Текст книги "Вечная мерзлота"

Автор книги: Виктор Ремизов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

13

Два зимовья были вырыты в береговом откосе. Низкий длинный стол и лавки кое-как устроены из подтесанных плавниковых бревен, в костре дымились головешки, над которыми висел закопченный чайник. Два мужика, один – высокий, большерукий и с небольшим пузцом, другой же – маленький и щуплый, как подросток – босоногие подошли по воде, прихватили шлюпку и потащили по проваливающемуся под ногами илистому песку.

– Ну что, враги народа, чем тут богаты? – протягивая мужикам руку, здоровался Грач, выходя из шлюпки.

– У нас врагов нет… все малосрочники, – высокий дядька улыбался напряженно и растерянно, будто не знал, можно ли ему улыбаться.

– Да я-чай, вижу! Это я шутю, – присел Грач на чурбак у костра, – вас тут двое, что ль?

– На рыбалке люди, – поспешно пояснил мужик, – давай, Ваня, поставь кипятку!

Высокий был в пиджаке, давно потерявшем форму и цвет, и в улатанных, закатанных до колен штанах. Грязные босые ноги, стеснительно косолапя, чавкали по грязи. Маленький мужичонка с плоским раскосым лицом присел к костру, подкинул дров, схватил чайник и мелким шажком побежал натоптанной тропинкой к речке.

– Можно посмотреть? – показал Егор на вход в зимовье.

– А чего там смотреть, смотри-дак… – кивнул мужик и опять растерянно улыбнулся.

– Вы старший? – спросил Белов, брезгливо осматривая босяцкий стан и необычное жилье.

– Я – бригадир! Алексеев. По указу «четыре шестых[39]39
  Указ от 4.6. 1947 года. «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества», от 5 до 25 лет лишения свободы.


[Закрыть]», семь лет. Мы тут на командировке. Рыбачим. – Мужик продолжал оправдываться.

Егор заглянул в землянку, она оказалась неожиданно большой и темной. Запах немытой одежды стоял, горелого рыбьего жира… Было тепло и влажно – у самого входа шаяла[40]40
  Шаять – тлеть, медленно гореть.


[Закрыть] печка, сделанная из целой бочки, с щелястой, из подручного железа скрученной трубой. Труба выходила не через крышу, а торчала вбок тут же у входа. Егор никогда такого не видел, если бы не нары, это скорее было бы похоже на медвежью берлогу.

Под ногами хлюпала грязь, прикрытая мелкими ветками. Единственное окошко, выходящее на залив, было без стекла, видимо, зимой вставляли льдину, а теперь она растаяла. Вокруг печки сушились сношенные до дыр портянки. На столе недоеденная яичница из больших ярко-оранжевых яиц. Копченые куски осетра, грязные миски, кружки.

Егор вышел, морщась от вони и убогости.

Все сидели на бревнах вокруг стола. На нем – два кирпича хлеба, принесенные Грачом. Бригадир, выспросив, кто они и зачем приехали, оживился, веселее отвечал на вопросы, иногда брал хлеб в руки и, видно было, что хочет понюхать, но сдерживается.

– Так вы всю зиму здесь? – с недоверием выспрашивал Грач.

– Ну, – качнул лохматой головой бригадир, – с декабря хлеба не видели.

Грач достал кисет и, приготовив клочок газеты, полез за махоркой. Бригадир, не отрываясь, смотрел на табак. Грач протянул кисет:

– Закуривай.

– Да уже и отвыкли… можно? – Бригадир потянулся к кисету, но вдруг спохватился и повернулся к мужичку.

– Ваня, ты на стол неси чего-нибудь, рыбу из коптилки достань, икры… Икру будете? Щучья, свежая… и осетровая есть, кто любит. Может Ваньку за яйцами послать?

– Много гусей? – спросил Белов.

– Полно!

– Это у тебя кто же, калмычонок, что ли? – спросил Иван Семеныч, глядя на расторопного то ли мужичка, то ли паренька.

– Китаец он. Ваней его зовем, он Ван-Тан-Бан какой-то. По-русски не разговаривает, а все понимает. – Бригадир прикурил от самокрутки Грача, – дневальным у нас шурует, огонь бережет, спичек-то нет… жратву готовит.

– Та он тоже, что ли… в заключении?

– А как же… мы все, – улыбался бригадир ядреному куреву.

Белов с Егором на углу стола собирались на охоту. Патроны и оружие делили. Белов пересматривал, какой дробью снаряжены патроны, Егор смирно сидел рядом и молил Бога, чтобы Сан Саныч себе взял ружье, а ему дал мелкашку[41]41
  Мелкашка – нарезное оружие мелкого калибра (5,6 мм)


[Закрыть]. Он отлично из нее стрелял.

– Это когда же вас сюда завезли? В октябре? – пытал Грач бригадира.

– Ну да, в начале ноября, видно… – кивал бригадир, – мы из Сопкарги пришли. Наш старшо́й весь бутор[42]42
  Бутор – вещи, снаряжение, пожитки.


[Закрыть] на собаках вез, а мы пешком… Посылали нас сюда, изба, мол, там хорошая, балок на санках есть, мерзлотник выкопан, доделаете, что надо, и работайте. Сеток дали немного, да ниток сетны́х, чтоб сами вязали. У нас тут рыбаки почти все подобрались – с Волги, с Архангельска, я с Вологодской области, с Кубенского озера, не слыхали?

– Пешком? – с недоверием смотрел Грач на другую сторону залива, где была Сопкарга. – Что же это за рыбалка такая в ноябре?

– Нам не объясняют, отправили и все. Снег уже выпал, мы краем шли, вдоль берега – с неделю добирались. С нами бригадир был вольный, он эти места знал… Приходим на эту речку, а дом сгоревший и ничего, ни балка, ничего! Хорошо, палатка была. Мы ее снегом засыпали, потом сверху водой, так и застыло. Тепло-то было, да нас тринадцать человек, и печка еще в середине. Сидя спали. Ни сварить толком ничего… Мы бригадиру – Петрович, надо обратно идти! Не получится тут работы, и продуктов уже… на рыбу же рассчитывали. Собак совсем нечем кормить.

Китаец поставил чайник с кипятком на стол. Кружки чистые.

– Вы чаю наливайте, мы вот с травками пьем, если не побрезгаете, Ваня собирает. Да закусывайте, чем бог послал, Ваня наливай!

– Ну-ну, и как же вы? – недоверчиво спросил Грач.

– Сетей поставили, сколько было – на еду еле хватало, собаки голодные орут. Мы же думали, будем ездить на рыбзавод, рыбу сдавать, ну и продукты получать… поэтому еды немного взяли.

– И что бригадир?

– Ни в какую! Говорит, если обратно придем, его за саботаж посадят. За срыв производственного задания… ну, тут он прав, чего уж! Посадили бы, ясное дело, поди докажи, что ты не сам избушку спалил? Мы зэки, нам веры нет… с него весь спрос! – бригадир задумался, вспоминая. Самокрутка у него погасла. Он положил ее перед собой и бережно прикрыл рукой. – Уехал Петрович от нас! Обманул, отвез нас сети ставить, а сам вернулся, всех собак собрал, весь инструмент, гвозди и уехал! Мы возвращаемся, а тут никого! У нас один топор, да пешни. Даже ножовку не оставил.

– Вот это да! – удивился громко Егор, они давно должны были уйти, но все слушали.

– И как же управились? – Грач уже иначе осматривал их немалое хозяйство.

– А куда деваться? Стали сети вязать, землянки долбили в берегу…

– Зимой? – удивился Егор.

– Кострами грели, да копали, – бригадир, перелопативший за свою лагерную жизнь не один кубометр мерзлой земли, посмотрел на Егора с еще большим удивлением, – в берегу-то несложно грунт брать.

– Зачем копали? – Белов смотрел с недоверием. – Избушек полно по берегу… ушли бы и жили!

– Мы тоже думали… – сморщился виновато бригадир, – а как уйдешь? Приедут за нами, а нас нет! Совсем другое дело!

– Это точно! Ваш Петрович, знаешь, чего оперу сказал, когда вас бросил? – заговорил, молчавший до того, Климов. – Сказал, что вы в бега подались! И все! И ничего не докажете, а объя́витесь – на Каларгон[43]43
  Каларгон – расстрельный штрафной изолятор в Норильске.


[Закрыть] отправят за побег!

– Вот и мы с ребятами боимся! – Бригадир согласно закивал головой и приложил большую ладонь к груди. – Мы поэтому отсюда никуда не уходим!

– Это прямо моя история! – Климов спокойно тянул свою махорку. – Нас в Ухте на деляне[44]44
  Деляна или делянка – место, отведенное для заготовки леса.


[Закрыть] бросили зимой, через две недели приезжают, а мы живые! Ну нам по пятерке и довесили сходу, будто мы в тайгу убежали, а потом сами вернулись!

– Так мы работаем, сетей навязали, мерзлотник доделали, рыбы уже тонн двадцать наморозили!

– Скажут, для себя готовили… – улыбался Климов, – от людей, конечно, зависит. Если опер нормальный… может, и замнет. Сами знаете…

– Как же… Мы – тринадцатый лагпункт! Никуда не уходили, работали… Тринадцатый! Ну?! – волновался бригадир. – Как же еще? Мне полгода всего осталось…

– Чего-то вы придумываете, ребята! – Белов встал и взял ружье на плечо. – Нас же к вам отправили! Значит, помнят о вас, просто так что ли лодки вам посылали?!

– Вот и я подумал… – обрадовался бригадир, – рыбу заберете?

– Про рыбу разговора не было.

– Значит, нам можно отсюда? Я бригадир-то, вишь ты, липовый, – суетился бригадир, – мужики сами назначили… А рыбы-то, тонн двадцать всего…

– Рыбу не повезу! – Белову не хотелось делать крюк в Сопочную Каргу. – Схо́дите сами, лодки парусные…

Белов с Егором шли по плотному песку вдоль залива, мутный серый прибой накатывался на ровный берег. Сапоги, нет-нет, проваливались сквозь песок в вязкий черный ил.

– Сан Саныч, а что значит указ четыре шестых?

– Не знаю, Егор… воровство вроде, на предприятии, или опоздания на работу.

– У нас соседа, дядь Колю, у него с войны одного глаза нет и руки, посадили на восемь лет, – Егор покосился на своего капитана, – он ночным сторожем в детском саду работал и унес оттуда кастрюлю с картошкой. Пьяный был. Они с мужиками выпивали…

– Ну и что?

– Жалко. Дядь Коля хороший мужик был…

– А чего жалко?! – Белов остановился. – Он украл? Украл! Ну и пусть сидит! Столько ворья развелось!

– Дядь Коля не вор, он последнее отдаст, – не согласился боцман. – Он в суде на них матом орал, он фронтовик, у него нервы и руки нет, а детей трое маленьких…

Пошли молча. Большая стая уток, низко и совсем не обращая внимания на охотников, пронеслась мимо. Белов поглядывал на небо – птицы летало много, и он соображал, сколько тут можно простоять. Хотелось спокойно поохотиться, сходить на озера. Он обернулся, прикидывая, как далеко отошли, и свернул от берега. Продрались через густой ивовый кустарник, поднялись от реки и вскоре перед ними открылся уходящий за горизонт простор. Под высоким небом волновалось разноцветное море холмов, озер и болот, они шли по мягким цветным мхам, по низким, не выше колена, кустикам карликовой березки и ивы, и настороженно вглядывались в пространство, наполненное птицами. Егор снял с плеча мелкашку. Он уже не раз охотился, и в соревнованиях по стрельбе участвовал. Попасть хоть в гуся, хоть в утку ему ничего не стоило.

– На тот бугор пойдем… – Белов не договорил и присел.

Совсем рядом от них, непонятно откуда поднялся гусь, будто раненый он бежал по кочкам, помогая большими крыльями, потом взлетел невысоко и тяжело. Охотники от неожиданности даже не подняли оружие. Белов снял с плеча ружье и двинулся вперед. Егор тоже пошел, волнуясь и спотыкаясь о кочки, представлял себе, как надо быстро вскидываться и стрелять. Второго гуся они тоже проворонили, он взлетел сзади, когда уже его прошли. На бугорке было большое гнездо, выстланное сухой травой и выложенное мягким серым пухом. Семь крупных желтовато-палевых яиц лежали. Белов взял одно, посмотрел на свет, потряс возле уха.

– Возьмем? – спросил Егор.

– Не знаю, насиженные уже… Давай, разойдемся, надо влет стрелять!

Двинулись порознь. Белов шел осторожно, держал наготове ружье. Егор тоже глядел во все глаза, но двигался быстрее, нетерпеливыми зигзагами. Вскоре поднялись сразу два, Белов выстрелил и промазал, а Егор опять не успел. Стоял, озираясь в досаде. Со стороны капитана раздался выстрел. Белов стрелял в затаившуюся гусыню, она так и осталась сидеть на гнезде, по аккуратной серой шее стекала темная кровь.

– На обратном пути заберем, – Сан Саныч перевернул тяжелую птицу и расправил ей крылья, чтобы издалека было видно. – Штук пять стрельнем на кухню…

Гнездовья стали попадаться чаще, по нескольку гнезд рядом. Гуси подпускали хорошо. Егор убил одного, долго его рассматривал, и больше стрелять не стал. Обратно шли тяжело. Птицы оттягивали руки. Вспугивали новых гусей, они отлетали и садились на ближних буграх. Егор уже и пожалел, что не стал больше стрелять, гусей, и правда, было очень много. Он представлял, как будет рассказывать осенью в техникуме.

Белов неожиданно присел и дернул Егора вниз. С десяток оленей шли в их сторону. Сан Саныч распластался на мху среди кустиков, пулями заряжал двустволку. Олени были метрах в четырехстах, светлыми пятнами выделялись на фоне тундры.

– Из мелкашки нельзя? – зашептал Егор.

– Лучше из ружья… – мотнул головой Сан Саныч и замер, глядя на своего боцмана. – Стрельнуть хочешь?

– Угу, – чувствуя, как останавливается сердце, кивнул Егор.

– Держи! – они поменялись ружьями. – В сердце целься! Я к тому болотцу переползу, если что, толкну их на тебя.

Капитан «Полярного» уполз, смешно виляя задом. Олени шли, нагнув головы, паслись на ходу, но приближались быстро. Егор выставил вперед ружье, локти и колени, утонувшие во мху давно уже промокли. Волновался, каждую секунду приподнимал голову и смотрел на оленей. И опять думал с радостью, какая богатая тундра. Сколько здесь птицы и зверя. Воображал себя в этих краях, как будто живет тут один со своей женой и маленькими детьми. Как добывает мясо и складывает его в мерзлотник на долгую зиму… Два гуся прилетели и сели на соседний бугор. Замерли. Не шевелился и Егор, гусыня пошвырялась клювом в гнезде и стала устраиваться на яйцах. Егор перевел глаза на оленей – их не было! Он высунулся, заозирался – не было нигде! Увидел Белова, стоящего на коленях и машущего руками. Егор обернулся – олени были у него за спиной! Он вскочил на ноги, прицелился, но было очень далеко! Егор горел со стыда, стараясь не смотреть в сторону Сан Саныча. Это был позор, такой позор!

– Ты что!? – подбежал капитан, – чего не стрелял?

– На гусей загляделся! – виновато отвернулся Егор.

– Хо!! – Белов опять брякнулся на землю. – Бегут! Кто-то спугнул…

Егор уже лежал за кочкой, прижимаясь к земле. Олени бегом возвращались своим следом.

– Не торопись, подпусти ближе… – шептал Белов.

Егор крепко упер приклад в плечо, и, выцелив переднего, нажал на курок. Олень продолжал бежать, Егор выстрелил еще раз. Животное остановилось и глядело на охотников, по светлому боку текла кровь. Остальные смешались и кучей кинулись в сторону.

Сначала вынесли на берег битых гусей, потом, взявшись за рога, стали тащить оленя.

– Оленуха. Жирная! – пыхтя от натуги, возбужденно радовался Белов. – Ну, что ты, рад?!

Остановились, передыхая. С берега поднимался Грач с целой командой босых мужиков. Дичь разобрали и двинулись к землянкам. Белов шел, сосредоточенно глядя на небо. На севере нехорошо темнело. Ветер дул так же ровно, как и утром. Пока они ходили, к берегу подогнало несколько больших льдин.

– Может, еще сходить, им стрельнуть? – показал Егор на идущих впереди мужиков.

– Уходить надо, – Сан Саныч кивнул на темный горизонт, – погода меняется.

– А точно, Сан Саныч, давай оставим им оленуху, – поддержал Егора Грач. – И муки бы им дать… Как думаешь?

– Хотите, оставим… – Белов вдруг остановился недовольно. – Вы мне бросьте эту жалость, сирот нашли! Может, они убийцы, вы что про них знаете?! Этот бригадир темнит что-то…

– Чего уж ты говоришь, Сан Саныч, их тут бросили, а они работают! С собаками так обходиться негоже…

– Ты меня не агитируй, Иван Семеныч? Продуктов дадим, но и в Сопкаргу про них сообщим… чего это ты зэков так полюбил? По мне – лучше бы их тут вообще не было!

– Ты, Сан Саныч, капитан, тебе и решать, но с людьми так нельзя! Давай возьмем их рыбу, невелик крюк?! – не сдавался Грач.

– Куда возьмем? На палубу? А если шторм прихватит и все разморозится, кто отвечать будет? – разозлился Белов на упрямство механика. – Лодка у них теперь есть, сами отвезут…

Когда готовились отплывать, словно подтверждая подозрения Белова, подошел бригадир и заговорил негромко:

– Гражданин капитан, извините, мы хотели сказать… у нас тут три покойника! – бригадир смотрел тревожно.

– Где? – насторожился Белов.

– В мерзлотнике… В декабре еще от голода ослабели и всё кашляли, а потом померли. Двое. А один поссать вышел и замерз…

Белов смотрел строго и недоверчиво.

– Можете сами посмотреть – кожа, да кости, ни драк, ничего не было! Посмо́трите?

– Не пойду я никуда, от меня ты что хочешь?

– Вы бы их глянули, мы бы акт какой составили и схоронили бы? Нам-то никто не поверит!

Белова окликнули, и он, не ответив бригадиру, пошел к шлюпке.

Провозились с лодками, оставили заключенным половину оленя, муки и три пары кирзовых сапог. Егор отдал китайцу свою старую крепкую тельняшку и втихую от Белова отрезал двадцать пять метров веревки из боцманских заначек.

Вышли в восьмом часу вечера. Ужинали поздно, Егор в носовом кубрике рассказывал про охоту, как олени сами набежали на выстрел. Матрос Сашка простыл, лежал с высокой температурой. Климов слушал внимательно, покуривая в иллюминатор. Йонас спал перед вахтой.

В рубке на штурвале стоял старпом, капитан поглядывал на компас, на серенькое небо, небольшой снежок налетал временами. Погода портилась, волна шла с левого борта и «Полярный» прилично покачивало. Еще баржонка сзади дергала.

Белов рассказал Захарову о рыбаках.

– Чего их нагнали?! – капитан посмотрел на старпома, ища поддержки. – Тут – бытовики, там – враги народа! Нормальных людей не осталось… Этот Климов, матрос-то новый, такой вроде толковый мужик! А две ходки сделал! Тринадцать лет за что-то сидел?! Не просто же так? Я думал он просто раскулаченный.

Буксир ударило снизу, слышно было, как что-то тяжелое скользит вдоль дна. Белов сбросил телеграф, внизу стопорнули машину, под кормой, в районе винта что-то загремело нехорошо. «Полярный» продолжал двигаться по инерции.

– Балан[45]45
  Балан – бревно.


[Закрыть] поймали? – предположил Белов.

– Зевнул малость, – старпом виновато смотрел за корму, ожидая увидеть, что там было, но ничего не всплывало. – Похоже, в насадку[46]46
  Металлическое ограждение вокруг винта.


[Закрыть] поймали? Егор! – старпом высунулся из рубки, – поглядите там!

Без хода буксир раскачало, северо-восток усиливался, разгонял волны через огромный залив. С севера шли снежные тучи. Егор, уцепившись за фальшборт, заглядывал под корму буксира. Замахал руками в сторону рубки. Белов, застегивая телогрейку, пошел к нему. Низкая корма «Полярного» то опускалась до самой воды, то обнажала металлическое ограждение винта с застрявшей в нем сосной. Дерево было свежее, с толстыми корнями, ими и заклинило.

– Командуй, Егор! Веревки, топоры! – приказал Белов и ухватился за буксирную скобу, пароход резко и высоко подбросило волной.

Климов принес инструменты и стал привязывать веревку к ручке ножовки. Морщинистое лицо с птичьим носиком было невозмутимо. Буксир лег боком к волне, его качало и временами валко перекладывало с боку на бок. Небо наливалось мраком, темная седина закрыла далекий правый берег, над левым, из-под туч холодно светило низкое солнце. Вскоре на буксир налетел снежный заряд, ударил по палубе, закружил хлестко по глазам. На мгновение не стало видно рубку.

Белов вернулся к штурвалу, ругая себя, что задержались с рыбаками. С северо-востока надвигался шторм. Опять налетел снежный заряд, воздух наполнился острой колючей сечкой. До ближайшего мыса, где можно было отстояться, было миль двадцать. По такой волне – часа два-три, – прикидывал капитан.

На корме командовал старпом. Зацепили веревкой застрявшее дерево и пытались его выдернуть или хотя бы провернуть. Не получалось, расклинило крепко, руль не поворачивался, не шевелился вообще. Нина Степановна вышла на палубу с папиросой, смотрела спокойно на работу мужиков, встала к борту по привычке, но не устояла и присела на ступеньку камбуза, держась за ручку. Высокая волна взлетела над кормой, окатила мужиков и достала до кокши.

– Давай-ка я спущусь, – Климов застегивал телогрейку на верхнюю пуговицу.

– Давайте я! Я ловчее, Игнат Кирьяныч! – лез Егор, распутывая веревку.

Климов, не обращая внимания на слова начальника, обвязывался веревкой. Бросили шторм-трап[47]47
  Веревочная лестница.


[Закрыть], матрос, оскальзываясь кирзовыми ботинками, полез под корму. Вскоре послышались уверенные удары топора. То глухие, с хлюпаньем, в воду, то звонкие. Держась за фальшборт, подошел молчаливый кочегар Йонас. Белов из рубки наблюдал за работой мужиков, они были мокрые, волны взлетали и взлетали над кормой, трясли и заливали беспомощный «Полярный».

Ветер давил все крепче, рвал брызги с верхушек, небо окончательно затянуло и ничего уже не было видно. Колючий снег стегал по окнам рубки, набивался серыми наметами по углам. Белов нервно грыз ногти. В рубку, едва не разбив лицо, влетел Грач, матюкнулся, ухватившись за ручку:

– Плохо нас несет, Сан Саныч! Там мелко!

– Вижу, – Белов сам все время смотрел в сторону приближающегося берега.

– Якорь не хочешь отдать?

– Да вроде заканчивают уже…

– Я бы отдал… сразу надо было, гляди там чего! – Грач кивнул на высокие серо-коричневые гряды, идущие на буксир – еще пару кабельтовых[48]48
  Кабельтов – около 200 метров.


[Закрыть] и разобьет о грунт! Как горшок лопнем!

Механик зыркнул на капитана и не договорил, в этот момент судно поднялось на высокой волне и резко пошло вниз. Оба почувствовали несильный толчок о дно и замерли, прислушиваясь. Белов глянул тревожно на работавших мужиков, оценивая, сколько им еще. Ветер усиливался, волны налетали на корму, на правый борт, брызги и водяная пыль летели через буксир, фальшборт, дуги, окно… все покрывалось льдом. Народ обливало, никто уже не обращал на это внимания, работали, цеплялись. Еще раз коснулись грунта. Белов высунулся, свистнул двумя пальцами и махнул боцману. Егор открыл дверь, с него текло, снег полетел в рубку.

– Отдавай якоря, Егор, сначала левый!

Егор побежал к брашпилю[49]49
  Брашпиль – лебедка (на «Полярном» – паровая), служащая поднятию и опусканию якорей, и натяжению тросов.


[Закрыть], по дороге прихватил с собой кочегара. Отдали якоря, судно развернуло. Белов внимательно слушал – до грунта не доставали. На корме Климова вытягивали из-за борта. Он уже плохо гнулся, старпом с Йонасом втянули его на руках. Брючина порвалась по всей длине – нога у Климова была красно-синяя, он тряхнул окоченевшей рукой, ножовка вместе с верхонкой упала на палубу. Он махнул рукой, что винт свободен и побрел в машину. Белов нагнулся к переговорной трубе:

– Давай самый малый, Иван Семеныч…

Машина заработала, «Полярный» пробовал винт… Дверь в рубку распахнулась:

– Человек за бортом!

– Кто?!! – Белов выскочил наружу и увидел, как, вцепившись в спасательный круг, подлетая на волнах, удаляется от борта его боцман Егор Болдырев. Мужики бросали концы, но они не долетали. Егор попытался дотянуться до упавшей недалеко веревки, отпустил круг, его захлестнуло волной, вынырнул уже без шапки и снова вцепился в круг.

– Шлюпка! – заорал Белов, вцепившись в фальшборт. Егора за метелью уже не различить было.

Возле шлюпки орудовали старпом, кочегар, матрос Климов и Померанцев.

– Фролыч с Климовым… и Йонаса возьмите! – командовал Белов. – Если далеко унесет, на берег выбрасывайтесь. Там у мужиков переждете!

Шлюпку спустили, ее жестко взяла вода, мужики отцепились, отпихнулись от борта и налегли на весла. Шлюпка небыстро удалялась, то резко катила вниз по волне, то, как пробка вылетала на воздух, но мужики снова цеплялись веслами и все дальше уходили в бушующие волны. Старпом, раскорячившись, расперевшись коленями, стоял на руле и смотрел вокруг.

Пурга добавила, снег пошел гуще, мокрым холодом залеплял лицо. Шлюпка и мужики в ней исчезли из вида. Белов, цепляясь окоченевшими руками, пошел в рубку, судно все уже было белым, снег лип даже к тонким растяжкам трубы и мачты. Капитан, хмуро вглядываясь в бешено кипящую пургу, представлял, как мужики сейчас ищут Егора… насколько там видно? Если пройдут мимо… и как Егор? Белов собственной шкурой ощущал беспомощность своего боцмана, и стискивал от бессилия штурвал. Вдруг ему показалось, что совсем недалеко за кормой возникла лодка… Он выскочил наружу, ища ее в снегу и волнах – никого не было. На корме и по борту, облепленные снегом, тревожно ожидала почти вся команда. Белов глянул на часы, шлюпка отошла шесть минут назад, она не могла вернуться так быстро. Оскальзываясь, вернулся в рубку. Дал короткий гудок, потом еще один – длинный, сам все вглядывался в снежные вихри. Померанцев обстукивал такелаж и шлюпбалки ото льда, остальные стояли, глядя в пургу. Буксир качало вдоль, корму временами обнажало до винта, потом бросало вниз, взрывая мутную воду. Люди хватались кто за что мог, озирались на рубку, будто ждали оттуда помощи.

В дверь втиснулся облепленный снегом Грач:

– Сан Саныч, давай на пару смычек[50]50
  Смычка – якорная цепь длинной 25 метров. Длину цепи считают смычками.


[Закрыть] отпустимся?

Белов нервно посмотрел на механика, взялся было за шапку, но положил ее на место:

– Что даст? Пятьдесят метров?! – он и сам думал так сделать, но это было глупо. – Не будем суетится, Иван Семеныч, заходи, посохни.

– Ты чего какой спокойный, Сан Саныч? – Грач зло стряхнул снег с усов.

Белов отвернулся от старика в окно. Все были на нервах… Егор не сдастся, это было понятно, если мужики проскочат мимо… Фролыч опытный… Он еще проревел несколько раз подряд, и опять высунулся наружу – ничего не видно было.

Прошло пятнадцать, потом двадцать минут. Пора бы уже, – понимал Белов… если нашли… в таком снегу могли пройти мимо буксира… Нахлобучив шапку, гуднул еще и выскочил наружу. Чуть не сбил Нину Степановну, она стояла, замотанная платком и залепленная снегом.

– Вон они! – закричал Повелас, показывая куда-то по левому борту, совсем не туда, откуда ждали все. Сначала стало видно яркое пятно в пелене снега, шлюпка взлетала так, что обнажилось все дно, крашеное красным суриком. Потом в снежных вихрях проявились весла и люди. На руле сидел кочегар Йонас, на веслах упирались две широкие спины старпома и Климова, Егор со спасательным кругом на поясе стоял на коленях на дне и двумя руками держался за борт. Все столпились у кормы, махали руками, что-то кричали. Грач стоял в затишке позади всех и посматривал сердито.

– Семеныч, ты чего здесь, готовьте машину! – у Белова и злость была на что-то, и все пело внутри.

– Я в строю! – усы Грача обвисли от снега, но дед был в боевом настроении.

Старик кивнул капитану, решительно двинулся вдоль борта, но тут палуба ушла у него из-под ног, дед поскользнулся, полетел боком на кнехт и скорчился. Белов кинулся к нему.

– В порядке, Сан Саныч, – корчился от боли старик, – все в строю! – Встать он не мог.

Буксир подкидывало ударами волн, палуба была местами обледеневшая, Белов пытался взять его подмышки, но старик встал на корячки и покачал головой, чтобы Белов не трогал. Сан Саныч отпустил старика, высунулся за борт, шлюпка была уже под шлюпталями, развернутыми над водой. Ее поднимало, подбрасывало выше «Полярного», оттаскивало от борта, мужики снова наваливались на весла. С буксира полетели концы, Белов поднял механика на ноги и повел, было, но Грач решительно отпихнул его и, держась двумя руками, сам побрел в сторону машинного отделения. Белов страховал рядом, маленько злясь на старика, что не может участвовать в приеме шлюпки. Грач направлялся в машинное, но Белов не дал, повел в каюту. Дед кряхтел, матерился от боли и тряс головой. Спустились.

– Сам разденешься?

– Что ты со мной как с дитем, Сан Саныч?! Иди, давай! Сам я, ох, ептыть!

Белов метнулся наверх. Авралом заправлял Померанцев. Люди уже были на борту, шлюпку подняли из воды и теперь заводили на пароход. Старпом с Климовым в насквозь мокрых телогрейках сидели на палубе и устало улыбались, Фролыч кому-то показывал «покурить», Нина Степановна, скалясь от напряжения и посверкивая металлическими фиксами, стаскивала с Егора спасательный круг. Тот будто прирос к разбухшей одежде. Егор виновато, как нашкодивший щенок посматривал вокруг и на Сан Саныча, его колотило, платок сполз с головы кокши, она решительно стянула круг вместе с телогрейкой и, уверенно обняв боцмана за пояс, потянула в сторону тепла.

Шлюпка встала на место.

– Шабаш! – раздался уверенный голос Померанцева.

– Фролыч, ты как? – Белов увидел, что на голове старпома нет шапки, надел на него свою.

– В порядке! – кивнул старпом, оберегая дымящуюся папиросу.

Белов с благодарностью глянул на своего старшего помощника. Тот увидел его взгляд, подмигнул, чуть улыбнувшись, все, мол, слава Богу.

– Снимаемся! Вставай на брашпиль! – Белов решительно пошел в рубку.

Все были на борту. Все было в порядке. «Полярный» ждал, когда его снимут с якорей. Сан Саныч проехался пятерней по мокрым волосам, сбивая с них снег, двинул вперед ручку телеграфа и нагнулся к переговорному:

– Самый малый, давай!

И вскоре почувствовал, как ожила машина. «Полярный» снова был полон сил.

– Ну, с Богом! – скомандовал сам себе Белов, и высунулся из рубки, – Выбирай!

Вскоре буксир встал на курс, принимая волну левой скулой. Качать стало меньше, только временами какая-то высокая волна врезалась, сотрясая весь корпус и окатывая судно до самой рубки и дальше. Белову было весело, он потянулся, включил радиоприемник. Передавали последние известия… «ткачихи Ивановской фабрики…» он снова выключил. Не хотелось никаких ткачих. У него на буксире… у них тут все было в порядке. Даже веселой музыки не надо было. Хотелось слушать злобный, рваный вой побежденного шторма и чувствовать гордость за свою команду. В ботинках хлюпало, под ногами растекалась лужа. В рубку сунулся Померанцев:

– Товарищ капитан, разрешите вас подменить? – он уже был в сухой одежде. Как будто стеснялся чего-то. – Меня Иван Семеныч послал.

Белов застыл на секунду, но кивнул головой, ткнул пальцем в курс и уступил штурвал.

В большой каюте под тремя одеялами сидел на кровати боцман. Его так трясло, что казалось из-за него трясется вся каюта.

– Спирту примешь? – рассмеялся Белов.

Егор, один нос которого торчал из одеял, затряс головой – не понять было, надо ему спирта или, наоборот – не хочет.

– Выпьешь?

– Нет! – выдохнул Егор и спрятался совсем, одни глаза остались. Пробубнил что-то виноватое в одеяло.

– Чего ты? – не понял Сан Саныч.

– Ду-думал все уже. Потону! – во взгляде боцмана до сих пор был испуг.

Фролыч, улыбаясь, стягивал с себя мокрое, шлепал на пол. Зевал неудержимо, разморенный теплом.

– Кочегар этот, Йонас, ничего мужик… ну и Климов… Не видно же ни хрена, как Егора разглядели?

Белов изучал малиновую рожу старпома и завидовал, самому хотелось сходить на шлюпке в такой шторм. Он любил своего спокойного и сильного старшего помощника. Да и все его уважали.

Белов ушел к себе и стал снимать сырую одежду. На часах было половина двенадцатого ночи. В каюте тепло, сухо, если бы не качало, не било в борт, да не выло зверем наверху… хоть спать ложись! Матрос Климов неслышно возник в проеме двери, снял мокрую ушанку:

– Заплатка течет, Сан Саныч!

– Сильно? – спросил Белов.

– Двумя ручьями! По колено уже набежало!

– На то она и заплатка, чтобы течь, – невозмутимо отреагировал старпом, выходя из своей комнаты, – пойдем, качнем, Игнат Кирьяныч!