Текст книги "Мастер белого шума (СИ)"
Автор книги: Виктор Харп
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)
Annotation
Техномагия, стим. Аннотация: Что самое страшное для магов? Маг, который круче. Но это частный случай. А глобальный как раз мой случай – анти-маг. Так поначалу понимали мой дар, как анти-дар. Кто ж знал, что все окажется еще хуже? Не забывайте об оценках и комментариях – для вас труд небольшой, а автору приятно. ;) Автор приносит извинения читателям за долгое ожидание проды. Автор не вовремя бросил курить: надо было сначала закончить начатое. Тяжело пахать без перекура...
Харп Виктор
Шапка фанфика
Мастер белого шума (общий)
Харп Виктор
Мастер белого шума (общий)
Шапка фанфика
Ссылка на фанфик: http://samlib.ru/b/brodjachij_m/masterbelogoshuma1.shtml
Автор: Харп Виктор
Аннотация:
Техномагия, стим. Аннотация: Что самое страшное для магов? Маг, который круче. Но это частный случай. А глобальный как раз мой случай – анти-маг. Так поначалу понимали мой дар, как анти-дар. Кто ж знал, что все окажется еще хуже? Не забывайте об оценках и комментариях – для вас труд небольшой, а автору приятно. ;) Автор приносит извинения читателям за долгое ожидание проды. Автор не вовремя бросил курить: надо было сначала закончить начатое. Тяжело пахать без перекура...
Мастер белого шума (общий)
Мастер белого шума
У него развилось поразительное чутье: когда его хотят убить там – он здесь, а когда ищут здесь – он там.
Леонид Бердичевский
Часть I. Анти-маг
1. Беспризорник
Мои любящие родители, оба маги в энном поколении, даже мысли не допускали, что у них сын бездарем растет, потому наблюдали в четыре глаза и вовремя просекли, когда дар впервые зашевелился. Только вот оказался он не черным и не белым, не цветным и не 'полосатым', а не пойми каким.
Началось с того, что любые амулеты в моей комнате дохли, как пауки в банке, магические игрушки ломались со страшной силой, а люди, подсевшие на заговоры, за сердце хватались, стоило мне мимо пройти.
Мать с отцом меня обезопасили до поры. Нет, в лечебницу не повезли, хотя эпилептик по сравнению со мной тогда показался бы недвижной статуей. В деревню отправили к дальним родственникам, не магам, упаси Боже еще кому-то кровь портить.
Приезжали они ко мне по очереди – обучали контролю. И 'глушилку' поставили. Думали, что поставили. Поставьте духовой оркестрик рядом с километровым водопадом Награ и заставьте изобразить какофонию. Кто кого заглушит?
А ведь это еще цветочки были. Полная задница случилась, когда сила по-настоящему раскрылась. Хорошо, что произошло это в безлюдной степи летом, когда родители впервые взяли меня с собой в экспедицию.
Как чувствовали.
В то утро я, двенадцатилетний оболтус с мерзейшим характером, был наказан в очередной раз за то, что в отцовский рюкзак без спросу залез и нужную магическую штуку попортил. А зачем было перекладывать ее в карман к складному ножу?
В наказание предки решили не брать меня на раскоп. А там как раз до плиты расчистили, вскрывать начали. У меня, естественно, обида смертная и чтоб все провалились в ту могилу. Никогда еще так не истерил – не хотел, чтоб без меня шли, и всё тут.
Всё, так всё. Как сказал, так и рвануло.
Вы только представьте картину: земля ходуном, родители без памяти валятся, кровь у них носом хлещет, студенты в обмороке, все амулеты в пыль, а древний курган взрывается и вылазит из него этакая гигантская хрень – дымные рога в небо, пасть с кривыми клыками до земли раззявлена. Сплошная глотка.
Шофер нашего экспедиционного фургона единственный не пострадал, потому как магом не был, за ружье схватился, только той сволочи пули нипочем: колыхнулась, и на нас.
– Прячься, парень, я его отвлеку!
А у меня ступор и голова разрывается от боли, словно в уши кто колотит: это дар блоки родительские доламывал, как вода плотину. Смыл он ту тварь древнюю, как щепку, когда хлынул.
Потом узнал: все маги – и белые, и черные, и цветные – сутки в отключке лежали в радиусе десяти километров. Всё, на чем был хотя бы слабый магический отпечаток – взбесилось, сломалось, рассыпалось или, наоборот, в рост пошло. И ладно бы сорняки на полях, а связанного когда-то заклинаниями и восставшего монстра в три метра не хотите? Аварий было, увечий... Локальное светопреставление.
Я, хоть и неучем был в магии, но не дурак: все на ту тварь могильную свалил. И свидетели имелись: шофер. Никаких заклинаний я на кургане не читал, руками не махал, только заорал со страху.
Но мной тоже не дураки занялись. Армейские сначала допрашивали, потом слегка поломанную игрушку у них отобрало другое ведомство. Ну да, то самое.
Спасло меня то, что сила, выплеснувшись, затаилась ниже плинтуса. Это первое.
А второе – ни один магический датчик не срабатывал и определить, есть у меня дар и какой он, никто не мог. Подозрений мало, нужно протокол заполнять, а нечем. Фактов нет. Я в несознанку ушел, как родители когда-то учили. Не помню ничего, и все тут. Шок, понимаете?
– Понимаем, мальчик, – щурился тот худощавый тип в гражданском мундире. И на спутника своего лысого зырк. – Ничего, небольшой гипноз, и вспомнишь.
Лысый долго возился со мной, взглядом сверлил, брелок на цепочке раскачивал, я таращился и все лез бирюльку красивую потрогать, пока он не сдался.
– Поразительная устойчивость к магическому воздействию, – констатировал.
Еще бы.
Выпустили меня под наблюдение, в закрытый интернат определили. Сбежал.
До деревни к родственникам добрался пешком – голодный, аж качало. Там меня уже ждали: выяснили у папы-мамы, куда приду. От полицейских и узнал, что моих родителей судили за халатность и отправили на принудительные работы. Двух высших магистров.
Повезло мне, что наручники на меня не догадались надеть и доставку беглеца организовали спецтранспортом на магических кристаллах. Далеко не уехали. Застряли ночью в глухом лесу.
Отпросился в кустики и сбежал.
Они думали, малолетний пацан темноты и зверья испугается. Ха! Вот уж кого никогда не боялся – животных. Не городских, а диких. Их мозг работает как статичный источник шума и никаких чужеродных флуктуаций, а естественной средой проще овладеть.
Искали меня, разумеется, с помощью магических прибамбасов, идиоты. Собак только утром по следу пустили. Вот с этой живностью сложней договориться, да зачем мне с ними договариваться? Я волчью стаю нащупал, накрыл паникой и погнал на поисковую цепь.
Жалко животных, но себя жальче. Волкам самое страшное, что грозит – магическая сеть или выстрел патроном со снотворным. А мне – специнтернат в лучшем случае, в худшем – снотворное в вену и скальпель в мозг. Это мне родители хорошо объяснили в свое время.
Тогда я не задумывался над природой своего проклятия, просто пользовался, когда источник (или что там еще) ручным стал после случая на кургане. Это потом мне объяснили про инициацию мага, подготовку, магический надзор и все такое. А у меня и не должно было произойти иначе, только стихийно.
Например, во время бегства я стихийно научился прикидываться невидимкой. Не в физическом смысле, конечно. Физическое тело оставалось видимым и осязаемым, но, если особо не дергаться, меня не замечали в людных местах: на вокзалах, в столовых, на ярмарках и рынках, в переполненных в час пик омнибусах. Потому что я ОЧЕНЬ хотел быть незаметным. И сила начала работать на меня.
Как я теперь понимаю, дар глушил волновые сигналы, поступающие на зрительные рецепторы смотрящих. Шум, ничего не значащий шум. Рябь в глазах – вот что они видели, скользя взглядом по мне. Это я сейчас знаю точно.
А вот останься я с кем-то один на один в пустой комнате – меня видели так же ясно, как и я. Шум возникал только при большом количестве людей. Потому, когда выбрался из той глухомани едва живой, я стихийно, опять же, держался людных мест.
Полгода блуждал.
Как отощал я тогда, страшно вспомнить. Ветром качало. Нищенство в нашей благословенной стране не существует, сами понимаете. Официальный средний уровень жизни таков, что непонятно, откуда такая смертность – с жиру, не иначе. Люди грош не подадут, а то и полицаю сообщить могут, законопослушные у нас граждане, сердобольные.
По глупости на воровстве в окружном центре попался. Засмотрелся в супермаркете на механические игрушки. Зачем мне нужен был тот дирижабль? А душа захлебнулась восторгом при виде разноцветного чуда – такой точно отец подарил мне в последний мой день рождения. В результате примитивный металлоискатель на выходе сработал, и я загремел в дурку при спецшколе для малолетних преступников. Там насекомых и всяких тварей из меня вывели и прививок с килограмм вкатили. Для начала.
Конец не стал досматривать, сбежал.
Ехал, как обычно, в общем вагоне низшего класса, в тот раз битком набитом каким-то табором. Не один я пробрался туда зайцем: билетер сбился со счета, пытаясь проверить количество детей и подростков, мелькавших, как крольчата, и махнул рукой.
Я забился между баулов и наслаждался шумом. Понимаете в чем дело... Когда трое-пятеро ругаются – это не шум, а дискретность. Склока – очень точное определение данному бытовому явлению. Клочки слов различимы, модуляции голосов можно разложить. А когда человек сорок в одно время непрерывно орут-шепчут-визжат-хнычут – это самое то для меня. Как водопад. Дар блаженствует – халявная подпитка!
Блажь прошла, когда черноглазая мамаша бесчисленного семейства – объемный визгливый сверток цветных шалей – сунула мне в руку ржаную лепешку, как и остальным детям. Сердце екнуло: неужели дар иссяк? А я просто уснул, не умел еще во сне защиту ставить.
Она заговорила на своем тарабарском, но видя, что не понимаю, перешла на всеобщий:
– Ай, маладца, глаза умеешь отводить. Даже Мафиза не сразу заметила чужака. Мафиза – это я. Ты чей?
– Свой.
– Хорошо сказал, парень. Держись нас, не пропадешь. Как зовут?
– А никто и не зовет, – увильнул я.
Мафиза приняла меня в семью под именем Сархи, а свое родное имя Даниэль я постарался забыть. Назвался я ей Фредериком (так звали моего соседа по парте в деревенской школе), а фамилию позаимствовал с завернутого в обрывок газеты кулька семечек – Кабона.
Два года с кочевниками слонялся. Где только не побывал – десятки городов слились в один сплошной вокзал-рынок-вокзал.
Чему только не научился: драться в первую очередь, профессионально воровать – во вторую, убалтывать любого лоха – в третью.
Главное – голодать перестал и спокойно дар оттачивал. Научить меня магии, конечно, никто не мог, но у племени ронен (самоназвание этих кочевников) тоже особый дар был, сродни моему. Умели они мозги так засорить, что ступор наступал, и тогда они брали тепленьких наших сограждан и потрошили, как хотели, в фигуральном, а иногда и физическом смысле.
И вы только представьте, о чем я дико тосковать начал? О школе! О папе-маме и не переставал.
Из табора тоже ушел, как колобок клятый.
Вежливо раскланялся. Отпустили, но сказали, что должок за мной, придут когда-нибудь взять. А я им – что давно должок свой за ту лепешку и все остальные отработал, но придут за помощью – не откажу. Мафиза гордилась мной потом, как родная мать.
Решил ехать в столицу, куда табор и близко не пускали.
Ронены проводили меня, как любимого сына. Застолье устроили, в поезд посадили, жратвы с собой дали, адресов нужных людей насовали, кому приветы передать при случае, и денег на первое время – в дар, без отдачи. Ради такого дела Мафиза меня приодела: костюм стильный справила, почти не ношеный, новые кожаные башмаки фирмы 'Адлес' и куртку с заклепками. И документы мне сделали, два комплекта на всякий случай. На разные имена, разумеется: Сархи Роде и Фредерик Кабона.
Я долго выбирал, где больше шансов выжить: и учиться, и не голодать, и остаться незамеченным. Где меня меньше всего искать будут. А о том, что беглеца искали до сих пор, как пропавшего без вести – из газет знал, и на каждом вокзале мои портреты висели. Только я уже так вытянулся, повзрослел за эти два года, что и папа-мама не узнают.
Выбрал Магическую Академию.
Это было круто, и такой наглости никто не мог ожидать.
И только там я мог хоть что-то узнать о судьбе родителей. Не у копов же спрашивать.
***
Столица встретила меня потрясающим гулом: он висел в воздухе, как гигантский божественный шмель, приносящий счастье, и я сразу понял – мне здесь будет хорошо.
Влюбился я в город с первого звука: наш состав встречали сразу четыре оркестра, рассредоточившихся по перрону и создавших дивную какофонию. Я скромно счел сей конфуз улыбкой судьбы моему дару и триумфальным въездом в историю.
Карту города я изучил еще в поезде, но заблудился сразу и просто брел, глазея по сторонам, как всякий порядочный провинциал. Слушал огромный город и его шумную душу: рай для моего дара. А мешанина цветов! А строений! А запахи! Концентрированный коктейль – и масло машинное, и тонкие духи красивой девчонки, и голубиный помет, и аромат свежей выпечки, и перегар от прохожего, и розы на клумбе... Благодать!
Ох, как мой дар сразу рванулся, расправил крылья... Еле утрамбовал под плинтус.
Адреса я запомнил наизусть и сжег бумажки, еду уничтожил за три дня. Переодевшись в привычные джинсы, тельняшку и разношенные штиблеты, спрятал костюм в пакет и сдал вместе с ботинками и другими вещами в хранилище, а деньги экономил.
Соваться в Академию летом глупо, и до осени я осматривал сердце моей родины, передавал приветы и заводил знакомства. И кормился заодно. Один привет – один обед.
Столица четко делилась рекой на два города, связанных мостами и сновавшим туда-сюда всяческим речным транспортом от неуклюжих плоскодонок до величественных паромов.
Верхний город на высоком берегу реки занимало правительство, чиновники, старая и новая аристократия, купечество, деловые центры. Отдельно, но на том же берегу, располагались Академия магов и университеты гильдий.
В Нижнем находились промышленная, торговая и развлекательная зоны и спальные 'крольчатники' рабочих с кое-какой инфраструктурой.
Между ними воткнулись и огородились глухими заборами с колючей проволокой квадратные угрюмые здания. Я сначала принял их за тюрьмы, не хватало только смотровых вышек. Оказалось – обычные школы. Вот уж где я не стал бы учиться. Деревенская школа мне запомнилась, как светлое душевное место, а тут – словно обещание темного будущего всякому, кто порог переступит.
Существовал еще Темный город – лабиринт со своими нелегальными развлекательными, торговыми и промышленными зонами. Темный метастазами вторгался в Нижний, но основное тело расположил полукольцом вокруг него.
За Темным лабиринтом находились городские свалки и кладбища – отличные полигоны для черных магов. Верхний город сбрасывал отходы туда же, но своих мертвых хоронил отдельно.
Знакомые Мафизы и ее семьи проживали либо в 'крольчатниках', либо в лачугах и бараках Темного города. А в конце лета, когда заказы ближайших, так сказать, родственников, исчерпались в черте Нижнего города, начались странности.
У бродячего племени роненов оказалась масса оседлых знакомых почти во всех кругах столичного общества, ничего общего с кочевниками не имеющих. Не все осчастливленные, особенно в Верхнем, относились к моему визиту благосклонно: где-то не желали пускать в особняк за магической оградой (туда я после предварительной разведки приходил в костюме, весь из себя напомаженный пай-мальчик), кое-кто бледнел и хватался за сердце или угрожал полицией. Тогда приходилось рвать когти.
Когда это случилось первый раз, я понял, что ронены развели меня, но решил выполнить задачу до конца и выставить им отдельный счет. Неделю выждал и сходил на разведку по второму адресу. У парадного дежурил полицай. Нафиг-нафиг, передавайте сами свои приветы.
И я занялся Темным городом. Вот где клоака. Как-то адрес завел меня в подпольный публичный дом, еле вырвался. Дар помог.
Но с одной старой гадалкой, известной личностью в Темной лабиринте, я подружился, насколько можно подружиться чужеродцу с роненами, и частенько заглядывал в ее лавку – халупа и халупа, скособоченный домик с мансардой, отгороженный высоким щелястым забором. Его черные от старости доски болтались на ржавых гвоздях по всему периметру и скрипели, но почему-то не отваливались даже при сильном ветре. Калитки не имелось в принципе: дыра в заборе, и все.
Первый раз я искал его очень долго, даже думал, что адрес неправильно запомнил. Хотя как тут не запомнить: Командорград, Тьма, ул. Ракушки, 0. Да, ноль. Я еще, когда записку развернул, подумал, что Мефиза ошиблась. Писать-то она почти и не умела.
Улица Ракушки завивалась спиралью, как рог горного барана, лачуги здесь росли словно поганки на пеньках, перемежаясь пустырями в бурьянах, заброшенными малинниками или длинными фанерными бараками за заборами. В номерах – полный бардак, как и во всем Темном городе.
Я отпустил дар (вряд ли в этой клоаке кто-то обзавелся датчиками), и он вывел меня к дыре в дряхлом заборе. Справа от дыры на почерневшей доске виднелась криво начертанная мелом и полустертая цифра '0'. Если не здесь этот чертов дом, то больше нигде.
Отодвинув доску, я пролез и оказался на песчаной дорожке, вившейся петлями в зарослях бузины и рябины, перемешанных с плотными кустами шиповника. Проблуждал я с час: крыша с мансардой вроде бы мелькала в просветах между ветвей, но упорно не хотела приближаться.
Когда я, уже едва живой, в очередной раз заметил окошко мансарды, то ломанул напролом сквозь шиповник. И колючки не остановили. Добрался! Развалюха, затянутая плющом и паутиной. Постучал в перекошенную дверь с чешуйками отслоившейся красной краски.
Никто не ответил. Да и дом совсем не производил впечатление жилого. Решил проверить. Толкнул дверь – она отошла с омерзительным скрипом, переполошившим всех ворон Тьмы, которых я еще не успел распугать, когда чертыхался.
Открыл в тамбуре еще одну дверь и ввалился в темную комнату. Такую пыльную и дымную, что я расчихался вместо приветствия, заглушив звякнувший колокольчик.
В комнате за столом сидела натуральная ведьма. Старая, в узком черном платье с шалью, приспущенной с плеч. Она вынула изо рта длинный, как указка, мундштук с сигаретой, цепкими черными глазами оглядела мою расцарапанную физиономию, руки и пострадавшую от зубов шиповника одежду.
– Ты как сумел попасть сюда, парень? – голос оказался глубокий, но хриплый. – Сегодня неприемный день!
– Здрасьте. Мне нужна тетушка Халия.
– Тебе-то я вряд ли тетушка, ниароне. Уходи. Обратная дорожка тебе постелена прямая.
Роне – это 'человек' на языке роненов, а ниароне – 'чужак', хотя мне казалось, что перевод 'не человек' будет более точным, потому что никого, кроме себя, ронены за людей не считали, искренне думая, что ниароне созданы лишь для того, чтобы у настоящих роне всегда были деньги.
– А Мафиза говорила мне, что Халия видит глубже, чем внешность, – прищурился я. – Значит, ты не та, кого я ищу? Или у твоего зрения тоже неприемный день?
Старуха расхохоталась, задавила дымившуюся цигарку в пепельнице и протянула мне коричневую морщинистую ладонь.
– Ну, здравствуй. А ты упорный, Сархи. Слышала о тебе.
С тех пор знакомый забор обнаруживался в самом начале улицы Ракушки, а дом Халии был открыт для меня почти всегда. В прятки он уже не играл, дорожка не виляла, кусты не царапались. Да и нечему царапаться было: в парадном виде дом окружала пасторальная идиллия – газончики и клумбочки с целебными травками, вишни и яблони. И никаких колючек. Но дорожка всякий раз вилась в другом месте к новой дырке в заборе, старый же проход бесследно исчезал.
Наверное, потому я так полюбил дом гадалки: идеальное убежище.
И сама старуха была чудо, как колоритна. Морщинистое, как печеное яблоко, худощавое лицо, крючковатый нос, черные глаза с поволокой. В узловатых пальцах, унизанных тринадцатью кольцами, вечно был зажат длинный тонкий мундштук. И при этом – густые смоляные кудри с редкими серебринками, подвязанные затейливым ремешком, по-девичьи стройная фигура в тяжелом черном платье с серебряными монетами, нашитыми где попало, а на плечах – черная кружевная шаль с кистями из вороньих перьев.
Прелесть, в какой трепет вгоняло клиентов одно движение ее брови. Закончив гадание, Халия царственным жестом гасила цигарку в пепельнице (череп человеческий, с золотыми зубами – ее лютый враг, как утверждала гадалка), плавно поднималась из-за столика с этаким черным погребальным звоном, и руки клиентов вдруг слабели и роняли кошельки к ее ногам.
– Да будет судьба так же к вам щедра, – глубоким, поставленным актерским голосом вещала старуха, прижимая пухлый портмоне к полу носком черной туфли на огромной шпильке. Она никогда не уточняла, на что именно должна раскошелиться судьба: на приятности или неприятности.
Гадательные (и вымогательные) способности роненов давно заинтересовали меня как феномен. Я чувствовал какое-то сходство в том, что делали гадалки с сознанием клиентов и тем, что интуитивно сделал я со стаей волков, но разобраться тогда, конечно, не смог, и моя жажда учиться любой ценой только усилилась.
Халия часто на меня карты раскидывала, но говорила редко и неохотно, пару фраз:
– Завтра не ходи по Тьме, Сархи. Беда ждет.
'Тьма' – это они клоаку свою так называли.
Или:
– Пуста твоя судьба, парень. Откуда я знаю, почему? Как сам заполнишь, так и выйдет.
А чаще:
– Ты мне опять все карты попортил, мальчишка. Лгут, сволочи! Разорюсь я с тобой, факт. Проветри свой дар проклятый до лавки и купи мне сигарет.
Я бегал за продуктами для старухи и прибирался в ее запутанном и захламленном логове, тщательно сохраняя приятный моему сердцу хаос и убирая только пыль.
Мансарду хозяйка отдала полностью в мое распоряжение, но там я ночевал редко, предпочитая обживать всю столицу целиком. Даже в аристократическом Верхнем находились для ночлега укромные задворки между архитектурными шедеврами с их колоннадами, арками и статуями на загаженных голубями портиках и уютные крыши.
Оттуда открывалась шикарная панорама на серебристо-серые речные извивы и холмы с дворцами Семьи Командора, башней Парламента, мэрии и крепостью Ковена магов.
Я любил забраться с книжкой на верхотуру и между делом наблюдать оттуда за муравьиным копошением на улицах: за фыркающими авто и орущими разносчиками, за вальяжными господами, выгуливающими роскошно одетых дам, и за дамами, выгуливающими толстых мопсов.
Откуда я книги таскал? Не из библиотеки. Они для законопослушных граждан. Я себя к таковым уже давно не относил и не рискнул записаться даже под именем Фредерика. Изредка я подбирал книги, забытые склеротиками на скамейках, но это было унылое чтение, разрешенное к употреблению духовником.
Потому куда чаще я брал приглянувшееся с уличных лотков и потом так же незаметно подбрасывал после того, как прочитаю. Правда, не всегда в первозданной чистоте. Да и на лотках тоже исключительно бульварная муть выкладывалась.
Так и просвещался.
Зато это было самое свободное лето в моей жизни. Особенно, если учесть, что потом последовало...
Глава 2. Академия
Тьма есть Тьма. Беспросветная. Поножовщина и насилие тут – обычное дело. Но за лето моя физиономия примелькалась даже в особо злачных местах, куда частенько заводили меня поручения роненов, и меня никто не трогал. Не потому, что мышцы накачанные, и в уличных драках я не новичок. Какие уж там мышцы у пятнадцатилетнего пацана. А потому, что драка – это хаос. А где хаос, там мне полная лафа.
Правда, я был осторожен. От магов, торговцев дурью и шлюх держался подальше. Но как-то на рассвете я шел в Темный город через пустырь из Нижнего и наткнулся на окровавленное тело в изодранном черном платьице.
Думал – опять труп. Не редкость тут. Но тело пошевелилось и глянуло на меня голубыми глазами. Боль в них плескалась адская. Меня как ожгло. И ведь предупреждала меня Халия – не лезь. Что бы ни увидел, держись стороной. Не получалось у меня это никогда.
Дотащил я ее до Ракушки. Я ведь не целитель, на Халию была вся надежда.
Как старуха орала на меня!
– Зачем ты эту падаль сюда притащил, дурак?! Если ее хозяин подыхать бросил, то не нам вмешиваться! Хочешь, чтобы мой дом сожгли? Или копы на нас мокруху повесили? Эта дура все равно сдохнет через полчаса, тут и гадать не надо – ее судьба уже написана!
А сама тем временем бинты вытащила, котелок на печь швырнула, мешочки трав распотрошила.
– На мансарду ее неси и убирайся вон с глаз моих, ниароне безмозглый! – прошипела.
Я оттащил девчонку в свою комнатушку, поклонился Халии и ушел.
С тех пор у нее не появлялся.
В конце лета Халия сама меня разыскала. Явилась ни свет ни заря на грязный речной вокзал Темного города, где я, прикрывшись тряпьем, спал в щели между стеной и пивной лавкой. Старуха процокала шпильками (этот звук разбудил меня не хуже рева пароходной сирены), присела в двух шагах, навалившись на стену и попыхивая сигаркой в мундштуке, шепнула в пространство:
– Говорят, копы ищут парня – связного какой-то шибко преступной международной банды. Награду обещают. Глянь, не попадался? – и подвинула пахнущую типографской краской газетку, которая должна была появиться у утренних разносчиков только часа через два.
Я глянул на мерзкий карандашный портрет с тщательно прорисованными прыщами на носу. Отдаленное сходство есть, но в жизни я себе казался симпатичнее. Прочитал подпись: разыскивается... лет семнадцать (я был высок и крепок для своих пятнадцати), волосы русые, глаза серые, лицо загорелое, овальное... Половину столичных подростков можно забрить под такое описание. Прыщей, кстати, у меня было куда меньше.
– Не встречал, – говорю.
Она кивнула и ушла.
Намек я понял правильно. Снялся с места через полчаса после ее ухода, поблуждал под дождем по пустынной Тьме, только уснувшей после ночных увеселений, и забрел проулками в Ракушку.
Нулевой дом ждал и открылся сразу, едва я прошел пару шагов по деревянным доскам, брошенным через грязь. Старуха, похоже, по-прежнему жила одна. Посторонних запахов типа лекарств не чувствовалось. Выжила та девчонка или похоронена в таинственном саду ведьмы, я не стал спрашивать, а Халия и не вспомнила о том инциденте.
Она покрасила мне волосы самовозобновляющейся краской в каштановый цвет, капнула в глаза какой-то дрянью, от которой их сначала едва не выело, а потом радужка стала черной, как у роненов. Последний штрих – приклеенный на скулу шрам, тоже несмываемый. За такой яркой приметой лица никто не рассмотрит, да и выглядеть я стал еще старше, особенно, если волосы зачесать назад и собрать в хвост на затылке, что я и сделал. Жаль, борода еще не росла, с щетиной был бы совсем брутальный тип.
Я потрогал шрам.
– А снять как?
– Через год истает сам. А если невтерпеж – растворишь, как ты судьбы моих клиентов растворяешь в хаосе возможностей, парень. Поняла я, почему все пути лгут, когда ты приходишь. Карты ни причем.
– Но мне-то ты иногда гадала.
Она засмеялась, обнажив крепкие, но желтоватые от табака зубы:
– Не гадала, а правду говорила. Факт. У старой Халии многие в долгу. А у них – свои должники. Трудно ли узнать, что надо? Во Тьме тебя не отыщут, пока я жива, а ты слушаешь звезды. Но завтра не приходи сюда, Сархи.
Я и не собирался. У меня было важное мероприятие: проникновение в Академию.
***
Почти все лето, когда я поднимался в Верхний, то изучал и подступы к Академии, огороженной, как крепость. Целый городок располагался на Серых горах километрах в десяти от кварталов аристократических особняков, за магически защищенными стенами с несколькими проходными, снабженными вертушками. Вход только по студенческим и служебным пропускам. И магические датчики на каждом шагу.
Я знал: легко не будет. Но тут впервые задумался о цене за риск.
Вырваться на свободу, а потом самому же ступить в ловушку... Не просто ступить, а из шкуры вывернуться, но залезть в западню, в которую не пускают... ну не дурак?
Но мне было почти пятнадцать лет и море по колено. Раз решил залезть, значит, залезу. Анти-маг я или нет?
И о родителях думал все чаще. Они мне в то время каждую ночь снились. И просыпался я со зверской тоской в душе.
Проблема решилась сама собой. В предпоследний день лета в Академии был объявлен 'День открытых дверей'. Возвращались с каникул студенты и объявлялись вступительные конкурсы для абитуриентов. Поступающие приезжали с родителями, братьями и сестрами, и лучшего дня для для того, чтобы попасть внутрь, пришлось бы ждать еще год.
Предупрежденный заранее объявлением в газете 'Новости столицы', я приоделся и отправился к студенческому городку зайцем на омнибусе, чтобы парадные ботинки не мять.
Плечо мне оттягивал рюкзак со всем необходимым на первое время: сухой паек, старая одежонка, связка отмычек, моток сверхпрочной веревки, пилки, кусачки, пачка тетрадей, грифели, спиртовка с капсулами, кастет и прочая жизненно необходимая дребедень для нелегального обучения в высшей школе магии.
Почти все сбережения угрохал на экипировку.
Картина в Академии порадовала: большие, вечно закрытые парадные ворота, украшенные в тот день всякой розово-огненной ерундой, распахнуты. Внутрь вползает лента желающих прикоснуться к магическим тайнам и бесплатным бутербродам, воздух сдержанно гудит разговорами.
Хороший фон, если бы еще не прерывался магическими усилителями голосов.
Пока я толкался среди поступающих, жадно глазея на магов и запоминая расположение зданий, эти усилители так меня достали, что я и сам не заметил, как заткнул их. Обнаружил случившееся по поднявшемуся вдруг гвалту, в котором утонули голоса магистров, и испугался.
Обошлось.
Дар я приструнил. Маги посуетились и все свои цацки восстановили или другие приволокли.
Но висевший в воздухе торжественный настрой сменился на какой-то нехороший, тяжелый. Точно такой, – вспомнил я, – ощущался в допросной, когда меня армейцы взяли. Магистры окидывали площадь настороженными взглядами, в толпе прибавилось людей с военной выправкой, особенно много их кучковалось у парадных ворот.
Мне бы тогда исхитриться и уйти, дураку, но я остался. Слишком долго ждал этого дня и готовился. Жалко стало мечты, потерянного времени и денег. И вместо бегства я с толпой абитуриентов и сопровождающих просочился в главное здание, хотя все нутро вопило и упиралось.
На экскурсию нас повел сам ректор – мужик лет под пятьдесят, с легкой сединой на висках. Мантия у него была шикарная – черная как смоль, ни отблеска на сгибах ткани, словно в бездну смотришь. От родителей я знал, что ректор был черным магом, а имя забыл, но он сам напомнил, когда приветственную речь толкал.
Нико Дамис. Благороднейшая внешность, высокий лоб мудреца, проникновенные карие глаза и рваный рубец на скуле, как от когтя демона. Я еще тогда, помнится, подумал, что мой искусственный шрам выглядит в точности таким же.
