Текст книги "Искатель. 1967. Выпуск №4"

Автор книги: Виктор Смирнов

Соавторы: Еремей Парнов,Георгий Гуревич,Михаил Емцев,Николай Коротеев,Михаил Зуев-Ордынец,Николай Николаев,Стив Халл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

16

Вся команда «Онеги» высыпала на палубу. Даже Кэп оставил штурвал. Никто не понимал, что происходит.

– Стоять на месте! – крикнул Ложко.

Можно было бы, использовав удачный момент, броситься на «механика». Остальные тоже бросились бы, и, кто знает, один или двое остались бы в живых. Даже такой скорострельный автомат не смог бы пробить груду тел. Сознание собственной ошибки, ненависть, обида, весь этот клубок чувств клокотал во мне, и в эту минуту я ничего не боялся. Но я не – имел никакого права провоцировать на гибель других. Надо было покрутить мозгами, прежде чем сказать последнее слово.

«Механик» слегка поводил стволом, и как только черный зрачок дула останавливался на ком-либо, тот моментально замирал.

Теплоход шел сам собой, распарывая носом залив. Мы стояли в шести метрах от Ложко на мокрой палубе, почти в линию. Только Валера, хранитель чужой мудрости, ничего не понял. Он шагнул вперед, подняв тяжелую ладонь.

В ту же секунду сухо и резко щелкнули выстрелы. Очередь была короткой. Валера попятился, отмахиваясь ладонью, с которой капали тяжелые красные капли.

– Стреляю точно, – хрипло сказал «механик». – Идите в носовой кубрик. Или бью сразу по всем. Ну!

Он был профессионалом. Хорошо подготовленным, вымуштрованным и лаконичным в действиях. Конечно, он был готов прикончить всех. Это его работа.

Все выжидательно посмотрели на меня.

– В кубрик, – сказал я.

Там, на носу, был люк, который вел в междудонные отсеки. Через него по днищу можно было пробраться к машинному отделению и зайти «механику» в тыл.

– Не задерживай шаг!

Мы вошли в тамбур носового кубрика под дулом автомата. Затем механик задраил железную дверцу. Через минуту все ощутили, как «Онега» повернула вправо, в сторону открытого моря.

Так… «Kommen wieder»… Он вернулся. Вернулся из эпохи войны. Ему нет тридцати, но он оттуда. Такова его профессия.

– Кто он такой? – спросил Прошкус.

– А ты не понял? – спросил Кэп. – Эх, проморгали мы птицу! Но как ловок, подлец! Как хитер!

Сидя на трапе, он перевязывал Валере простреленную ладонь полотенцем.

– Надо было сразу кинуться. Эх, черт…

Леша Крученых и Ленчик хмуро посмотрели в мою сторону. Это ведь мой окрик заставил ребят остановиться.

– Получили бы пяток пуль в живот, – сказал Кэп.

Из всей команды он был единственным, кто понюхал пороху. Его авторитет не вызывал сомнений.

– В кубрике люк, – сказал я. – Мы можем проползти к машинному. В этом вся штука.

– Ну-ка, Ленчик, – кивнул Кэп.

Матрос скрылся в кубрике.

– Зачем ему захватывать теплоход? – спросил Кэп. – Он мог пересечь границу как член экипажа и…

– Не вышло. Оставалось действовать силой.

– Так… Но и у вас тоже не вышло? Обидно.

Некогда было объяснять, что я искал одного преступника, а открыл другого.

Вернулся Ленчик.

– Там полно воды! – доложил он. – «Механик» уже притопил судно. Видать, догадался.

Теперь мы сидели, как в ловушке. «Механик» во всем проявил предусмотрительность. Вот гад!..

– Скорее всего некоторое время он будет держать на северо-запад, в нейтральные воды, – сказал Кэп. – А потом спустит лодку с подводными крыльями. Скорость у нее высока, на море штиль. Отыскать такую лодку трудно, а до чужих берегов недалеко… Может, и вовсе утопит «Онегу». Чтоб свидетелей не нашли.

Сверху, из решетчатого «фонаря» над тамбуром, падал тусклый свет. Грохотал на форсированном режиме дизель. Я оглядел своих товарищей. Итак, нас шестеро, включая одного раненого. Оружие? Подручные предметы. В кубрике Ленчика гантели, охотничий нож… Я вспомнил о «Бонстроме», гарпун которого пробивал дюймовую доску.

– Можно выбраться через иллюминатор в кубрике? – спросил я у Ленчика.

– Можно. А дальше? «Онега» на ходу. Бултых в воду…

– Постой, – перебил его Кэп. – Веревка найдется?

– Найдется метров пятьдесят.

Иван Захарович пригладил лысину. Он полностью овладел собой и держался хладнокровно, как подобает капитану.

– Можно попробовать. Если обвязаться веревкой и вылезти в воду, этот шпик не заметит: фальшборт прикроет. Потом постепенно травить конец. Струя отнесет к корме. Влезть на кринолин – вот что трудно…

– Кринолин?.. На ходу?

Когда-то в пароходстве проводили опыты с мощными подвесными моторами. И для этой цели к корме «Онеги» приварили площадку из металлических брусьев – кринолин. Она нависала над водой, словно козырек, поддерживаемая двумя кронштейнами. По кронштейнам купальщики забирались на теплоход. Но не на ходу, разумеется. Гребной винт режет, как нож.

– Хорошо. Я попробую.

– Нет уж, – сказал Леша. – Я помельче, полегче. И руки больно чешутся. Этот паразит, который жрал за одним столом гречневую кашу… И за Машутку… Я сразу…

– Потому и не пойдешь, что «сразу», – сказал Кэп. – Валяй! – Он тронул меня за плечо. – И будь осторожен. Мы с Лешей подержим веревку. Ты, Ленчик, с Прошкусом выламывай дверцу. Табуреткой лупите. Надо отвлечь…

Растерянность прошла, мы были готовы к бою.

Я вывалился из иллюминатора и повис – пальцы ног чиркали по плотной, бешено несущейся воде. Леша привязал к спасательному жилету ружье для подводной охоты, а к ремню подцепил нож.

– Слушай, Чернов, если не вылезешь на корму, попробуй накинуть веревку на винт, – сказал Кэп. – Может, остановим машину.

Они опустили веревку. Глотнув воды, я тут же выскочил на поверхность. Струя держала как будто на шершавой ладони. В ноздри и рот била вода, не давая дышать.

Кэп и Леша постепенно отпускали веревку. Я как бы сползал к корме вдоль железной обшивки. Рвало одежду. Ссадины горели от соленой влаги.

Из носового кубрика за мной уже не могли следить. Но Кэп заранее отмерил веревку, чтобы притормозить, когда я окажусь у кормы.

Вот и кринолин. Он перечеркнул небо широкой решеткой. Рядом – толстый, как рельс, кронштейн, который был приварен к корме у ватерлинии и наклонно уходил вверх, поддерживая кринолин.

Вода бурлила здесь, как в котле, стоял рев.

Я кое-как ухватился за кронштейн и попытался влезть, но не смог. Видно, ослабел. Сердце ходило в грудной клетке, как язык колокола, тяжко стучало в ребра.

Держась обеими руками за кронштейн, несколько раз глубоко вдохнул… Нога снова соскользнула. Bee повторялось, как в дурном сне. Вода мотала меня, то отталкивала, то тянула к винту, дизельная гарь душила едкой хваткой, а рев подавлял волю.

Наконец, удалось подтянуться и выбраться из воды. Я привстал, согнувшись в треугольнике, образуемом кронштейном, кормой и кринолином. Равновесие было шатким.

Сумею ли пролезть между брусьями? Взобраться на корму не просто. В этот момент я буду представлять отличную мишень, и, если «механик» даст очередь, все старания пойдут к чертям собачьим. Надо попробовать остановить теплоход.

Я обрезал веревку и дернул ее два раза, давая знать в носовой кубрик. Капитан вытравил еще с десяток метров, и я намотал веревку на руку. Потом, как можно сильнее упираясь спиной, чтоб не свалиться, достал с кринолина удилище. Здесь всегда лежали удилища, привязанные к брусу шпагатом.

Остальное было делом несложным. С помощью удилища я опустил веревочную петлю в воду, к винту. Веревка рванулась, чуть не столкнула меня в воду и бешеной змеей заскользила от носового кубрика к корме, наматываясь, как нитка на катушку.

Теплоход задрожал от биения гребного вала. Затем в воде мелькнули какие-то обрывки сетей, мотки проволоки – все, что ребята обнаружили в носовом кубрике и привязали к концу.

«Онега» дернулась, и наступила тишина. Теплоход скользил теперь по инерции, все медленнее. Наверху послышались шаги. «Механик», заглушив двигатель, направлялся к корме, чтобы взглянуть, что случилось с винтом. В железную дверцу на носу уже отчаянно колотили.

Я проверил, хорошо ли вставлен гарпун. Если «механик» пойдет к корме… Но нет… Пусть лучше не подходит. Смогу ли я первым нажать на спуск? Не так-то это просто – выстрелить в человека.

Он-то сможет.

В дверцу носового кубрика колотили все сильнее. «Механик» куда-то исчез. Надо было решаться. Я пролез, царапая плечи, сквозь брусья кринолина и попытался подтянуться, чтобы выбраться наверх. И застыл на миг, увидев «механика» совсем, близко, в нескольких шагах.

Он стоял на палубе, повернувшись ко мне боком, в мокрой тельняшке, и смотрел на залив. Машинально и я повернул голову и увидел яхту. Бесшумно, со слабо наполненным парусом, яхта выходила из дождя. Машутку я узнал сразу – даже грубая штормовка с капюшоном не могла скрыть изящества тонкой, легкой фигурки. Бросив румпель, она махала, отчаянно махала рукой.

Она ведь говорила «механику», что выйдет на проводы, и теперь выполняла обещание. Ей повезло, как зачастую везет влюбленным. Несмотря на морось и мглу, яхта нашла «Онегу». Откуда Машутке было знать, что эта встреча обрекает ее на гибель? Теперь она становилась опасной свидетельницей, ненужной помехой на пути человека, которого знали под именем Васи Ложко.

Яхта приближалась. «Механик» медленно, но решительно поднял автомат. Я рванулся, тщетно стремясь вырваться из металлической решетки.

Ложко повернул голову, и мы встретились взглядами. Показалось, он усмехается. Вот теперь-то он мог рассчитаться за все. Почему он не сделал этого раньше? Наверно, потому, что был вымуштрованным агентом, знающим один из непреложных законов профессии – без необходимости не убивать. Сейчас убийство стало необходимостью. И он усмехнулся.

Решетка кринолина сжимала грудь. Я осторожно протянул руку к ружью, которое лежало под ободком кормы. «Механик», видя мое беспомощное положение, не спешил. Эта медлительность была местью, небольшой данью эмоциям.

Я рванулся еще раз, и в это время на носу послышался грохот упавшей дверцы. Команда «Онеги» высыпала из тамбура, как горох из стручка. Первым мчался Валера, размахивая забинтованным кулаком. Очки его слетели.

«Механик» оказался между командой, мною и Машуткой, Он мгновенно принял решение. Главную опасность представляла команда «Онеги», и в первую очередь слепой, как таран, Валера. Ложко повернулся к нему.

Я вскинул «Бонстром». Плечо «механика» затряслось, принимая отдачу. Уже не раздумывая, я нажал тугой спуск. Очередь автомата оборвалась.

17

– Так вы говорите, Бах, «Магнификат»? – спросил полковник. – Надо будет послушать.

У полковника было крепкое, остро очерченное лицо прибалта, светлые, очень светлые глаза.

– Можно зайти к Борисоглебскому, – сказал я.

– Володе? Он учился с моим сыном.

Он пролистал лежавшие перед ним бумаги.

– Теперь я могу объяснить вам все по порядку.

– Кое-что я уже понял.

– Но главного не знаете… Года два назад к нам иностранной разведкой был заброшен некто Лишайников. Действовал он без особого успеха, но, наконец, ему удалось раздобыть по-настоящему важный материал на севере, на военном объекте. В тот день резидента должны были взять. Оторвавшись на миг от наблюдателей в Гостином дворе, Лишайников случайно встретил одного типа по кличке Грачик, мелкого фарцовщика, который когда-то попался на крючок. Грачик был ненадежен для серьезных заданий. Трепач, трус, гуляка. Поэтому резидент больше и не связывался с ним. Но, затравленный, он решается на почти безнадежный шаг: вручает Грачику рулончик с микропленкой и сообщает пароль, город и имя адресата – «механика» Ложко. «Механик» – тщательно законспирированный связной. Кличка – Сильвер, «серебряный». Резидент как будто губит этого сообщника, доверившись фарцовщику. Но именно потому, что Лишайников поступил «не по правилам», опрометчиво, фокус удался. Дальше снова вмешивается случайность. Этот Юрский встречает Грачика, о котором наслышан как о «бывалом коммерсанте». Он сообщает об иконе. Но Грачику не до коммерции. Он напуган. Боится резидента, боится и уголовного кодекса. Опасность, говорят, заставляет быть изобретательным. Грачик решает переложить задание на другого, хотя тот и не будет знать об уловке. Фарцовщик осматривает икону, незаметно вставляет в щели рассохшейся доски рулончик. И дает Юрскому «направление» к Ложко. Мол, тот все устроит, даже отвезет куда угодно.

Юрский, прихватив акваланг, приезжает к нам в город. В закусочной этот юнец расспрашивает о «механике» и сталкивается с Маврухиным. Тот узнает, что речь идет о крупной сделке, и решает примазаться. Он сводит Юрского с Ложко. Теперь Маврухин – третий в опасной игре.

Ложко догадывается, что сработал какой-то аварийный вариант и «подарочек» привезли не зря. Он осматривает икону и достает микрофильм. Надо срочно доставить его за границу. Но двое ненадежных людей – Маврухин и Юрский – могут в любую минуту навести на след. Первый, чтобы не продешевить, уже начал «интересоваться» древнерусским искусством. Второй пока что притаился на корабельном кладбище, но ему приходится приплывать к «Онеге» – заряжать с помощью Маврухина акваланг.

Сильвер, играющий роль паренька с Волги, – хорошо подготовленный агент, безжалостный, решительный и находчивый. Он принимает план: покончить с Маврухиным так, чтобы подозрение в убийстве пало на Юрского, который также должен исчезнуть. Пока будет идти расследование, «Онегу» выпустят из порта – и концы в воду. Еще перед отправкой «механика» снабдили планом подводных сооружений форта, где были припрятаны рация, оружие, код. «Механик» предлагает Маврухину заманить Юрского в этот лабиринт – там якобы более надежное убежище – и оставить на веки вечные. Икону, мол, они реализуют вдвоем. Юрскому объясняют, как пробраться под водой в отдаленную камеру. Баллоны акваланга на этот раз заполняют без фильтра, позаботившись о том, чтобы туда попало достаточно выхлопного газа. А Юрский… Он охотно идет навстречу новому приключению. Икону ему возвращают, предварительно завернув в полиэтилен. Опасаться подвоха, стало быть, нечего.

Почти без памяти он добирается до убежища. Газ оказывается ядовитым. Юрский пытается вынырнуть из убежища без акваланга, как это делал Ложко, но подводный лаз уже перекрыт решеткой. Капроновый шнур, который указывал путь, изрезан.

Между тем, обеспечив алиби с помощью магнитофона, «механик» проводит вторую «часть операции: убирает Маврухина. Он допускает только одну маленькую ошибочку. Но откуда ему знать, что его может выдать немецкий композитор, живший триста лет назад? Остальное известно вам…

– «Механик» догадался, что я послан угрозыском?

– Не огорчайтесь – да. Он был в своем деле асом. Поэтому делал все, чтобы навести вас на ложный след, на Юрского. Напомнил, что видел Маврухина на площади Марата – он ведь наблюдал за «компаньоном». Поддержал поммеха, когда тот вспомнил о загадочном шуме в машинном отделении. Предусмотрел и то, что на судне произведут обыск: отсюда трюк с буйком…

– А я-то сводил все к одной иконе.

– Кто не ошибается? Важен конечный результат. Все мы работаем сообща… Кстати, профессор Злотников вылетел из Ленинграда. Повторную операцию Петровскому сделают вечером.

Полковник проводил меня до дверей.

– Не беспокойтесь за исход операции. Когда-то Злотников почти по частям собирал одного человека. Удалось.

Об этой операции я уже слышал от Шиковца. Пациент профессора стоял сейчас рядом со мной.

Полковник сказал:

– Хотел бы передать вам привет от майора Комолова. Разговаривал по телефону. Мы были знакомы когда-то. Посоветовался с ним кое о чем.

Он посмотрел на меня вприщур, и я почувствовал, как весь укладываюсь во взгляде этого человека, словно в окуляре перевернутого бинокля.

– Хочу предложить вам перейти на работу ко мне. Надумаете – позвоните.

Серое здание, которое в областной милиции уважительно называли «соседним управлением», выходило парадными дверьми в тихий переулок. Я пошел вдоль кленовой аллеи не спеша, как отпускник, вдруг ощутивший всю тяжесть свободного времени. Дело «механика Ложко» было для меня закончено – оно в других, более умелых руках. Но я все еще жил в нем и никак не мог успокоиться.

…Мокрая палуба «Онеги», ребята, которые склонились над «механиком» и Валерой… Темная лужа постепенно расползается по доскам. «Бонстром» как-то сам выпадает из моих рук. О борт теплохода ударяется яхта, и парус нависает над нами. И вот уже Леша Крученых подхватывает Машутку. Лицо ее словно покрыто белилами. Потом я вижу Валеру, поднятого дюжими руками, два темно-красных пятна на его тельняшке. Кто-то отшвыривает ногой автомат…

Кэп накрывает «механика» простыней. Дождь все падает, и вскоре мокрая простыня принимает формы распростертого тела. Как маска, проступает лицо, и этот чужой человек, принесший к нам войну, смотрит гипсовыми глазами в серенькое, низкое небо. Зачем он пришел, зачем он согласился выполнять приказы тех, кто писал на бетонной стенке форта: «Wir gehen… aber kommen wieder…»?

Затем в грохоте и свисте над «Онегой» зависает вертолет. Люди – военные и штатские – расспрашивают меня. Человек со светлыми глазами, которого называют «товарищем полковником», задает сухие, короткие вопросы.

А между тем его помощники укладывают на дощатый стол все, что хранилось в тайнике «механика»: автомат, рацию в темном ящичке, запасную обойму… Полковник рассматривает листок полупрозрачной бумаги. «Да, вы правы, это план подземных сооружений форта».

Через два часа мы уже у второго причала. На этот раз целый отряд готов ринуться под пирс, чтобы проникнуть в помеченный на плане ход. Но кто-то должен идти первым, и я обращаюсь к полковнику: «Разрешите».

Полковник разрешает. Более того, он обсуждает со мной маршрут. Вода прохладна и темна. Тело стиснуто в узкой бетонной трубе. Вниз, до расширения – теперь поворот, налево, в кирпичный коридор. Поворот рычага, и открывается ржавая решетка. Еще раз налево и вверх, вдоль стенки, отмеченной рисунком быка.

Луч фонарика скользит по ослизлым ступенькам, а навстречу, из угла, шатаясь, идет изможденный, хрипящий человек. Он обхватывает мои плечи и плачет, заходясь кашлем, плачет вволю, как не плачут в одиночестве. У меня тоже вдруг начинает першить в горле. Я забываю о том, что передо мной человек, похитивший реликвию. Только одна фраза назойливо звучит в ушах: «Не ходите, дети, в Африку гулять. Не ходите, дети…»

Может быть, в уголовной практике это первый случай, когда преступник бросается на шею оперативному работнику и разражается самыми искренними слезами.

18

Кленовый переулок вывел меня к мощенной булыжниками улице, где находилась областная больница. Дежурный сказал, что операцию еще не начинали… А через полчаса я очутился около особняка с фонтанчиком, Я позвонил и, как только открылась дверь, почувствовал знакомый легкий запах «Изумруда». Карен приложила палец к губам.

В углу, на кровати, лежала Машутка. Смуглые руки были закинуты за голову, а черты лица неузнаваемо обострились.

– Уйдите, – сказала Машутка, глядя на меня. – Уйдите немедленно. Уйдите, уйдите!

Взгляд у Карен заметался.

– Она видит без конца одно и то же – как он падает, – прошептала Карен, когда мы вышли в коридор. – Без конца одно и то же – как он падает.

– Я понимаю.

Я вышел, как гость, увидевший в прихожей траурные венки. А что следовало ожидать? «Его внезапно покарай в пути – железом, кровью, огненной картечью, но, господи, прошу по-человечьи…» Его покарай – а ее прости. Так не бывает!

Может быть, она и была Гретхен, но он не был Фаустом. Его не мучили философские проблемы. Он был исполнительным, четким автоматом, убийцей и соблазнителем по профессии, воспитанным на Джеймсе Бонде.

Что ж, мы выяснили, кто кого…

«Онега» стояла у восьмого причала. Скрипел трап и блики отраженного света бегали на бортах. Я прыгнул на палубу. Навстречу шел Стасик Прошкус, «боцман». Он улыбался всем своим рябым лицом – лицом неудачника.

– Пришел! – сказал он. – Иди поешь.

В кают-компании он вытер тряпкой стол, поставил большую миску с гречневой кашей и сел напротив. «Может, не надо требовать большего? – подумал я. – Таков смысл бродячей судьбы: взамен одного дома получаешь несколько. Всегда можешь постучать в дверь, и тебе откроют».

– А где ребята? – спросил я.

– Пошли в больницу. Вдруг потребуется кровь. А меня оставили вахтенным. Четвертая группа крови. Всегда не везет.

– Ничего. Там достаточно ребят с нужной группой.

Буксиры, портовые муравьи, деловито сновали вокруг, качалась «Онега», автомобили, поднятые стрелами могучих кранов, плыли в облаках, бронзовый князь Мирослав всматривался в залив, пенсионеры на Садовой горке играли в шахматы, березки рушили хрупкими корнями кирпичные стены форта, и весь этот круговорот назывался миром. Добрым миром, над которым, как шквал, пролетел призрак войны.

– А ты не уходи от нас, – сказал «боцман» в простоте душевной. – Ты оставайся.

– Я бы остался, Но у меня другая работа…