Текст книги "Черненко"

Автор книги: Виктор Прибытков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Западные советологи отмечали быстроту, с которой Андропов сосредоточил в своих руках те должности и посты, которых так долго и трудно добивался Брежнев. Он стал Генеральным секретарем партии, Председателем Президиума Верховного Совета СССР, Председателем Совета безопасности и Верховным главнокомандующим вооруженными силами. Легкость, с которой он все это приобрел, была показателем не только его способности использовать власть, но и желания руководства страны и политической элиты быстрее пройти переходный период и приступить к решению накопившихся проблем.

В книге Б. Л. Прозорова «Рассекреченный Андропов: взгляд извне и изнутри» (М.: Гудок, 2004) также есть ссылки на мнения западных аналитиков. «Преимущество Андропова, – указывали они, – состояло в том, что у него была репутация сильного руководителя и человека, квалифицированно разбирающегося в сложных проблемах, – сочетание, бывшее в дефиците у других членов Политбюро. Коалиция, приведшая Андропова к власти, вероятно, включала как старых членов Политбюро, так и самых молодых членов Секретариата ЦК КПСС. Пожилые члены Политбюро, вроде министра обороны Дмитрия Устинова, из-за возраста не претендовали на высший пост в государстве, чувствовали себя более комфортно при Андропове, который имел за плечами определенный и более независимый послужной список, нежели Черненко, чья карьера заключалась в том, чтобы быть только помощником Брежнева. Позиция Устинова имела решающее значение, так как за ним были и поддержка армии, и близость к КГБ. Наиболее вероятно то, что этот фактор привел в конечном счете к полной победе Андропова».

По мнению Роберта Дэниелса, успех Андропову обеспечила не только поддерживавшая его коалиция, которая включала несколько старых членов Политбюро. Для них Андропов был человеком, сделавшим карьеру самостоятельно, в отличие от Черненко, долгое время бывшего тенью Брежнева. Кроме того, Андропов пользовался поддержкой и более молодых членов Секретариата, которые искали такого кандидата, который, опять-таки в отличие от Черненко, хотел бы отойти от политики Брежнева и ассоциировался как со сменой стратегии, так и с сильным руководством. Дэниеле утверждал, что, по его данным, многие руководители, включая министра обороны Устинова и министра иностранных дел Громыко, были недовольны брежневской политикой безучастной констатации копившихся проблем, отсутствием действенных мер по их разрешению, что, в конце концов, и привело к экономической стагнации и повсеместной коррупции. Эти люди в Политбюро считали, что избрание Черненко было бы в русле сохранения прежней негативной тенденции. Все эти обстоятельства, безусловно, помогли Андропову сломить оппозицию со стороны Черненко. Предопределило успех борьбы Андропова за высший пост в партии и государстве его пятнадцатилетнее пребывание в КГБ.

Даже по отдельным высказываниям западных наблюдателей (а подобных публикаций в западной печати было немало) создается впечатление скоординированного выступления Запада против Черненко – «хранителя партии», которого они в обозримом будущем все-таки видели возможным кандидатом в генсеки.

Сразу же после своего избрания Андропов развернул довольно бурную деятельность. Каждую неделю – встречи, совещания, беседы на высоком уровне. До сентября 1983 года не проходило ни одной недели, ни одного дня, чтобы Андропов не встретился с кем-нибудь из партийных и государственных руководителей, директоров крупных предприятий, представителей общественности. Он все время находился на людях, все время – за столом переговоров. Стоит упомянуть и знаковую встречу с рабочими станкостроительного завода им. Орджоникидзе, на которой он изложил свою программу действий на ближайшее время и, естественно, получил полное ее одобрение со стороны трудящихся.

Но мало кто в то время знал, что Андропов был тяжело и неизлечимо болен. Выглядел он неважно, хотя на встречах с зарубежными делегациями неизменно улыбался, держал себя в руках. Его графики работы свидетельствуют о кипучей энергии – не успевала отъехать одна делегация, как наезжала другая. Все должны были обратить внимание, что к рулю государства и партии наконец-то пришел новый человек – энергичный, сильный и у него большие планы по преобразованию страны и общества.

С самого начала своего правления Юрий Владимирович решил встряхнуть страну, добиться роста показателей развития в разных сферах хозяйства, задумал ряд реформ. Надо было активизировать ЦК, расшевелить правительство, привести в действие новые силы. Но чтобы достичь всего этого, Андропову нужно было рано или поздно «задвинуть в угол» достаточно сильного, но, как он полагал, консервативного аппаратчика и бюрократа Черненко.

В чем же была сила Черненко и почему его опасался новый генсек? Константин Устинович к тому времени в значительной мере сконцентрировал в своих руках руководство экономикой и идеологией, осуществлял всеобъемлющий контроль над проводимой в партии кадровой политикой и обладал разнообразными и прочными связями внутри самого аппарата ЦК, связями, которые нарабатываются годами. Не следует забывать, что знал Черненко всевозможных тайн и секретов ничуть не меньше бывшего председателя КГБ СССР, а иногда и располагал гораздо большей, чем он, информацией. Такая уж была у него обязанность как заведующего Общим отделом ЦК – быть в курсе всех закулисных дел, в том числе и по линии КГБ. Тут уместно напомнить, что Андропов редко обращался к Брежневу напрямую, чаще действовал по официальному каналу – через Общий отдел, и лишь изредка – через подчиненную ему охрану, телохранителей Леонида Ильича.

Что надо было сделать, чтобы лишить Черненко, еще остававшегося вторым человеком в партии, той опоры, какую он имел в аппарате ЦК КПСС? Прежде всего обновить кадры, омолодить их – ведь в этом была и объективная потребность. Это Андропов прекрасно понимал, это и определило его линию на смену кадров, которую он проводил в ЦК решительно и последовательно. Из кандидатов полноправным членом Политбюро становится Гейдар Алиев, бывший руководитель КГБ Азербайджана, а значит, проверенный, свой человек. Секретарем ЦК избирается Николай Рыжков, а по степени доверия со стороны Андропова, пожалуй, всех превосходит молодой Горбачев.

Второе, и не менее важное – необходимо было лишить Черненко руководства Общим отделом. И это было сделано. Константин Устинович, став вторым человеком в партии, возглавил идеологический участок работы.

За 15 месяцев, в течение которых Андропов был у власти, Черненко появляется на людях всего несколько раз, причем такие случаи в буквальном смысле можно пересчитать по пальцам. Вот он встречает и провожает в аэропорту мозамбикскую делегацию (но в самих переговорах, кстати, не участвует). Его можно было встретить на торжественном собрании, посвященном 165-летию со дня рождения Карла Маркса, однако на вечере в честь дня рождения Ленина, где собрались все деятели партии и государства, он отсутствует. Черненко участвует в похоронах Пельше, выступает с докладом на июньском пленуме…

На этом перечислении можно было бы поставить точку, если бы не еще одно событие. Связано оно было с избранием Андропова на президентский пост, хоть и назывался он тогда иначе. Так уж сложились обстоятельства, что без Черненко Юрий Владимирович обойтись не мог. 17 июня 1983 года на открытии сессии Верховного Совета СССР Константин Устинович выступил с очень короткой рекомендацией: «Предлагаю избрать товарища Андропова Юрия Владимировича Председателем Президиума Верховного Совета СССР..» И Андропов получает то, что ему крайне не хватает, – должность номинального руководителя государства. В этот момент он выглядит физически немощным и выступает буквально через силу. Но факт остается фактом – отныне он обладает всей полнотой власти в стране.

После этого Черненко был настолько надежно «упрятан» Андроповым, что даже не получил приглашения на проведенную с огромной помпой торжественную встречу руководства ЦК с ветеранами партии. На ней присутствовали, помимо Андропова, секретари ЦК Романов, Зимянин, Капитонов, Рыжков. За столом президиума – одна «молодежь», а открыл встречу самый молодой член Политбюро Горбачев. Именно он представил участникам встречи генсека, который стремился заручиться поддержкой ветеранов и хотел подчеркнуть, что он преемник партийной и государственной власти, наследник лучших традиций КПСС.

Вскоре Черненко и вовсе надолго исчезает из поля зрения.

Куда? Он отправляется в отпуск, где так неудачно откушает копченой ставриды и надолго уляжется на излечение. А ведь как хорошо начинался тогда отдых на берегу Черного моря! Вместе с Константином Устиновичем отдыхали его жена Анна Дмитриевна, сын Владимир со своей супругой, внук Костя, которому было два с половиной года. У меня такая поездка была первой, поскольку раньше Черненко помощников «в отпуск» не брал. Сыграло свою роль то, что он собирался приступить к работе над воспоминаниями.

Запомнилось, как постоянно ворчал Черненко на своего охранника Владимира Маркина – уж слишком плотно тот его опекал, мешал вдоволь поплавать.

– Ты чего, Володька, все возле меня крутишься? Я же лучше тебя плаваю, у меня закалка – енисейская. – И снова плывет на спине за запретные буйки.

Чувствовалось, что теплый и влажный морской воздух пошел ему на пользу: посвежел и будто помолодел Константин Устинович. И все бы хорошо, если бы в один прекрасный летний вечер ему не передали увесистый пакет рыбы. Ставрида была на удивление хороша, и угощалась ею вся семья. А ночью Константину Устиновичу стало плохо – только ему одному.

– Что же с ним произошло? – спросил я по возвращении в Москву у главного медика страны академика Чазова.

– Вирусная инфекция…

Как хочешь, так и понимай. Только здоровье Черненко оказалось настолько подорванным, что оправиться после отравления он полностью так и не смог…

…А в сентябре надолго угодил на больничную койку и Андропов. День и ночь он был связан шлангами с аппаратом «искусственная почка» и навсегда исчез с экранов телевизоров и со страниц газет. Но зато на них поочередно появляются другие – и молодые, и старые: Тихонов, Устинов, Громыко, Алиев, Горбачев, Рыжков… И ни разу не будет упомянут Черненко. Иначе как опалой это не назовешь.

Хочу подчеркнуть при этом, что ни в коем случае нельзя думать, будто Черненко был таким невниманием обижен и настроен против Андропова, из-за чего не видел необходимости изменений в жизни страны и партии, в сложившемся характере управления государством. Вовсе нет. И еще раз повторю то, о чем уже говорил в начале книги: Константин Устинович был прежде всего человеком высокого партийного долга и никогда не выдвигал свои личные амбиции или интересы на первый план – они для него мало что значили. Но его откровенно настораживали некоторые тенденции в стиле руководства Юрия Владимировича, при котором методы работы КГБ все заметнее просачивались в партийную жизнь. Это особенно стало заметно, когда начали появляться громкие дела против прежних сторонников Брежнева, его ближних.

Вызывало беспокойство и другое: многие партийцы новой волны, выдвинутые на работу в ЦК КПСС, больше всего сил тратили на освоение положенных им привилегий и использование широких возможностей для дальнейшей карьеры и безбедной жизни, которые открывали им связи в высших эшелонах власти. Они не вылезали из загранкомандировок, наводили (на всякий случай) личные контакты с различными деятелями внутри страны и лидерами зарубежных государств – короче говоря, с удовольствием примеряли на себя «бремя высокой ответственности».

Но не всё оказывалось им под силу, не всё было так легко и просто. Постепенно выяснялось, что для того, чтобы изменить к лучшему окружающую действительность или хотя бы свою личную жизнь, мало еще занимать высокий номенклатурный пост. Аппарат, в который пришли молодые партийцы (часто без опыта работы «на земле», в низовых партийных и государственных звеньях), жил по своим, понятным немногим законам, и его нельзя было перестроить в одночасье по чьему-то, пусть даже самому высокому, желанию. Какой вывод можно сделать из опыта того времени? Если в аппарат слишком быстро, без должного присмотра и осторожности внедряются молодые силы, то начинается их естественное отторжение. Увы, сплав опыта и молодости легко декларировать, в жизни всё гораздо сложнее.

Энтузиазм многих ветеранов Политбюро, наблюдавших за «юной порослью», сменился недовольством. Они вдруг забыли о конкуренции между собой и стали противиться такому «омоложению». Объединившись на такой «платформе», Тихонов, Кунаев, Щербицкий, Гришин, Черненко попытались, на первых порах еще тихо и тайно, а потом все более решительно, воспрепятствовать кадровой политике Андропова. И Юрий Владимирович, которого одолевала болезнь, практически ничего не смог сделать – перетряска кадров по его усмотрению закончилась на полпути к задуманному.

Здесь следует отметить, что сам Андропов, сформировавшийся на работе в КГБ, тоже очень плохо представлял себе психологию партийного аппарата, не мог предположить, что тот имеет обидчивый нрав, капризный, а порой и мстительный характер. Ни Гришин, ни Щербицкий не простили Андропову допущенной в их адрес бестактности: ведь он не пригласил их, как и Черненко, на встречу с ветеранами партии. Это не рядовое по партийным меркам мероприятие призвано было наглядно показать «старикам» и всей стране, из кого дальше будет формироваться аппарат управления партией и государством. Но Андропов забыл, очень скоро забыл о роли влиятельных людей в Политбюро, забыл о том, что получил власть благодаря их поддержке.

Стоило Андропову лечь в больницу, как перед Щербицким и Гришиным встал один-единственный вопрос: кого поддерживать дальше – Андропова? Горбачева? Черненко? Состояние действующего генсека не внушало оптимизма: было ясно, что такие болезни быстро не проходят. Даже если судьба отпустит Андропову еще несколько лет жизни, руководить партией и государством ему будет тяжело. Брежневский вариант – есть почетный лидер, а правят бал совсем иные – за несколько лет полностью скомпрометировал себя, и его повторение исключалось. Надо было решать, к кому перейдет власть. Горбачев и Черненко были самыми вероятными кандидатами в «управляющие хозяйством».

Черненко, конечно, понятнее – он из их мира. Горбачев – человек пришлый, сравнительно недавно появившийся в Москве. Хотя первые впечатления о себе оставляет неплохие: всегда оказывается в числе тех, кто чутко и быстро реагирует на малейшие колебания атмосферы в партии, вроде бы достаточно искренен, полностью подчиняется вышестоящим директивам, покладистый.

И все же Черненко куда как надежнее – он легко просчитываем, легко прогнозируем, легко узнаваем. И, уж конечно, он бы не стал устраивать «кадровой революции» – еще год не кончился, а по стране заменено 20 процентов первых секретарей обкомов и крайкомов, 22 процента министров и почти все завотделами ЦК.

Примерно таким был расклад сил, когда завершался период короткого правления Андропова.

Глава восьмая
Бремя ответственности

Смерть Андропова. Черненко в должности генсека. Слезы в семье. Что делать с Горбачевым? Генсек без «команды». Еще раз о сослагательном наклонении

Андропов умер 9 февраля 1984 года в люксовом отсеке кремлевской больницы. С официальными сообщениями власти медлят, и это уже становится похожим на какую-то дурную традицию. «Известия» и «Правда» помещают на первых полосах пространные отчеты о деятельности правительства, материалы подготовки к выборам, зарубежную информацию… Но вся страна о смерти Андропова узнает в тот же день.

Откуда же эта поразительно быстрая и точная информация? В первую очередь, как всегда, из зарубежных голосов, с трудом прорывающихся сквозь установленные по приказу самого Андропова мощные «глушилки». Вот она, жестокая ирония судьбы. Кажется, первой на смерть советского лидера отреагировала «Свобода», за ней – «Голос Америки», а потом эту печальную новость подхватил весь мир.

Официальное сообщение о смерти Андропова появилось в советской прессе только 11 февраля. Но это ничего не изменило в жизни миллионов людей, занятых своими повседневными заботами и делами. Только милиция в Москве была в ночь на 10-е переведена на особый режим патрулирования, да были отменены краткосрочные отпуска и выдано табельное оружие руководящим работникам силовых структур.

В Колонном зале Дома союзов начались приготовления к похоронам. Москвичи к очередным траурным мероприятиям особого любопытства не проявили – к тягостной «пятилетке пышных похорон», или «трем „п“», как окрестили первую половину восьмидесятых в народе, уже начали привыкать. Ведь перед этим, совсем недавно, ушли из жизни Суслов и Брежнев. У людей лишь вызывало некоторую досаду обилие симфонической музыки, передававшейся по телевидению и радио вместо развлекательных передач и спортивных трансляций.

Тем временем в ЦК КПСС готовились к пленуму. На места полетели из ЦК шифровки, одну из них получили в Томске, где в тот момент находился в командировке Егор Кузьмич Лигачев – секретарь ЦК КПСС, бывший в то время в дружеских отношениях с будущим генсеком Горбачевым. Однако он был уже проинформирован о всем, что произошло.

«…Меня застал, – писал Егор Кузьмич в своих мемуарах, – ночной звонок Горбачева:

– Егор! Случилась беда: умер Андропов! Срочно вылетай! Завтра же утром будь в Москве. Ты нужен здесь…»

На мой взгляд, за этим коротким эпизодом из воспоминаний Лигачева кроется весьма многое, прежде всего угадывается напряженная закулисная борьба, которая, как тогда казалось, неминуемо должна была проявиться на предстоящем пленуме. Горбачев надеялся совершить рывок во власть и спешно собирал преданные силы: в этой ситуации даже один голос мог сыграть решающую роль.

Но пленум ЦК прошел на удивление спокойно и гладко. Председатель Совета министров СССР Тихонов представил на рассмотрение присутствующих кандидатуру Черненко, и тот был единогласно избран Генеральным секретарем ЦК КПСС.

Иногда, чтобы понять, что происходит на самом деле, гораздо важнее знать реакцию на то или иное событие в жизни государственного человека его друзей и близких, нежели официальных кругов, где всё прикрыто завесой политических условностей и недомолвок. В этом смысле упомянутый уже рассказ супруги Черненко – Анны Дмитриевны является особенно показательным и развеивает многие домыслы, связанные с избранием Константина Устиновича генсеком.

Во-первых, как она вспоминает, муж очень сильно переживал смерть Андропова: «Конечно, Андропов был очень умным человеком и руководителем высокого класса. Константин Устинович относился к нему очень уважительно, а Андропов к Черненко – настороженно».

Во-вторых, «Константин Устинович, – утверждает Анна Дмитриевна, – видел недостатки Горбачева, его скоропалительность, непродуманность в решении вопросов. И он относился к нему сдержанно. Да, помогал, наблюдал за ним, но чувствовал в Горбачеве гонор. Тот выслушает, но сделает по-своему, поэтому близких отношений между ними не было. Я была очень расстроена, когда после смерти Андропова Константина Устиновича избрали Генеральным секретарем. Я очень перепугалась, и когда муж пришел домой, сказала ему: „Что же ты наделал, как ты мог согласиться на это?!“

Ведь были и другие кандидатуры – Гришин, Романов… Но больше всех рвался на этот пост Горбачев. И Константин Устинович считал, что Горбачеву еще рановато… Да, он прямо ему и сказал: „Рановато“. Дескать, молод еще. В общем, я расплакалась, когда Черненко стал генсеком.

…Для его здоровья это было тяжеловато. Хотя он говорил о том, что есть у нас молодые силы, которые потом могут стать во главе, но к ним надо присмотреться. Он болел воспалением легких, когда часто выезжал в командировки. То поломка с машиной, то еще что-то в пути, и он здорово промерзал. Да о своем здоровье он вообще не думал! Такая борьба шла кругом. На работу уходил с температурой. „Куда же ты идешь, ты же болен!“ – останавливала я мужа. „Я не могу не пойти, людям же назначено“. Константин Устинович работал по 14–18 часов в сутки».

…Не очень гладко прошло первое организационное заседание Политбюро. Черненко, понимая, что Горбачев, выдвинутый предшественником на высокие партийные роли, ревностно относится к своей карьере, предложил наделить Михаила Сергеевича весьма большими полномочиями:

– Пусть Михаил Сергеевич ведет заседания Секретариата. Он человек молодой, энергичный, физически крепкий…

В этом предложении Черненко было больше трезвого расчета, нежели хитроумной подоплеки: он планировал сделать из Горбачева союзника, но ни в коем случае не хотел получить в его лице противника. Однако не все члены Политбюро оказались столь благорасположенными к Горбачеву. Возразил тот же Тихонов, который совсем еще недавно, при Андропове, был накоротке с Горбачевым:

– Да Горбачев превратит заседания Секретариата в коллегию Минсельхоза. Будет вытаскивать лишь аграрные вопросы…

Тотчас посыпались и другие возражения. Но их в довольно резкой форме отмел министр обороны маршал Устинов. Он поддержал предложение Черненко, причем сделал это решительно и твердо.

– Лучшей кандидатуры не найти. Прав Константин Устинович: Горбачев молод и энергичен!

После него свои сомнения напрямую уже никто не высказывал. Правда, искусный дипломат Громыко, совсем недавно безоглядно поддерживавший молодого андроповского выдвиженца, проявил осторожность:

– Давайте подумаем, не будем сейчас торопиться, а позднее к этому вопросу вернемся…

Тут я позволю себе маленькое отступление и попробую описать характер Громыко, которому суждено будет после смерти Черненко сыграть заметную, едва ли не главную роль в избрании следующего генсека. Андрей Андреевич – личность в истории Советского государства легендарная. «Дипломатическая школа Громыко», как в свое время дипломатия Молотова, была своеобразным явлением в мировой международной практике. Человек образованный, эрудированный, доктор экономических наук, он вошел в историю как «министр-нет», был твердым, жестким, но и достаточно гибким дипломатом еще сталинской кадровой закваски.

Всегда молчаливо-замкнутый, как говорится, застегнутый на все пуговицы, в официальном общении весьма корректный, Громыко в обычной рабочей обстановке был иным – высокомерным, порой слишком упрямым и несговорчивым, нередко проявлял пренебрежение к чужому мнению. Члены Политбюро знали об этих его чертах хорошо, но не всегда умели противостоять им. Как-то я присутствовал при разговоре Брежнева с Черненко по «громкой связи». Леонид Ильич, говоря о предстоящем голосовании «вкруговую» по какому-то срочному и важному документу, наставлял Константина Устиновича:

– Чтобы Андрушане упирался и не ставил «против», ты начни голосование с него. Найди подход, уговори, чтобы он не упрямился…

«Андрушей» за глаза величали Громыко в Политбюро все члены «шестерки». Его белорусское произношение некоторых русских слов так никогда до конца и не выветрилось.

Черненко, как и другие члены Политбюро, относился к нему с почтением и уважением, но особой доверительности и близости между ними никогда не было. Тем не менее они оба были удостоены Ленинской премии за совместную работу – подготовку многотомной истории советской дипломатии. Думаю, читателя может заинтересовать отрывок из книги Громыко «Памятное», чтобы понять, как строились отношения между ним и Черненко.

«К. У Черненко, – пишет Громыко, – я знал на протяжении двадцати лет. Заслуживает, вероятно, внимания такой факт. Дня за три до кончины, почувствовав себя плохо, он позвонил мне:

– Андрей Андреевич, чувствую себя плохо… Вот и думаю, не следует ли мне самому подать в отставку?.. Советуюсь с тобой…

Замолчал, ожидая ответа. Мой ответ был кратким, но определенным:

– Не будет ли это форсированием событий, не отвечающим объективному положению? Ведь насколько я знаю, врачи не настроены так пессимистично.

– Значит, не спешить?..

– Да! Спешить не надо, это было бы неоправданно, – ответил я.

Мне показалось, что он был определенно доволен моей реакцией».

Наверное, такой разговор был в действительности. Но, откровенно говоря, комментировать этот диалог людей, давно ушедших от нас, не хотелось бы, хотя у меня его содержание вызывает горькое чувство. Он проливает свет не только на взаимоотношения Громыко и Черненко, но и дает ключ к пониманию всей атмосферы, царившей тогда в Политбюро. Лидер партии обращается к товарищу со своими сокровенными мыслями, обращается доверительно и ожидает, наверное, понимания, человеческой реакции. И слышит в ответ казенное назидание.

…А на том заседании Политбюро, где решалась судьба еще неокрепшего во власти Горбачева, несмотря на дипломатический ход Громыко, Черненко, производивший впечатление флегматика, проявил недюжинную твердость и крепость характера:

– Я все-таки настаиваю на том, чтобы вы поддержали мое предложение: доверить ведение заседаний Секретариата товарищу Горбачеву…

Произошло в конечном счете все именно так, как предложил Константин Устинович – заметим, сам предложил, никто его не принуждал к этому, и тут уж, как говорится, из песни слов не выкинешь. Возвысил он Горбачева, хотя между ними, по свидетельству многих очевидцев, никогда не было дружбы или близости. Но никто не замечал и никакой вражды, неприкрытой или замаскированной. Да ее и быть не могло в условиях аппарата, где принцип подчинения меньшинства большинству предполагал борьбу и сопротивление до известного предела. Дальше вступал в силу другой известный закон демократического централизма – решение принято, извольте его выполнять.

Естественно, Горбачев, успевший почувствовать значение колоссальной поддержки Андропова, не хотел оказаться при новом генсеке внизу иерархической лестницы, на каком-нибудь аграрно-сельскохозяйственном участке работы. К тому же уж очень ему понравилось представлять СССР в зарубежных поездках, запросто беседовать с лидерами великих государств. Страсть эта у Михаила Сергеевича возникла задолго до его избрания генсеком, да только мало на это тогда обращали внимание. Например, в 1984 году сама «железная леди» – Маргарет Тэтчер оказала ему необычайно теплый прием, явно не соответствовавший тому статусу (руководитель парламентской делегации), в котором он посетил Великобританию. Обласкала она и супругу Горбачева, а фотографию Михаила Сергеевича установила на своем рабочем столе. Этот мало чего значивший по официальным меркам визит неожиданно привлек широкое и пристальное внимание западных средств массовой информации.

Лишь через несколько лет вспомнили и о том, что еще годом ранее Горбачев посетил Канаду и во время поездки у него были не только официальные встречи. Имел он обстоятельную и доверительную беседу с А. Н. Яковлевым, в ту пору работавшим там послом. О чем? По признанию Александра Николаевича, в Канаде они «очень откровенно разговаривали по всем делам».

Очевидно, уже тогда Запад сделал свои ставки, присмотрел для себя будущего генсека и хорошо знал, на каких струнах можно с ним поиграть. Не случайно Горбачев стал так падок до заморских почестей, откровенно заискивал и лебезил перед американскими и западными руководителями.

Лигачев вспоминает, как однажды, будучи уже в должности генерального секретаря, прилетел Горбачев из Италии.

«– Егор, ты знаешь, весь Рим меня провожал.

Я ему:

– Михаил Сергеевич, надо бы на Волгу съездить и в Сибирь.

А он: мол, ты опять за свое, я тебе про Италию, а ты – Сибирь! И так довольно часто бывало».

…Черненко, похоже, читал мысли Горбачева и прекрасно понимал его тревоги – ведь догадаться о том, что у него на душе, было несложно. И он решил не поступать с ним так, как совсем недавно с ним самим поступил Андропов. Он доверил ему – и настоял на этом, что гораздо труднее! – по сути, второй по значимости пост в партии. Отныне и до самой смерти Черненко Горбачев будет его правой рукой. Формально, конечно, так как для Горбачева отношения с Черненко уже не имели особого значения. Судьба Михаила Сергеевича была в значительной мере предопределена, и Константин Устинович своими руками зажег ему зеленый свет: путь наверх, до поста генерального и будущего президентского кресла, был открыт.

Многие потом с удивлением припоминали, что Горбачев при Черненко продолжал успешно делать карьеру и ему никто не чинил препятствий. Действительно, Константин Устинович предпринял все для того, чтобы превратить противника, молодого и энергичного конкурента, в сподвижника, помощника, коллегу. И делал он это довольно искусно – ведь за его спиной была уникальная школа, даже не школа – настоящая академия аппаратной работы, в которой наука о том, как строить свои отношения с коллегами, всегда была одной из главных. Но кто бы тогда мог подумать, что скрывается за образом «своего парня», в котором Горбачев представал перед окружающими.

Стал ли Горбачев членом «команды Черненко», верным соратником человека, сделавшего его вторым лицом в партии? Чувствовал ли он себя, хотя бы чисто по-человечески, признательным или обязанным чем-то Константину Устиновичу? Конечно же нет! Хорошо известно, что многие люди, которые не без основания рассчитывали на благодарность Горбачева, на его защиту и покровительство, были им преданы. Причем не только из близкого окружения – вспомним хотя бы бывшего руководителя ГДР Хонеккера, которого он сдал властям ФРГ. Черненко – не исключение.

Горбачев спешил стать первым. Он понимал, что время больше не работает на Черненко, что, возможно, совершенно скоро мечта его сбудется. Нетерпение овладело не только им – Раиса Максимовна была посвящена в планы мужа и примеряла на себя статус «первой леди». Сошлюсь на опубликованные воспоминания бывшего начальника охраны Брежнева генерала КГБ Владимира Медведева. Как раз в то самое время, о котором мы говорим, он получил незначительную должность (если принять во внимание, кем он был при Брежневе) охранника супруги одного из секретарей ЦК. Этим секретарем был Горбачев.

«Во время поездки в Болгарию (сентябрь 1984 года), – пишет Медведев, – у нее была своя связь с Михаилом Сергеевичем, тем не менее она спрашивала меня каждое утро:

– Какая информация из Москвы?

Она старалась выяснить новости по моим каналам, как будто чего-то ждала. Чего? Можно было лишь догадываться: тогдашний Генеральный секретарь ЦК КПСС Черненко был неизлечимо болен…

– Все в порядке, все нормально. Ничего чрезвычайного, – отвечал я…

Последнее солнечное утро застало нас в Варне, отсюда мы должны были лететь в Софию: прибывал Горбачев. Снова, как всегда: