Текст книги "Гладиатор из будущего. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Виктор Поротников

Раз за разом я бросал петлю, норовя зацепить ногу или правую руку Фотиды, но мне не хватало ловкости для этого. К тому же я действовал с неудобной левой руки. Когда Фотида перешла в наступление, то мне пришлось бросить веревку, ставшую лишь обузой.

Не имея щита и доспехов, я старался все время выдерживать дистанцию. Фотида же, наоборот, постоянно шла на сближение, умело парируя мечом неловкие удары моего трезубца. На какой-то миг утратив бдительность, я тут же получил легкую резаную рану в бедро. Ощутив резкую боль и струйки крови на коже, я запаниковал в душе. Печальная участь Диомеда маячила перед моим мысленным взором, мешая мне сосредоточиться на схватке.

Между тем Фотида теснила меня все увереннее. Острие ее быстрого меча еще дважды нанесло мне колотые раны в предплечье правой руки и в грудь пониже ключицы. Боль и страх совершенно парализовали мой разум. Я беспорядочно размахивал трезубцем, стараясь отогнать от себя неуязвимую и ловкую Фотиду. Уворачиваясь от сверкающего клинка Фотиды, я носился по лужайке взад-вперед под негодующий гул толпы. Зрители ожидали от меня доблестного сопротивления, а не трусливой беготни. Несмотря на свое тяжелое вооружение, Фотида не отставала от меня. Она действовала, как опытный старый волк, загоняющий молодого оленя.

Удары меча Фотиды сыпались на меня один за другим. Я отражал их трезубцем, то и дело пятясь назад. Превосходство Фотиды надо мной было столь подавляющим, что я не видел никаких шансов на спасение. Смерть уже смотрела мне в глаза! Толпа шумела и неистовствовала, подгоняя Фотиду и требуя от нее поскорее покончить со мной!

Настигнув меня в очередной раз, Фотида сделала обманный замах мечом, а сама с силой толкнула меня щитом в грудь. Я оказался лежащим на истоптанной траве, трезубец выпал из моих рук. Я так обессилел от этой беготни, что быстро вскочить на ноги уже не смог. Стоя на коленях и с трудом переводя дыхание, я потянулся к трезубцу… В этот миг на мою голову обрушилась какая-то тяжесть, и я провалился в темноту.

Очнулся я уже в казарме гладиаторов в той комнате, что была моим жилищем в последние два месяца. Рядом со мной находились лекарь и ланиста Меттий. Они что-то оживленно обсуждали, но, увидев, что я открыл глаза, мигом прекратили свой разговор.

– Хвала Марсу, очухался! – радостно произнес Меттий и легонько похлопал меня по щеке. – Повезло тебе, дружок. Ты выжил в безнадежном поединке! Благодари за это Фотиду. Она оглушила тебя щитом, а потом сделала вид, будто перерезала тебе горло.

Я коснулся рукой своей шеи, нащупав на ней тугую повязку из длинных лоскутов тонкой ткани.

– Не беспокойся, дружок, – улыбнулся Меттий, заметив испуг на моем лице, – рана на твоей шее не опасная. Фотида знала, как надо резать, чтобы не убить, а лишь вызвать кровотечение.

– Похоже, Фотида не равнодушна к этому молодцу, – с усмешкой заметил лекарь, складывая в небольшой сундучок какие-то склянки и баночки со снадобьями. – Удивительное дело! Я-то думал, что у Фотиды в груди не сердце, а камень.

– Это хорошо, что Фотида влюбилась в Андреаса, – сказал Меттий. – Благодаря этому Лентул Батиат получил двойной прибыток. Ему заплатили две тысячи сестерциев за участие Андреаса в погребальном поединке. Поскольку счастливчик Андреас остался жив, то он со временем опять сможет выйти на поединок и снова принесет денежный доход Лентулу Батиату.

– Такие фокусы возможны только на погребальных схватках, – заметил лекарь. – На арене амфитеатра любого павшего гладиатора перед тем, как уволочь его в мертвецкую, лорарии прижигают раскаленным железом. И тех, кто подает признаки жизни, тут же добивают.

– Ну, мне-то ты можешь об этом не рассказывать! – беззлобно проворчал Меттий, грубовато подталкивая лекаря к выходу из комнаты. – Я сам восемь лет был гладиатором, покуда не получил свободу за храбрость на арене. Собак-лорариев я всегда ненавидел и ненавижу!

Меттий и лекарь вышли в коридор, закрыв за собой тяжелую дубовую дверь. Я услышал, как снаружи лязгнули запоры. Удаляясь по гулкому коридору, эти двое продолжали вести неспешную беседу. Постепенно их голоса затерялись в отдалении.

Я лежал на постели под теплым одеялом в тишине и полумраке. В голове моей, словно заноза, засела нудная тупая боль. Во всем моем теле была такая слабость, что я с трудом смог пошевелить руками, поправляя на себе одеяло. Итак, я вышел живым из первого смертельного поединка, хотя по всем раскладам должен был умереть, подобно бедняге Диомеду. Я уцелел, поскольку Фотида пощадила меня. Отныне я был в долгу перед Фотидой.

При мысли о Диомеде из моих глаз потекли обильные горячие слезы. Я сознавал, как теперь мне будет одиноко без него. Еще я понимал, что рано или поздно со мной случится то же самое, что и с Диомедом. Когда-нибудь и моя жизнь оборвется от удара мечом или трезубцем.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

СХВАТКА НА АРЕНЕ

Видя, что мои раны быстро заживают, ланиста Меттий уже через неделю заставил меня выходить на учебные поединки.

Дни проходили за днями, но тоска по погибшему Диомеду по-прежнему терзала мою душу. Вскоре ко мне подселили молодого фракийца Реса, с которым у меня были приятельские отношения. Рес уже почти год находился в школе Лентула Батиата. Ему довелось поучаствовать в двух смертельных поединках, и оба раза его уносили с арены чуть живого.

Лекари и массажисты в нашей школе узнавали Реса где угодно. В свое время они потратили немало времени и сил, чтобы поставить его на ноги. Ланиста Меттий благоволил к Ресу, поскольку тот был самым способным из гладиаторов, владеющих трезубцем. Рес считался одним из близких друзей Спартака, сплотившего вокруг себя всех земляков-фракийцев.

Начало лета каждый год знаменовалось в Капуе праздником местных коллегий мельников и пекарей. Городские магистраты по этому поводу устраивали любимое народное зрелище – бои гладиаторов. Все капуанские гладиаторские школы выставляли бойцов на деньги из городской казны и на взносы от мельников и пекарей. Схватки гладиаторов чередовались с травлями хищных зверей и ристаниями колесниц. Эти зрелища обычно продолжались три-четыре дня.

По разнарядке, поступившей от городских эдилов, школа Лентула Батиата должна была выставить две группы секуторов по двадцать человек в каждой. Одна группа гладиаторов должна была иметь самнитское вооружение, другая должна была выйти на арену с фракийским вооружением. Битва между секуторами-самнитами и секуторами-фракийцами была излюбленным зрелищем здешнего плебса. В Капуе среди зрителей имелись даже своеобразные партии поклонников «самнитов» и «фракийцев».

Я совсем не обрадовался, узнав от ланисты Меттия, что по воле Лентула Батиата меня зачислили в отряд секуторов-фракийцев, в составе которого мне предстояло выйти на арену с оружием в руках. Мне служило утешением лишь то, что в этом же отряде «фракийцев» оказался и Спартак.

«В схватке буду держаться поближе к Спартаку, тогда, может, и уцелею», – решил для себя я.

Два дня, остававшиеся до сражения в амфитеатре, были наполнены приготовлениями к этому кровавому представлению. Лекари вновь и вновь осматривали гладиаторов, отобранных на групповой бой, давали им советы, как не потянуть сухожилия при занятиях борьбой, врачевали давние затянувшиеся раны, еще отдающие ноющей болью при непогоде.

В школу Лентула Батиата на двух повозках привезли новенькое оружие и пахнущие свежевыделанной кожей ремни и доспехи. Все это было куплено устроителями праздника. Осмотр оружия и примерка шлемов и доспехов заняли у гладиаторов добрых полдня. После чего мечи и кинжалы передали маникариусу для заточки. Маникариус и его помощники занимались починкой оружия и доспехов в школе Лентула Батиата. Их работа была столь же важна, как и труд лекарей, докторов и корникулариев.

Все эти люди содействовали тому, чтобы гладиаторы смогли доставить удовольствие толпе, убивая и калеча друг друга на арене.

Когда наступил праздничный день, то я воспринимал все происходящее вокруг, как в тумане. Гладиаторские бои обычно всегда начинались во второй половине дня, поэтому сорок секуторов из школы Лентула Батиата выехали к амфитеатру сразу после обеда. Нас везли под стражей в четырех повозках с высокими бортами. В этот солнечный июньский день я впервые увидел Капую, вернее, широкую и красивую Альбанскую улицу, которая протянулась от Флувиальских ворот до амфитеатра.

По обеим сторонам Альбанской улицы возвышались высокие роскошные дома из белого и розового камня, с портиками и двускатными черепичными крышами. Фасады домов были украшены причудливой резьбой и лепниной; фронтоны зданий с венчающим карнизом повсюду были заполнены рельефными изображениями воинов, всадников, девушек в длинных складчатых одеяниях.

Улица была вымощена камнем. Над высокими каменными изгородями вздымались раскидистые пинии, ясени и платаны.

Из узких боковых переулков валом валили на Альбанскую улицу мужчины и женщины, люди разного возраста и положения. Все направлялись в одну сторону – к амфитеатру. При виде наших повозок из толпы раздавались громкие подвыпившие голоса: кто-то приветствовал нас, кто-то злорадствовал, что нас везут на убой, кто-то пытался нас пересчитать…

Гладиаторы мрачно помалкивали, сидя на соломе и опираясь спиной на дощатые борта повозок.

Конные стражники грубо отпихивали по сторонам всех любопытных, награждая некоторых из них ударами тупыми концами копий. Шум, порождаемый многочисленной толпой, заглушал цокот копыт по мостовой, всхрапывания лошадей и сердитые возгласы стражников.

В этот день я впервые увидел здание амфитеатра. Эта гигантская каменная чаша смотрелась довольно нелепо на фоне окружавших ее великолепных мраморных зданий с массивными колоннами и изящными статуями на коньке крыш. Повозки с гладиаторами въехали в широкий полутемный тоннель, глубоко уходивший во чрево амфитеатра. Стражники, спешившись, образовали живой коридор, по которому гладиаторы и я вместе с ними, сойдя с повозок, прошли в специальное полуподвальное помещение. Здесь нам предстояло ожидать своего выхода на арену, который для многих из нас станет последним.

Это ожидание было похоже на долгую томительную пытку. Я незаметно стал приглядываться к окружавшим меня гладиаторам. Многие из них бледны, но держатся спокойно. Кто-то сидит с закрытыми глазами, привалившись спиной к стене. Кто-то тупо глядит в одну точку неподвижным, остановившимся взглядом. Спартак, сидевший на скамье почти напротив меня, подняв голову, вслушивается в смутный рев толпы, доносившийся в наше подземелье откуда-то сверху.

 
Внезапно скрипнула железная решетчатая дверь.
Из душного полумрака прозвучал хрипловатый голос ланисты Меттия:
 

– Пора, друзья мои! Пришло время облачаться в доспехи.

* * *

…Мой меч раз за разом с лязгом скрещивается с мечом секутора-самнита. Я действую в ближнем бою, как меня учили. Отбиваю щитом вражеский удар, нацеленный мне в голову. Делаю шаг вправо, бью самнита колющим ударом, целя ему в шею. Затем делаю шаг назад. Снова бросаюсь на самнита и наношу удар мечом с замаха. Делаю шаг влево. Вновь бью противника колющим ударом. Отскакиваю, уворачиваясь от вражеского меча. Снова делаю шаг вперед, атакуя самнита. Бью противника мечом. Ухожу вправо. Отражаю вражеский удар. Опять бью мечом. Прыжок назад. Вновь в позицию. Удар мечом…

Мой противник вдруг зашатался и упал навзничь. Я растерянно стою над ним, пошатываясь от усталости и тяжело переводя дыхание. Оказалось, что мой меч пробил металлическую защитную сетку на шлеме самнита. Сам того не ожидая, я подарил своему сопернику быструю смерть.

Я огляделся вокруг. Вся арена завалена телами мертвых и умирающих гладиаторов. Неподалеку Спартак храбро бьется с двумя секуторами-самнитами. Увиденное поразило меня, за какой-то час из сорока бойцов уцелело всего четверо, и один из этих четверых – я! Однако медлить нельзя, надо спешить на подмогу к Спартаку.

 
Собрав последние силы, я снова бросаюсь в схватку.
Доставшийся мне секутор-самнит оказался на удивление ловок. Я только и делал, что отражал его удары и выпады то щитом, то мечом. Безжалостное палящее солнце обливало меня своим зноем, горячий пот стекал по моему лицу, смешиваясь с кровью, сочившейся из моей рассеченной скулы. Мне приходилось постоянно отступать под градом вражеских ударов. У меня уже совсем не осталось ни сил, ни сноровки. Любое движение или шаг при смене позиции давались мне с неимоверным трудом, из моей груди непроизвольно вырывались тягучие выдохи, скорее напоминавшие стоны умирающего. Дважды споткнувшись о мертвые тела, я каким-то чудом сумел удержаться на ногах.
При отражении очередного вражеского выпада я вдруг остался без меча, который был выбит из моей ослабевшей руки. Пятясь и заслоняясь щитом, я бросал суетливые взгляды по сторонам, выискивая меч или кинжал среди лежащих вокруг трупов. Мой противник, осмелев, бросился на меня и сорвал щит с моей левой руки. Свой щит он тоже бросил наземь, видимо, посчитав его ненужной обузой в эти последние минуты боя.
Я кинулся бежать, но запнулся и упал.
Самнит ринулся ко мне с торжествующим победным воплем, нацелив на меня острие своего клинка. Я заслонился рукой, закричав от переполняющего меня ужаса.
В следующий миг мой противник как-то безжизненно обмяк, всей своей тяжестью свалившись на меня. Ничего не понимая, я сбросил с себя мертвого самнита, схватил трясущейся рукой его меч. И тут я увидел Спартака, протянувшего мне руку.
 

– Подымайся, Андреас, – тяжело дыша, проговорил могучий фракиец. – Кажется, я подоспел вовремя. Ты не ранен?

Я поднялся с нагретого солнцем песка, устало переводя дух и глядя на сраженного Спартаком секутора-самнита, меч которого едва не лишил меня жизни.

– Благодарю тебя, Спартак! – сплевывая песок, вымолвил я на латыни. И сам того не сознавая, добавил по-русски: – Вовек этого не забуду!

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ЗАГОВОР

Этот жестокий кровавый бой на капуанской арене в июньские иды (13 июня) не только возвел меня в ранг настоящего гладиатора, но и сильно сблизил со Спартаком. Всякому гладиатору, вышедшему живым из поединка, его владелец предоставляет довольно продолжительный отдых. Нас со Спартаком целых десять дней не принуждали к тренировкам в палестре и во двориках. Наши раны и царапины, полученные в схватке, лекари осматривали и врачевали каждый день.

 
В эти дни Спартак выглядел печальным и задумчивым.
Я поначалу решил, что Спартака терзает то, что ему пришлось своей рукой заколоть в поединке фракийца Гебра, своего близкого друга. К несчастью, Гебра зачислили в отряд секуторов-самнитов.
Однажды вечером, укладываясь спать, мой новый сосед-фракиец поведал мне по секрету истинную причину глубокой печали Спартака.
 

– Конечно, Спартак никогда не простит себе того, что Гебр пал от его руки, – шепотом молвил Рес, сидя рядом со мной на ложе. – Смерть Гебра тяжким камнем лежит на сердце Спартака! Но, помимо этого, Спартак сильно обеспокоен судьбой своей возлюбленной Ифесы.

– Что с ней случилось? – насторожился я.

– Из разговора стражников стало известно, что три дня тому назад в соседний город Нолу были отправлены пять амазонок из школы Тита Карнула, – ответил Рес. – В Ноле намечались какие-то торжества, и тамошние власти надумали порадовать ноланцев схваткой амазонок с мужчинами-бойцами. По дороге амазонки выскочили из повозки и убежали в лес. Стражники пытались их догнать, но сами заплутали в лесной чаще. Говорят, близ Нолы леса такие густые, что там может спрятаться целое войско!

– Ну и… – нетерпеливо промолвил я. – Что было дальше? Их поймали?

– Да какое там! – Рес с усмешкой махнул рукой. – Тит Карнул послал на поиски беглянок около двухсот человек с оружием и собаками. Из Нолы тоже вышел большой отряд граждан со слугами, чтобы прочесать окрестности. Беглых амазонок до сих пор ищут по лесам и долинам, но покуда все без толку.

– Чего же печалится Спартак? – сказал я. – Ведь Ифеса на свободе!

– Спартак потому и печалится, что Ифеса на воле, а он нет, – пояснил Рес. – К тому же Спартак понимает, что, как бы долго беглянки ни скрывались в лесу, рано или поздно голод приведет их к жилью. А там их наверняка будет ждать западня. Ты знаешь, как поступают римляне с беглыми рабами. Их клеймят раскаленным железом или же обрекают на мучительную смерть на кресте.

На другой вечер перед сном Рес подсел ко мне с таинственным видом и шепотом сообщил, что Спартак, Крикс и Эномай задумали бежать из школы Лентула Батиата. Вместе со Спартаком согласны на побег все гладиаторы-фракийцы. Готовы бежать из неволи и все гладиаторы-галлы.

– Я замолвил за тебя слово перед Спартаком, – шепнул мне на ухо Рес. – Ты согласен бежать с нами?

– Конечно, согласен! – без колебаний ответил я, схватив Реса за руку. – Когда намечен побег?

– В ближайшие дни, – тихо проговорил Рес, дыша мне прямо в лицо. – Скоро Лентул Батиат уедет в Рим на какой-то праздник. Школа останется на попечении ланисты Меттия. Тогда-то мы и вырвемся на свободу!

– Как вырвемся? С голыми руками?! – недоумевающе прошипел я, сунув свои ладони Ресу под нос. – Стража изрубит нас на куски!

– Тихо! Спартак все продумал! – Рес прижал палец к моим губам. – Не беспокойся, у нас будет оружие!

Лежа под одеялом на своей постели и прислушиваясь к неторопливым шагам стражников за дверью, я старался унять бурную радость, полыхавшую в моем сердце. Наконец-то я дождался события, которое избавит меня от постылой участи гладиатора! Об этом восстании рабов будут помнить в веках, а в далеком будущем про это будет написано во всех учебниках по истории!

«Уж я постараюсь, внесу свою лепту в этот известнейший эпизод античной истории! – злорадно думал я. – Я отомщу этим чванливым римлянам за каждую каплю моей пролитой крови! Пусть только попадется мне Лентул Батиат, я убью его своей рукой, благо убивать меня здесь обучили превосходно!»

Разговоры о побеге пятерых амазонок ходили по школе Батиата как среди прислуги и гладиаторов, так и среди стражников. Всем уже были известны имена и возраст беглянок и то, что заводилой у них, скорее всего, была самнитка Эмболария. В связи с этим припоминались побеги рабов и гладиаторов, случавшиеся в прошлом. Беглецов почти всегда ловили. Кого-то ловили через неделю, а кого-то – через полгода. Беглецы, ускользнувшие от властей, чаще всего прибивались к разбойничьим шайкам, шныряющим по Апулии и Лукании. В тех краях для разбойников настоящее раздолье, ибо повсюду леса и горы, а по дорогам, проложенным от морского побережья в глубь Италии, постоянно двигаются торговые караваны.

Недаром кто-то из мудрых сказал, что известно одному, то никому не ведомо, а что ведомо двоим, то известно многим.

Несмотря на все меры предосторожности, слух о заговоре среди гладиаторов полз по школе Лентула Батиата, подобно тонкой струйке дыма, пробивающейся в верхние помещения дома из подвала, где начал тлеть сваленный там торф. Полсотни заговорщиков стали неким магнитом для тех воспитанников школы, кому не хотелось рисковать жизнью на арене и кто был готов на любой отчаянный шаг ради того, чтобы вырваться на свободу. То, что фракийцы и галлы что-то затевают, не могло укрыться от трех сотен гладиаторов, скученных вместе с ними на небольшом пространстве школы. Поскольку приятельские отношения связывали многих гладиаторов, невзирая на их этническую принадлежность, число заговорщиков стало быстро увеличиваться.

Однажды Рес радостным шепотом сообщил мне, что в заговор уже вовлечено полторы сотни гладиаторов. Причем, наряду с рабами-гладиаторами, к заговорщикам примкнули и некоторые из бывших римских граждан, добровольно пошедшие в гладиаторы.

– А я не доверял бы этим людям! – недовольно обронил я. – Среди них запросто может оказаться доносчик.

Рес поведал мне, что вольнонаемные гладиаторы нужны заговорщикам, поскольку они могут достать оружие.

– Ты же знаешь, что гладиаторов-добровольцев отпускают из школы на прогулки по Капуе, – сказал Рес. – Им даже деньги дают для разных покупок и на развлечения. Крикс подговорил двоих таких добровольцев, чтобы те покупали на рынке небольшие кинжалы, запекали их в хлебцы и таким образом проносили в школу.

Я тут же вспомнил, что «вольные» гладиаторы действительно частенько возвращаются с прогулок по Капуе с различными покупками. Довольно часто они приносят продолговатые хлебцы с маком и тмином, а также медовые пирожки, изюм, орехи и прочие сладости.

– Одно дело купить несколько кинжалов на рынке, это несложно, – сказал я. – Другое дело спрятать эти кинжалы в хлеб, как это возможно?

– У одного из вольнонаемных гладиаторов есть любовница в Капуе, которая выпекает хлеб прямо у себя дома, – ответил Рес. – Когда Крикс случайно узнал об этом, то он сразу смекнул, что к чему! У Крикса голова соображает быстро. Он-то и втянул в заговор Пракса, чтобы с выгодой использовать пекарню его любовницы. Не правда ли хитро, а?

– Согласен, хитро задумано, – промолвил я. – Однако этот Пракс не внушает мне доверия. Он же болтун и размазня, да еще и пьяница.

– Не такой уж Пракс и размазня, – возразил Рес. – В прошлые нундины ему хватило смелости и сноровки, чтобы пронести в школу три хлебца с запеченными в них кинжалами.

 
На следующий день Лентул Батиат уехал в Рим.
Это был сигнал для заговорщиков, что момент для побега наступил.
Отправляясь в Рим, Лентул Батиат взял с собой десять гладиаторов, которым предстояло выступить на арене. Еще Лентул Батиат забрал с собой двадцать стражников. Таким образом, в школе осталось шестьдесят стражников, не считая ланисту Меттия и его семерых помощников-докторов.
Мне, как временно отстраненному от тренировок, было позволено с утра вставать не по общей побудке, а чуть позднее. И на завтрак в трапезную я отправлялся, когда все прочие гладиаторы, насытившись, уже расходились на занятия – кто в палестру, кто во дворики…
Так было и в этот день.
Я сидел за грубо сколоченным длинным столом под навесом, уплетая бобовую похлебку с чесноком, когда сюда ворвались гурьбой гладиаторы-фракийцы, среди которых оказался и Рес.
Рабыни, подметавшие пол в трапезной, испуганно сбились в кучку, глядя на то, как фракийцы хватают ножи и деревянные молотки для отбивания мяса. Судя по решительным лицам фракийцев, было понятно, что они намерены с кем-то сражаться.
 

– Началось! – воскликнул подбежавший ко мне Рес. – Оставь свою похлебку, приятель. Идем с нами! Крикс зарезал Меттия, а Эномай убил двоих надсмотрщиков. Пора прорываться отсюда, покуда стража не очухалась!

– Но ведь мятеж был намечен на вечернее время, что случилось? – Я вскочил из-за стола. – К чему такая спешка?

– Кто-то донес Меттию о заговоре, – сказал Рес, воинственно сверкая глазами. – Меттий приказал своим помощникам схватить Крикса и посадить его в подвал. Поскольку у Крикса под туникой был спрятан кинжал, он без раздумий прикончил Меттия ударом в сердце. Эномай и еще несколько гладиаторов тоже пустили в ход спрятанные под одеждой ножи, заколов троих стражников, пришедших за Криксом. – Рес положил руку мне на плечо. – Пора действовать, Андреас. Иного выбора нет! Спартак уже призвал гладиаторов к восстанию. Слышишь, шум во дворах?

До меня донесся гул многих голосов, крики, свистки надсмотрщиков, созывавших стражу. Еще раздавался грохот железных решетчатых дверей, сотрясаемых какими-то тяжелыми предметами. Эти двери вели во внутренние дворики, их всегда запирали на замок, когда во дворах тренировались гладиаторы.

Я поспешил следом за Ресом в поварню. Там уже хозяйничали около двадцати гладиаторов, которые расторопно вооружались ножами, вертелами, топорами, отломанными от столов ножками. От раскаленных печей в поварне было очень жарко. Над большими закопченными котлами с супом и кашей вился густой аппетитный запах. Невольницы-кухарки, забившись по углам, тряслись от страха, хотя никто из гладиаторов не обращал на них внимания.

Рес схватил большую медную крышку с одного из котлов, дабы использовать ее на манер щита. Я подобрал с полу длинный бронзовый черпак, измазанный овсяной кашей.

Все происходило в спешке, но без лишней суеты. Вооруженные чем попало гладиаторы скопом устремились к казарме, широкий двор перед которой напоминал поле после битвы. Я увидел мертвого Меттия с выпученными неживыми глазами и оскаленными зубами. Тут же лежали еще пять бездыханных тел: два доктора и три стражника из дневного караула. Несколько стражников заперлись в казарме изнутри, еще около десятка надсмотрщиков укрылись в бане, заперев дверь на засов. Одного из помощников Меттия гладиаторы забили насмерть кулаками в самом крайнем из внутренних двориков, другого утопили, окунув вниз головой в бочку с дождевой водой. Какому-то стражнику гладиаторы свернули шею, а его безжизненное тело, раскачав, забросили на верхние острия решетчатой изгороди, отделявшей учебные дворы от собственно виллы Лентула Батиата. Мертвец висел на трехметровой высоте, пронзенный насквозь остриями длинных железных пик. Частокол из этих пик был теперь единственной надежной защитой для слуг и стражников Лентула Батиата от трех сотен разъяренных гладиаторов, которые вырвались из внутренних двориков, явно собираясь взломать и эту последнюю преграду.

Около полусотни новичков-тиронов оказались запертыми в казарме, еще около тридцати гладиаторов стражники успели запереть во флигеле, где была женская баня и комнаты для утех с блудницами. Оттуда имелся запасной выход к вилле Лентула Батиата, им воспользовались надсмотрщики и стражники, сумевшие избежать кровавой расправы от рук гладиаторов.

Собранные по тревоге стражи были облачены в доспехи и шлемы, какие носят римские легионеры, у них имелись большие щиты, мечи и дротики-пилумы. Видя, что гладиаторы, как обезьяны, карабкаются вверх по железным прутьям заградительной решетки, стражники с близкого расстояния принялись забрасывать их дротиками. Гладиаторы лезли на решетку гурьбой, мешая и помогая друг другу, поэтому ни один из дротиков не пролетал мимо цели. Сраженные насмерть и тяжело раненные гладиаторы падали вниз, подобно гроздьям перезревших фиг, мигом образовав на песке с внутренней стороны решетки большую кучу из окровавленных, утыканных дротиками тел. Воздух был наполнен хрипами и стонами умирающих и покалеченных людей, которые сливались с воинственным звериным воплем галлов и фракийцев, продолжавших штурмовать высокую решетку.

Я здорово перетрусил, оказавшись перед этой высоченной преградой да еще под градом метких дротиков. Если бы не Рес, который без колебаний полез наверх, выдернув дротик из какого-то поверженного гладиатора, то я скорее всего улизнул бы куда-нибудь в сторону. Мне не хотелось показаться трусом в глазах Реса, поэтому я последовал его примеру. Взбираясь по толстым металлическим прутьям к верхушке изгороди, я, как мог, уворачивался от летящих дротиков и от падающих сверху гладиаторов, убитых и раненых. Иначе как бойней это нельзя было назвать!

Полсотни стражников, выстроившись в две шеренги по другую сторону решетки, прицельно и методично кидали короткие копья в не защищенных ничем гладиаторов, карабкавшихся по прутьям наверх и представлявших собой прекрасные мишени.

На меня свалился-таки какой-то пронзенный дротиком здоровяк-галл, и я вместе с ним рухнул вниз прямо на груду убитых и издыхающих гладиаторов. При этом я так сильно ударился головой о чей-то локоть, что у меня от боли потемнело в глазах. Я кое-как выбрался из-под придавившего меня мертвеца, обеими руками держась за голову.

– Живой? – услышал я рядом знакомый голос.

 
Распрямившись, я увидел перед собой Спартака с дротиком в руке.
Подбежавший Эномай подставил Спартаку свою широченную спину. Спартак одним прыжком вскочил на плечи Эномая, затем он стал ловко взбираться наверх. Я без раздумий последовал за Спартаком, тоже воспользовавшись плечом Эномая, как высокой надежной ступенькой. Меня толкали и обгоняли более сильные гладиаторы. Все они, как одержимые, рвались вверх по прутьям за Спартаком. От скопища повисших на ней людей часть решетки не выдержала и обрушилась прямо на стражников, которые с испуганными возгласами подняли щиты над головой. Многие из стражников бросились наутек к высоким белокаменным ступеням, ведущим к крытой колоннаде портика, ограждавшего с трех сторон двухэтажное здание виллы Лентула Батиата.
Падение решетки сыграло на руку восставшим гладиаторам. Больше двадцати стражников оказались придавленными решеткой. Гладиаторы без труда прикончили их всех, умело действуя дротиками. Щиты и мечи убитых стражей гладиаторы взяли себе. По образовавшемуся в ограждении широкому проходу больше сотни гладиаторов вырвались из своего ненавистного заточения. Со свирепыми лицами, сжимая в руках мечи и копья, эти люди с такой неистовой яростью набросились на уцелевших стражников, что с первого же натиска оттеснили их со двора во внутренние покои просторной виллы. Там, среди тонких колонн, кисейных занавесок и беломраморных статуй разыгралось кровавое побоище. Служанки Лентула Батиата с визгом разбегались кто куда, видя поверженных стражников и лужи крови на мозаичном полу, слыша отовсюду звон мечей и грохот переворачиваемой мебели. Некоторые из стражников дорого продали свою жизнь, большинство же из них предпочли просто спастись бегством.
Опьяненные победой гладиаторы крушили и ломали на вилле все, что попадало им под руку. Одни из них кричали, что надо отыскать, где Лентул Батиат прячет свое золото, нажитое на их крови. Другие предлагали спуститься в подвал и угоститься славным кампанским вином. Кто-то заявил, что нужно взломать дверь казармы и вызволить из неволи своих собратьев-тиронов.
Я слушал эти споры, безучастно сидя в стороне. Моя голова по-прежнему раскалывалась от боли. Рес, желая хоть как-то мне помочь, намочил в бассейне тряпку и приложил ее к моему темени.
Наконец в споры гладиаторов вмешался Спартак. Он высказался за то, чтобы немедленно покинуть виллу Лентула Батиата, уйти подальше от Капуи и затеряться в лесах. Спартака поддержали Крикс и Эномай. Никто из гладиаторов не осмелился воспротивиться решению, принятому тремя вождями заговора. Взяв из кладовых на вилле съестных припасов на дорогу, отряд гладиаторов двинулся в путь.
 

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ