Текст книги "Фомич - Ночной Воин"

Автор книги: Виктор Меньшов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Люди стояли на горке, позабыв про то, что их ливень насквозь вымочил, и смотрели, как всё ближе и ближе подходит к ним Белый Старик.

А он шёл не спеша, словно и не было вокруг грозы. Он приближался, а вместе с ним приближалась и радуга. И чем ближе подходил Белый Старик к селу, тем тише становился ливень.

Белый Старик прошёл мимо селян, даже голову в их сторону не повернув.

Радуга прокатилась над селом и растаяла. И тут же гром затих, молнии ослабели, и ливень кончился.

А когда проходил Белый Старик мимо людей, все заметили, что одежда на нём сухая. И волосы на голове, и борода, тоже сухие.

И штаны у него белые, словно он по сухому песку прошёл, а не по просёлку, на котором грязи по колено.

Не успели люди словом перекинуться, впечатлениями поделиться, как Белый Старик зашёл в заколоченную избу, стоявшую на отшибе.

Пошли сельчане к избе, постучались осторожно в ворота. Вышел к ним Белый Старик, остановился молча на крыльце, из-под кустистых белых бровей народ оглядывая.

Вышел вперёд деревенский староста и сказал:

– Мы, мил человек, не спрашиваем, откуда ты и кто таков. Пожелаешь сам поведаешь, а нет, и не надо, живи. Только в этом доме тебе селиться не следует.

– Чем же он хуже других? – спросил Белый Старик.

У многих мурашки по коже пробежали, так этот голос на воронье карканье похож был.

– В этом доме печник жил, – пояснил Староста. – Ты старый человек, должен знать, что большинство печников да плотников с Нечистой Силой водятся. Вот и этот связался. Он жадный. Говорили, что Печник этот с Чёртом обменялся, тот обещал ему открыть место, где клад закопан, а Печник в замен пообещал, что как только клад тот найдёт и выкопает, сразу душу свою бессмертную Чёрту передаст во владение.

Вывел Чёрт Печника на бросовый луг, на котором даже трава расти не хотела, и пояснил ему:

– На этом месте потому ничего не растёт, – рассказал Чёрт, – что здесь тайно висельник не отпетый похоронен. Не страшно тебе?

– Чего мне-то бояться? – угрюмо буркнул Печник. – Не я же здесь похоронен.

Удивился Чёрт, но ничего не сказал. Щёлкнул он по земле хвостом, посмотрел вокруг, походил, потом остановился посреди луга, топнул копытом по земле и сказал Печнику:

– Вот земля, под ней висельник, а на земле мой след, след копыта. И в том месте, где след, клад и зарыт. Копай, пользуйся. А мне душу отдай, как договорились.

– Как бы не так! – повертел Печник у Чёрта под носом дулей. – Так я тебе и отдал душу. Кто её знает, может быть, она мне и пригодится.

– Ты же обещал! – завопил рассерженный Чёрт.

– Я тебе обещал душу отдать, когда клад выкопаю, – ответил Печник. Вот когда выкопаю, тогда и отдам.

– Так копай! – крикнул Чёрт. – Что ты стоишь?!

– А куда мне спешить? – пожал плечами Печник. – Клад вон сколько лет в земле лежал. Пускай и ещё немного полежит, а я пока похожу подумаю, выкапывать, или нет. А ты тоже пока погуляй.

Поругался Чёрт, покричал, да что тут сделаешь? Отступился. Договор дороже денег, никто его за язык не тянул. Пошёл Чёрт восвояси.

А Печник вдогонку ему смёётся:

– Ну что, Чёрт, обманул я тебя?

Обернулся Чёрт, усмехнулся, подмигнул Печнику огненным глазом, щёлкнул хвостом, и ответил:

– Что бы ты понимал, глупый. Ты не меня, ты себя обманул.

Хлопнул ещё раз по земле хвостом, забросил горсть песка в глаза Печнику, а пока Печник протирал их, Чёрта и след простыл.

Печник же собрал свои сбережения, которые у него в погребе в кубышке зарыты были, и выкупил у общины бросовый луг.

Потом построил на этом лугу дом и стал там жить.

Только что-то странное с ним происходить стало. Со двора он никуда не уходит, весь день у окошка сидит, луг осматривает. А что высматривать, когда там даже трава сорная не растёт? Никто же не знал, что клад там зарыт. Что не просто так Печник работу забросил, дома сидит. Он клад стережёт.

Поначалу Печник жил себе, да тихо радовался. Во дворе у него клад зарыт, когда захочет, тогда и выкопает. Чёрта он тоже лихо обманул. Но только чем дальше, тем хуже. Отойти от дома Печник боится. А вдруг кто клад его раскопает? Работы у него нет, денег тоже, припасы в доме заканчиваются.

Решился Печник. Лёг спать пораньше, чтобы встать, надеясь, что Чёрт его не увидит. Глядишь, удастся незаметно клад выкопать, да ещё и душа при себе остаться может.

Не то, чтобы она ему очень уж нужна была, но вдруг кто ещё больше за неё предложит, чем Чёрт. Печник не с душой расстаться боялся, он продешевить не хотел.

Проснулся он от странного шума во дворе. Тут же вскочил с постели, схватил ухват, и во двор выскочил.

Выскочил, и замер на пороге, даже ухват у него из рук выпал.

По всему бросовому лугу бродило громадное стало коз. Подхватил Печник опять ухват, и бросился на перепуганных животных.

Разогнал коз, пошёл поскорее за лопатой, а когда стал след искать, за голову схватился, вспомнив, что Чёрта не зря козлоногим зовут. Копыта-то у него козлиные! А весь луг теперь был в козлиных следах.

Ухват вырвался у него из рук и вприпрыжку помчался по кругу с издевательским ржанием. И только тогда вспомнил Печник о том, что в селе ни у кого коз не было.

Понял он, что это Чёрт над ним издевается. Взял он лопату и стал копать всё подряд.

Да только куда там! Зряшные труды. Луг большой, весь не перекопаешь, а козлиных следов вокруг – море.

День Печник ямы роет, второй, наконец сил не стало, взмолился он у Чёрта:

– Приходи, козлоногий, укажи место, выкопаю я этот клад проклятый, забери ты мою душу.

Явился Чёрт. Уселся на крыше, трубу печную обнял и говорит:

– Глупый ты, глупый, Печник. Я своё условие выполнил. Место клада тебе указал. Только ты меня обмануть хотел, а того не знал, что душа твоя и так мне принадлежит. Это я с тобой шутки шутил. Не ты меня обманул, я тебя. Любой, кто заключит сделку с Чёртом, душу свою ему тут же вручает, независимо от того, о чём он там договорился.

– Да шут с ней, душой, – чуть не плачет Печник. – Ты мне укажи где клад лежит!

– Ну нееет! – погрозил пальцем Чёрт. – Ты хотел умнее Чёрта быть, вот и будь.

Встал, нырнул в печную трубу, и тут же из неё вылетел, исчезнув в небе.

Рыл Печник ямы ещё неделю.

А на седьмой день не выдержал и повесился. На кладбище его поп не велел хоронить, самоубийц за оградой кладбища хоронят, так его на бросовом лугу возле дома его, в поганой земле и закопали.

С тех пор никто не селится на этом месте в нашем селе, – закончил Староста.

– Никто не селится, а я поселюсь, – ответил Белый Старик, и ушёл в дом, даже не попрощавшись.

Переглянулись сельчане и разошлись, непонимающе покачивая головами.

Стал Белый Старик жить в бывшем доме Печника на поганом месте.

Днём он в лес ходил, травы собирал, сов, да летучих мышей отыскивал, к себе во двор на жительство приглашал.

Ночью Белый Старик до утра в доме лучину жёг, что-то на огне готовил, потому что из печной трубы дымок вился.

Пришёл он однажды к соседу, постучал в ворота, а когда вышла его жена, он сказал ей:

– Дай мне молока!

– У нас семья мал-мала меньше, – ответила та, – детей полон дом, живём бедно, только-только им хватает.

– Ну и что? – нахмурился Белый Старик. – Всё равно твоя корова ночью сдохнет!

Сказал так и ушёл.

А ночью корова у его соседа и вправду померла. Горе у них большое. А Белый Старик пришёл к ним и говорит:

– Не дали мне молока, вот вам за это. Дали бы, может, подсказал бы, как спасти вашу корову.

Стали его ругать, а он повернулся к мужику, который рядом стоял, и говорит:

– Ты-то чего кричишь? Что суетишься? Что о чужой корове печалишься? Завтра ты сам помрёшь

Все испуганно притихли. А Белый Старик повернулся спиной, и ушёл со двора.

На следующий день полез на сеновал тот мужик, которому Белый Старик смерть назначил, да и упал оттуда, и прямо на борону напоролся, которая кверху зубьями лежала...

Похоронили мужика и угрозу Белого Старика вспомнили. И стали его с тех пор стороной обходить.

Как кого на улице встретит, да как что скажет плохое, так оно и исполняется. А хорошего он никому не говорил.

Стали люди, как только он появляется, по дворам прятаться.

Выходит Белый Старик на улицу, вся деревня по домам. Даже собаки брехню заканчивают. Тишина в селе такая, словно там и не живёт никто.

А Белый Старик стал тогда по-другому поступать. Он подойдёт молча к чьим-то воротам. И как постоит у ворот, так в этом доме на следующий день беда случится: корова захворает, кур лиса подавит, сами хозяева заболеют...

Затихло весёлое когда-то село.

И вот однажды, когда опять вышли все жители косить луга под горкой, пролился сильный ливень. Такой же сильный, как в тот день, когда в село Белый Старик пришёл.

Побежали все обратно в село, а как на горку взбежали, ливень и кончился. Сразу как-то весёлое солнышко появилось. Повернулись обратно на покос идти, косы, да грабли, которые побросали, собрать, да так и застыли всем селом.

По просёлку поднимался в горку Белый Старик. Поначалу думали люди, что это тот самый, из их села, а потом присмотрелись, нет, другой совсем Старик.

Этот ростом поменьше был, лицом покруглее.

Переглянулись селяне и встали стеной у него на пути.

– Здравствуйте, люди добрые, – поклонился им в пояс Белый Старик, поравнявшись с ними.

– И ты здравствуй, – ответили ему вразброд.

И вышел вперёд Староста. И сказал он Старику:

– Шёл бы ты мимо, дедушка. У нас уже есть один такой Белый Старик, хватит с нас.

– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался Старик. – Расскажите, что за ещё один? А потом я сам уйду, меня и гнать не нужно будет.

Рассказали Старику. Он выслушал и сказал:

– Это не просто Белый Старик. Это – Ведун у вас поселился. Только он все заветы нарушил. Придётся его наказать. Приведите его ко мне.

Пошли люди, привели своего Белого Старика.

Посмотрел на него пришедший, и дотронулся своим посошком до его посоха.

И тут же посох в руках Белого Старика превратился в большую чёрную змею.

Попробовал Белый Старик выбросить эту змею, а она словно прикипела к руке у него. И тянется к нему. Тот не смог с ней совладать и укусила она его в голову.

И тут же почернел Белый Старик. И стал Чёрным Стариком. Усох весь, сморщился.

– Вот так вот, – сказал пришедший дедушка. – Это гордыня его так изуродовала. Он должен своим провидением помогать людям, подсказывать им, предостерегать, а он запугивать взялся.

Ударил он посошком по голове Старика и сказал:

– Всё, что ты ведал, забудь, всё, что знаешь, пускай умрёт в тебе, как эта змея умрёт сейчас.

И дотронулся он до змеи. И зашипела змея, и рассыпалась в прах.

Стали благодарить дедушку. Стали его к себе жить звать, да он отказался.

– Кто же ты? – спросили его.

– Я тот, кто даёт провидение, и тот, кто его забирает. А вы живите, не бойтесь. Больше ни один Ведун, ни одна Ведунья, не смогут предсказать ни одному человеку смерть. Потому, что это великое таинство. Такое же таинство, как и судьба. Не дело Ведуна судьбу открывать. Каждый должен сам с ней бороться, или добиваться её благосклонности. А Ведунам и Ведуньям дано будет только предостерегать людей, подсказывать, но только совсем немного, чтобы не привыкали люди чужим умом жить.

Сказал так дедушка и исчез.

А мы, Ведуны и Ведуньи, теперь так и поступаем. А кроме этого ведаем мы памятью. Мы не только оберегаем людей от каких-то событий, мы их от предостерегаем. Самая страшная беда для человека – беспамятство.

Вот чем мы ведаем.

– Да ну тебя, старая... – проворчал Домовой. – Памятью я сам своей ведаю, сам знаю, что мне помнить, что нет. А ты наговорила тут всякого, чтобы мне не предсказывать. Не Ведунья ты, а ведьма старая...

– Это я-то старая?! – рассмеялась Ведунья. – А ты? Да ты вообще пенёк. Сказать, сколько ты лет по погребам да по запечьям шастаешь?!

– Нет! – заорал Кондрат. – Нам, Домовым, никак нельзя возраст вслух заявлять – беда будет!

– Да что ты? – притворно ужаснулась Ведунья. – А если я попробую?

– Да ты что?! – кричал Домовой. – Беда будет! Ууууу!

– Ну так что ж! – притворно вздохнула Ведунья. – Будет, так будет. Чему быть, того не миновать...

– Бабка! Не вздумай! – завопил Кондрат.

Но было уже поздно. Она сказала:

– Двести тридцать четыре годочка тебе, два месяца, три недели с одним днём, и одиннадцать часов...

– Ну что ты наделала?! – заорал Домовой.

– А что? Кому-то плохо?

– Всем плохо! – кричал в голос Кондрат. – Всем! Все думали, что я молодой и красивый, а теперь будут думать, что я – красивый и старый! Всем будет очень грустно! Дурацкие у тебя шутки, бабка...

– Смотри, Кондрат, если будешь грубить, я ещё чего про тебя вспомню, – пригрозила Ведунья.

– Что ты, что ты, бабулечка-душечка, – испугался Домовой.

– Смотри, да помни. Спите, а я пошла за Лешим и Кикиморой...

Мы с удовольствием улеглись. Проснулся я от жуткого крика.

Глава двадцать третья

Неукротимая Кикимора. Тени

Как оказалось, кричал я сам.

И как было не закричать, когда открываешь спросонья глаза, и прямо над собой видишь морду. Рогатую, всю в шерсти, в клочьях мха, и с улыбкой от уха до уха, от которой становится совсем жутко, поскольку на всю эту широкоэкранную улыбку приходится всего два зуба, при этом оба черные и кривые, да ещё и растут в разных концах этой пасти. Вот когда я понял, откуда пошла присказка про то, что зуб на зуб не попадает!

В дополнение ко всем этим прелестям, по плечам свисали два уха, опускаясь до локтей. Вместо носа эту образину украшал сопливый кабаний пятак.

Чудовище поспешно и ласково прикрыло мне рот ладошкой, не очень чистой и почему-то покрытой шерстью, словно в варежке. При этом существо закрыло мне нос, совершенно не заметив этого.

– Тише леший... – сказало оно мне.

– Фам фы фефый... – профыркал я в ладошку и стал задыхаться.

– Что, что? – переспросило чудище, убирая лапу.

– Сам ты – леший! – рявкнул я, выплевывая клочья шерсти.

– А я и говорю: "Тише. Я – Леший". А что?

– А ничего, – сердито ответил я, сообразив, что это и есть тот самый Леший, которого обещала привести Ведунья. – Ты поосторожней не мог разбудить?

– Я и так осторожно будил, – обиделся Леший.

Я вспомнил его улыбку и своё пробуждение, и вяло согласился:

– Ну да, конечно. Это просто мне что-то нехорошее приснилось.

Я сел и огляделся.

Насколько я мог видеть подслеповатым взглядом, вокруг валялись вещи. Собираясь в переход, выбросили всё лишнее, даже котелок не оставили. С собой взяли только консервы, бинты и оружие.

Фомич и Оглобля беседовали о чём-то со старым Лешим, совсем шерстяным, с белой, как у козла, бородой. И совсем даже не похожим на Дядюшку Лешего, которого я встретил в прошлом году на болоте.

А около меня остановилось существо, которое по некоторым, очень слабо выраженным признакам, скорее даже, намёкам, можно было принять за особу женского рода.

Существо это стояло, засунув палец в длинный и узкий нос, хотя казалось, что в этот нос даже нитку не вставить. Смотрела эта особа, не отрывая глаз, на Балагулу, при этом гудела густым, как деревенская сметана, басом.

Голова у неё была длинная, как парниковый огурец, или как жизнь на Кавказе, и голая, как кавказские вершины.

Одета она была в длинное платье из крапивы. Из-под этого платья свешивались две ножки. Именно свешивались. Сказать, что она на них стояла, было бы сильным преувеличением, поскольку при малейшем движении воздуха ножки эти приходили в дрожание и вибрацию, отчего вся она начинала колыхаться волнообразно.

Заметив мой взгляд, она резко повернулась и оживлённо запищала, что было удивительно, учитывая то, как она только что сопела.

– Здравствуйте! Я – Кикимора, – пищала она так, что у меня в ушах звенело. – Ах, как тут одиноко! Скажите, вам не бывает одиноко, когда вам одиноко? Вам никогда не хочется снять с себя последнюю рубашку и одеть первую? Вам никогда не хотелось плюнуть в колодец, чтобы увидеть, как ЭТО вылетает оттуда? А вам не хотелось плевать в высокий потолок, лёжа на спине? Ах, скажите, скажите! А кто это там такой, с такой прекрасной выдающейся челюстью? Вы меня познакомите? А он любит Кикимор? Ах...

Я сморщился, потёр уши, поспешно схватил Кикимору за руку и быстро, так что ноги её чуть не остались там, где она только что стояла, потащил к Балагуле, которому и пихнул прямо в руки.

Отбегая от них, прежде чем я успел зажать уши, я ещё услышал:

– А вы любите ждать любимую, когда идёт дождь, чтобы предложить ей, насквозь промокшей, свою тёплую и сухую кожу? А вы...

И тут на нас упала ТЬМА. Не мгла, не туман, которые наступили для нас после злой выходки Куриной Немочи, не вечерние сумерки. Именно ТЬМА абсолютная и непроницаемая, когда не видно кончик собственного носа. И сразу же стало невыносимо холодно, словно меня поместили прямо в лёд.

– Стойте на месте! Возьмитесь за руки! Это плащ Чёрного Колдуна! Возьмитесь быстро все за руки, иначе он кого-нибудь заберёт! – закричала твёрдым голосом Ведунья.

Я пошарил в темноте и взял кого-то за руку. Ладонь была крохотной и влажной. А над ухом я услышал писклявый голосок:

– Ах, как это романтично! Вы взяли меня за руку! Не хотите ли взять и моё сердце вместе с рукой? А вы любите в жару кушать тёплое топлёное сало? А как вы относитесь к лесным меньшинствам?

Я уже твердо решил отпустить эту руку и сдаться Чёрному Колдуну, надеясь, что это будет менее мучительно. Но на моё счастье она переключила своё внимание на того, кто держал её руку с другой стороны.

– Ах, милый! Ты такой крошечный! Я буду носить тебя на руках всю жизнь и ещё столько же! Пощёлкай, пожалуйста, своим милым ковшиком! Ах, как это замечательно – иметь такую выдающуюся часть тела!

Я со злорадством подумал, что ей самой не мешало бы иметь некоторые более выдающиеся части тела, но благоразумно промолчал, прикусив язык и предоставив ей возможность верещать в уши Балагуле.

– Балда! – возмущенно завопили в темноте в ответ на её воркование. Это же я – Кондрат! И где ты нашла ковшик?! Это совсем другое!

– Кондратик?! – ничуть не смущаясь продолжила развивать наступление Кикимора. – Какое чудное имечко! Можно, я буду гладить тебя по головке? Ой! Какая-то ниточка торчит! Можно, я её вырву? Она цепляется...

– Не смей! – в ужасе завопил Домовой.

– Да не бойся так, глупый! – не унималась упрямая Кикимора. – Это такой пустяк – рраз! И всё...

– Дурааа!!! – заверещал в отчаянии несчастный Кондрат. – Это же моё ухо было пришито ниточкой!

– Ухо? Какие глупости! Тебе так даже лучше! – категорически заявила писклявая любительница мужского пола.

– Уууу, дурища! -чуть не плакал вторично в жизни обезушевший бедняга. – Чем же лучше?! Ты же ничего не видишь, откуда тебе знать?!

– А зачем мне знать? – весело щебетала шалунья. – Я чувствую.

– И что же ты чувствуешь?

– Гладить по голове удобнее, ладошка не цепляется... Гладишь, и гладишь... У тебя нигде нет больше ниточки? – деловито осведомилась его собеседница.

– Нет у меня больше никаких ниточек! – не на шутку перепугался Домовой. – И держи меня лучше за руку...

– Так, будто мы влюбленная пара?! – обрадовалась такому предложению Кикимора. – А давай жить долго, и умрём в один день?!

– Я думаю, что умру намного раньше, если продолжу знакомство с тобой, – вздохнул Кондрат, – и если ты выдернешь из меня ещё пару ниточек...

– А что, у тебя всё же есть ещё ниточки?! Ну, Кондратик! Миленький... Ну не дуйся...

– Что ты суёшь мне в нос? Что ты мне в нос пихаешь?! Ай!

– Миленький, это я тебя нежно щекочу травинкой....

– Да это же крапива!!!

– Ах, милый! Какое это имеет значение?

Не знаю, чем бы закончились эти милые отношения, но ТЬМА исчезла.

– Все на месте? – спросил Фомич.

Мы осмотрелись по сторонам.

Не было Бороды.

– За ним он и прилетал, – задумчиво сказал Ведун. – Чёрный Колдун знал, кого забрать, чтобы вы не дошли.

И тут мы поняли, что пока мы находились под крылом непроницаемого плаща Чёрного Колдуна, зрение, которое только-только стало возвращаться к нам, опять ухудшилось, стало почти таким же, как и вчера.

– Теперь точно не успеем, в первую очередь надо товарища выручать, горько вздохнул Фомич.

– Товарища выручать – это святое, – подтвердила Ведунья. – Только для этого не надо с дороги в сторону уходить. Чёрный Колдун так и так у вас на пути стоит. Мимо него никак не пройти..

– Давайте собираться, – предложил Оглобля. – Надо выходить. Время нас ждать не будет. Давайте верёвку...

– А зачем верёвку? – отозвался Леший. – Мы вас возьмем каждого под руку и поведём, так побыстрее будет. Да мы ещё и тропочки тайные знаем. Мы вас к Чёрному Колдуну приведём быстрее, чем он сам домой доберётся...

Леший вёл Фомича, Ведунья – Оглоблю, Ведун – Кондрата, а меня Балагула и Кикимора. Вернее, вёл меня Балагула, а на нём повисла Кикимора, которая гладила ему ковш, второй рукой она пыталась держать меня под локоток, при этом она висела на нас, а ноги её висели над землёй и колыхались, раскачиваемые ветром.

Пока мы шли через лес, моя спутница спросила меня: люблю ли я гладить котов, и не визжат ли они при этом под горячим утюгом? Люблю ли я клубнику, и почему, в таком случае, не люблю Кикимор? Люблю ли я делать покупки, или мне больше нравится покупать их? Люблю ли я собирать ягоды, и если да, то из чего?

И вдруг даже она притихла. И все как-то притихли.

Чёрный Лес закончился, и нас обступила жуткая мёртвая тишина.

– Вот мы и пришли, – негромко пояснил Ведун.

– Вот она – Немая Трясина, царство Чёрного Колдуна. По сравнению с этим местом Гнилое Болото – курорт. Вы глаза не утруждайте понапрасну, всё одно туман тут, – вздохнул Леший. – Даже зрячий в этом тумане, как слепой.

– А почему Немая Трясина? – спросил я.

– А ты слушай. Слышишь? – прошептал Леший. – То-то. Мороз по коже от такой тишины. Немота вокруг. Чёрный Колдун в Чёрном Замке посреди Трясины сидит, оттуда ни звука не доносится: стены толстенные. Чужих стража его ловит на Трясине, и тут же топит. Немая Трясина засасывает так быстро, что даже звука не успеешь подать. Мох к тому же. Сплошь мох, а под ним – топь. Мох шаги глушит, а Трясина голосов лишает, проглатывает так быстро, пикнуть не успеешь. Говорю – жуть!

– Тени движутся! – прервала его Ведунья. – Слуги Чёрного Колдуна, ловят заблудившихся да любопытных, и топят.

– Подходят ближе, ближе... – комментировал Балагула. – Вот уже совсем подошли. Что делать будем?

Ему никто не ответил, все напряжённо всматривались в густой туман, но никто не сделал даже полшага назад.

Я и сам уже разглядел раскачивавшуюся прямо передо мной Тень.

И ещё много Теней вышли из тумана и встали напротив нас раскачивающейся стеной.

Первой заговорила Тень, стоявшая напротив Фомича:

– Ты – кто? – шёпотом спросила она.

– Я – Тень... – так же шёпотом ответил Фомич.

– Охренел? – шёпотом спросила Тень. – Я – Тень...

– Сама ты охренела, – точно так же шёпотом ответил Фомич. – А я, по-твоему, – кто?

– Я – Тень, – тупо возразила Тень. – А ты – не знаю. Ты – кто?

– Я – Тень. А ты? – упрямо стоял на своём Фомич.

– Да нет. Какая ты Тень? Это я – Тень, – возмутилась, судя по всему, туповатая Тень. – А ты – кто?

– Да Тень я! – возмутился Фомич.

– Да не может быть! Да не бывает так! – чуть не плакала Тень, не понимая бедными своими мозгами происходящее.

– Бывает. Как не бывает? – важно возразил Фомич. – Ты – Тень, и я Тень. Ты вот, например, чья Тень?

– Я? – удивилась Тень. – Я ничья. Я своя собственная....

– Врёшь ты все! – зашумел Фомич. – Так не бывает. Ты скажи, – у дерева Тень бывает?

– Бывает...

– А у Чёрного Колдуна – бывает?

– Бывает...

– Вот видишь! – обрадовался Фомич такой понятливости. – У всех и у всего бывает Тень. Поняла? Ты – чья Тень?

– Я? – растерялась Тень. – Я своя... А ты чья Тень?

– Я? – Фомич удивился такому глупому вопросу. – Как же ты меня не узнала? Я – твоя Тень!

– Да нууу... А я смотрю – что-то знакомое...

– Так это же – я!

– А я, значит, – твоя Тень!

– А ты – моя Тень!

После этого заговорили все, перебивая друг друга:

– Э, а у меня тоже своя Тень!

– И у меня...

– И у меня тоже...

Тупые Тени обрадовано тыкали в нас пальцами. И уже радостно тарахтела, заигрывая со своей Тенью, неукротимая Кикимора:

– Как вы думаете, может ли Тень жениться на Тени? Или это будет кровосмешением? Тени родственники?

– Мы, Тени, бескровные... – отвечала Тень.

– Ах, как это мило! – щебетала Кикимора. – А вы не пробовали...

Правда, произошла маленькая накладка. Теней оказалось восемь, а нас – девять. И когда Балагулу спросила Тень Кондрата, кто он такой, и чья он Тень, Балагула, не успев на ходу сообразить ничего другого, брякнул:

– Я – твоя Тень...

– Чтооо?! – вытаращилась на него Тень, указывая на Кондрата. – Вот моя Тень! А ты – какой-то урод...

Балагула свирепо засопел. В воздухе запахло скандалом и разоблачением, но вмешался Домовой:

– Это – моя Тень!

– Как это так – твоя Тень?! – рассвирепела его Тень, почувствовав себя обделённой. – Ты же моя Тень!

– Конечно. Я – твоя Тень, а он – моя Тень. Чего тут непонятного?

– Ну, тогда... – согласилась Тень...

– Обход наш закончен, – прервала оживлённое знакомство одна из Теней. – Пора домой.

– В Замок? – небрежно спросил Фомич.

– В Замок, – подтвердила Тень.

– Мы с вами пойдем...

– Чужим нельзя! – категорически отказала Тень.

– Какие же мы чужие?! – вполне натурально обиделся Фомич. – Тень разве может быть чужой? Я вот чья Тень?

– Ну, моя...

– Вот, видишь. А ты говоришь – чужая...

– Ну, если так, пойдёмте...

И мы пошли, осторожно и с опаской ступая за ними след в след на пружинящий мох, сами до конца не веря своей неожиданной удаче. Пройти по Немой Трясине в самое логово Черного Колдуна!

Я пошарил по карманам, ничего, кроме записной книжки, не нашёл. Вырвал листок бумаги и незаметно выпустил его из рук.

Листок плавно покружился в воздухе и опустился на мох. И едва он коснулся этого изумрудного покрова, как тут же и исчез, словно его и не было.

Я ещё более осторожно и внимательно смотрел за передними.

– Кто к нам пришёл?! Кто беспокоит?! – откуда-то спереди раздался голос глухой и гулкий, словно говоривший сидел в бочке.

– Это мы, Туман, Тени. Впусти нас.

– Что-то вас многовато... – засомневался Туман.

– Это наши Тени с нами, – важно пояснила Тень.

– Ну, тогда проходите, – после некоторого размышления ответил Туман.

Он стал отползать в сторону, и перед нами открылся маленький островок с крутыми, уходящими в небо, стенами Замка.

Глава двадцать четвёртая

В Чёрном Замке Чёрного Колдуна

Подталкивая друг друга, мы прошли во дворик, крохотный и тесный, опоясывавший Башню Замка.

– А где вы ночуете? – осторожно спросил Фомич у Тени.

– Прямо здесь. Во дворе. Или ещё где. Мы же – Тени. Где легли, там и заснули...

– А в Замок вы не ходите?

– В Замок никто, кроме Стражи, не входит. Чёрный Колдун в последнее время только близкую родню принимает, поскольку отказать неудобно. Злится ужасно, но принимает. А больше никого.

Тени разбрелись по дворику, а мы, чтобы не мозолить глаза Страже, и чтобы не оттоптать случайно разлёгшиеся по всему двору Тени, залезли под телегу, неведомо как попавшую в это гиблое место, куда не то что на телеге, пешком пройти было невозможно.

Мы думали так и эдак, пытаясь сообразить хитроумный способ попасть внутрь Чёрного Замка, но ничего путного не придумывалось.

Все косились на Ведуна и Ведунью.

– Что смотрите, касатики? – не выдержала Ведунья. – Мы не можем подсказать. Всё по-другому тогда будет. Мы только иногда намекать можем...

– Ну так намекните! – взмолился Балагула. – Как хотя бы одному из нас в Чёрный Замок попасть?!

– Ты один из всех нормально видишь, – глядя в сторону отозвалась Ведунья. – Вот и сходил бы в Замок, да посмотрел, что там да как....

– Ага! – аж подскочил Балагула. – Чтобы меня там Колдун в лягушку, или летучую мышь превратил?!

– Как знаешь, – развела руками Ведунья.

– Это что – намёк?! – насторожился красавец Балагула.

– Наше дело – намекнуть, твоё дело – смекнуть, – улыбнулся Ведун.

Мы все заспорили, ходить или нет Балагуле, и если идти, то как попасть в этот неприступный Замок...

Мы спорили, а он уже стоял перед запертыми дверями в Замок и отчаянно препирался со Стражей:

– Ты что, дурной? – спрашивал он у Чёрного Воина, охранявшего вход. – Ты что, не признаёшь меня?! Да если ты меня немедленно не впустишь, тебя мой племянник, Чёрный Колдун, на кусочки порвёт. Понял, нет?!

– Я должен доложить...

– Хорошо, – согласился Балагула. – Докладывай, что приехал навестить своего племянника дядюшка, брат его третьей матери...

– Может, отца? – переспросил Стражник.

– Нет, матери! – свирепо заорал Балагула. – Я лучше тебя знаю, чей я сын! Иди и докладай, что тебе говорят, а то разозлюсь! Ух!

Стражник развернулся и пошёл "докладать". Балагула стоял, снисходительно ожидая, гордо задрав кверху ковш...

Чёрный Колдун сидел за столом в огромном кабинете и раскладывал пасьянс двумя колодами атласных карт.

Стражник вошёл и остановился.

– Рассказывай... – сердито буркнул Колдун, раздумывая, куда бы ему приткнуть бубновую даму.

– К вам дядюшка пожаловал, – доложил Стражник.

– Чтооо? – удивился Черный Колдун. – Что это он ко мне в гости зачастил? Он же две недели назад мне в карты подчистую проигрался? Неужели долг принес? Я-то думал, что в ближайшем столетии его уже больше не увижу...

– Это другой дядюшка, – Стражник замялся, затоптался на месте, и всё же решился. – Это братец вашей третьей матушки...

– Ты что, пьяный?! – вытаращился на него Чёрный Колдун. – Ты у кого это видел трёх матерей?! Отцов ещё может быть трое, допускаю, но мать...

– Вам, конечно, виднее, – развёл руками Стражник. – А только дядя ваш сам так велел передать...

– Сам велел так передать? – задумчиво произнёс Колдун, покусывая уголок карты. – Шалун он, однако... Шалун. Ладно, веди сюда этого проказника. Посмотрим, что это за шутки он вздумал шутить. Ну? Что стоишь? Веди!

– Слушаюсь!

Стражник вышел, а Чёрный Колдун щёлкнул пальцами, из соседних дверей, отодвинув мордой тяжёлую бархатную портьеру, вбежал огромный дог, белый в чёрных пятнах далматинец. Зевнул страшной челюстью, щёлкнул хвостом, словно хлыстом, и улёгся на ковер, прямо перед столом за которым восседал Чёрный Колдун.

Стражник постучался и ввёл Балагулу.

Увидев его, для чего ему пришлось привстать за столом и перегнуться, Чёрный Колдун пришёл в ещё большее недоумение. Он показал пальцем на Балагулу и спросил кого-то, кого не было в комнате:

– И вот ЭТО – мой дядя?

– А то кто же?! – весело и вызывающе выставив вперёд задиристым пупком живот, радостно отозвался Балагула. – Ну-ка, вылезай скорее из-за стола, колдунишка-шалунишка! Обними своего дядюшку!

Он распахнул щедрые объятия, но Колдун не спешил проявлять родственные чувства. Он стоял и с сомнением и брезгливой, плохо скрытой насмешкой, рассматривал своего не в меру нахального гостя.

Тот в свою очередь с неподдельным интересом осматривал кабинет Черного Колдуна, ничуть не смущаясь под скептическим взглядом могущественного хозяина.