Текст книги "Вечная мерзлота"

Автор книги: Виктор Ремизов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

14

В полтретьего ночи были за мысом, в Ошмаринскую бухту заходили по пологой метровой волне, которая, слабея, докатывалась сюда с Енисея. Встали в устье речки, в глубокой курье[51]51
  Курья – залив.


[Закрыть]. Здесь было тихо, птички щебетали на утреннем солнышке. «Полярный», как броненосец был покрыт ледяным панцирем. Народ хоть и наломался, а не спал. Из кормового кубрика доносились взрывы смеха. Степановна нажарила любимой всеми картошки с луком и на сале.

В командирском кубрике тоже было оживленно. Собрались в каюте пострадавшего Грача. Продубевшие на ледяном ветру лица раскраснелись в тепле. Руки у всех свекольные. Грач сидел в одних трусах у себя на койке, обложенный подушками – вокруг длинной кровянистой полосы на боку начинало помаленьку синеть.

– Опасаюсь, ребро бы не сломал, – сипел Иван Семенович, аккуратно нарезая почищенного уже, текущего жиром омуля и раскладывая закуску. – Егорка, сынок, сбегай на палубу, отщипни осетришку… О! – Механик вытаращил испуганные глаза. – А где у нас рыба? Что-то я ее не видел!

– Степановна убрала… как вся эта канитель началась, снесла к себе на камбуз, – улыбался старпом.

– Егорка, бежи сбегай, отрежь бочок!

Егор, одетый в ватные штаны и два свитера с ножом в руках побежал на палубу, вместо него вошел Белов, розовый, только из горячего душа, поставил бутылку спирта рядом с открытой банкой американской тушенки, которая вкусно пахла на всю каюту. Сел на койку к Семенычу:

– Ну что, старый, дал нам сегодня батюшка-Анисей просраться! Болит бок?

– Вон! – задрал руку Грач, поворачиваясь левым боком и показывая ушиб, – прямо на угол налетел, ты же видал! Как салага, ей Богу!

Егор принес бок осетра, сковородку жареной картохи и три больших вареных утиных яйца. Все были голодные. Старпом почистил яйца, развалил пополам оранжевыми желтками.

Белов разливал.

– Слышь, Сан Саныч, давай мужикам бутылку отнесу, – предложил старпом.

– Не положено! – Белов, не отвлекался, отмерял дозы по кружкам.

– Как черти все вкалывали… Давай уважим! У меня есть заначка.

Белов перестал лить и посмотрел на Фролыча:

– Что мне жалко? Или я не видел, как они работали? Там полкубрика новых людей! Хочешь, чтобы меня в Дудинке с буксира сняли?

– Надо бы налить ребятам! – поддержал Грач, как будто не слыша капитана, – этот Померанец мой, щербатый, прямо… загляденье-мужик! Я без него, как без рук! Хочешь, я сам снесу! Скажу от меня!

– Вы что, дети малые? – Белов поднял свою кружку.

Все нехотя потянулись, разобрали посуду. Многообещающий запах спирта плыл по каюте.

– Хорошо сработали! За это и выпьем! – Белов опрокинул обжигающую жидкость в горло.

Выдыхали, морщились, занюхивали. Грач крякнул, отер усы, взял кусочек жирной розовой стерлядки, пожевал:

– Егорка сегодня второй раз народился… ты как же свалился-то?

– Да я говорил уже, – недовольно посмотрел на Грача Егор, – шторм-трап зацепился, я перегнулся, а тут волной, как врежет, я и сам не понял. Борт рядом вроде, а не дотянусь!

– Егор, отнеси ребятам от меня сала… – попросил Грач.

– Нина Степановна им отнесла уже, я видел… – Егор наваливался на жареную картошку.

– От, зараза кокша у нас! – одобрил Грач, со значением, косясь на капитана.

– Ага! Не то, что некоторые! – Белов согласно качнул головой. – Повариха у них молодец, а капитан – говно!

– Я это не говорил! – не согласился Грач.

– А если заложат? – Белов снова взялся за бутылку.

– Да кто заложит?! – сорвалось с языка у захмелевшего Егора.

Белов с удивлением и строго посмотрел на своего малолетнего боцмана, но сдержался:

– Хотите? Пожалуйста, отнесу!

– Не надо, – неожиданно поддержал капитана старпом, с которого все и началось, – прав Сан Саныч. Может, и правда, кого-то подсунули? Потом, где-нибудь на берегу посидим.

Выпили еще по одной, ели неторопливо, Грач вытер не сильно чистой тряпицей усы, достал махорку:

– Вот говорят, водка вредная, мне один врач настрого запретил, а я думаю… – он ловко оторвал ровную полоску газеты, – не вредная она! Русским без нее никак! Иной раз жизнь так придавит, а выпьешь и ничего, глядишь – радость сделалась! Снаружи, оно, может, и не очень, а внутри уже радость!

Грач послюнявил и подклеил свою «сигаретку». Осмотрел ее, довольный:

– И правительство наше это дело хорошо понимает! – старый механик грозно-весело погрозил козьей ножкой в низкий потолок каюты.

Егор пьяно хмыкнул и радостно качнул головой. Он не любил водки, но с мужиками выпивать очень любил.

– Ты, Егорка, слушай, сынок! Сталин это понимает в тонкостях! Я в машинах так не шуруплю, как он в этом деле! Русской водки и английская королева иной раз спросит!

Выпили спирта за русскую водку.

Разговорились о частой непогоде в северных широтах, о штормах в открытом море.

– Мне и орден за плохую погоду дали, – улыбнулся капитан, вытирая руки от жирной рыбы.

– А как получилось-то? – спросил Грач, – расскажи, Сан Саныч, я думал «Красную звезду» только за боевые дают, а вы суда гнали из Германии… Тебе сколько же лет было?

– В сорок шестом… сколько? Восемнадцать уже было… – Сан Саныч, скромничая, пожал плечом, но все затихли с интересом. – Я вторым помощником капитана шел, а в Архангельске перед выходом старпом заболел, я сразу и стал первым.

– Ну рассказывай порядком! – настаивал Грач.

Сан Саныч взял у старпома папиросу, прикурил неторопливо, как будто вспоминал:

– Вышли из Архангельска двенадцать судов, мы на сухогрузе «Хабаровск», у немцев он «Бремен» назывался. Сначала в кильватер по Двине, потом по-походному «стайкой» – все друг друга видим, погода хорошая, Белое море прошли спокойно. В Баренце штормило и потрепало здорово – я первый раз в море, такой волны не видывал, иногда думал, разломиться сухогруз – длинный же! Но ничего, морское судно, а был и танкерок речной, так его полностью волной накрывало! Ну вот… неделю шли до острова Вайгач. Там больше недели стояли, бункеровались, чинились… а у меня капитаном был Самойлов Иван Демьяныч, заслуженный капитан, войну прошел в самом пекле – на Северном флоте! А до этого дела, – Белов кивнул на бутылку, – не сдержанный был… сам мне рассказывал, как они пили в войну. Говорил, нельзя без этого было, нервы человеческие не выдерживали. Короче, день мой капитан из каюты не показывается, другой… вызывает на совещание начальник экспедиции Воронин, покойник уже, царствие небесное, человек был властный… раз, другой вызывает… а мой пьяный – вокруг себя ничего не видит. Что я сделаю?! Пацан против него, я и подойти не смею! Короче, прибывают к нам на «Хабаровск» начальник экспедиции с начальником морской проводки и с помполитом. Мой мрачный, только похмелился с утра, ну и – слово за слово – хреном по столу! Мужик здоровый был, сгреб помполита за китель, чуть за борт его не выбросил, еле отняли. Утром по экспедиции морпроводок приказ – списали моего капитана, дело на него завели… а нам выходить через два часа. Иван Демьяныч протрезвел, пошел к Воронину, тот-то его очень уважал, и говорит, оставляй Белова капитаном, – Сан Саныч помолчал строго, – некого было больше. Так и оказался я в Карском море капитаном сухогруза. Только вышли – туманы начались, и такие поганые – в ста метрах ничего не видно. Глаза трешь, кажется, что ослеп…

– Туманов и у нас хватает… – заметил Грач.

– Не-ет, – не согласился Белов, – совсем другое дело! Как в молоке идешь, носа судна не видно! Слава Богу, навигация у немцев была… у нас и сейчас такой нет! Так и шли сутками – туман и туман кругом – а мы как-то идем! У меня ноги тряслись, лучше уж шторм! Идем группой, обстановка все время меняется, льды, туман этот… Из двенадцати судов семь на мели залетели – кто-то пробился, один сухогруз на камни выбросило, а меня пронесло!

– Ох-ох-ох, дело наше флотское… давайте сынки, – Грач взял свою кружку, – заслуженный мужик был Иван Демьяныч… А в войну, ребятушки, не приведи Господи… в командах старики, да пацаны-малолетки… И ничего – работал флот! Все для фронта, все для победы, чего и говорить! – Грач замолчал, поглаживая больной бок, – а над этими стариками нквдешные рожи со своими пистолетами стояли. Столько несправедливости было! Половина капитанов в эту мясорубку ушли!

Все молчали. Ветер шумел через открытый иллюминатор, туда же уплывал тяжелый табачный дым.

– Как мы эту войну пережили?! – Грач сокрушенно качал головой. – Не понять нам этого никогда! Оно никому уже и не интересно, герои, и всё! А как и что было?

В поселок Дорофеевский пришли на другой день к вечеру. Встали на рейде. Совхоз имени Карла Маркса отстроился на краю небольшого старого поселка. Жилые бараки в два ряда, аккуратные длинные склады у берега. Погрузочный тельфер, широкие мостки вели к рыборазделке, сети и невода аккуратно развешены. Два больших деревянных бота покачивались на якорях, а у берега стояли с десяток разных лодок.

Спустили шлюпку. Грач, Белов, на руле боцман, на веслах Повелас и Йонас. Старпом остался на буксире. У берега их встречал молодой мужчина в сапогах, галифе и фуражке офицера госбезопасности, но обычном гражданском пиджаке:

– Лейтенант Габуния! Комендант этой крепости! – Лейтенант улыбался открыто, никак не стесняясь своего наряда. Черные, длинные не по Уставу и волнистые волосы, на которых еле держалась, лихо заломленная назад форменная фуражка, озорные глаза, черные усы и выразительные вороновы крылья бровей. Белов, перешагивая через борт шлюпки и подавая руку, невольно улыбнулся ему навстречу, отчего лейтенант улыбнулся еще шире, обнажая белые зубы.

Вечером поплыли неводить. В мотобот сели молодые женщины и девушки, и один белокурый парнишка лет семнадцати. Сзади тянулись на веревке две большие лодки с неводом. Всем распоряжался пожилой, однорукий и молчаливый бригадир. Он стоял на руле, рядом устроились Белов и Габуния.

Отплыли километров пять, причалили к пескам, выгрузились и началась привычная работа. Все делалось почти молча, изредка бригадир подавал голос, да девчонки переговаривались негромко и хихикали. В лодку с неводом сели парнишка с женщиной и стали выгребать в глубину. Невод падал с кормы, расправлялся неровной линией деревянных поплавков, несколько девушек с голыми ногами и подоткнутыми юбками взялись за береговой конец невода. Оживление вносил Габуния, он уже был одет в «рабочее» – старые полевые галифе и гимнастерку, шутил с девушками, на что они отзывались улыбками, а иногда и острыми шутками.

Было тепло, даже жарко, Белов с Егором разделись до тельняшек, но вскоре снова надели тужурки – комары прокусывали нещадно.

– После шторма их, считай, нет совсем! – Габуния протянул баночку с мазью, – берите! Деготь берестяной с вазелином! Наше, Дорофеевское изобретение!

– Да ну! – не согласился Грач, – этому изобретению сто лет!

Габуния не стал спорить, только улыбался, видно было, что он очень рад гостям. Развели огонь на старом кострище на тундровом взгорочке. Вокруг лежали распиленные вдоль бревна, чтобы сидеть, был устроен столик.

– Вот, что значит немецкая аккуратность! – похлопал Иван Семеныч по отструганной столешнице. – Наши ни за что не стали бы такое гоношить! На песке бы перекусывали!

Габуния поставил на стол сумку и посмотрел внимательно на Грача:

– Почему немцы? Это я просил сделать! – грузин театрально развел руки и стал доставать закуску. – Что тут нам положили? Муксун копченый – люблю, стерлядку не люблю, картошка в мундире… это тоже люблю!

Местные девчата с загорелыми лицами выглядели по-деревенски, все с косами и косичками, одеты, хоть и в рабочее, но чисто. Головы прикрыты платками с подшитыми сетками от комаров, сейчас они их откинули, открыв симпатичные молодые лица. Все босоногие. Только бригадир был в высоких резиновых сапогах и сером пиджаке с пустым рукавом, заложенным в боковой карман. Часть девушек работали на берегу, другие сидели дружной стайкой у своего костра, отмахивались от комаров, и весело выспрашивали о чем-то Егора. Бригадир, не отрываясь следил, как заводят невод, потом встал и подошел к воде. Прикурил, чиркнув спичку одной рукой.

Габуния с Беловым и Грачом выпили. Закусывали. Лейтенант госбезопасности, соскучившись по людям «с воли», не умолкал:

– В совхозе в основном немцы… скажем честно, – он с веселой улыбкой поднимал палец вверх, – в основном, немки! План выполняют, живут хорошо, все есть – пекарня, рыба, овощи, олени… даже свиней завели! В этой бригаде половина немки, половина – латышки, бригадир – эстонец. Зовут Айно…

– Что у него с рукой? – спросил Грач.

– На лесозаготовках деревом раздавило… Давайте еще по маленькой, сейчас потянут!

Лодка с дальним крылом невода, описав круг, причаливала к берегу. Вся бригада зашла в ледяную воду, кто по щиколотку, а кто и по колени… вскоре все уже впряглись и потянули на песок тяжелый невод. По поверхности тащились, играли дощечки-поплавки, временами в пространстве, захваченном сетью, начинала метаться большая рыба.

Чайки, крачки и пара орланов, возбужденные ожиданием, летали над дальним концом невода, падали в него, выхватывали рыбу, кричали и дрались. Нерпы, как поплавки торчали любопытными темными головами. Всем было весело. Габуния в сапогах забрался в самую гущу девчонок – они не особо его стеснялись – шутил свои шутки, специально усиливая акцент, кричал громко, если видел рыбу. Названия рыб он знал по-грузински, по-русски, по-немецки, на латышском и эстонском. Белов тоже был в высоких болотных сапогах, он зашел в глубину, тянул невод, эта работа была ему знакома, выправлял верхний урез, выбирая из него коряги и палки, захваченные снастью. Егор разулся, подвернул штаны и опасливо забежал в ледяную воду. Впрягся возле симпатичной беленькой Анны. Анна весело ему улыбалась, перебирая сеть, они касались друг друга мокрыми красными руками.

– Я боцман, – сказал он вдруг Анне с неожиданной для самого себя смелостью. Ему просто хотелось что-нибудь ей сказать. – С «Полярного»!

– О-о-о! – кокетливо улыбнулась девушка и состроила глазки. Пуговка на ее рубашке как раз расстегнулась от напряжения, открывая заветную щелочку меж пухлых грудей, Анна скосилась на нее весело, руки все равно были заняты, чтоб застегиваться, и она еще смелее улыбнулась Егору, будто разрешая и ему глядеть, куда он хочет.

Крачки, отчаянно крича, трепетали над самыми головами, падали возле рыбаков, выхватывали селедку-ряпушку, торчащую в ячее. К счастливице кидались другие крачки и чайки, возникал галдеж, «воздушный бой!» – кричал, показывал пальцем Вано. Бои возникали то там, то тут, не прекращались, драчливый базар, отчаянно вереща, висел над рыбаками и рыбой. Нерп вокруг невода становилось все больше.

– Подтягивай! Низа подбирай! – распоряжался бригадир неторопливым и аккуратным эстонским акцентом.

– Полно рыбы, Айно! – кричал Габуния. Он вдруг бросил тянуть, нагнулся и, схватив под жабры, волоком потащил на берег огромного осетра, тот зло бился, обдавая всех грязными брызгами песка и воды… Николь! Мария! Бэрэгис! Два пуда тащу!

Однорукий бригадир следом вытаскивал еще одного. Белов схватил большую стерлядь, запутавшуюся острым носом в сети, и не знал, что с ней делать – идти на берег ему было не с руки. Он растерянно держал бьющуюся сильную и красивую рыбу, и тут одна из девушек, высоко подбирая подол юбки и мелькая узкими коленками, подошла к нему, ловко ухватила стерлядь под жабру и потащила на берег. Белов кивнул благодарно, девушка была темненькая, с короткой стрижкой, с острыми, будто хрупкими чертами лица. Взглянула на него, словно они были давно знакомы… и даже, как будто она давно знает его… как любящая сестра посмотрела. Сан Саныч застыл столбом и завороженно смотрел ей вслед. Нездешней красоты тонкие щиколотки мелькали в грязной воде.

Девушка перевалила рыбу через борт лодки, повернулась и снова пошла в невод. Смотрела прямо на него и улыбалась. Молнии ударили в голову и одеревеневшие ноги Сан Саныча. Невод все тянулся, цеплял поплавками сапоги, рыба прыгала, обдавая грязью, люди смеялись довольные… Белов никогда не видел таких глаз. Его сердце замирало, что девушка сейчас исчезнет, сейчас уйдет куда-то и все. Ему хотелось схватить ее за руку.

Но девушка, так не похожая ни на кого здесь, снова встала на свое место, подбирала тонкой рукой грубую просмолённую тетиву невода, привычно выдергивала из ячеи запутавшуюся селедку. Белов не мог не глядеть на нее, но и глядеть не мог – робел, как школьник. Она, все так же спокойно, вместе со всеми тянула и разбирала невод. Никогда никто не смотрел так на Сан Саныча!

– Разрешите! – Белов мешал, его отстранял плечом однорукий бригадир. – Дайте-ка, отвяжу! – бригадир одним движением распустил узел на толстой мокрой веревке.

Выбрали осетров и стерлядей, еще подтянули, сколько смогли. Невод лежал огромной авоськой, набитой рыбой, тут и там торчали наружу узкие, серебряные тела туруханской селедки, больше всего ее и попало, и еще омулей зацепили косячок! В мутном, взбитом песке невода кипела рыба, ближе к берегу растекалась уставшим уже плоским живым серебром.

– Петер, давай сак! – чувствовалось, что и бригадир возбужден. Рыбы было много.

Белов встал на сак с белокурым красавцем Петером, и они стали черпать бьющуюся рыбу. Взваливали на борт лодки, выгружали, рыба наполняла рундуки: серебряные сиги, омули и селедка, жирные чиры, похожие на молочных поросят. Несколько больших щук попались, бригадир цеплял их багром и оттягивал на берег. Он попытался поднять самую большую за огромную челюсть, не осилил, ручка багра, скользкая от рыбы, выскочила из руки. Егор с Вано подскочили и перебросали пятнистых хищниц в отдельный рундук лодки, там же, как в карцере, ворочались темные налимы.

– Штормом к нам рыбу поддало! – бригадир Айно, довольный кивал на водный простор.

Принесли еще один сак, две девушки взялись было, но бригадир зашумел:

– Не надо! Куда бежим?! Как говорил наш нарядчик: Не лызь поперэк батька в пэкло! Вси там будэмо!

Вано отнял у девушек сак и, взяв в напарники Егора, стал нагружать рыбу. Первое, что ему вывернулось под руку была большая нельма.

– Эй, кто-нибудь! – радостно заорал Вано… – Смотри, какая!

– Анна, вон Анна! Иди сюда! – поддержал Егор.

Серебряная хищная красавица лежала на песке, изогнув мощную темную спину. Анна двумя руками не без труда потянула ее под жабры, хвост волочился по песку.

Оба рундука в лодке были загружены до краев, рыба уже начала выскакивать, подогнали и стали грузить вторую лодку. Габуния с Беловым отошли за свой столик, Грача было не оторвать от рыбы, Егора от веселой Анны. Вано налил по маленькой, он вообще наливал не по-русски – в маленькие металлические стаканчики.

Девушку звали Николь.

– Настоящая француженка, двадцать четыре года, очень хорошая, но приставать бесполезно! Ничего не действует! – улыбался Вано. – Поверь мне, брат Саша! Крепость грузинскую в кино видел? Одинокую, на скале?! Вот – это она!

Вано от вина делался еще веселее. Белову он нравился, он не мог не нравится, иногда, правда, Сан Саныч вспоминал, что Вано лейтенант госбезопасности, он на мгновение задумывался об этом и, снова, улыбаясь, кивал славному грузину. Вот, – думал Белов, вспоминая свои споры с Фролычем, который не любил сотрудников органов! – вот чекист, а какой человек!

– А ты к ней причаливал, значит?! – ревниво спросил Белов, когда они выпили и стали сворачивать закуску.

Ему хотелось еще поговорить о Николь, он все искал ее глазами среди девушек, работающих у лодок. Ему не нравилось, что она «француженка», казалось, что она особенная не поэтому, а потому что она сама такая особенная!

– Говорю тебе… Я тут с прошлой осени, до меня комендантом был лейтенант Лазаренко. Пьяница и скотина, каких поискать! Он с ней чего только не делал… без работы держал – считай, голодом морил! Ни в какую! Среди них есть такие! – Вано неопределенно развел руки, то ли восхищаясь, то ли не понимая. – Некоторые девчонки ее недолюбливают, кажется, ну, понимаешь – белая ворона. – Габуния закусил ус и перестал улыбаться, думая о чем-то, потом вздохнул и сказал негромко: – Тут им всем плохо, Саша, – он повернулся и посмотрел на берег, на девчонок, садящихся в лодки. – Немки, латышки, русские… какая разница. Если бы со мной так сделали, я бы камень на шею привязал!

Все уже погрузились, ждали только их.

– Да ты сам все знаешь! Во время войны, когда их только привезли, за буханку хлеба можно было, кого хочешь. Этот Лазаренко так и делал. Так и говорил: хочешь мамашу, хочешь дочку… – он выразительно посмотрел на Белова, – вот так!

– Врал он, пес! – Белов недовольно тряхнул головой. – Я работал в то время, это было бы известно! – Белову не хотелось, чтобы так было, но он знал такие случаи. Люди говорили.

– Гаремы заводили, Саша! – Габуния поднял спокойные черные глаза на Белова. – От голода женщины на все шли. Семьи спасали!

– И как же… – не уступал Белов, – разве вам это можно?!

– Нельзя, конечно. Связь со ссыльными… Кого-то сажали… но человек слабый! Ты один в этой пустыне, женщин, сколько хочешь, и все они в твоей власти! Жизнь их детей в твоих руках! Сами приходили! Много такого Саша! Очень много!

Белов и верил, и не верил. Ему казалось, что лейтенант, как и все грузины, преувеличивает. Они забрались в мотобот.

Всю недолгую дорогу до поселка Белов смотрел на Николь. Она должна была чувствовать его взгляд, но не посмотрела ни разу. Улыбаясь, слушала Грача, который раздухарился и оседлал любимую тему. Память у старого механика на давние события была исключительная:

– В 1908 году работали мы на рыбопромышленную компанию. Две тысячи человек нанимали тогда на рыбную ловлю! – Грач со значением всех осмотрел, – и мы эти бригады с самых верхов сюда на пески доставляли: лодки, снасти, соль… Бочки для засолки рыбы по дороге брали – в Енисейске их из лиственницы клепали, а в Костином или в Бахте из кедра! Кедровые намного лучше, а обруча́ из тальника или из черемухи делали! Ой, мастера работали! А бочки были, скажу я вам деточки, и по 20 и 25 пудов! Эвон, какие! – Грач распахнул руки и сделал суровое лицо. – Тогда тут порядку много было! Всё строго по правилам ловилось! И засолку контролировали и чистоту, даже из Астрахани привозили спецов по засолке, те в тузлуке[52]52
  Тузлук – крепкий соляной раствор.


[Закрыть] солили, или всухую… по-разному. Я почему знаю, с нами однажды, не соврать, году в десятом или двенадцатом, губернатор Енисейской губернии плавал, сам все осматривал. Такое от царя указание вышло, чтобы рыбы было больше в продаже, и чтобы она хорошо засолена была. Тогда, кстати, на все снасти разрешали ловить – и на самоловы и неводами. По триста, четыреста и пятьсот пудов брали на невод! Это в среднем!

Белов невольно слушал старика, и ему слегка досадно было, что тот раскудахтался про свою рыбу. А может быть и от чего-то другого досадно. Он вцепился взглядом в аккуратную голову Николь. Белый платочек, охватывающий загорелую шею, трепетал под встречным ветром, и Сан Санычу нервно становилось, что он сейчас расстанется с ней даже не познакомившись.

Он стиснул зубы и, матеря себя за непонятно откуда взявшуюся робость, отвернулся обреченно, стал смотреть на тундру, над которой в чистом шатре неба висело ночное солнце – на часах было полпервого.

Или даже не в этом было дело. Ему досадно было за невероятную девушку, которая почему-то должна была жить здесь. Он не мог представить ее во Франции, потому что совершенно не мог представить себе эту Францию, но здесь, рядом с лодками и неводом… такая красивая. Он вздохнул хмуро, повернулся к Вано, тот ворковал со своей грудастой и симпатичной Гертой.

– Слушай, Вано, могу я забрать ее на «Полярный»? – спросил первое, что пришло в голову.

– Кого? – не понял Вано.

– Ну, ее, – кивнул в сторону Николь.

Вано повернулся к Белову. Улыбнулся хитро:

– Почему нельзя, дорогой! Ты что, влюбился? – грузин понимающе обнял Белова.

– Погоди, я серьезно, у нас зарплаты очень хорошие!

– Оформить можно… – подумав, сказал Вано, – а она захочет?

– Не знаю, – Белов удивился его вопросу, – мне как раз матроска нужна…

– У нее никого тут нет, может, и захочет! Давай компанию соберем, песни петь будем! Ты сам и поговори с ней… – Вано легкомысленно подмигнул Белову, повернулся и стал что-то шептать на ухо своей подружке. Та хихикала, посматривала на Белова и кивала головой.

Николь задумчиво глядела на залив, по ледяной поверхности которого бежали теплые вечерние лучи. Небо на горизонте было нежно-желтым, а выше голубело. Она спокойно повернулась и внимательно посмотрела на Белова. И было в ее взгляде что-то… может, просьба, или жажда чего-то… а может, и ответ на тревожные, немые вопросы Сан Саныча.

Бывают такие взгляды в жизни, которые решают все. Даже если ты еще не понял, что уже все решилось, оно решилось. Но это потом, по прошествии лет становится ясно… Белов же видел это теперь. Эта случайная, ни на кого не похожая девушка – его судьба!

Бот причалил к поселку, возникла веселая суета, девчонки начали грузить рыбу в носилки, бригадир с несерьезным эстонским недовольством – даже брови не сдвинул – остановил их и, не торопясь, пошел заводить движок и запускать механизированную погрузку.

Вытащили на берег весла, паруса, длинный и тяжелый невод развесили сушиться. Габуния показал Белову крайний дом на берегу:

– Приходи, все придумаем! – сказал и ушел со своей Гертой. За плечи ее обнимал.

Белов глядел ему вслед и не понимал, почему Габуния выбрал именно эту, милую, но очень обычную девушку. Николь была богиней рядом с ней. Егор не отходил от хохочущей и, кажется, счастливой Анны. Он совершенно забыл, что он боцман и тоже был босой, с подвернутыми штанами, хвастаясь силой, помогал носить, вытягивал лодки. И всякий момент, когда это можно было, держал ее за руку, а она, не стесняясь подруг, держала его. Белов и Анну рассмотрел внимательно – ничего особенного, веселая, крепкая девчонка с двумя тугими и короткими косичками. Лет восемнадцать… выглядела она взрослее Егора… била на нем комаров и без стеснения прижималась пухлой грудью к его тельняшке. Белов понимал их, но ему не хотелось, чтобы Николь вела себя так же… с Николь так нельзя было.

Он переобувался, чистил запачкавшуюся одежду и чувствовал, что должен что-то сделать. Не разобраться было. Даже представить себе разговор, как он предлагает ей работу на буксире, у него не получалось – только видел ее удивленный взгляд. Сан Саныч морщился сурово и никак не мог сосредоточиться. В нем клокотало желание забрать Николь с собой, и оно же – это желание усиливало страх, что она откажется. В какие-то мгновения ему совершенно ясно было, что она откажется и он ненавидел себя. В нем откуда-то появились уже чувства, которые от всей этой торопливости становились мелкими и даже гадкими, и ему не хотелось уже ничего говорить и ничего делать. Даже стыдно становилось. Должность матроски на «Полярном» была занята.

Директор совхоза ссыльный немец Гюнтер Манн пришел с кочегарами Йонасом и Повеласом, поздоровался за руку с Беловым и бригадиром, посмотрел рыбу в лодках. Пошутил что-то по-немецки с девушками, потом улыбнулся Грачу, который сидел на бревне, позевывая во весь рот, возле мешков с рыбой:

– Вы, Иван Семеныч, опять нам фарт привезли! – он забрал девушек и пошел в поселок.

Николь ушла вместе со всеми, ни разу не обернувшись.

Белов не знал, что ему делать – идти в гости к лейтенанту расхотелось. Хмель проходил, подумал, не вернуться ли на судно… Егор с Анной стояли в стороне и о чем-то тихо говорили. Потом Егор подошел, и, отводя глаза, попросился в увольнение на всю ночь. Белов разрешил.

На судно уплывал Грач, загруженный рыбой, кочегары, довольные, что повидали знакомых и побывали на кладбище, сидели на веслах, ожидая Белова.

– Ну что, Сан Саныч, поплыли? – спросил Грач.

– Ладно, давайте без меня… – Белов решил сходить к лейтенанту, – посматривайте на берег, если костерок запалю, пришлите шлюпку.

Изба лейтенанта Габуния была относительно новая, пятистенок, с просторными сенями, заваленными всяким хозяйством. Пахло керосином, рыбой, дымом от печки и одеколоном. Белов слышал хохот внутри, но в полутьме сеней и от стеснения не мог отыскать ручку двери.

Николь была здесь, всего девчонок было пятеро, приодеты в нарядное, лейтенант как раз говорил тост, все держали в руках маленькие зеленые стаканчики. Печь трещала.

– О-о-о! Саша, дорогой! Заходи, генацвали! Тост за нашего капитана – покорителя страшных бурь! Ура!

У девчонок стаканчики были полные, они выпили, Николь тоже хорошо отпила, заметил Белов, и махнул свой. Не почувствовав обжигающего вкуса спирта, с удивлением понюхал из стакана.

– Вино пьем, Саша, не для пьянства, для радости! Песни будем петь! – смеялся Вано.

– Черничное! – весело поддержала пухленькая Герта, – это Вано придумал наливку.

В горнице был полумрак, подсвеченный низким ночным солнцем. Девушки накрывали стол, в центре стояла бутылка коньяка, миска с конфетами, печеньем и шоколадом, сухая копченая колбаса, порезанная кружочками – все это богатство явно было из продуктового набора лейтенанта госбезопасности. Местными были только куски отварной оленины, сливочное масло и миска белой икры. Девушки в кухне пекли блинчики на двух керосинках. Все сновали туда-сюда.

– Так! Кто лучше всех печет блины, тот сидит рядом с капитаном! – Габуния осторожно обнял одну, – Мария?! – потом другую, – Николь?!

Николь была в бордовой кофте с аккуратно залатанными локтями, длинной темной юбке и босиком. У нее были маленькие ноги и тонкие ступни.

Вано усадил ее рядом с Беловым. Она была не против, спокойно ему улыбнулась. И Белов, не зная, как у него хватило смелости, нашел ее руку под столом. Она чуть отдернула руку и опять посмотрела на Белова строго и доверчиво. Руку не убрала.

Было уже полтретьего ночи, в восемь утра начинался новый рабочий день, но все веселились. Выпивали, закусывали, Николь говорила без акцента, совершенно, как русская. Вано поднимал тосты и требовал, чтобы их говорили все. Белов сказал что-то совсем глупое про суровый Енисей. Все это время он сидел молча, иногда напряжено улыбался и мало, что соображал. Только чувствовал возле себя Николь, ее тонкую ладонь. Временами он пытался думать, как предложить ей уплыть с ними, но его отвлекали, и он брал свою полную рюмку или блин… Он вообще не представлял, как бы стал обходиться с такой матроской на «Полярном»… даже видел, как моет вместо нее палубу и каюты.

Выпив, он снова находил под столом ее ладонь, и ему казалось, что она ждала его руку и даже чуть пожимала, отвечая на его легкое пожатие. В голове возникали смелые мысли, что он просто уговаривает ее уехать с ним… И видел ее в своей каюте… он косился на Николь и не понимал, что происходит – ему и хотелось остаться с ней наедине, и совсем не хотелось, чтобы получилось что-то такое. Он окончательно запутался и просто сидел, растерянно перебирая ее тонкие пальцы. И думал, как все это глупо – куда он увезет ее?