженным осликом в поводу. Ослик возмущенно ревел, Карлюза шипел. У ослика нервно дергался хвост и прядали уши, и у Карлюзы нервно дергался хвост; плюс ко всему он стал невыносимо оранжевого цвета в трупно-лиловые пятна. И беретку свою лихо сдвинул набекрень.
– Суровское порицание выношу от всего Сэнгерая и от себя лично. Требую отпуцкивания за наносимую вашей безобразистостью и кабыздохликами потерю народному хозяйству местных агрипульгий. Мирные пейзане, – и Карлюза обвел лапкой ощетинившихся копьями и клинками граждан Виззла, – в знак концентрированной противности и наплевательности в вашу личность не дадут вам сидра и бульбяксы, что есть грандиозная потеря для вашего чревоугодия.
– Вам – верю, – сказал Генсен.
Некромант напряженно разглядывал его свиту. Он не слишком хорошо рассмотрел ту тварь, которая угрожала Думгару, и уж совершенно не считал себя специалистом по анатомии и физиологии Ловцов Душ, однако эти, высившиеся за спиной у Генсена, кажется, относились к другому виду. И чтобы не пускаться в ненужные подробности о форме и цвете рогов, количестве сегментов на хвосте и размахе крыльев, коротко скажем, что эти были мощнее, злее и куда как опаснее.
– А главное, – добавил король Бэхитехвальда, с легкостью читая мысли своего визави, – их не уничтожишь твоей молнией.
– Самое время огорчиться, – вздохнул Юлейн.
– А нам не по чину впадать в кручину, – буркнул Иоффа, примеряясь к прыжку.
– И думать не моги, – сказал Такангор, придерживая друга за лапу. – Знаю один прекрасный маневр, – продолжил он, окидывая взглядом диспозицию противника. – Организованно, мужественно… Драпаем!!!
Нет такой большой и сложной проблемы, от которой нельзя было бы сбежать.
А еще говорят, что ослы туповаты.
Ну, за всех ослов ручаться не станем, но вот Карлюзин сразу сообразил, что к чему, признал полную и безоговорочную правоту своего генерала, взбрыкнул и… поскакал!
О, как он несся по городу, залитому светом синей луны! Как он мчался, опрокидывая все, что еще не успели опрокинуть до него. Карлюза подпрыгивал в седле, цеплялся лапками за холку своего скакуна и верещал что-то очень порицательное, но совершенно невразумительное.
Генсен поводил головой из стороны в сторону, напомнив Зелгу старого, но все еще могучего хищника, у которого достает мощи, чтобы уничтожить любого врага, но которому уже нет смысла суетиться, как молодой особи, чья энергия нуждается в немедленном выходе.
Движения короля Бэхитехвальда были медлительны, но скупы и точны. Увидев все, что хотел, он отвел полу плаща и вытащил из складок короткий толстый жезл с навершием в виде двух змей, обвившихся вокруг черепа.
Инстинкт самосохранения сработал у Зелга прежде, чем явилась мысль, что бить без предупреждения нехорошо. Он изо всей силы метнул то, что жгло его ладонь даже сквозь рыцарскую перчатку, и, только когда огромный сиреневый ком света взорвался, ударившись о плащ Генсена, слегка удивился, откуда у него взялось это явно магическое оружие.
Ученые любят порассуждать о том, что инстинкты-де слепы и что человека разумного от животных как раз и отличает умение сопротивляться своим инстинктам, противостоять им и находить разумную альтернативу спонтанным желаниям.
Ну, чего не знаем, того не знаем. Не пробовали.
А вот то, что Зелг не стал искать компромиссного решения, в принципе спасло всю компанию.
От страшного удара Генсен покачнулся, рука его дрогнула, и луч мрака ударил поверх голов. Там, в вышине, парили те самые птицеобразные монстры. Это все поняли, когда на них посыпались хлопья легкого серого, теплого еще пепла. Судя по его количеству, тварей было много, и они собирались напасть с тыла.
Тем временем сиреневый свет опутал короля Бэхитехвальда прозрачной паутиной, которую тот хоть и рвал, но с видимой натугой. В запасе оставались считаные секунды.
Тут до всех присутствующих дошло, что самым умным из них оказался осел, а вот все они – настоящие ослы, потому что до сих пор не прислушались к разумному распоряжению главнокомандующего Такангора. Остальное домысливали уже на бегу.
Сорвались с места, как на соревновании по бегу на длинные дистанции, только вот кинулись в разные стороны, да так неожиданно и организованно, что даже свирепые Ловцы Душ, похоже, удивились. Какой-то Сихой, как раз намеревавшийся оценить на вкус короля Юлейна, был сбит последним с ног – ну, с крыльев – и так и остался сидеть на мостовой, тараща желтые бессмысленные глаза.
– Урод! – выругался король Тиронги. – Выживу – оштрафую и законопачу в самую паршивую тюрьму.
Драпали все по-разному.
Карлюза – недоуменно, ибо его бегство целиком и полностью зависело от противного осла, а где и когда тот собирался остановиться, оставалось тайной, покрытой мраком. Спрыгивать на ходу троглодит не решался, и если бы сейчас корреспондент Бургежа задал ему вопрос в лоб: а кого он больше хочет пришибить в данную минуту – Генсена или мерзкое ушастое, то конкурс, несомненно, выиграл бы брат наш меньший, оставив Нерожденного короля далеко за флагом.
Такангор трусил солидной рысцой целеустремленно и по плану, намереваясь занять более выгодную позицию, ибо, при всей своей отваге и упорстве, минотавр понимал, что не устоит против нескольких Ловцов одновременно. Он даже допускал кощунственную мысль, что великолепная Мунемея не стала бы выдвигать этим тварям свои претензии и вряд ли бы заставила их ремонтировать лабиринт. Это было невероятно, но ему казалось, что это факт.
Граф да Унара старался бежать так, чтобы это было быстро, но не слишком заметно. Мало ли куда торопится государственный муж, по горло загруженный разнообразными проблемами.
Маркиз Гизонга летел на крыльях любви. К деньгам. Услышав от Иоффы, что войсковая казна находится в рощице на краю поля боя, он теперь пытался сориентироваться в лабиринтах проявляющегося города и добраться до золота прежде, чем его растащат завывающие твари. А в том, что они его растащат, он не сомневался ни секунды. Казначей не верил в существование такого организма, который был бы равнодушен к деньгам. Любой ученый возразил бы ему, что к таковым можно с уверенностью отнести мельчайших, невидимых человеческому глазу созданий, именуемых бактериями, но как раз в бактерии маркиз тоже не верил. А вот в чудо, которое поможет ему успеть на место событий первому, вопреки очевидности и опыту, – да.
Если уж верить в то, чего не можешь увидеть, то лучше верить в чудеса, чем в бактерии.
Мадарьяга и Думгар оккупировали какое-то здание и приготовились держать осаду.
Король Юлейн и генерал да Галармон улепетывали в обществе Зелга, совмещая приятное с полезным: хорошую компанию и надежную защиту в одном – некромантском – лице. Над ними кружил Птусик, а за ним сталкивались на лету и с грохотом падали вниз Сихои. Наивные. Они пытались следовать за ним, повторяя траекторию его движения.
– Ваше высочество, – пронесся вкрадчивый шепот. Он раздавался одновременно и отовсюду. Казалось, что шептали шестирукие «обезьяны», что тихий голос доносился из перекошенных окон призрачных домов, что это звали хозяина скелеты, что ветер шелестел «ваше высочество».
У Зелга закружилась голова.
– Зелг, друг мой, решение разумное, но разве тебе не говорили, что от меня нельзя убежать?
– Попробовать все-таки стоило. – Юлейн ободряюще похлопал кузена по плечу. – Во всяком случае, никто не посмеет сказать, что мы не принимали мер.
– Нельзя убежать, – сказал Зелг, – попробуем спрятаться. Город просто-таки создан для этого.
– А я всегда хорошо играл в прятки, – обрадовался Юлейн. – Тут у меня накоплен большой опыт и множество мелких, но очень полезных хитростей.
– Говорил я вам, изучайте прогрессивную военную технологию камуфлирования, – укорил Галармон. – Просил профинансировать исследования?
– Даже умереть спокойно не дадут, – обиделся монарх Тиронги. – Всё будут приставать с денежными вопросами. Это даже нетактично, генерал.
– Прошу прощения, ваше величество, но когда вы умрете, это будет не только нетактично, но еще и бесполезно.
– Хорошо, – вздохнул король. – Возражение принято. Что у вас там – пока я еще жив – с этим каму..?
– …флированием. Очень интересное и гениально простое решение, не требующее больших финансовых вливаний, – пустился генерал в объяснения.
Герцог да Кассар подумал, что этих людей победить невозможно в принципе, ибо победа сперва свершается в умах. А как ты ее добудешь, если ум твоего противника занят военными новинками и лихорадочным подсчитыванием средств на их приобретение?
Прогоцав три полных круга по какой-то взбесившейся улочке, которая, подобно уроборосу, обернулась вокруг перекосившейся башни, Такангор собственноручно навсегда успокоил с десяток самых разнообразных жителей Бэхитехвальда, запыхался, страшно проголодался и разозлился до такой степени, что глаза его сверкали, как раухтопазы. В недобрый час встретил его Ловец Душ.
Несколько минут тому именно милорд Топотан и принял историческое решение об организованном отступлении на заранее подготовленные позиции. Тогда же он был совершенно уверен, что его боевого опыта и физического развития маловато для того, чтобы аргументированно возражать Ловцу Душ. Такангор готов был биться об заклад, что бэхитехвальдский монстр даже не станет его слушать. Но теперь все категорически переменилось.
Благовоспитанные минотавры должны соблюдать режим и питаться строго по часам. Выращенные и взлелеянные великой Мунемеей, они готовы преодолеть все препятствия, пройти насквозь Аздакский горный хребет и пересечь вплавь Юсалийский океан, буде им скажут, что на той его стороне поджидает горячий обед из шести-семи блюд с закуской и десертом. Они вполне способны отвоевать свой полдник у превосходящих сил противника и уж точно не отдадут ужин врагу.
Натолкнувшись на Ловца Душ, Такангор уже не мог здраво рассуждать. В его измученном недоеданием организме оставалось крайне мало места для мыслей. И посему он не задумываясь набросился на порождение мрака, совершенно сбитое с толку непоследовательным поведением минотавра.
Схватка была яростной и крайне короткой. Хищные отростки, вылетевшие из пасти Ловца, были нацелены на глаза и нос противника. Такангор уклонился, и они с отвратительным чавканьем влипли в шлем. Оба воина были приблизительно одного роста и одинаковой весовой категории. Они сцепились рогами, схватили друг друга за руки-лапы, у кого что было, и пошли по кругу, словно борцы на арене.
Ассоциации с Кровавой паялпой и ее горячими пончиками сильно взволновали Такангора. Вспомнив про обещанную надпись на памятнике: «Такангору. Минотавру. Сыну такой-то матери», он обрел новые силы. Схватив Ловца, он поднял его на вытянутых руках, ревя от невероятного напряжения, затем обрушил лицом кверху на подставленное колено. Был у Ловца хребет или его не было и в помине, но что-то в теле твари отвратительно хрустнуло, и она издала неожиданно тонкий свист. Такангор зарычал и рванул тело Ловца в разные стороны.
– Просто сага какая-то о богах и героях, – мурлыкнул Мадарьяга, выбираясь из башни, у подножия которой состоялся этот поединок. Потолкал верхнюю часть туловища монстра носком черного сапожка. – А ты, оказывается, не такой уж и крепкий, уродец.
Ловец внезапно схватил его за ногу и просвистел:
– Ты еще встретишься с моим возмездием.
– Врет и не краснеет, – обиделся Такангор. – И при чем тут вы, князь?
– Вот именно. Я вообще зритель. Волнуюсь и жую горячие пончики.
– Пора обедать, – горячо сказал минотавр, беря соратника за плечо. – Мы должны что-то делать. И немедленно. Кроме того, если нас тут убьют, то моя карьера накрылась медным тазиком. А без карьеры мне на глаза маменьке лучше не появляться. Я уж не говорю про то, что она меня наставляла напоследок: «Погибнешь – домой можешь не приходить».
– Непростое положение, – согласился вампир. – Однако есть проблеск надежды. Я был уверен, что только Зелг может убить подобную тварь. Ан нет, и у вас вышло. И мне, что ли, попробовать?
– Рекомендую, – посоветовал Такангор. – И быстрее покончим со всем этим безобразием. Развели тут, понимаешь, бардак на колесиках… Ярмарка недоделанных монстров.
– На колесиках? – изумился Мадарьяга. – Любопытная формулировка.
Если вы думаете, что они теряли время зря, используя его на сей необязательный, в общем, разговор, то ошибаетесь. За время дружеской беседы ими было уничтожено, обезврежено и повергнуто в состояние, несовместимое с дальнейшей агрессией по отношению к гражданам Кассарии, более двух десятков существ, по глупости сунувшихся к ним на предмет нанесения тяжких телесных повреждений.
По дороге встретили Думгара, который весьма практично подошел к проблеме бэхитехвальдских лабиринтов. Он просто разносил в пух и прах все здания, которые был в силах разрушить. Руин становилось все больше, и в городе было все легче ориентироваться.
– О, здесь наверняка побывали наши, – весело сказал Зелг, выезжая на довольно открытое, хоть и не чистое пространство. – Любо-дорого посмотреть.
– Профессионалы, – заметил Юлейн. – Правда? Кстати, ты не знаешь какого-нибудь авторитетного энергичного бога, который за крупные жертвоприношения и истовые молитвы помогает вне очереди?
– Зачем тебе? – изумился Зелг.
– На всякий случай, – отвечал король. – Тотис, конечно, единственный и наимогущественнейший и все такое, но обычно ему до пятки, что происходит в Ниакрохе. А так я бы помолился, посулил всякие сокровища. Договорились бы.
– Ах, ваше величество, – усмехнулся да Унара, – какое счастье, что вас не слышит наша набожная королева Кукамуна.
– Напротив, я сожалею, что ее нет с нами, – искренне отвечал Юлейн. – Мне ее так здесь не хватает. А вы, граф, вообще ни во что не верите?
– Уже верю, – откликнулся начальник Тайной Службы.
В окопах нет атеистов.
У. Каммингс
За его спиной шумно дышал господин Фафут, которого герцог да Кассар самолично выковырял из пасти какого-то особо крупного потустороннего червяка. Особенно оскорбило главного бурмасингера то, что он долго втолковывал червяку, что в его червячьей природе заложена склонность к вегетарианству, но пакостное существо обслюнявило его с головы до ног, пытаясь пережевать вместе с доспехами. А краткую, но емкую лекцию начисто проигнорировало.
Теперь господин Фафут горько размышлял о том, сможет ли он без содрогания и трепета смотреть в глаза – или куда там? – червякам, с которыми пойдет на рыбалку.
Войска Кассарии и Тиронги драпали, отступали, перегруппировывались, но не сдавались и совершенно не были настроены погибать. Последнее особенно возмущало Галеаса Генсена, который не мог взять в толк: зачем сопротивляться тому, кто заведомо сильнее?
Он знал, что, несмотря на все ухищрения защитников Кассарии, выйдет победителем из этого сражения, как выходил с победой и страшной славой из битв с богами и чародеями, великими армиями и хитроумными жрецами – повелителями стихий. Правда, именно теперь, сию минуту, он не мог ничего предпринять для того, чтобы помочь своим подданным.
Галеас Генсен давал интервью журналу «Сижу в дупле».
* * *
Когда стало ясно, что тиронгийские войска вот-вот капитулируют, Бургежа снял шлем, разложил на барабане многочисленные заметки и принялся самозабвенно творить.
Творческий процесс – штука сложная и требует полной самоотдачи. Особенно когда он касается твоей собственной прибыли. Посчитав количество сенсаций на страницу, Бургежа стал прикидывать, сколько экземпляров «Сижу в дупле» он сможет продать в ближайшее время по специальной цене, и его настигла редкая радость.
Журналистика есть искусство превращения врагов в деньги.
Крейг Браун
Это мы к тому, что появление Генсена, постепенное преображение окружающей действительности в недружелюбную полуреальность и вытекающие отсюда последствия Бургежа самым естественным образом проморгал. Хлопал глазами, с трудом постигая полученную в результате подсчетов сумму.
Однако ее еще следовало получить, и наш военный корреспондент с удвоенным энтузиазмом принялся строчить в пухлой тетрадке тексты, которые должны были стать вершиной литературного мастерства, образцом, которому станут следовать все военные корреспонденты будущего, и его личным пригласительным билетом на церемонию вручения Пухлицерской премии.
Понятно, что процесс создания нетленного продукта протекал исключительно в сладком пухлицерском дыму, сквозь который Бургежа плохо видел наступающих тварей Бэхитехвальда. Его затуманенный взор стал фокусироваться на реальности только в тот момент, когда нечто бесформенное и мерзкое взялось урчать и стонать прямо под барабаном, на котором были разложены бесценные бумаги.
Сперва он принял пришельца за собрата-корреспондента, возалкавшего славы и его, Бургежиных, уникальных интервью в качестве средства ее достижения. Затем ему померещилось, что это уже выстраиваются в очередь продавцы газет и журналов, рыдающие от нетерпения и желания купить оптом весь тираж «Сижу в дупле». Потом он сообразил, что ни корреспонденты, ни продавцы газет, ни любые иные известные ему существа, даже самые противные их представители, не выглядят настолько отвратительно. Бесформенное нечто, от счастья воссоединения с которым Бургежу отделял только барабан, поразительно напоминало огромный кусок протухшей говядины с восемью желтыми глазами и дырой вместо рта.
И в эту дыру оно медленно, но методично запихивало листок за листком. Судя по урчанию, корреспонденции доставляли ему немалое удовольствие.
Помнится, мы рассказывали о том, что один из дальних родственников Бургежи был эльфом, а второй – филином. Это странное смешение кровей дало в результате совершенно гремучую смесь. Издатель журнала «Сижу в дупле» отличался маленькими размерами, и лапки у него тоже были маленькие, в пушистых пестрых кальсончиках. Но зато когтями Бургежа мог вполне обоснованно гордиться – когти у него были знатные.
Он поднял свой тазик-шлем, поглубже надвинул его на пуховые ушки и с яростным кличем, какой издают все оскорбленные в лучших чувствах военные корреспонденты, впился нахалу в морду. Ну, в то, что посчитал мордой.
Тварь шарахнулась от барабана, опрокинулась навзничь, подавилась заметкой и… растаяла на глазах изумленного Бургежи.
Тут-то он и решил обвести окружающих взглядом типа «что же это делается, други мои?!», но «другов» рядом с собою не обнаружил, как не оказалось нигде равнины, отдыхающих от трудов ратных войск Кассарии, самого замка и прочих приятных глазу знакомых мелочей.
Сперва военный корреспондент решил, что перетрудился и бредит.
Затем он подумал, что это ему снится.
Потом уверился в том, что неадекватен окружающей действительности, и допустил, что следует обратиться к доктору Дотту, который в свое время считался одним из самых модных и знающих врачей.
Чем лучше врач, тем больше он знает бесполезных лекарств.
Бенджамин Франклин
Вряд ли тот поможет, но следует поступать по правилам даже тогда, когда ты сознаешь всю бесполезность этих поступков.
После сообразил, что и доктора Дотта в таком состоянии ему не отыскать. И чрезвычайно опечалился.
Так что, когда в него со всего размаху врезался Птусик, заложивший слишком уж крутой вираж, пытаясь проскочить между двумя Сихоями, Бургежа обрадовался ему, как председателю Пухлицерского комитета.
– Ну ты даешь! – воскликнул Птусик, умудрявшийся уместить в это незамысловатое словосочетание всю гамму обуревавших его чувств.
– А что здесь творится? – спросил Бургежа.
– Ну ты даешь! – повторил Птусик. – На нас напал Бэхитехвальд!
– А король Юлейн?
– Ну ты даешь! Он уже давно капитулировал, а потом мы заключили с ним военный союз. Оказывается, он наш кузен.
– Ну ты даешь! – заявил Бургежа. – Ты что, раньше этого не знал?
– Я вообще не люблю политику, – признался Птусик. – Я орден хочу. Только и всего.
– Других корреспондентов видел? – тревожно спросил Бургежа.
– Другим тут не выжить, – убежденно сказал Птусик, отпихивая какое-то свирепое создание, пытавшееся погрызть его рукокрыло. – Наверное, все пали смертью храбрых.
– Прекрасно, – отозвался Бургежа, скорбя о погибших коллегах. – Значит, у меня по-прежнему эксклюзив. Ну что, пошел я. Кто у них главный?
– Ну ты… Галеас Генсен.
– Как его опознать? Можешь составить словесный портрет или вспомнить какие-нибудь особые приметы?
– Запросто! Вот как чувствуешь, что у тебя все внутренности в пятки падают, и очень хочется потерять сознание от страха, и голос пропал, – так это он. Галеас Генсен. А если просто визжишь от ужаса и улепетываешь, так это не он. Черный плащ еще такой с капюшоном. Короче, ушастый, не перепутаешь.
– Попрошу без амикошонства, – с достоинством возразил Бургежа, устремляясь на поиски нового желанного объекта своей героической репортерской деятельности.
* * *
Они встретились у ворот черного замка.
Ворота эти стоит описать подробно, ибо ничего подобного ни до, ни после военный корреспондент Бургежа не видел и искренне надеялся на то, что уже никогда и не увидит. Ибо погоня за сенсацией – это одно, а собственное душевное здоровье все-таки важнее, как говорят троглодиты Сэнгерая.
Начнем с того, что кованая решетка с прутьями толщиной в бедро здоровенного тролля жила своей собственной, весьма активной жизнью. Все ее фрагменты, выполненные в виде змей, мало того что извивались и переползали с места на место, так еще шипели и норовили цапнуть непрошеного гостя. Засов лязгал металлическими зубами, каждый из которых был вдвое больше кассарийского журналиста. И вся эта конструкция через неравные промежутки времени внезапно вспыхивала багровым, несуразно густым пламенем, и тогда воздух вокруг нагревался до такой степени, что дышать становилось невыносимо.
