Текст книги "Собиратель зла"

Автор книги: Виктор Исьемини

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

8

– Корди!.. Корди, ты заснул, что ли?

– Что?

– Ты спишь на ходу!

– Нет, просто ты читал свои стихи, я не хотел мешать.

Блондин надул губы.

– Если тебе не нравится поэзия, так и скажи!.. Слушай, я чего хотел спросить – может, завернем в одно из этих сел, пообедаем…

– Ты сочинил песню, поэтому хочешь ее немедленно спеть. Люди станут уговаривать тебя спеть еще, потом снова, потом остаться на ночь, и мы никуда не попадем.

– Вот еще, ничего я не хочу петь.

– А я не хочу есть.

– Но все-таки когда-то обедать надо…

Корди подумал, что блондин прав, рано или поздно придется сделать остановку и поесть. Вообще-то, если бы Ленлин поменьше говорил, был бы вполне сносным спутником. И ходоком он оказался отменным, ни разу не отстал, не стер ног, не пожаловался – а ведь странствовал пешком. Хотя Корди привык подолгу оставаться в одиночестве, теперь начал привязываться к балаболке Ленлину.

– Пообедаем, – пообещал юноша. – Потерпи.

– Да я ничего… а долго еще?

– Ну… – Корди не знал, как ответить. Ему-то все было понятно без слов. – Ну, дневной переход. Мы же говорили.

– Ну что, дневной… Ага! – Ленлин и думал тоже вслух. – Между постоялыми дворами – дневной переход, это я понял. Значит… мы будем идти целый день…

– Нет.

– Как нет?

– Мы движемся намного быстрей каравана.

– А-а… значит, не целый день шагать. Корди, ты мог бы говорить немного больше, слишком уж коротко ты изъясняешься.

– Хоть кто-то должен коротко.

Ленлин недоуменно поглядел на воина, потом сообразил и захохотал. Отсмеявшись, напомнил:

– Я все-таки поэт. Мне нужно говорить, как тебе дышать. Давай поговорим о чем-нибудь, а?

– Говори.

– Так неинтересно, если говорить буду только я.

Корди хотел ответить, что до сих пор им это неплохо удавалось, но не успел выговорить, как Ленлин снова принялся болтать:

– Вот, к примеру, скажи, как ты думаешь пробраться в Красный Замок? И почему тебе не нравится моя идея переодеться купцами?

– У нас нет фургона.

– Ничего, у нас есть твоя лошадь. Мы навьючим на нее… что? Ты чего так вздыхаешь?

– Одиночки здесь не торгуют, это пограничье. Купцы собираются караванами, с ними всегда вооруженная охрана.

– Ты воин, ты наша охрана.

– Нет, не годится. Я на днях видел на этой дороге караван, большой, при нем были солдаты. – Корди немного подумал и уточнил: – Дюжина. Им никто не удивлялся. Значит, так здесь обычно бывает.

– Ну, хорошо, – Ленлин сделал вид, что задумался. – А что они везли?

– Девушек.

– О, здорово!

– Рабынь, в цепях. Одна пыталась сбежать, ее вернули. Я видел.

– Здорово!.. – Ленлин не дослушал, ему грезились девушки, целый караван девушек! – Постой-ка, а почему девушек? Целый обоз девушек?

– Ну да. Так что ты не сможешь сойти за купца.

– А?..

– Не спрашивай. Лучше сочиняй стихи.

Ленлин с готовностью принялся декламировать вирши об алых щечках и сочных губках. Это он уже напевал дочке трактирщика, стихи были старые, из тех, что сам поэт назвал «ненастоящими». Зато куплетов было много – хватило до тех пор, пока не показалась деревня.

– Здесь, – объявил Корди, указывая рукой.

– Обед? – обрадовался Ленлин. – И ночлег?

– Я бы отправился дальше. По-моему, поселение – последнее по эту сторону границы. Дальше земли Лорда Тьмы, а я хочу перейти границу ночью.

– Ух! – восхитился Ленлин. – Отличная идея! Тогда здесь – только обед.

В самом деле в деревеньке оказался и постоялый двор, хотя не такой обширный и благоустроенный, как прежний, с колесом над входом. На улицах было тихо и безлюдно, а трактирщика пришлось звать, он не ждал гостей и занимался чем-то по хозяйству. Чувствовалось, здесь не так часто проходят караваны.

Корди велел подать обед и отправился, как обычно, в угол. Ленлин же принялся болтать. Его интересовало все: как часто здесь появляются путники, сколько дней пути до ближайших городов и где сельчане, почему никого нет на улицах?

– Так трудится народ, – ответил хозяин, пожилой коренастый мужичок, – кто в огороде, кто в поле. Торопятся пораньше управиться, до темна.

– А что после темна? – не отставал Ленлин.

– Ночью по домам добрые люди сидят, только разбойники шастают.

– И много у вас в округе разбойников?

– Имеются… Заночуете у нас, господа почтенные? Готовить комнаты?

– Мы дальше отправимся, – бросил из угла Корди. Еще не хватало, чтобы Ленлин объявил, что вечером станет петь.

– Как прикажете, – вздохнул хозяин, – но лучше бы вам переждать. Вечереет уже, а ночью злодеи на разбой выходят… Право слово, переночевали бы?

– Нет.

Ленлин с сожалением поглядел в угол, где обосновался спутник. Он-то уже собрался расчехлять лютню… но нет так нет. Впереди ждут сюжеты новых песен! Поэт вздохнул и побрел в угол – к Корди.

Хозяин принес обед: похлебка, вареные овощи, пиво. Обычное угощение в такой глухомани. Корди пиво не понравилось, но Ленлин заверил, что бывает много хуже. Пока обедали, за окном стало темнеть. До ночи было далеко, однако приближение вечера уже чувствовалось. В зал вошел крестьянин, покосился на гостей и окликнул трактирщика:

– Моя старшая к тебе не заходила?

– Нет, с чего бы ей? – удивился хозяин.

– Да я везде гляжу… пошла с девчонками в лес, а вернулись без нее. Говорят, звали, выкликали – не отзывается. Ну, как вечереть стало, они – домой. Я уж и там, и сям… нет нигде.

– Нужно в лес идти, искать! – твердо заявил трактирщик. – Я с тобой, соседей тоже зови.

Отец пропавшей девушки торопливо кивнул и поспешно удалился, а хозяин обернулся к гостям:

– Неладно дело…

Корди доел и встал, чтобы расплатиться, Ленлин быстрей заработал ложкой.

– Ну, раз дальше отправляетесь… – начал хозяин.

– Да, уходим, – кивнул Корди.

– Как девушку звать? – подал голос Ленлин. – Я на случай, если встретимся…

– Ильмой зовут. Вряд ли она вам на дороге попадется. Ох, беда…

Трактирщик прошел на кухню, там, должно быть, хозяйничали женщины. Хозяин велел им запирать заведение – мол, он идет искать пропавшую Ильму. Возвратился с топором и выразительно поглядел на Ленлина. Тот торопливо влил в себя остатки похлебки и схватил оставшиеся ломти хлеба – в дорогу.

Вышли вместе, Корди отправился за жеребцом, а хозяин оставил их и ушел по тихой улице. Должно быть, к дому отца пропавшей девчонки.

После еды шагается не так бодро, и Корди, жалея спутника, поехал медленно. Оба молчали, даже Ленлин не заводил разговора. Но потом, когда деревня уже скрылась за лесом, а небо налилось густой синевой, наконец не выдержал:

– А как по-твоему, это как-то связано с Алхоем? Ну, что ему рабынь возят, а тут эта Ильма пропала?

Корди пожал плечами. Он не думал об этом. Дорога шла по лесу, до границы оставалось совсем немного, и местные, похоже, этих мест избегали – так что здесь деревьев никто не рубил. По обе стороны тракта теперь высились здоровенные дубы и клены, Корди этот лес напомнил родные чащи. Здесь не ощущалось присутствия человека – только дорога, да и та пустынна.

В лесу темнеет раньше, но Корди с Ленлином шагали в сумерках. Поэт не спрашивал, где собирается ночевать спутник, даже ему не хотелось нарушать настороженное молчание чащи.

– Постой! – негромко бросил Корди, натягивая поводья.

– Что случилось? – Ленлин на всякий случай задал вопрос шепотом.

– Граница.

Корди указал столбы, установленные по обе стороны дороги. Кустарник вокруг был вырублен, но сейчас, в темноте, эти бревна, накрепко вкопанные в землю, сливались с темной массой зарослей.

– Ручаюсь, что они выкрашены красным, – заявил поэт. – Я слыхал, у Лорда Алхоя все красное.

– Важно, что их не охраняют, – отозвался Корди. – Во всяком случае, по ночам.

Юноша спрыгнул на землю и подошел к столбу, погладил гладкую поверхность, зачем-то поднял голову и всмотрелся в фиолетовые небеса…

– Ну что, пойдем дальше? – осторожно спросил Ленлин. Ему вдруг стало страшновато.

– Я думаю, здесь лучше лесом… – Впервые в голосе Корди чувствовалась неуверенность. – Но сейчас ночь, никого нет… давай еще немного по тракту.

Ленлин догадался, что спутник немного растерян, прежде за Корди подобного не водилось. Поэтому поэт предложил:

– Если ты сомневаешься, давай свернем в лес. Ты можешь в лесу идти, не заблудишься? Потому что я совсем не…

– Давай, – с облегчением решил воин. – Я могу.

И спешился. По лесу они прошли совсем немного, Корди вдруг крепко сжал предплечье музыканта. Ленлин догадался: шуметь нельзя. Послушно замер и поглядел на приятеля. Здесь, в лесу, он почти ничего не видел и скорей угадал, чем рассмотрел движение руки Корди. Тот указывал в сторону. Ленлин тоже глянул – за деревьями мерцали оранжевые отсветы. Кто-то развел костер.

Когда Корди вручил Ленлину поводья и знаком велел оставаться на месте, далеко к северу от приграничного леса, в вольном городе Раамперле закончилась пирушка в домике позади базарных рядов.

* * *

Ойрик вышел проводить дорогих гостей, с каждым церемонно распрощался, раскланялся, сетовал, что деньги вышли и нет возможности угостить славных соседей, как они того заслуживают.

– Но уж как расторгуюсь, непременно соберу вас, дорогие мои друзья, снова! – пообещал напоследок старик, ударяя в землю тростью, будто ставил восклицательный знак в конце фразы.

Когда пьяные выкрики стихли, Ойрик обернулся к подручному, и другим, совершенно трезвым голосом, велел:

– А теперь идем. Пора дело делать. И, это, Пегий… прихвати дубинку какую-то, что ли. Нож у тебя есть?

Тот продемонстрировал ржавый обломанный клинок, который обычно носил за сапогом и никогда не пускал в ход. Пегий вовсе не был душегубом, выбирал жертвы безобидные, чтобы можно было обойтись без членовредительства.

– Нож тебе нужен другой… как прибыль пойдет, куплю. И одежку получше… – вслух подумал старик. – Идем!

Пегий запер домик и поспешил за стариком. Ночью проход позади клеток невольничьего рынка выглядел мрачно и неприветливо. Со стороны реки дул ветер, где-то повизгивала жесть – должно быть, раскачивалась невидимая в темноте вывеска. Шаги звучали таинственно, и каждый будил под пустующими навесами гулкое эхо. По дороге Ойрик наставлял подручного:

– Когда пойдет торг, следи за шкипером и его людьми. Может, попытаются надуть, может, затеют ссору. Сейчас время ночное, их на судне много, а нас только двое. Если что – беги. Завтра поднимешь, кого сможешь, приведешь на пристань меня выручать.

– А могут напасть? – удивился Пегий.

– Вряд ли, потому что им невыгодно ссору в Раамперле затевать… но гляди в оба.

На барке горели фонари, прикрытые мутными стеклами. Шкипер не спал, поджидал покупателя. Ойрик окликнул издали, по кораблю засновали тени, вспыхнули новые светильники, поярче.

– Давай, выводи! – решил Ойрик. – Показывай по одному, будем осматривать, оценивать. Сразу платить стану, монеты при мне.

Шкипер сперва заспорил – мол, обычно купец поднимается на борт, там и глядит. Ойрик отказался, время позднее, ему поскорей нужно. В конце концов старик настоял на своем – матросы стали выводить по прогибающимся хлипким сходням сонных рабов. Начался торг. Цены старик называл уверенно, и неизменно – минимальные. Шкипер бранился, дергал усы, но Ойрик держался твердо, и последнее слово всегда оставалось за ним. Пегий ежился в оборванной одежке под холодным ветром с реки и поглядывал, чтобы на берегу не собиралось помногу моряков. Если что, поторапливал: «Давай-ка обратно, не мешай хозяевам торг вести!» – и помахивал увесистой дубинкой. Налетчик старался выглядеть уверенно, однако отчаянно трусил. Боялся, что шкипер велит поколотить их со стариком да отобрать монеты. Ночь, поблизости никого, кто помешает? Так он и косился на матросов, пока выводил рабов и пристегивал по одному к длинной цепи, по мере того как Ойрик назначал цену и оплачивал одного невольника за другим.

Зато старик держался бойко, чуть ли не нагло. В конце концов он стал обладателем шестнадцати невольников. Шкипер потребовал, чтобы Ойрик рассчитался и за цепи.

– Завтра пришлешь человека, пусть цепи заберет, – решил старик, потряхивая опустевшим кошелем. У него не осталось монет, чтобы оплатить железяки. – Или с нами парней отправь, я свои цепи взамен отдам.

Ойрик выделил голосом слово «свои» и усмехнулся. Шкипер не понял, что старик имеет в виду собственное недавнее прошлое, и заподозрил обман. Снова начался настороженный обмен намеками. Пегий переминался с ноги на ногу и с опаской косился на черные силуэты матросов над бортом судна…

– Да ты чего, – твердил Ойрик, – боишься, что я в малом стану обманывать? Нет, конечно же, нет! Нам с тобой дела иметь долгонько предстоит! Не сомневайся, я человек верный и надежный!

Наконец дело сладилось, шкипер сказал, что пришлет матросов поутру, нечего им на берегу ночью шастать. Старик велел Пегому гнать товар в клетку, да поскорей. Один из невольников оказался хром и отставал, задерживая процессию. Ойрик рассердился (наверное, из-за того, что в темноте прозевал порченый товар), подскочил к бедняге и с размаху ударил тростью в живот. Невольник охнул и согнулся, загремели кандалы… Этот звон окончательно вывел Ойрика из себя.

– Эй, Пегий, а ну – всыпь ему! Пусть запомнит: если хозяин говорит: «Быстро!» – то и хромому нужно бежать!

Пегий не хотел лупить несчастного, но старик ярился, размахивал собственной палкой, и новоявленный надсмотрщик решился – ударил раз, другой… Хромой раб завыл от боли, сосед, прикованный рядом, попытался вступиться за калеку, тут уж и Пегого разобрало, ударил смутьяна от души, потом еще раз… Бывший разбойник почувствовал вкус к новой работе…

И Ойрик не останавливал, напротив, орал:

– Так их, бей! Да не по башке, товар испортишь! Под дых его! В живот! Нам же завтра эту мразь купцам показывать! Бей, чтоб следов не оставалось! А ну, и того! И еще разок! Эх, не умеешь, смотри, как надо! Эх! Ну-ка!..

Пока Пегий осваивал профессиональные премудрости, Корди крался между толстенных дубов к чужому костру…

* * *

В лесу юноша чувствовал себя спокойно и уверенно, будто вернулся домой после долгой отлучки. На востоке, у Черной Горы, деревья другие, больше хвойных, но все-таки очень похоже.

Корди переходил из-за одного толстого ствола к другому, медленно огибая костер. Оранжевые отсветы на узловатой коре становились все ярче, уже слышны обрывки разговора, хотя слов не разобрать. Вот тени сместились, кто-то из сидящих у огня привстал, чтобы подбросить веток, пламя вспыхнуло ярче… Корди остановился, выждал. Потом двинулся дальше. Он шагал очень тихо, аккуратно нащупывал почву, прежде чем перенести вес, избегал становиться на ветки.

Вот костер и совсем рядом. Юноша перебрался за молодое дерево, где гибкие ветви с густой листвой торчали низко, и выглянул. Вокруг огня сидели шестеро, двое поджаривали что-то на прутиках, протянутых к огню. Седьмой была девушка – эту усадили, прислонив к толстому стволу, и огонь ярко освещал широкое курносое лицо. Рук девушки Корди не видел, похоже – связаны за спиной. Наверняка это и была пропавшая Ильма, а остальные – разбойники, о которых говорил сутулый трактирщик. Корди чувствовал, как разгораются темные огоньки в людях у костра: чем внимательней глядят они на Ильму – тем ярче и выше черное пламя.

Решение показалось очевидным, эти люди были нужны Корди. Они не казались опасными противниками, к тому же сейчас разбойники уверены в собственной безнаказанности. Украли девчонку, пересекли границу и укрылись на землях Лорда Тьмы… Значит, боятся крестьян. Такие не страшны.

– Ну, так ты ответишь, наконец? – раздраженным тоном обратился к девушке крупный мужчина. Возможно, атаман. – Сколько мне повторять? Папка твой кто? Богатый ли? Серебро под полом прячет? Говори!

Девушка молчала – должно быть, совсем перепугалась.

– Ну? – Разбойник подсел к девушке, та вздрогнула и попыталась отползти в сторону, – Корди приметил веревку, обмотанную позади нее вокруг дерева. – Так что, отвалит папаня монет за дитя? Как думаешь? Потому что ежели не будет серебра, мы тебя Темному Лорду продадим. Алхой Прекрасный Принц точно заплатит. Ну?

– Она с перепугу язык проглотила, – хохотнул другой разбойник. – Небось и обмочиться успела.

Атаман шумно втянул носом воздух.

– Не, не успела! Пока не воняет. Вот как тебя поближе увидит, точно обделается.

Разбойник положил ладонь на колено Ильмы, девушка взвизгнула и рывком подтянула ноги. Сидевшие вокруг костра захохотали.

Корди осторожно вытащил меч из ножен и приготовился. Сейчас эти люди особенно беспечны.

– Говорить не хочешь, тогда давай поиграем, – атаман сместился еще ближе к Ильме, обнял девушку за плечи.

Та отстранилась, насколько позволяла веревка.

– Давай, не тяни, нам тоже охота! – поощрил его приятель.

– А ты не командуй, сходи лучше хвороста собери! – отрезал вожак.

– А чего я за хворостом?

– Чтобы вторым быть после меня!

Девушка заплакала:

– Дяденьки, не надо…

– О, заговорила, – удовлетворенно заявил атаман. – Ты скажи, папка твой монет отвалит нам за дитятко? Рейкера четыре, а?

– Да потом поговорите, – буркнул нетерпеливый разбойник, поднимаясь. – Начинай, что ли, а я в самом деле хвороста соберу.

Что происходило дальше под деревом, к которому привязали пленницу, Корди не разглядел – обзор заслонила коренастая фигура. Разбойник шел как раз туда, где затаился юноша, так что Корди пришлось отступить в тень. Корди только слышал, как закричала Ильма, да увидел, что отсветы костра заплясали быстрей по соседним стволам. Человек, который шел к нему, нес в груди самую яркую искру зла, куда более отчетливую, чем у атамана…

Рядом хрустнула ветка под тяжелым башмаком, Корди выступил из-за дерева и ударил мечом снизу – в горло. Разбойник захрипел и стал оседать, Корди оттолкнул умирающего и прыгнул к костру. Первым нужно убить атамана – тот уже повалил Ильму и приподнялся над ней. Взмах – девушка взвыла, плач перешел в дикий вой, когда ей на грудь свалилась отрубленная голова с выпученными глазами. Ильму вмиг залило кровью, ее вой оборвался, а Корди молча бросился на оставшихся разбойников… Только последний успел схватить дубинку, но юноша легко отбил неумелый удар… Всадил клинок, с хрустом повернул, выдернул… И бросился в кусты, где все еще хрипел, истекая кровью, первый, самый злой разбойник. Рухнул над ним на колени:

– Отдай мне свое зло! – Сгусток мрака, уже начавший гаснуть вместе с жизнью в теле разбойника, потянулся навстречу ладони Корди, затрепетал, нащупал путь…

Потом собиратель вернулся на поляну, осмотрел разбойников. В одном все еще теплилась жизнь – Корди вытянул черный огонек и из него, хотя этот не был закоренелым злодеем. Потом поднялся, отряхнул ладони, оглянулся на спасенную девчонку – та оставалась в беспамятстве, лицо сплошь забрызгано красным…

Корди крикнул:

– Ленли-и-ин! Ленлин, иди сюда! Давай!

Поэт расслышал зов и потянул лошадку за собой, направляясь к костру. В этот миг Бремек открыл глаза.

* * *

Сперва ловчий видел перед собой темноту, в которой бродили призраки оранжевых и коричневых оттенков. Широкие, бесформенные, они сталкивались, перетекали друг в друга, умирали и расцветали снова, наливались ярким свечением и растворялись во мраке… И еще – они были плоскими, будто нарисованными на огромной странице. Как если бы перед охотником раскрыли огромную книгу – на странице, где была изображена преисподняя под Серым Камнем, подземелье, в коем заключен Повелитель Тьмы…

Постепенно Бремек сумел сфокусировать зрение, тени приобрели отчетливость, но по-прежнему оставались плоскими, лишенными объема. Вслед за зрением стали возвращаться ощущения. Прежде всего боль. Болели руки, ноги, бока – все тело. Бремек попытался пошевелиться, но члены оказались схвачены надежными оковами, к тому же при любом движении боль усиливалась.

Он лежал на спине. В темной комнате. Обмотанный повязками, искалеченный и бессильный. Где-то рядом горела свеча, и отсветы дрожащего огонька бродили по потолку, образуя картину преисподней. Бремек глубоко вдохнул, превозмогая резь в грудной клетке, и повернул обтянутую тугими повязками голову. К нему вернулись запахи, резкая вонь лечебного бальзама и приторный аромат травяной настойки. Столик со свечой находился у изголовья Бремека… опустив на руки голову, за столом дремал человек. Другая кровать стояла в нескольких шагах – у противоположной стены. Там тоже лежал раненый, этот был укрыт одеялом до самого носа, белого и гладкого, будто ствол молодого деревца, если ободрать упругую, зеленоватую изнутри кору. Ловчий узнал человека на соседней кровати – Олвис, местный следопыт.

Бремек попробовал поднять левую руку – удалось. Правая, похоже, была сломана или сильно ушиблена, онемела от самого плеча. Охотник оперся слабой ладонью и приподнял заключенное в повязки тело. Встал, сделал шаг, зашипел от боли и свалился у кровати Олвиса. Вцепился в плечо под тонким одеялом, сжал изо всех сил, какие оставались в изломанном теле, стал трясти.

От звука падения проснулся человек, дремавший у стола. Вскочил, бросился на помощь:

– Добрый Бремек, как же… Врач не позволял…

Это был один из подручных охотника, Бремек собирался прикрикнуть, но сил не было.

Олвис разлепил бледные до синевы губы и хрипло прошептал:

– Не надо…

– Кто напал на вас? Кто убил доброго Хагнея? Говори?

Бремеку чудилось, что он грозно ревет, но на деле голос охотника был не громче мышиного писка.

– Кто это был? Юноша? Молодой? Черноволосый?

– Глаза… – выдохнул, не открывая глаз, Олвис. – Он посмотрел на меня. Да. Молодой.

– Добрый Бремек… – затянул подручный, – лекарь запретил вас шевелить и Олвиса не велел тревожить. Давайте, в постель я вас…

– Одет… в черные шкуры, все черное, – добавил Олвис. – Тот самый.

– Кто – тот самый?

– От Черной Горы… гнался…

Помощник осторожно приподнял Бремека, помог доковылять к кровати и мягко опустил. Поднял непослушные ноги ловчего и водрузил на постель.

– Попейте настоя, это травы, лекарь оставил.

Бремек сделал несколько осторожных глотков, морщась от боли в груди. Он не хотел больше горького питья, но старательный оруженосец лил и лил, а у Бремека недоставало сил отстраниться.

– Ступай к Астусу, – по щеке скатилась струйка желтоватого настоя, – ступай сейчас же! Это он, убийца!

Промочив горло, Бремек заговорил отчетливей:

– Скорей, убийца бежит…

– Прошу прощения, добрый брат, – промямлил помощник. – Астус спит, теперь час или два пополуночи. Здесь рано ложатся.

– Ладно. Тогда слушай, слушай внимательно. Если я опять впаду в беспамятство и забуду, что знаю теперь, – завтра напомнишь. Это не бред, я видел следы, отпечатки. Запомни мои слова, запомни, что сказал этот… Олвис. Хагнея убил тот парень, что прикончил оборотня.

– Не может быть… добрый Бремек!

– Молчи. Знаю, что не может быть. Но он – собиратель. Запомни, он – собиратель. Если этот доходяга, – Бремек мотнул головой в сторону соседней кровати, – сможет рассказать лучше, у нас будет больше доказательств, но главное я вижу уже теперь. Он – собиратель, и это все объясняет… все, не могу больше говорить…

Ловчего окутывала темнота, он понимал, что не умирает, а погружается в сон, настойка местного лекаря была ему знакома, от нее хотелось спать… но Бремек боялся, что не сможет утром припомнить о собирателе. Высказав соображения помощнику, ловчий отчасти успокоился. Завтра олух будет краснеть, опускать глаза, считая, что повторяет бред немощного увечного Бремека, но все же сумеет промямлить: парень в черном – собиратель. Этим объясняется все… все…

В тот миг, когда темнота вновь сомкнулась над ловчим, Ленлин с лошадью в поводу вышел на поляну, где в кругу мертвых тел тлел забытый костер…

* * *

– Опять я пропустил самое интересное… – огорченно заявил поэт. – Но ничего… Ой, там девушка!

– Ну да, – Корди пожал плечами, – ты же слышал, она пропала. Вот – нашлась.

Ленлин бросил поводья на подходящую ветку и присел над Ильмой. Протянул руку, брезгливо скинул отрубленную голову с груди девушки.

– Эй, Корди, а она жива?

– Была жива… орала. – Корди оглядел поляну, нагнулся над мертвецом и аккуратно вытер окровавленный меч. – Да ты отвяжи ее. По-моему, девчонку к дереву привязали.

Ленлин перевернул девушку и стал возиться с веревками.

– Перережь, – посоветовал Корди и бросил поэту нож, прежде принадлежавший одному из разбойников.

Несчастная жертва пришла в себя, увидела Ленлина с ножом и отчаянно взвыла.

– Опять кричит, – заметил Корди, – значит, жива.

Должно быть, его спокойствие подействовало на бедняжку, она перестала орать и начала всхлипывать и икать.

– Ильма, успокойся, – торжественно объявил Ленлин, – мы не разбойники. Они все убиты, сражены великим героем, вот этим самым.

Поэт разрезал путы, и девушка проворно отползла в сторону.

– Почем мне знать, что вы не разбойники, – неуверенно заявила она.

– А я скажу, что тебя зовут Ильма. Правильно? Тебя отец ищет, и трактирщик ваш, старенький такой, сгорбленный…

– Дядька Мартос, – кивнула Ильма, обеими руками вытирая слезы.

– И другие ищут. Завтра вернешься домой, целая и невредимая, все обрадуются, – продолжал Ленлин. – А разбойников ваших мы – вон, всех истребили. Ну, успокоилась?

Девушка огляделась, заметила кровь на одежде и снова стала плакать.

– Ну ладно, – решил Корди, – вы тут объясняйтесь, а я хвороста соберу. Все равно собирался привал делать, останемся здесь, дальше не пойдем.

Юноша направился в заросли, переступил через мертвого разбойника и скрылся в тени под деревьями.

Ленлин бросил вслед:

– Как это дальше? Мы же должны Ильму домой вернуть! Здесь земля Лорда Тьмы, нельзя одну ее здесь бросать!

Корди не ответил, хотя был где-то поблизости, хрустел валежником в темноте. Поэт хмыкнул, склонился над костром и принялся осторожно дуть, угли налились алым, взвилось облачко седой золы…

– Дяденька, – позвала Ильма, – а вы меня правда домой отведете?

– Какой я тебе дяденька? Меня Ленлином зовут. Поняла?

– Поняла, дяденька Ленлин, – послушно согласилась девушка.

Поэт возмущенно фыркнул, взвилось облако пепла, Ленлин закашлялся и стал тереть глаза. Глядя на него, Ильма неуверенно хихикнула.

– Ты чего? – возмутился парень.

– А ничего, только уж больно ты, дяденька Ленлин, грязным сделался.

– На себя погляди, Кровавая Ильма.

Девушка оглядела пропитанную кровью одежду и снова хихикнула – истерически. Но она уже перешагнула некий порог ужаса, теперь Ильма была готова спокойно принять и более страшные вещи.

Из темноты выступил Корди с охапкой хвороста, оглядел веселую парочку и заметил:

– Я думал, вы хотя бы мертвецов от огня уберете…

– Э… да я сейчас, я быстро…

Ленлин вскочил, вдвоем с Корди они отволокли трупы подальше. Потом мужчины возвратились к огню, и Корди объявил:

– Ленлин, ты прав, Ильму нужно вернуть домой. Поэтому здесь мы расстанемся. Будешь ждать меня в деревне, на этом постоялом дворе… Как ваш постоялый двор называется?

Девушка захлопала глазами:

– Называется: постоялый двор… Дом дядьки Мартоса… – В захолустной деревушке не было других постоялых дворов, и никому не пришло в голову наградить заведение сутулого Мартоса собственным именем.

– Значит, там и будешь ждать, – повторил Корди. – И лошадь заберешь, я пойду пешком.

– Нет, так не годится, – заспорил Ленлин. – Мы же собирались вместе, ты обещал!

– Нет. Ты будешь поджидать меня с лошадью в деревне. Сочинишь много новых песен. Я не хочу терять день на эту сопливую крестьянку…

– Не нужно так говорить о девушке!

Парни оглянулись и посмотрели на Ильму – она уже спала. Испытания утомили девчонку, так что теперь тепло от костра мгновенно сморило ее.

– Ладно… – буркнул Ленлин, – но учти: я буду ждать у этих столбов на границе. Каждый день!

– Я уйду до рассвета, – подвел итог Корди.

Ленлин промолчал, его глаза затуманились, он смотрел в костер, между пушистых ресниц поэта вспыхивали оранжевые искорки, крошечные отражения пламени земного и, возможно, огня небесного.

Говорить было не о чем, Корди завернулся в плащ, сел, прислонился спиной к дереву и затих. Возможно, он уже засыпал, когда Ленлин начал тихонько декламировать:

 
Послушай, путник, мой рассказ,
Послушай мой напев,
О банде, что жила в лесах
И похищала дев.
 
 
Пятнадцать злобных подлецов,
Разбойников лихих,
И каждый стоит трех бойцов,
Так повествует стих…
 

Ленлин вздохнул и задумчиво протянул по-другому:

 
…И каждый стоит трех бойцов,
А то и четверых…
 

– Их было шестеро. Не пятнадцать, – пробормотал Корди, но его слова потерялись, стерлись потрескиванием веток в костре и шорохом листвы над головой. Неправильное прошлое уже уступало место героическому подвигу, воспеваемому Ленлином. Спорить с песней было бесполезно… да и незачем. У Корди уже не было прошлого, даже старик не хочет являться во сне… правда, оставался арбалетный болт, ржавый от крови Лорда Тьмы Кордейла. Но он скорей относился к будущему.

Корди растолкал Ленлина до рассвета. Поэт встрепенулся, над головой были серые сумерки, а вокруг стеной – темнота под сводами леса.

– Ч-что?.. – Блондин стал жмуриться и тереть глаза.

– Ленлин, я ухожу. Возвращайся в деревню, возврати эту дуру родителям. Жди у Мартоса. Когда я закончу, вернусь за лошадью.

Ильма чмокнула во сне и неразборчиво пробормотала несколько слов. Оба парня посмотрели в ее сторону. Когда Ленлин снова глянул перед собой, Корди рядом не было, а на границе сумерек и темноты качались ветки кустарника… Поэт подумал, что теперь ему некуда спешить, он станет ждать в деревне сколько придется. Поэтому он снова уснул.

В следующий раз его подняла Ильма. Девушка стояла над поэтом и неуверенно тыкала в плечо:

– Дяденька… а, дяденька!

Поэт тяжело вздохнул:

– Меня зовут Ленлин. Зови меня по имени.

– Ага, – когда поэт потянулся, Ильма тут же отступила на шаг. Похоже, она не до конца доверяет спасителю. – А где этот, второй дяденька?

– Он потом вернется, позже. Ну что, идем в твою деревню… Ты дорогу знаешь?

Дороги Ильма не знала, она никогда не бывала во владениях Темного Лорда, да и ее земляки – тоже. Никто из них ни разу не Пересекал границу, даже мыслей об этом не возникало. Видимо, в этом и был залог успеха жалкой шайки, похитившей Ильму. Горе-разбойники хватали что плохо лежит и укрывались на земле Прекрасного Принца, иначе им бы не продержаться.

Ленлин тоже не был уверен, что сумеет выйти к дороге, поэтому решил довериться лошади. Усадил Ильму в седло, взял коня под уздцы, но не натягивал повод – предоставил лошадке самой искать путь. Это решение оказалось верным – лошадь вывела к тракту, в том месте, откуда уже были видны столбы. Они и впрямь оказались красными… Теперь было просто – не сворачивать с тракта, только и всего. Солнце уже поднялось, разноцветная листва – зеленая, желтая, красная – смотрелась очень нарядно.

Когда девушка начала узнавать местность у дороги, она тут же приободрилась и стала выспрашивать, что это дяденька Ленлин несет в чехле и к чему такая штука предназначена. Когда он объявил, что задержится в деревне на некоторое время, Ильма обрадовалась, лицо девушки, и без того широкое, еще сильней расплылось в улыбке. «Жаль, что она такая некрасивая, – подумал Ленлин, – это неправильно! Если герой спасает девицу от разбойников, она непременно должна быть красоткой!» Он стал складывать новые куплеты будущей баллады, и прелесть курносой Ильмы стала расти с той же скоростью, с какой шестеро неказистых разбойников превратились в полтора десятка дюжих силачей.