Текст книги "Дорога богатырей (сборник)"

Автор книги: Виктор Сапарин

Соавторы: Александр Студитский,Сергей Болдырев,Юрий Долгушин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Ольга готова была поверить в преодолимость этого последнего препятствия. Она убеждала себя, что сейчас нет ничего невозможного для науки и техники, все дело только в сроках. Девушка чувствовала в Гусеве внутреннюю силу и верила в эту силу. Даже неудача, повергающая в отчаяние, должна родить в таком человеке новую вспышку энергии. Ольга представляла себе, каким он может быть в такое время: суровым, молчаливым, ни минуты не отдыхающим вплоть до того момента, пока не будет разгадана причина неудачи и найден новый путь вперед.

Но почему же сейчас в нем нет ничего этого? Он спокоен, добродушен, его не интересует загадочная гибель созданной им сложнейшей машины. Неужели он не понимает всю трагичность положения?

И вдруг Ольга подумала о том,, что, может быть, он что‑то скрывает под маской добродушия и спокойствия. Может быть, катастрофа непомерно велика, так беспощадна, что инженер просто не хочет, чтобы посторонние поняли ее значение. Он ведет себя так, как будто бы знает наверное, что никаких следов ракеты все равно не найти. Он знает что‑то такое, чего даже и не подозревают все они, люди его окружающие.

Все эти события так сильно занимали Ольгу именно потому, что для нее самой необходимо было решить эти противоречия. Столкнувшись с жизнью, девушка хотела войти в нее как борец и чувствовала, что для этого ей нужно было узнать и понять что‑то очень важное.

Незадолго перед полетом новой ракеты, как‑то вечером, когда в пустыне потянулись длинные _?зловещие тени от каждого бугорка и высохшего кустика, молодые люди, захватив ружья, сели в машину и отправились поохотиться на быстроногих джейранов.

Машина шла не особенно быстро, мягко ныряя в выбоины, почти до краев заполненные легкой душной пылью. Пыльный хвост тянулся сзади, поднимаясь в зеленоватое вечернее небо дымными клубами.

Гусев, управляя машиной, искоса поглядывал на молчаливую девушку, сидевшую рядом. Взгляд прищуренных глаз ее был устремлен вперед, в золотистую дымку горизонта – они ехали почти прямо на солнце.

Что происходит с ней последние дни? Они так просто, хорошо встретились, когда она приехала на полигон, и вот как‑то незаметно она замкнулась, отгородилась чем‑то. Может быть, он сам виноват в этом? Но что же он такого натворил? Привык тут в пустыне итти на пролом в спорах с директором и его сторонниками по поводу полета ракеты и вот, – извольте полюбоваться, – стал таким толстокожим и неуклюжим, что даже эта прямая простая девушка дичится его.

Всего с час назад Гусев имел очередной неприятный разговор с директором института Смирновым и все еще никак не мог успокоиться. Смирнов, воспользовавшись неудачей поисков ракеты, вызвал сегодня Гусева и предложил ему тщательно продумать вопрос о предотвращении возможных взрывов ракет во время старта на полигоне. «Не намерен остаться без такого талантливого конструктора, как вы…» – полушутливо сказал Смирнов. Странная забота о благополучии Гусева! Точно директору невдомек, что взлет ракеты – это давно и притом блестяще решенная задача. Ясно куда он клонит – уж если надо опасаться взрыва ракеты на старте, то намерение Гусева в недалеком будущем полететь в таком аппарате – это просто чистейший вздор.

– Алексей Иванович, – вдруг произнесла Ольга, – мне кажется, работая со своими ракетами, вы рискуете иногда… – она помедлила и добавила, все еще глядя куда‑то вперед, в слепящую даль, – рискуете даже жизнью…

Гусев так долго молчал, что девушка с интересом оглядела ставшее каким‑то отчужденным и жестковатым лицо человека, сидевшего рядом с ней.

Ольга глядела на него с каким‑то странным лихорадочным блеском в глазах.

– Есть вещи, о которых с вами нельзя говорить… – медленно сказала девушка.

– Да, есть, —твердо ответил он.

– Я никогда не переступала дозволенных границ, – она через силу улыбнулась, и Гусев, не глядя на нее, почувствовал эту натянутую улыбку по тону ее голоса, – но сегодня я хочу говорить о недозволенном… Вы хотите перейти какую‑то черту, какой‑то предел, который люди еще не в состоянии преодолеть. Мне бывает страшно, страшно, когда я начинаю думать, что вы можете когда‑нибудь… исчезнуть, как ваша эта ракета…

Девушка испуганно глянула на инженера – не слишком ли она прямо высказывает свои мысли? Ей показалось, что сейчас последует вспышка гнева, которая не даст ей докончить всего, что она приготовилась сегодня сказать.

Гусев упрямо покачал головой, не отрывая взгляда от дороги.

– Я не погибну. Я хочу жить. Но я хочу жить по–настоящему.

Вдруг, он резко крутнул баранку руля, выв–ел машину с пыльной дороги на обочину и, повернув от солнца, резко затормозил.

Он легко коснулся рукой плеча девушки, словно рядом с ним сидел его товарищ.

– Может быть, я никогда не говорил вам всего, – тогда это моя ошибка…

– Я хорошо знаю конструкцию ракеты, – заторопилась она, – вы говорили мне о последнем улучшении двигателя.

Он медленно отрицательно качал головой, и Ольга замолкла.

– Чего же вы мне не сказали? – тихо спросила она. – Если это государственная тайна, – я не хочу знать…

– Нет, это совсем другое… Вам просто надо понять одну вещь…

Ольга отодвинулась в угол сидения, откинулась на кожаную спинку, с каким‑то недоверием вглядываясь в инженера.

Гусев заговорил, возбужденно похлопывая ладонью по запыленной спинке, не замечая, как пыль скользит по гладкой коже на сидение.

Она должна понять: в новом деле очень часто наступает такой момент, когда вдруг упираешься в стену. И сколько ни бейся, сколько ни выдумывай разных приборов – не перескочишь эту стену. Техника и наука кажутся бессильными преодолеть запретную черту с теми средствами, какие есть в их распоряжении, Это не та черта, о которой говорила Ольга, а другая – предел не для человека, а для машины. И когда подойдешь к такой черте, во весь рост выступает человек – его чувства, его воля, как Ольга говорит – «упрямство». В таких случаях бактериолог может впрыснуть себе под кожу новую сыворотку, чтобы доказать ее безвредность и лечебные свойства, как это сделал впервые в истории с сывороткой Пастера наш ученый Гамалей. А вспомните Рихмана и Ломоносова, первыми решившихся поймать молнию. И Рихман тогда поплатился жизнью за эту дерзость, но Ломоносов раскрыл тайну атмосферного электричества и природу северных сияний. Есть сотни примеров… И вот он, Гусев, подошел к такому пределу для техники. Конструкция ракеты проверена десятки раз. Создан изумительный летательный аппарат, но иногда пламя реактивного двигателя разрушает ракету, если она достигнет определенной высоты. Ни один прибор–автомат не объясняет причины, почему до сих пор нельзя покорить пламя. Вот это и есть предел для техники. Но человек может сломать стену. Недавно сконструирована аварийная кабина, которая может отделиться от ракеты, в случае если ее охватит огонь. Теперь остается только сесть в ракету, изучить условия полета, а потом что‑то изменить в конструкции, может быть, создать новые автоматы для контроля неведомых сил, разрушающих ракету, и победить пламя…

– И если у меня не будет смелости перешагнуть черту, – резко продолжал он, – если Смирнов скрутит мне руки и ноги своими приказами – подумайте, кем я тогда буду!..

– Создайте новые автоматы, – страстно сказала Ольга, – пусть приборы расскажут, что делается с ракетами. Но не рискуйте собой, своим товарищем…

– А вы спрашивали себя, сколько времени понадобится для создания таких новых, невиданно сложных автоматов? Год, два? Этого мало. Пять, может быть, десять лет… А я могу, скажем, через полгода дать Родине могучую силу. Имею ли я право забыть об этом?

Она молчала. Разве можно было что‑нибудь ему возразить? В нем была сила, которой трудно было противостоять.

– Вы напоминаете мне отца, – сдержанно сказала девушка, – с ним также невозможно спорить… Не могу уговорить его лечиться. В тот день, когда вы прилетали к нам, он сделал действительно удивительное открытие – обнаружил, что у Земли существует еще один спутник, помимо Луны… Теперь он и слышать не хочет о лечении. Ну что же, поехали охотиться, Алексей Иванович, джейраны скоро лягут спать…

– Спутник? – переспросил Гусев, – какой спутник?

– Не знаю подробностей. Вначале он ничего не желал объяснять, сутками напролет просиживал у своих приборов… Только перед самым моим отъездом сказал… __

– Почему же вы ничего не говорили мне раньше?

– Как‑то не пришлось.

– Но что это за спутник? Какого размера хотя бы…

– Не знаю точно, как будто совсем небольшой…

Гусев с какой‑то настороженностью смотрел на девушку.

– Уж не предполагаете ли вы, что новый спутник – это и есть ваша исчезнувшая ракета? – с горькой иронией сказала Ольга. – Почему вас совершенно не интересует ее судьба?

Гусев включил мотор и сделал вид, что поглощен тем, как вновь вывести машину на дорогу. Но когда Ольга попыталась уличить его в этой уловке, он о. открытой, лукавой усмешкой взглянул на девушку и не думая оправдываться. И снова Ольга ощутила присутствие в нем спокойной, уверенной силы.

Глава 5. НОЧНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ

В этот день, еще ранним утром, направляясь к самолету, Буров встретил друга, и тот на ходу перекинулся с ним несколькими словами без тени смущения, словно все шло как полагается и не случилось ничего особенного. Ну хотя бы сказал ему что‑нибудь вроде: «Извини, дружище, сам понимаешь, мне сейчас не до тебя».

Это был предел терпению. В этот день пилот не возвращался на полигон до самого вечера. Он честно искал весь день ракету. Когда же в пустыне легли резкие длинные тени, пилот круто развернул самолет и пошел не на полигон, а вокруг него, описывая огромную дугу. Не отрываясь, всматривался он в золотисто–серую даль пустыни, пока у него не вырвалось радостное восклицание – он увидел то, что искал.

Впереди, на ленте дороги, – клубилась полоса пыли. Пилот снизил машину до бреющего полета – благо пустыня в этом месте была ровной, как стол, – и погнался за облаком пыли.

В юго–западной части пустыни, где летел самолет, землю покрывали отложения лесса – тончайших легких крупинок почвы. На дорогах автомобили поднимали тучи этой пыли, повисающей в воздухе, как дымовая завеса. Было только одно спасение избежать душного пылевого тумана – обогнать впереди идущую машину и не останавливаться в пути.

Буров сорвался в пылевую тучу, потеряв из виду все ориентиры. И когда он вновь увидел впереди зеленоватое предвечернее небо, он быстро нагнулся к борту и взглянул вниз.

Колеса самолета прошли над головами людей, сидевших в автомобиле. Он видел, как женщина испуганно прижалась к плечу человека, сжимавшего руль. Автомашина резко вильнула, сошла с дороги и остановилась. Бурову показалось, что человек, сидевший за рулем, привстал в машине и яростно грозит ему кулаком.

Но это было только начало. Развернув самолет, Буров повел его теперь уже навстречу машине. Он снизился до последней возможности, вздымая воздушным вихрем от винта целый самум. И снова он увидел, как автомашина поспешно свернула в сторону и остановилась сбоку дороги.

…Рев винта пронесся, казалось, над самой головой, и Ольга вжалась в сиденье машины. Пыль закрыла степь, небо – все, кроме находившегося совсем рядом Гусева, сразу поседевшего вплоть до бровей, словно он был грузчиком и только что таскал мешки с мукой.

– Что он делает, сумасшедший! – крикнула Ольга, стараясь перекричать рев уходящего самолета. – Он опять повернет на нас?

– Не знаю. Если захочет – повернет.

Гусев ладонью вытер сухие, запыленные губы. Рев винта становился все слабее и слабее.

– Бандит,– сказал он, отплевываясь от пыли, – атаман разбойничий! Мучаюсь с ним пять лет. Сколько он мне клялся, что станет другим человеком, и вот, извольте видеть, опять забавляется.

– Это я виновата, – сказала Ольга.

Алексей резко повернулся к ней.

– Выходит, мне нельзя показаться с девушкой? Так что ли?

– Не знаю, – засмеялась Ольга. – На кого мы похожи – это ужас.

– Вот прогоню‑ка я его обратно на грузовую линию, пусть возит мандарины…

Когда они в сумерках подъезжали к полигону и впереди заискрились огни домов, Ольга сказала:

– Но вы все‑таки должны мне обещать, что не прогоните Дмитрия Васильевича. Я не хочу, чтобы из‑за меня вы ссорились с другом.

– Можете успокоиться – не прогоню. Оставлю его, потому что, к несчастью, мне нужен человек, который во время Полета соображает с быстротой звука и даже еще быстрее. Ракета – это не самолет, понятно?

– Но я прошу и не ссориться с ним, – заметила она.

– Вот уж этого не обещаю…

Алексей отправился к другу тотчас, как только распростился с Ольгой у порога ее дома. Пилот лежал на кровати, закинув руки под голову, и даже не подумал подняться.

Без всякого предисловия инженер сказал:

– Ты сейчас же пойдешь к начальнику полигона и доложишь о случившемся.

Пилот резко приподнялся на кровати.

– К Смирнову?

– Да, к тому самому, которого ты ни в грош не ставишь.

Буров вскочил, схватил ремень и яростно перехлестнул им талию.

– Хорошо, я пойду к Смирнову, я отсижу под арестом сколько положено. Но, по крайней мере, я проучил тебя …

Он принялся натягивать сапог и продолжал шуметь:

– Так было всегда: находится какая‑нибудь девчонка – и конец дружбе. Так было всегда, а я‑то, дурак, думал…

– Не желаю знать, что ты думал. Благодари, что я не отстраняю тебя от работы с ракетами.

– Да что тебе ракеты! —Буров ударил каблуком сапога об пол, загоняя ногу внутрь сапога. – Две недели я, как ишак, топаю по пустыне, ищу твою ракету, переживаю за друга, даю отпор маловерам… Только и живу тем днем, когда сяду за штурвал ракеты… А он, этот самый «друг» наплевал на все… Нет, ты уже не человек! Ты не человек – ты жених, вот кто ты такой есть!

Буров, надев оба сапога, гремя каблуками, рванулся было к двери, но инженер остановил его:

– В таком виде являться к начальству неприлично – надо застегнуть гимнастерку и причесаться.

Буров хотел что‑то сказать, но прямо‑таки захлебнулся от ярости. Все же он отправился к зеркалу.

– Недельки через две, после того как ты остынешь, мы свидимся, – заметил Гусев, и в тоне его даже появились обычные добродушные нотки. – Я хочу сказать тебе две вещи, чтобы ты на свободе мог обдумать. Первая вещь: мне необходимо знать, что случилось с ракетой; без этого нечего и думать продолжать опыты. Хотя я и догадываюсь… – он помедлил, подбирая нужные слова, – догадываюсь в чем дело. Но все‑таки надо уточнить до конца. Вторая вещь: таким, какой ты есть, за штурвал ракеты не сядешь. Крепко запомни.

И Гусев вышел из комнаты и направился в душевую смывать с себя лесс.

Буров получил строгое взыскание: ему запретили летать две недели и отлучаться с полигона.

Днем он работал на подготовке чужих самолетов к полетам, а вечера проводил дома, избегая встречаться с Гусевым и Ольгой.

Однажды он засиделся в темной комнате у окна позднее обычного. Ему до последней степени опротивело добровольное отшельничество, и весь вечер он боролся с самим собой: ему хотелось отправиться к Алексею и, хлопнув его по плечу, сказать, что он признает свою вину.

Луна была где‑то над крышей дома, почти в зените, и все здания поселка заливал неправдоподобно яркий голубоватый свет. На черной земле холодным огнем горели под лунными лучами крохотные кусочки слюды, рассеянные в пустыне повсюду. От этих блесток земля казалась чернее и мрачнее, и это навевало тоскливое чувство, усиленное одиночеством.

Служебные и жилые здания полигона стояли на открытом месте. Деревья в этой пустыне никогда не росли, а те, что успели насадить люди вдоль дорожек и стен зданий – тощие топольки, совсем не давали тени и оставляли открытой для обозрения панораму спящего поселка. Неожиданно Буров увидел, что одно из окон в отдаленном здании радиостанции слабо светится.

По всей вероятности, операторы были заняты какой‑то работой в этот поздний час. И вдруг Бурову непреодолимо захотелось перекинуться парой слов с кем‑нибудь. Он быстро выпрыгнул из окна и отправился к радиостанции.

Здание было погружено во мрак, за исключением окна, в котором он еще прежде увидел свет. Он хорошо знал расположение помещений и отправился по коридорам, не зажигая огня.

Дверь в операторскую была открыта, и пилот еще из коридора увидел какую‑то темную фигуру, склонившуюся над приемником. Тонкий луч карманного фонарика упирался прямо в серую доску аппарата, усеянную ручками и приборами. Так вот почему окно комнаты едва светилось – тот, кто стоял у приемника, решил обойтись без верхних ярких ламп. Тут было что‑то неладно, и Буров, летчик–истребитель, привыкший мгновенно принимать решения, быстро и бесшумно вынул из кобуры револьвер и шагнул в комнату. Услышав шум за спиной, незнакомец резко выпрямился. Он стоял в дальнем конце комнаты и не мог видеть лица пилота, но угрожающе приподнятую руку с оружием, конечно, различал. И он стойл, не двигаясь, и ждал.

– Представление окончено, – сказал пилот, – можно разъезжаться по Домам. Как прикажете вас называть?

Человек молчал, и Буров попросил его поторопиться с ответом.

Странно знакомый голос сказал из темноты:

– Чистая работа… Нельзя ли убрать оружие, оно мне не по душе.

– Алешка! – заорал пилот, кидаясь вперед.

Он схватил карманный фонарик и направил свет на человека.

Самый настоящий Гусев стоял в луче фонарика.

Инженер спокойно сказал:

– Вот что, Митя, ты мне скоро будешь нужен. Какую бы штуку нам придумать, чтобы Смирнов выпустил тебя с полигона?

– Ты меня наказывал, – сам теперь и придумывай… Что же ты делал здесь?

Гусев молчал.

– Алеша, ты что‑то скрываешь, это ясно, – произнес пилот, аккуратно застегивая кобуру. – И, я даже скажу, в чем дело: ты знаешь, где ракета. В этом я убедился, наблюдая за тобой все это время. И сейчас ты слушал или хотел услышать ее сигналы. Ведь аппаратура ракеты с перерывами может работать чуть не два месяца. Она лежит где‑нибудь на скале, а мы, как идиоты, гоняем по пустыне и разыскиваем ее там где ее не может быть… Почему ты не хочешь ее запеленговать?

Алексей все еще молчал, и пилот заметил:

– Ладно, я не сержусь. У тебя свои планы, и я готов не совать в них свой длинный нос… Ты не хочешь, чтобы Смирнов кое‑что знал, – вот в чем штука. Уж меня‑то не провести.

В застекленном цехе возвышалась широкая невысокая труба. Эта было уже собранная хвостовая часть ракеты, установленная стабилизаторами на чугунной площадке пола. Под светлой стеклянной крышей цеха медленно плыл в воздухе силуэт кольца – новая секция ракеты. Она была подвешена на стальных канатах к крюкам крана. Кольцо замерло над трубой и стало медленно опускаться вниз.

Буров в синем просторном комбинезоне с засученными рукавами стоял, подняв голову, и рукой подавал знаки машинисту крана: короткие взмахи кисти – «ниже, ниже»; поднятая рука <– «стоп»; опять – «ниже, ниже». Кольцо медленна опустилось и как‑то незаметно коснулось трубы.

Все механизмы ракеты уже отрегулировали, оставалось только собрать отдельные секции, и аппарат будет готов к действию. Буров всегда появлялся в сборочном цехе во время подготовки к очередному испытательному полету аппарата. Он следил за сборкой, помогал техникам и инженерам опробовать механизм управления.

Ночной разговор заставил Бурова предположить, что инженер задумал какой‑то новый опыт с ракетами. И Буров не уходил из сборочного цеха помногу часов, – надо было как следует все подготовить к этому опыту.

Кран покатил за новой секцией, можно было немного передохнуть. Буров опустился на металлические ступеньки приставленной к собираемой ракете лестницы, Только сейчас по этой лесенке сбежала невысокая девушка в синем комбинезоне и красном платочке—техник и звонким молодым голосом, перекрикивая лязг катившегося под потолком крана, доложила: «Секция легла по отверстиям». Это означало, что нова? секция была опущена правильно, отверстия для болтов, имевшиеся в нижней ее части, совпали с отверстиями в уже собранных секциях.

Девушка сунула кулачки в карманчики брюк комбинезона, прошлась взад и вперед по чугунной площадке, на которой собирали ракету, деловито запрокинув голову, посмотрела вслед уплывающему крану. Потом она направилась к Васе, находившемуся здесь же. Во время сборки Вася неизменно добровольно выполнял роль помощника Бурова.

В мягком сильном свете, падавшем через стекла крыши, Буров вдруг заметил, как чисты глаза небольшой подвижной девушки. Он вспомнил ее простое имя – Даша. Эх, Даша, Даша! Какая же ты ясная и светлая! И на душе у тебя, верно, светло и спокойно. Счастливая. Даша, не знает никаких треволнений, не то что он, Буров.

Вася сдержанно глянул на подошедшую девушку и тотчас сделал вид, что занят рассматриванием убегающего в синеву цеха крана. Вася был полон недоверия к ней. Ему казалось, что девушка пытается снискать расположение Бурова и уж во всяком случае постоянно подчеркивает, что не только он, Вася, имеет право на то, чтобы как можно быстрее и лучше выполнять распоряжения пилота. Они, Буров и Вася, вполне могут обойтись без услуг этой самой Даши – вполне!

Дедушка, не вынимая рук из карманов, подняла острые плечики, презрительно тряхнула головой и отошла от Васи.

Буров все еще задумчиво сидел на последней ступеньке лестницы, покуривая папиросу, когда услышал негромкий голос Даши, обращавшейся к нему:

– Дмитрий Васильевич, вам скучно здесь с нами, да?

Девушка стояла перед ним и, всем своим видом, казалось, говорила: «Бедный, бедный Дмитрий Васильевич». Она смотрела немного исподлобья, брови ее были подняты, и она смущенно и сочувственно чуть–чуть улыбалась.

– Вам скучно с нами в цехе, да? – повторила девушка, – помните, вы как‑то сказали мне, что мучаетесь, если остаетесь на земле и не летаете.., А теперь вам запретили летать. – Помните, как вы сказали?

Светлые глаза Даши смотрели с какой‑то печалью, Когда– то он действительно мимоходом в шутку сказал девушке, что на земле ему жизнь не в жизнь. Буров внутренне насторожился: не хватало еще, чтобы эта девочка утешала его.

– Не помню, – упрямо мотнул он головой.

Даша хотела еще что‑то сказать и вдруг торопливо, слишком торопливо и слишком деловито, воскликнула:

– Кран идет!

Буров поднялся со ступенек, пропустил Дашу на лестницу.

Вася подошел, неодобрительно заметил:

– Бегает без толка взад и вперед…

– Василий, голубчик, – с неожиданным раздражением, сказал Буров, – не мешайся не в свое дело.

– Есть не мешаться, Дмитрий Васильевич.

Новое кольцо было уложено на место, и труба вытянулась еще выше, Наверху на площадке лестницы Даша командовала крановщику – укладывала кольцо «по отверстиям».

К месту сборки ракеты приближалась небольшая групп? людей —Гусев шел в сопровождении начальника цеха и его помощников. Конструктор всегда пользовался уважением в цехах, обычно здесь его сопровождала небольшая свита ведущих инженеров.

Они остановились около площадки, и начальник цеха, Подвижной черноволосый человек с узким смуглым лицом, начал докладывать конструктору о ходе сборки ракеты. Гусев, рассеянно поглядывая по сторонам, кивал головой.

– Алексей Иванович, сказал в заключение начальник цеха, – если вам необходимо ускорить сборку, мы можем мобилизовать еще два крана…

Конструктор все так же машинально кивнул головой, и начальник цеха обратился к одному из стоявших около люден:

– Через час поставьте на сборку еще два крана…

Гусев, словно очнувшись от забытья, спросил:

– Это для чего же?

– Как для чего? – удивился начальник цеха, – вы хотите ускорить сборку ракет…

– Не обязательно, – сказал Гусев.

– Не обязательно? – недоверчиво переспросил начальник цеха.

– Совершенно не обязательно, – подтвердил конструктор, – торопиться некуда… тем более, что я собираюсь съездить на недельку в горы пожить на обсерватории. Надо немного проветриться.

Начальник цеха быстро, почти сердито сказал:

– Зачем же тогда я форсировал сборку? Люди мне нужны сейчас вот как… – и он провел ладонью по горлу, – цех плана не выполняет. Значит можно снять людей?

– Можно, – сказал Гусев, с таким обидным безразличием, что Бурову очень захотелось сказать ему какую‑нибудь резкость.

Во время этого разговора пилот стоял в стороне и не отрываясь глядел на своего друга. Вот так тип! Что он опять затевает? Сейчас, когда работы по сборке можно было бы завершить в два–три дня, он вдруг решил ехать в горы на обсерваторию. Значит, полет ракеты неожиданно откладывается.

Почему?