355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Виктор Гвор » Другие Семь дней (СИ) » Текст книги (страница 7)
Другие Семь дней (СИ)
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 03:54

Текст книги "Другие Семь дней (СИ)"


Автор книги: Виктор Гвор



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц)

Фон Лееб столь возмущенно вскинул брови, что ему пришлось ловить выпавший монокль. Но Кох опередил его возражения.

– Успокойтесь, господин фельдмаршал. Вермахт никто не обвиняет. Вы действовали в пределах той информации, которую имели на тот момент, – Кох умиротворяюще воздел руки ладонями вперед. Продолжайте, группенфюрер…

– Что еще важно понимать в современной политической ситуации… В мире идут войны за ресурсы, прежде всего – за нефть. Одним из важнейших поставщиков нефти в Европу, помимо стран Ближнего Востока, стала Россия. Она одна экспортировала столько нефти, сколько в наше время добывалось во всем мире. Судя по всему, у Сталина есть огромные, еще не освоенные запасы, и именно они станут предметом торга с остальным миром. Наконец, несколько слов о техническом развитии, в том числе – в военной сфере. Оно поражает воображение. Боевые самолеты летают со скоростью, вдвое превышающей скорость звука. Обычная гаубица может укладывать единичный снаряд в круг диаметром около метра, с расстояния в пару десятков километров. При этом снаряд наводится по радиолучу из космоса. Вокруг Земли летают сотни искусственных объектов, при помощи которых осуществляется как связь на любые расстояния, так и навигация. Вот, взгляните… – эсэсовец аккуратно вынул из портфеля и положил на стол плоскую черную коробочку размером с ладонь. – Этот прибор был изъят в автомобиле Вайгеля. По его словам, это «спутниковый навигатор». Такой прибор можно купить на любой бензоколонке. Он определяет положение на земном шаре с точностью до нескольких метров, и показывает его на карте. При включении прибора вот эта серая поверхность превращается в экран, на котором и отображается карта. Естественно, аналогичные приборы есть и у военных. Откуда Вайгель все это знает? По его словам, его двоюродный брат служит в Германской армии в должности командира танкового батальона. Кстати, все танки в две тысячи десятом году можно назвать «сверхтяжелыми» с нашей точки зрения. Они имеют вес от сорока до семидесяти тонн и вооружены орудиями калибром около двенадцати сантиметров… Информации, конечно, очень много, и мы продолжим работать как с Вайгелем, так и с польскими пленными.

– Благодарю… – Кох поднялся с места и потер руками одутловатое лицо. – А теперь я хочу сделать следующее заявление, как гауляйтер и обер‑президент Восточной Пруссии. В мире, куда нас забросило, Рейх больше не существует. Вхождение в состав Германии грозит неисчислимыми бедами десяткам тысяч немцев, верных идеалам национал‑социализма. Как удалось установить, сама приверженность нашим взглядам преследуется в Германии тюремным заключением, а СД и СС объявлены «преступными организациями». Поэтому через два часа, я соберу в Королевском замке большое совещание, на котором я расскажу о сложившейся ситуации и объявлю о том, что Восточная Пруссия провозглашается независимым государством. Надеюсь, вы, господин фельдмаршал, не откажетесь принять на себя тяжкие обязанности министра обороны, а вы, группенфюрер – обязанности министра внутренних дел и безопасности. Ну а вам, – Кох повернул голову к не проронившему пока ни слова четвертому участнику совещания, командующему Первым Воздушным Флотом генерал‑полковнику Келлеру, я предлагаю пост министра авиации и транспорта. Возражения есть?

Возражений не было, хотя по лицу фон Лееба было видно, что предложение Коха ему не слишком по нутру, но он не видит возможностей от него отказаться.

– Далее, – продолжил Кох. – Я считаю, что боевые действия против Советов необходимо не просто приостановить, а прекратить. Штабу Группы армий, который реорганизуется в Министерство Обороны и Генеральный штаб Восточной Пруссии, следует подготовить организованный отвод войск за линию государственной границы. Хорошо бы договориться с непосредственным командованием русскими войсками о том, чтобы этот отход проходил не под огнем противника. Полагаю, что на польском направлении нам также следует отвести войска за черту, где впервые были встречены вооруженные пикеты. При этом максимально укрепить оборону на этом участке! Ну а вы, генерал‑полковник, прикажите готовить самолет. Как только позволит погода, я сам полечу к Сталину… Нам на время придется забыть об идеологических разногласиях, и снова найти точки соприкосновения. Из правителей этого мира только Сталин является нашим современником, и только с ним мы можем говорить более‑менее на равных. Судя по всему, ему тоже будет несладко. Но у него в распоряжении все же целая страна, а не ее осколок… Господа, я надеюсь, что все мы выполним свой долг, и что Пруссия останется непобежденным островом национал‑социализма. И срочно найдите возможность связаться со Сталиным. Срочно!

г. Брест. Девятая погранзастава

– Товарищ лейтенант! – постучался в кабинет дежурный.

Начальник заставы оторвался от заполнения очередного журнала.

– Говори, Демин.

– Майор Ильин звонили! – сообщил взъерошенный сержант, судя по красным глазам, положенных четыре часа сна не использовавший. Впрочем, если учесть, что он вторые сутки стоит… Ладно, разберемся. – Передавал, чтобы через час обязательно радио слушали. Важное правительственное сообщение!

– Спасибо.

Сержант верно понял намек, и аккуратно притворил дверь. Лейтенант отложил карандаш. Ну что же, раз важное правительственное, то послушаем. Делов‑то.

Начальник задумался. Вести заставу в клуб – не хотелось. На заставе с радио было худо. Можно было всем наличным составом выдвинуться на КПП. У «потомков» на машинах точно рации стоят, да и у подчиненных Нестеренко старше‑младшего есть. Хотя… Точно! Кижеватов чуть было не хлопнул себя по лбу, кляня забывчивость. Не надо никуда выдвигаться. Есть рация на заставе. Правда, не табельная. Вчера, среди белого дня, через КПП хотели прорваться нарушители. На джипе, размерами с машину Фридлендера. Не посмотрели, что вся дорога уставлена грузовиками. Всей массой многотонного механизма, снесли шлагбаум, чуть было не раздавив часового, и даже проехали метров пятьдесят. Потому что «кактус», наскоро собранный потомками из всякого железного хлама, превратил колеса в ошметки. А потом, по остановившейся машине ударил «ручник», с позиции, специально рассчитанной на подобные ситуации. Трупы четырех парней лопатами выгребать не пришлось: пулеметчик оказался мужиком расчетливым, и ограничился всего лишь третью диска. Так что, нарушителей государственной границы, можно было хоронить в открытых гробах. Если бы такое извращенное желание возникло…

Контрабандистов зарыли на кладбище Симеоновского собора вечером того же дня. Почему контрабандистов? А кто еще так нагло бы себя вел? Нет, диверсант тоже может. Но у диверсанта с собой деньги, «липовые» документы, оружие и взрывчатка с ядами. А не четыре килограмма опиатов. Джип, на поверку почти не пострадавший, приволокли на заставу в качестве трофея. Майор Кудрявцев сделал вид, что ничего не заметил. Все равно, в качестве транспорта джип особо не годился из‑за общей расстрелянности. А ненужный мусор начальник заставы может хранить на вверенной ему территории сколько угодно. До первой проверки, то есть. Только когда она будет…

Как бы то ни было, но старшина заставы умудрился за несколько часов привести большую часть механизмов и устройств в относительный порядок. Пока что джип сам мог ехать разве что с горки, и то если хорошо подтолкнуть, зато радиостанция на нем работала очень даже неплохо и вместе с отличной акустической системой вполне могла выступать в качестве передвижного агитационного пункта.

К назначенному времени свободная смена собралась в гараже. Пришло и несколько «отсыпных». Прослышав про техническую новинку, явился десяток «друзей пограничников» во главе с Михеичем. Подошли даже несколько потомков.

Чинно расселись. Шиболаев с видом фокусника начал щелкать тумблерами.

Треск помех сменился торжественной музыкой, музыка – коротким объявлением Левитана. А потом, из всех динамиков зазвучал неторопливый, словно бы слегка спотыкающийся от скрытого волнения, голос заместителя Председателя Совета Народных Комиссаров, наркома иностранных дел товарища Молотова:

«Граждане и гражданки Советского Союза! Вчера, в четыре часа утра произошло неслыханное событие, которое является беспримерным в истории нашей страны и всего мира. Неизвестные природные силы забросили всю территорию Советского Союза и часть территории прилегающих к ней стран в иной мир, на Землю, ничем не отличающуюся от нашей, за исключением того, что здесь идет две тысячи десятый год. Да, вы не ослышались, наша страна перенеслась вперед, в будущее на семьдесят лет. Наша страна попала в мир новых, невиданных ранее технологий и изобретений… – Вячеслав Михайлович несколько минут рассказывал о миниатюрных радиотелефонах, домашних кинотеатрах и прочих чудесах этого мира, многие из которых, пограничники и жители пограничья видели вживую. Даже через одно такое „чудо“ речь и слышали. – Но это будущее не является тем будущим, которое должно наступить по марксистско‑ленинско‑сталинскому учению, это будущее победившего капитализма, использующего самые современные достижения науки для дальнейшего порабощения народов. Советское правительство, изучив обстоятельства События, вынуждено заявить, что оно является результатом деятельности враждебных нашей стране и нашему народу сил, оставшихся в прошлом, родном для нас мире. Чувствуя неминуемую гибель, предсказанную единственно верным в мире марксистским учением, творчески обогащенным и развитым Лениным и Сталиным, империалисты пошли на фантастические усилия чтобы избавиться от страны победившей социалистической революции…», – оратор еще несколько минут рассказывал о враждебном империалистическом окружении и происках гидры капитализма.

Пограничники слушали с неослабным вниманием. Ясное дело, что на политинформации все содержание речи будет старательно переписано в тетради по марксистко‑ленинской подготовке. Но одно дело читать, и совсем другое – слышать.

«Правительство Советского Союза выражает твердую уверенность в том, что все население нашей страны, все рабочие, крестьяне и интеллигенция, мужчины и женщины отнесутся с должным сознанием к своим обязанностям, к своему труду. Весь наш народ теперь должен быть сплочен и един, как никогда. Каждый из нас должен требовать от себя и от других дисциплины, организованности, самоотверженности, достойной настоящего советского человека. Правительство призывает вас, граждане и гражданки Советского Союза, ещё теснее сплотить свои ряды вокруг нашей славной большевистской партии, вокруг нашего Советского правительства, вокруг нашего великого вождя товарища Сталина. Наше дело правое, мы выстоим и построим то общество, которого мы достойны!»

Едва речь закончилась, как Кижеватов объявил построение. Естественно, тут же перешедшее в митинг. Оказавшиеся в одном строю с пограничниками, селяне тоже прониклись моментом. Торжественных речей толком говорить не мог никто. Все‑таки, тут были «линейщики», а не «отрядские» и не штабники, а уж Михеич сотоварищи и вовсе не были мастаками плести словестное кружево.

Поэтому слова импровизированной клятвы звучали без официоза. Но так, наверное, получалось намного лучше. Да и обошлись без трибуны со знаменами. Просто каждый выходил на три шага из строя, и говорил, меняя порой текст в мелочах, но оставляя без изменений суть:

«Я, …, клянусь нести службу еще бдительнее, сделать все, чтобы сохранить нерушимость границ Советского Народа в новых условиях, несмотря ни на какие трудности и происки империалистов!»

– Нам не привыкать к враждебному капиталистическому окружению, – сказал Кижеватов, когда левофланговый вернулся на свое место в шеренге, – вспомните, как говорил товарищ Сталин в одна тысяча девятьсот тридцать первом году: «Мы отстали от передовых стран на пятьдесят‑сто лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет». Вы все тому свидетели, что мы выполнили это требование и под руководством товарища Сталина, партии большевиков превратили нашу страну в развитую индустриальную державу! Теперь мы снова оказались в положении догоняющих! Но сегодня, мы можем уверенно смотреть вперед, ибо знаем, что снова догоним и перегоним!

ГВМБ Полярный.

Арсений Головко, контр‑адмирал, командующий Северным Флотом

Арсений Григорьевич всхрапнул, дернул головой, роняя стоявший на столе стакан с карандашами, и окончательно вырвался из одолевавшего его сна. Собрав с пола и стола раскатившиеся карандаши, он посмотрел на часы и мысленно выругался. Полчаса словно корова языком слизнула. Конечно, если в течение недели спать по два‑три часа, а последние сутки вообще не прикорнуть ни на минутку, то чего же еще следует ждать. Тем более в кабинете, где стоящий за шторой диван так и манил прилечь, а от обилия бумаг и спертого воздуха у менее привычного человека мог случиться приступ грудной жабы. Адмирал с силой потер ладонями виски, посмотрел на лежащие перед ним бумаги, напечатанные словно в хорошей типографии и еще раз пережил чувство полной нереальности происходящего. Да ну, какой теперь сон? За эти дни пережил столько, сколько за всю жизнь не предвидится! А он‑то считал, что в Испании нагляделся на всякое…

Первые полеты «неопознанных» разведчиков, начавшиеся еще семнадцатого, приходящие из Москвы приказы, общая политическая атмосфера ясно говорили, всем, кто хотел это понять, что война на пороге. Вот только готовность к ней была не на высоте. Главная база только достраивалась, базы в Ваенге и Иоканьге еще только начинали возводить. Авиация базировалась всего на два аэродрома, а тыловики флота размещались вообще в Мурманске. Но к войне все же готовились, флот был приведен во вторую готовность девятнадцатого, а вчерашнее утро встретил в полной готовности к боевым действиям. Но вместо войны получили вот это…

Сначала «амбарчики» – разведчики на летающей лодке МБР‑2 из сто восемнадцатого полка, передали об обнаружении неизвестного корабля, следующего к Полярному. Судя по донесениям, это был как минимум легкий крейсер, что делало положение сторожевиков, находящихся в дозоре, очень опасным. Он приказал выдвинуть завесу из подводных лодок и отозвать под прикрытие береговых батарей сторожевики. Эсминцы готовились выйти в море, когда со сторожевика «Гроза» передали, что крейсер подошел к нему на милю и требует назвать себя. Потом пришли еще более странные радиограммы, которые все приняли за провокацию. Но когда на входе в пролив через пару часов появился СКР «Гроза» в сопровождении крейсера, Арсений словно по наитию запретил береговой батарее открывать огонь. И оказался прав. Громадина корабля, передавшего морзянкой по‑русски название и вопрос, заставившие зачесать в затылке не только матроса‑сигнальщика, но и самого комфлота, уверенно вышла на рейд, словно проделывала это каждый день. Далее от корабля, называвшегося «Североморск», отделился небольшой разъездной катер и на необычно высокой скорости направился к пирсу, обгоняя маневрирующий СКР. Его пассажиры заставили оторопеть швартовщиков и лично встречавшего катер, с частью командиров из штаба флота, Головко. Из странной, явно резиновой, надувной лодки с необычно маленьким мотором, на пирс взобрались люди появившиеся как будто из дореволюционных времен: андреевский флаг на корме лодки, погоны на плечах… Самый старший из них, с внушительными шитыми звездами на погонах, окинув взглядом собравшихся требовательно спросил:

– Что здесь за маскарад, и кто здесь старший?

Арсений, шагнув вперед и, отодвинув бросившегося было особиста, произнес:

– Про маскарад лучше бы объясниться вам, а старший здесь я, командующий Северным Флотом контр‑адмирал Головко.

Услышав эти слова мужчина вскинулся, словно ударенный, несколько мгновений стоял, вглядываясь в адмирала, и секунду спустя, покачнувшись, начал было оседать, но, опершись на стоявшего рядом спутника, выпрямился.

– Я, капитан первого ранга Королев, заместитель начальника штаба Северного флота, – и, напряженно сглотнув, добавил. – Похоже, сейчас нам с вами стоит о многом переговорить!..

Поэтому теперь Арсений читал отчет о происшествии, переданный потомками, которые чудом остались в своем времени, но попали в прошлое…

Шли плановые учения Северного флота. Этой ночью КПУГ (корабельная поисково‑ударная группа) в составе БПК «Адмирал Чабаненко», «Североморск» и МПК «Брест» и «Онега» должна была сначала провести поиск подводных лодок в ограниченном районе, противодействуя ПЛАРК[16] «Орел». А затем ПЛАРК, прорываясь под защитой КПУГ через противолодочный рубеж, представленный ДПЛ «Липецк», должна была нанести условный ракетный удар по наземным объектам противника.

Неожиданно со стороны берега словно выросла огненная стена. Выросла, поднялась, закрывая горизонт, и растворилась под напором ветра. Резко испортилась погода. К тому же в той же стороне несколько раз подряд ощутимо грохнуло, будто что‑то взорвалось или дала залп как минимум эскадра крейсеров. В это же время на всех кораблях оборвалась связь с берегом, хотя друг с другом они переговаривались свободно, а спутниковые передачи новостей исключали возникновение каких то международных осложнений. Будучи старшим в районе, вице‑адмирал Воложинский приказал всем лодкам до выяснения обстановки погрузиться и маневрировать в своих районах, оставшимся кораблям КПУГ организовать патрулирование и оборону этих районов, отправив БПК «Североморск» и ДПЛ «Липецк» полным ходом к Североморску…

– Да провались ты дрыном косматым, против шерсти волосатым, трижды злоепахучим продрыном вдоль и поперек с присвистом через тридцать семь гробов в центр мирового равновесия, – прочитав мероприятия, необходимые для обеспечения базирования даже одного ракетного крейсера стратегического назначения, не выдержал адмирал.

– Где я им это все возьму, рожу что ли, – глядя на равнодушно светящуюся лампу, добавил он.

Где‑то в Литве.

Сергей Громов, лейтенант, 62‑й стрелковый полк

– Ну что там? – тихо спросил вернувшегося с опушки Сергея Владимир, летчик‑истребитель, которого группа выходящих из окружения бойцов первого батальона встретила вчера вечером.

– Пока всё по‑прежнему, тишина, – автоматически ответил шёпотом Громов, – но подождем еще немного. Не нравится мне этот танк, слишком уж непонятно стоит. Не похоже, что подбит, вроде бы брошенный, но люки аккуратно прикрыты. Пусть Тюкалов еще посмотрит, что‑то мне не нравится в этой деревушке.

– Ждать, так ждать, хотя и не люблю я этого, точно, – улыбнулся Владимир.

– Слушай, пока ждем, расскажи, как тебя… – начал было Сергей, но осекся, увидев изменившееся лицо младшего лейтенанта.

– Вот так и сбили, – справившись с собой, ответил Акимов, – нас трое, а их шестеро. Да и скорости у наших «ишачков» не сравнить с их «хейнкелями»[17]. Мы к тому же только из боя вышли, я одного «лаптежника» сбил и мой ведомый одного, остальные деру дали. Но сам понимаешь боезапас он не бесконечный, да и бензину уже в обрез оставалось.

– Погоди‑ка, а где сбил? Не в этом квадрате? – Сергей раскрыл полевую сумку и показал летчику карту.

– Точно, где‑то здесь. Девятка немецких пикировщиков наши позиции бомбила, точно. Ну, мы завалили две штуки, а еще один пехота…, – тут Володя сообразил. – Так это вы были?

– Мы, мы, – рассеяно ответил Громов, подтягивая поближе автомат. Впрочем и летчик уже выхватил свой ТТ, да и сидящие рядом бойцы защелкали затворами, заслышав треснувшую ветку.

Тревога оказалась ложной, к расположившейся в тени деревьев группе вышли Тюкалов и отправленный с ним в дозор Симоняк.

Нахмуренный вид старшины лейтенанта не обрадовал. Было понятно, что принесенные вести ничего хорошего не сулят.

– Товарищ лейтенант, разрешите доложить? – уставное обращение старшины было произнесено таким тоном, что все покрепче вцепились в оружие.

– Докладывайте, старшина.

– Немцев в деревне нет, – новость была неплохая, но продолжение никого не обрадовало, – но в ней засели местные бандиты. Я оставил Рошаля и Симоняка в дозоре, а сам пробрался к хатам и осмотрел все. На центральном пятачке наши танкисты, – старшина сглотнул, – на колах, трое. У въездов в деревню – два вооруженных дозора, по паре часовых с винтовками. Я насчитал всего до полутора десятков вооруженных, они, не скрываясь, ходят везде. Рошаля я оставил на посту, следить за деревней.

– Хорошо. Садись, Антонова только к Рошалю отправь, – Громов показал старшине место рядом с собой, опять открыл карту и несколько мгновений смотрел на нее, пытаясь найти нужный квадрат. Помог летчик, быстро сориентировавшийся в путанице условных обозначений.

– Мы должны быть здесь, – показал он. – А ведь мы влипли, точно. По карте получается – либо плыть через реку, либо прорываться сквозь деревню, – и добавил. – А я плавать не умею, совсем.

– С ранеными плыть придется, – задумчиво добавил Тюкалов, – плот нужен.

Сергей задумался, пытаясь принять решение. Старшина и летчик уважительно молчали, ожидая, когда он выскажется. Но додумать лейтенанту не удалось, неожиданно подбежал Антонюк.

– Рошаль литовцам сдался! Бросил винтовку и ушел в деревню! – запыхаясь, прокричал он.

– К бою! Тюкалов, бери пулеметчиков, и занимайте позицию слева, у прогалины! – Громов неожиданно успокоился и почувствовал себя курсантом, решающим тактическую задачу, причем решение появилось, словно само собой. Команды Сергея подняли красноармейцев, поспешно занимавших указанные позиции. Оставшись вместе с Акимовым, взявшим у одного из раненых винтовку, на месте, Сергей задумался.

Десятка полтора, пусть даже два, вооруженных бандитов против пятнадцати здоровых, готовых к бою красноармейцев с ручным пулеметом и автоматом. Нет у литовцев при атаке никаких шансов. Но они могут задержать их группу в лесу до прихода немцев. Тогда бандитам лучше всего послать несколько человек для охраны подходов к реке и перекрыть въезд в деревню. Придется атаковать населенный пункт, а это лишние потери…

Неожиданно грохнуло сразу несколько выстрелов, и на голову Громова упала срезанная пулей ветка. Выругавшись от неожиданности, он приподнялся и пригляделся. Впереди, среди подлеска мелькали фигуры атакующих.

– Суки, точно ничего не боятся, – выругался лежащий рядом Акимов, на секунду отвлекая внимание. В этот момент грохнул дружный залп и загрохотал «дегтярь».

Наверное, нападавших каким‑то образом поджимало время или просто их командир решил, что позиционная война разлагающе действует на личный состав. А самое главное, они, кажется, до сих пор не имели понятия, какие силы им противостоят. Первый же залп положил, по оценке лейтенанта, почти половину атакующих. Перекрывая грохот стрельбы, раздались громкие крики раненых. Стрельба противника как‑то резко стихла, но одновременно сбоку раздались невнятные крики и шум.

– За мной, – бросив винтовку и выхватив ТТ, Акимов рванул на шум, пригибаясь и маневрируя между деревьями. Выругавшись, Сергей подхватил брошенное оружие, крикнул раненым, чтобы не высовывались, оставил одному из них автомат и побежал вслед за летчиком…

На небольшой полянке, матерясь, трое красноармейцев отбивались от пятерки довольно грамотно атакующих их литовцев. Поблескивали штыки, гремела сталь, казалось еще немного и…

Акимов, неожиданно для Громова, очень грамотно, не высовываясь из‑за дерева, открыл огонь из ТТ. Трое бандюг упали, еще один бросил винтовку, воткнувшуюся штыком в землю, а последний бросился в чащу, но тут же рухнул, подстреленный одним из бойцов…

Через два часа чертова дюжина красноармейцев, покинула пустую, словно вымершую деревню, оставив на небольшом погосте несколько свежих могил, в том числе и могилу забитого бандитами Рошаля. Поскрипывали колеса конфискованной телеги, бойцы на ходу жевали хлеб с салом. Пока из деревни была видна дорога, все двигались неторопливо, словно никуда не торопясь, но свернув за поворот сразу поднажали.

Удалившись от деревни километров на пять, они свернули в лес и замаскировались, готовясь к ночлегу.

– Как считаешь, немцы точно далеко продвинулись? – спросил Акимов, вспомнивший допрос уцелевших бандитов, у Громова, сидящего у вырытой ямы, в которой горел разведенный костер.

– Не думаю. За нами танкисты стояли, они наверняка немцев потрепали, – ответил задумчиво лейтенант, – а там от Ленинграда резервы подойдут.

– Но всыпали нам крепко, точно говорю, – заметил летчик.

– Ничего, за одного битого двух небитых дают. Мы еще в Берлине с тобой выпьем, – оптимистично заметил Громов.

г. Батуми, порт.

Кахабер Вашакидзе, старший лейтенант ПВ НКВД

Возвращение на заставу ознаменовалось новым знакомством. В кабинете Дашевского сидел широкоплечий короткостриженый парень с густыми, длинными, лихо закрученными усами пшеничного цвета.

– Николай Антонов, – протянул руку широкоплечий.

Мог и не представляться. Эти «старорежимные» усы впечатляли даже на пожелтевших от времени черно‑белых фотографиях. Не узнать их было невозможно.

– Кахабер Вашакидзе, – ответил на рукопожатие старлей. – Можно Каха.

– Вот так просто? – улыбнулся Николай. – Ты ж, вроде, по званию выше.

– Это как посмотреть. Я‑то одного Антонова знаю. Генерал‑лейтенанта. Так что ты до этих чинов дослужишься. А вот я – еще бабка надвое сказала.

– Так и я по прогнозу той же бабки, – ответил лейтенант. – История изменилась. Ладно, ужинать пойдешь?

– Когда это пограничник от ужина отказывался?

– Я ж тебе говорил, – вмешался Дашевский, обращаясь к Николаю, – Каха – свой парень. Жрет за троих, водку хлещет залпом, и с бабами, небось, не промах!

– Про баб‑то откуда знаешь? – спросил Каха.

– Так ты ж грузин!

Офицеры дружно рассмеялись.

– В общем, – продолжил Семен, – осталось только верхами ездить научить. Что за пограничник без коня!

Кахабер удивленно глянул на Антонова:

– Чему учить? Умею.

– Откуда, – удивился Николай. – Говорят у вас, в будущем, все исключительно на машинах, а лошадок бедных и забыли совсем.

– Так я ж грузин! – ответил Вашакидзе и занялся подоспевшим ужином.

Вроде и не особенно голоден был, да молодой организм всегда требует. Собеседники, видимо, считали так же. Так что тишина нарушалась только сосредоточенным жеванием. Пока эту гармонию нарушил Тучков:

– Товарищи командиры, это почему у вас радио выключено? Замечание с занесением… куда‑нибудь, – он улыбнулся, – Только что телеграмма пришла. Об отношении к бывшим гражданам государств СНГ, – взглянув на удивленные лица Антонова и Дашевского, пояснил. – То, во что они СССР превратили. Всё правильно, Сёма, мы с Кахой сделали. А я уж издергался, как курсистка. При подчинённых нельзя, но вы, старший лейтенант Вашакидзе, поступаете в моё распоряжение только к нулю часов. Так что давайте, – капитан поставил на стол бутылку водки с залитым сургучом горлышком.

В России стаканы не «находят». Они возникают сами, когда в них появляется необходимость. Это не мистика, это – Россия. Страна, где мировая статистика потребления алкоголя на душу населения разбивается о тавтологию. Это там алкоголь потребляет тело, а у нас‑то душа. Пусть генетики изощряются, придумывая особый ген у славян, в три раза быстрее расщепляющий этанол. В России не только славяне живут, да и в остальных республиках наблюдается та же картина. Хоть в Грузии, хоть в Таджикистане. И неважно, что Аллах запретил мусульманам пить вино. Водку же не запрещал. А если бы не хотел, чтобы ее пили, не послал бы! Spiritus означает душу, а душа, сама против себя не пойдёт, особенно когда требует. Стаканы возникли, и в них мистически налилось точно по пятьдесят грамм. Можно изобретать особые весы, эталоны, пробирную палату. А у нас наливается ровно и поровну. Особый ритуал, или таинство душевного согласия.

Стаканы стукнулись и опустели. Тут уже никакой мистики. Это на Западе думают, что нам нужны долгие и нудные тосты, чтобы выпить. У нас иначе. Иногда надо и с тостом. А иногда молча. А потом уже поговорить. Бывает, что и говорить не надо. Как сейчас. Надо просто подумать. О фантастическом происшествии, о несостоявшемся будущем, о будущем, которое теперь состоится. О геополитике, на которую не может повлиять обычный человек… Или может? Не боги ведь горшки обжигают. И ничего бы не вышло у господ Горбачева и Ельцина, если бы рядовые коммунисты не помчались наперегонки партбилеты сдавать. Но ведь помчались, хотя многие потом жалели. Но это потом, когда похмелье пришло. Страшненькое такое демократическое похмелье со звериным оскалом «дикого» капитализма на перекошенном лице. Как будто капитализм бывает не дикий. Тогда и начали мечтать о «новом шансе». Вот он, новый шанс. Только дадут ли? Большая, но отсталая страна в окружении далеко не доброжелательных соседей. Сколько людей сейчас по всему миру злорадно потирают руки, предвкушая, как «сейчас коммуняки сдохнут»…

Каха разлил по второй. Встал, поднял стакан.

– Я хочу сказать тост. Его выдавали за грузинский, хотя он и не имел отношения к моей Родине. Но это неважно. Важно, что он правильный.

Вашакидзе набрал в легкие воздуха и начал:

«Однажды один человек попросил таксиста отвезти его в далекую деревню.

– Садись, – сказал таксист.

– Понимаешь, я не один, – сказал человек и вывел из‑за ворот большого бегемота.

– Но бегемот не поместиться в автомобиль, – удивился таксист.

– Этого не требуется, – ответил пассажир. – Достаточно привязать бегемота к машине, он будет бежать сзади.

– Привязывай, – пожал плечами водитель. – Но если твой бегемот не выдержит быстрой езды, пеняй на себя. Я не собираюсь тащиться в такую даль со скоростью беременного ишака!

Человек привязал животное к автомобилю, и они поехали.

Сначала водитель ехал не очень быстро, поглядывая за бегемотом. Но когда вышел на трассу решил прибавить скорость. Убедился, что тот бежит вполне уверенно, заинтересовался, и начал ускоряться, потихоньку входя в азарт. Когда скорость дошла до ста пятидесяти километров в час, он радостно сообщил пассажиру. – Крандец твоему бегемоту. Уже язык на плечо вывалил.

– На правое или на левое? – невозмутимо поинтересовался пассажир.

– На левое, – ответил таксист.

– Ничего, это он на обгон идет!»

Каха сделал паузу, обвел взглядом слушателей и закончил:

– Так выпьем же за то, чтобы мы шли на обгон, когда все думают, что мы уже сдохли!

Командиры встали. И выпили стоя. Как было надо.

И третий – стоя. Потому что третий, он и в сорок первом – третий.

Потом потянулось застолье. Долгое и короткое. С рассказами о прошлом и будущем. Потом рассказы перешли в песни. Нет, не возникла ни гитара, ни гармошка. И голос у Кахи не прорезался. Да и слух не появился. Но как можно не спеть «Темную ночь» или «Враги сожгли родную хату».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю

    wait_for_cache