Текст книги "Другие Семь дней (СИ)"
Автор книги: Виктор Гвор
Жанры:
Классическое фэнтези
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 32 страниц)
Самолет плавно коснулся полосы. Пробег, короткое выруливание и затихающий рев двигателей. Прибыли. Советский Союз…
Пытавшиеся сопровождать их толстенькие кургузые истребители наконец‑то появились над аэродромом и тоже начали заходить на посадку.
– Что там, Николай? – спросил Антон, продолжая наблюдать за суетой на аэродроме.
«Солдатиков понагнали. Ничего о нашем прибытии не знают, что ли? Надеюсь, разберутся. Что‑то мне в подвале НКВД оказаться вовсе не хочется», – мысли текли заторможенно, как всегда после напряженной работы.
Зато время словно ускорилось. Если при посадке он успевал на секунду заметить десяток показаний приборов, отреагировать на них, да еще и проследить за окружающим, то теперь Антон не успел заметить откуда вынырнул странный «джип». Подъехавший к уже оцепленному самолету автомобильчик почему‑то навевал воспоминания о деревне, старинных военных фильмах и чем‑то таком забытом за суетой дней, но оставшимся в памяти неуловимым отпечатком былого.
– «Бантам»! – удивленно воскликнул борттехник и тут же отсоединился от СПУ.
– Что еще за «Бантам»? – удивленно спросил Антон. Ответил штурман, разделявший хобби «бортача». – Первый в мире серийный военный «джип» – американский «бантам». Непонятно, откуда он здесь появился. Их только в прошлом году американцы выпускать начали.
– Понятно, – на разговоры не оставалось времени, из «джипа» уже вышел кто‑то, судя по повадкам, как минимум генеральского звания. Куделько сбросил гарнитуру, на ходу пригладил растрепавшиеся волосы и прошел к люку. Вслед за ним поднялся со своего места Родригес.
– Кто вы? – судя по тому, что кричавший повторил эти слова на английском, причем с явным акцентом, а потом, кажется, по‑турецки, принимающая сторона об их прибытии уведомлена не была. Антон даже не успел высказать все, что он об этом думает, «представителю заказчика». Родригес, ничуть не смущенный обстановкой, высунулся из люка и прокричал, не обращая внимания на взявшее винтовки наизготовку оцепление:
– Мы выполняем специальное задание! Прошу подняться на борт представителя командования или особого отдела!
Генерал (по крайней мере, так решил по его поведению Антон), стоявший у машины и разглядывавший самолет с невозмутимым видом, повернулся к стоящим за ним офицерам. Один из них, поправив для чего‑то фуражку, вышел вперед и осторожно подошел к трапу. Посмотрел на выглядывавших из люка гостей, неожиданно усмехнулся и несколько неуклюже с непривычки, полез по металлическим ступеням вверх.
Разговаривали Родригес и местный «чекист» недолго. Пробрались в хвост, поближе к к аппарели, где было свободней, несколько минут о чем‑то тихо беседовали, после чего посерьезневший особист быстро спустился вниз и еще с десяток минут беседовал с начальником.
– Ну и чего? – спросил Мыкола‑одессит, криво ухмыляясь. – Они таки не могут решить в какой из лагерей нас посадить, чи шо?
– Не доведет тебя язык до добра, – осадил шутника Мыкола‑президент. – Тут тебе не Африка, мигом по статье загремишь.
– Да? А нахрена мы тогда сюда приперлись? – не остался в долгу Бронштейн.
– А ты предпочитаешь в Африке у какого‑нибудь Иди Амина[62] личным извозчиком работать? – неожиданно вмешался в разговор борттехник. Бронштейн молча отрицательно покачал головой.
Впрочем, их сомнения разрешились неожиданно быстро. Экипажу предложили отдохнуть в неплохом домике, похоже, специальной генеральской гостинице. Родригес куда‑то уехал вместе с местным «молчи‑молчи»[63] и появился только к вечеру. Коротко сообщил, что топливо для них доставят через сутки, а пока можно отдыхать. Их самолет с грузом ждут в Казани. Позднее будет еще один перелет, в Москву. Там с ними хотят побеседовать и предложить дальнейшее сотрудничество.
И они решили отдыхать. Кормили в летной столовой неплохо, охранявшие их бойцы за несколько пачек сигарет притащили вкусного виноградного вина, никто из начальства не появлялся. Так что сутки можно было расслабляться, чтобы не думать о возможном будущем…
Тересполь. Пограничный переход.
Филипп Блэк, корреспондент «CNN»
Фил Блэк стоял на обочине дороги и смотрел, как его оператор снимает идущих колонной поляков. В своей потрепанной униформе образца прошлого века они выглядели толпой статистов на съемках очередного фильма польского режиссера, снявшего недавно фильм якобы о случившемся с ними событии. Фильм, который теперь придется положить на самую дальнюю полку и забыть, как будто его никогда не было. Очередной раз он увидел то, под каким слоем грязи скрывается порой правда.
С пеленок каждому американцу внушали, что развалившийся в девяносто первом году Советский Союз был непримиримым врагом цивилизации, что Сталин – кровавый диктатор, что в СССР все жители жили в нищете, лишениях и страхе перед всемогущей госбезопасностью, и только и мечтали – как сбежать на демократический Запад. И одной из составляющих мрачного образа русских коммунистов был незаконный расстрел двадцати тысяч поляков, виновных только в том, что они защищали свою страну от вторгнувшихся в нее коммунистов, сговорившихся с нацистами. На самом же деле оказалось все по‑другому – веселые люди, маленькие пивные и рюмочные, старомодные, но неплохие гостиницы, пусть и с удобствами на этаже, и столь же старомодные, но роскошные, не уступающие американским, рестораны, беспрепятственно гуляющие по улицам туристы из будущего, пионеры и очень мало милиции на улицах. Мистер Блэк не увидел ничего из того, что ожидал увидеть – ни расстрелов, ни облав, ни судилищ, ни страшной нищеты пополам с убожеством. Да, жизнь здесь была намного более бедной и простой, чем в остальном мире. Но ведь остальной мир был впереди на целых семьдесят лет. Советские русские были просто людьми, они были такими же, как жители Соединенных Штатов. Они просто хотели, чтобы им не мешали жить и работать на своей земле. Только один русский, за те несколько дней, пока Фил был в России, сказал, что ненавидит Америку за интервенцию во время Гражданской войны. Остальные сразу же начали стыдить его, напоминая, что во всем виноваты капиталисты, а не американский народ. И Фил видел, что это было искренне.
Но самым большим потрясением стало все же посещение лагеря военнопленных поляков. Того самого, около Смоленска, неподалеку от печально знаменитой Катыни. Того, который должен был давно опустеть, а на самом деле был населен выглядевшими вполне здоровыми, нисколько не истощенными и не забитыми людьми, которые собирались возвращаться на родину. Целыми и невредимыми! Причем поляки охотно вступали в разговоры с приглашенными русскими иностранными корреспондентами, ничуть не опасаясь репрессий «кровавой гебни» за это.
Фил встрепенулся, заметив стоящего неподалеку и явно следящего за колонной человека в мундире. Если Блэку не показалось, фуражка выдавала принадлежность наблюдателя именно к той самой «gebnya». Он дал знак оператору и решительно направился к аборигену, на ходу начав репортаж:
– Это Филипп Блэк, Си‑Эн‑Эн. Продолжаем наш прямой репортаж с русско‑польской границы, на которую сейчас прибывают эшелоны с бывшими польскими офицерами. Теми самыми, которых русские вроде бы расстреляли в Катыни. Сейчас я хочу взять интервью у представителя местной госбезопасности. Здравствуйте…
К удивлению Фила, представитель «органов» нисколько не испугался американского корреспондента. Из быстрого опроса выяснилось, что сержант госбезопасности Лерман служит в Бресте, здесь находится, как и все его сослуживцы, а также пограничники и милиционеры, для поддержания порядка и предотвращения возможных инцидентов. На ехидный вопрос Блэка, какие же происшествия могут произойти, он спокойно ответил, что Брест и его окрестности до тридцать девятого года был захвачены поляками, которые вели себя здесь, словно в африканских колониях. Поэтому местные жители относятся к полякам очень х… (было заметно, что сержант буквально в последний момент проглотил какое‑то рвущееся наружу слово) неприязненно.
К сожалению Фила, разговор с интересным гебэшником пришлось на этом прервать, чтобы успеть взять интервью у хотя бы одного из проходящих мимо поляков.
– Здравствуйте, – остановленный поляк с недоумением посмотрел на Фила, потом видимо сообразил в чем дело, и улыбнулся прямо в камеру.
– Как вас зовут?
– Збигнев Жепа, пан корреспондент, поручик…
Быстро расспросив когда и где этот офицер попал в плен к русским, Фил наконец задал основной вопрос:
– Скажите, а как к вам относились во время проживания в лагере?
– Пан корреспондент, могу сразу сказать, что эти русские совершенно нецивилизованные люди. Меня, офицера, шляхтича и всех моих друзей и сослуживцев заставляли работать на постройке дорог! Мало того, они заставляли нас смотреть их пропагандистские фильмы и играть в спектаклях! Пся крев, извините, пан корреспондент, они относились к нам, как к обычным хлопам. Мы, гербовая шляхта, должны были работать на строительстве дорог для их государства…
Тихий океан.
Владимир Касатонов, контр‑адмирал, командир отряда кораблей ТОФ
Вот в такие дни действительно веришь, что Тихий океан – самый тихий на свете. Идущий экономическим ходом крейсер резал сияющие солнечными отражениями волны, легкий ветерок овевал тело, смягчая палящие солнечные лучи. «Космонавты утверждают, что наша Земля – очень маленький шарик. Но только находясь в море, понимаешь, что человечество занимает совсем малое место в этом небольшом мире» – Владимира отчего‑то потянуло пофилософствовать. Погода или просто хорошее настроение и спокойная обстановка повлияли, понять он не успел. Привычный звук шагов и знакомое – Разрешите? – сразу привели адмирала в привычно‑сосредоточенное состояние.
– Что у вас Эдуард Владимирович? – Касатонов уже чувствовал, что идиллия закончилась, еще не начавшись и, повернувшись к Москаленко, по его виду осознал свою правоту.
– Радиоперехват, товарищ адмирал. Неподалеку от нас американская АУГ[64], – виновато, словно это он устроил, ответил капитан. Касатонов тут же вспомнил истерику в СМИ по поводу «получения тоталитарной державой доступа к современной боевой технике и оружию массового поражения» и вздохнул.
– Хотят повторить «несчастный случай» или устроить провокацию, – вывод не требовал долгих умозаключений.
– Я тоже так думаю, товарищ адмирал, – согласился капитан первого ранга.
– Тогда… Учебная тревога, БЧ‑2 и БЧ‑7 иметь готовность номер один. Без команды огня не открывать, – Владимир оглянулся на идущие в кильватер буксир и танкер. – Судам держаться строем фронта, в случае чрезвычайных происшествий – спасаться по способности.
– Есть – Москаленко, опередив Владимира, быстрым шагом, почти бегом вошел на мостик, на ходу подавая команды. Где‑то внизу коротко проорал ревун, поднимая отдыхающих моряков.
Касатонов шел следом, на ходу обдумывая возможные действия вероятного противника. Но особого не переживая. После скандала с «потерянной при аварии атомной подводной лодкой „Мемфис“» американцы не должны были пойти на что‑то более серьезное, чем провокационные облеты. «Точно, спровоцировать несговорчивых русских на открытие огня первыми и тогда уже захватить или потопить. На вполне законных основаниях, при полном одобрении всего международного сообщества хвостозаносителей» – вспоминая разговор с представителем Госдепа, подумал он. Уговорить не удалось, несмотря на полную поддержку местного россиянского консула, остановить на выходе из гавани – тоже. «Решили утопить?» – о новом Чемульпо думать не хотелось, но похоже было, что все шло к этому.
– Товарищ адмирал! – командир «Варяга» вместо доклада протянул ему бланк радиограммы.
«Вас поддерживает ПЛАРК „Омск“, а в точке с координатами… ожидается встреча с отрядом кораблей ТОФ в составе БПК „Маршал Шапошников“, лидеров „Баку“ и „Тбилиси“, и судов снабжения» – прочел адмирал. – Сколько до точки рандеву?
– Четверо суток. С «Омском» встретимся раньше, примерно через тридцать восемь часов.
– Что же, надо продержаться тридцать восемь часов. Связь с командующим отрядом установили?
– Так точно, товарищ адмирал.
«Ничего, из Сан‑Франциско мы ушли, от фрегатов убежали. И от авианосца уйдем. Тем более когда „Омск“ подойдет, с дополнительными к нашим ракетам „Гранитами“, то уже авианосцу опасаться надо будет, а не нам».
Где‑то в СССР. Войсковая часть ХХХХХ.
Юрий Колганов, майор РККА, управление «Ноль»
Юрий украдкой зевнул. Нет, он все‑таки не выспался. Как не хватает кондиционера, черт побери! Стоило лететь за тридевять земель, чтобы тебя мучили гипнотизеры, чекисты, комары и жара. Как сейчас, например. Зачем «куратору» его воспоминания о курсантских годах? Тем более – об отношении к марксистско‑ленинской подготовке в армии? Допустим, вопрос о посещенных им точках двенадцатого управления еще можно понять, не стоит подставляться, размещая склады в уже известных вероятному противнику местах. Но марксо‑ленинская‑то причем? Видимо, обуревавшие Колганова мысли отразились на его лице, чекист, средних лет полноватый майор по фамилии Никитин, прервал «разговор» и, вызвав дневального, попросил принести из столовой чаю. Пока солдат бегал с чайником, они вдвоем нарезали хлеб и сероватую, но вкусную, чисто мясную колбасу и приготовили бутерброды.
Разлив чай и предложив Юрию не стесняться, Никитин сам с наслаждением отпил несколько глотков действительно неплохого чая, после чего отставил стакан и, жестом предложив Колганову продолжать, спросил:
– Юрий Владимирович, вы сегодня чем‑то расстроены? Что‑то произошло?
– Нет. Просто не выспался. Ночью всякая ерунда снилась, – честно ответил Юрий и, неожиданно рассказал запомнившийся сон. Отсмеявшись, Никитин заметил, что сон явно навеян общением с лекарями. – И все же вас беспокоит что‑то другое, – добавил он.
– Понимаете, не вижу смысла ваших расспросов. Когда меня расспрашивают о профессиональных обязанностях, инструкциях и нормативных документах, мне все ясно. Но какое отношение к созданию системы хранения и обслуживания специальных боевых частей имеют мои курсантские годы или марксистко‑ленинская подготовка?
– Ну, Юрий Владимирович, вы точно не выспались. Или гипнотическое воздействие у вас еще не прошло, – улыбнулся Никитин. – Поймите, нам важны не только ваши профессиональные знания. Мы должны понять, почему социализм в этом мире проиграл, почему распался Советский Союз. Вы, конечно, не читали вчерашнюю «Правду»? Не в упрек вам сказано, я знаю, сколько вы трудитесь, – тут же извинительным тоном заметил особист, – просто все вы, иновременцы, совершенно не интересуетесь прессой, это я уже заметил. Так вот, в ней опубликована статья товарища Сталина. В этой статье разбираются серьезные недостатки в изучении и развитии марксизма‑ленинизма, критикуется превращение его в своеобразное религиозное учение. А ваши воспоминания как раз и подтверждают этот вывод товарища Сталина. Вы же сами описываете, как вместо изучения сущности от вас требовали заучивания и повторения цитат из «классиков», как сознательное освоение подменялось начетничеством. В конечном итоге это и привело к отчуждению, к отсутствию истинных знаний. Ну и в результате – к победе контрреволюции. Разве не так? Подумайте и вы поймете.
Колганов, подумав, смог лишь утвердительно кивнуть. Что скажешь, если твой собеседник прав. Он вспомнил занятия, больше напоминавшие молитвенные сборища, с непременным повторением выдранных из контекста цитат, вспомнил конспекты, списанные у товарищей без всякой попытки понять, что и о чем там пишется, равнодушие, царящее на лекциях. Да, «товарищи» из идеологических органов сумели превратить живое учение в религию, выхолостить главное – попытку научно и непротиворечиво объяснить развитие общества, нащупать закономерности этого развития и применить полученное знание для построения нового, более гуманного в конечном итоге мира.
– Спрашивайте дальше, – помогая убирать остатки незапланированного полдника, сказал, внутренне стыдя себя за несообразительность, Юрий. Слышал же о создании целого наркомата, который должен изучать и внедрять все полезное в жизнь. Так с чего он решил, что особист просто тратит на него время, не зная, о чем допрашивать и как его разоблачить? Нет, это точно последствия ночных кошмаров. А те – явное следствие встреч с «мозголомами». Хорошо, что профессиональные секреты из него уже вытащили и обещали больше принудительно в черепушку не лазить, иначе точно можно закончить жизнь в сумасшедшем доме.
– Обязательно, – ответил Никитин, но допрос, больше похожий на разговор, пришлось прервать. Появился посыльный от командира, с просьбой немедленно прибыть на объект для консультаций. Часа два пришлось объяснять, показывать, и даже ругаться. Обычный рабочий момент на новой точке, с единственным отличием – здесь и сейчас механизмов практически не было, все делалось руками бойцов – строителей. Строились с помощью лопаты, отбойного молотка и «какой‑то матери», возводя хранилище для того, что должно было спасти страну от внешней агрессии. И, несмотря на ручной труд, всё делалось основательно, качественно, на века. А отдельные недостатки… Для этого и был здесь нужен специалист, то есть он – майор Колганов, и его помощь. Так что пришлось побегать, а кое‑где и лично показать, как должно быть.
После же обеда Юрий опять сидел в кабинете у начальника особого отдела.
– Продолжим, Юрий Владимирович, – Никитин снова был сух и деловит, настоящая «кровавая гебня» при допросе «гондурасского шпиона». – Расскажите поподробней о «дедовщине» в армии. С чего, по вашему мнению, она началась, какие меры против нее применялись, их эффективность…
– «Дедовщина», – задумался Колганов, – по‑моему, была в армии всегда. Другой вопрос, что в каких формах она выражалась. Во время моей службы, особенно к началу девяностых, «дедовщина» приняла откровенно уголовный характер…
г. Харьков, Лысая гора.
Венька Фридлендер, ученик слесаря
Полноватый мальчишка лет четырнадцати настежь распахнул калитку и вышел на Черкасскую, ведя за руль черный, блестящий свежевымытой краской велосипед МД‑1. Новенький, пару недель, как из Москвы привезли. Закрыв калитку, поставил правую ногу на педаль и, на ходу перебросив через машину левую, помчался по улице. До перекрестка с Черниговским, где на бревнах пристроилась кучка парней. Кто на год‑другой старше, кто‑то помладше.
– Йоська, – заорал велосипедисту самый старший в компании, – дай прокатиться!
Иосиф тормознул и, сожалеюще сказал:
– Не могу, Серег! Папка выдерет!
– Папка твой и не узнает ничего, – возразил просивший, – он же на работе сейчас.
– Узнает, – не согласился Йоська. – Кто‑нибудь скажет, – потом подумал и добавил. – А если сломаете шо?.. У вещи должен быть один хозяин.
– Брось, Серый, – сказал небольшой хлопец со спадающим на глаза шикарным «казацким» чубом. – Жид он!
– Сам ты жид! – возмутился Йоська. – И шо с того, шо я еврей?
– Ты не еврей! – ответил Серега, зло сплюнув в сторону. – Вот Веник, тот еврей. А ты – жид! Жадюга! Дал бы по сопатке, да мелких не бью!
Йоська насупился.
– Заладили: Веник, Веник, – заявил он. – У Веника отца нет, а мать его не порет. А мне…
– По губе, – вмешался третий. – Венику велосипеды покупать некому! Он сам собирал! Целый год! А ты даже до магазина не сам ходил, привезли, под калитку положили! Правильно Мишка гутарит! Жидяра ты!
– Если бы покрышки деповские не подарили, не видать Венику велосипеда! – вспылил Йоська и попытался зажать себе рот. Но было поздно.
– Шо? – угрожающе протянул Серега. – Ну, падла…
Трое хлопцев повисли на товарище.
– Не гони, Серый, – заорал чубатый Мишка, – тебя же батя выпорет, неделю сидеть не сможешь.
– И хрен с ним, – рычал крепыш, – да за такое!..
– Я, это, с дуру ляпнул я, – залепетал перепуганный Йоська, – я другое хотел сказать…
– Ну? Кажи, если с пересеру не забыл, – согласился Серега. – Но если опять… И запомни: был бы у Веньки велосипед! Думаешь, он случайно всё время в битки выигрывал?
– Серега! – ахнул Мишка.
– Черт! – Сергей хмуро посмотрел на Йоську. – Сболтнешь Веньке – получишь по сопатке. Понял? И плевать, как меня выдерут!
– Да ты шо! – засуетился тот. – Могила! Я ж понимаю. Я сам ему в шахматы проиграл! – и, оглядев хлопцев, торопливо добавил. – Не специально, правда.
– Твоё счастье, что признался, – произнес Мишка, – а то бы сейчас огреб. А велик у Веньки всё равно бы был. Мы тоже деньги собирали, шобы покрышки взять. Только в депо быстрее успели.
– И куда дели? – спросил Йоська.
– До мени отдали, – раздался сзади тоненький голосок, – А я до папы снесла. А ты как жадюгой был, так и остался. Еще про Веньку плохо скажешь – улицу харей подмету!
– Ты шо, Вер! Да разве я шо! Я Веника очень даже уважаю! – сама девчонка, конечно, не смогла бы выполнить угрозу. Но ведь помогут. Точно помогут! – Просто он сам работает. И зарплата у него есть. И починить всё может. А я ж в школе учусь…
– Катись! – махнул рукой Серега. – Горбатого могила исправит.
– Нужен нам твой велосипед, як пято колесо да к возу, – добавил Мишка. – Перебьемся.
– Тем более, вон Венька едет, – тут же ехидно съязвила Верка.
И вправду, из‑за забора, условно ограждающего хибару, гордо именуемую хатой, появился предмет столь острого обсуждения. Такой же хлопчик, как и большинство присутствующих. Разве что с огромным синяком под левым глазом. Ведя велосипед в руках, он добрался до компании и приветственно махнул:
– Здоровеньки булы!
Ответные приветствия посыпались со всех сторон. Венька вручил велик стоящему ближе всех Мишке и устроился на бревнах.
– Катайтесь, кто хочет. Я все равно не могу. Глаз не видит. И болит.
– Кто тебя так? – поинтересовался Йоська, не зная, огорчаться ему или злорадствовать.
– С Дрюхой Беззубым стыкнулся.
– Псих скаженный! – прошептала Верка.
– Так он же здоровый такой! – Йоська вздрогнул, представив себя в подобной ситуации. – Как он тебя вообще не убил!
– Ты на Дрюху погляди, – засмеялся Серега. – Он зараз и вправду беззубый! Губа, как у юродивого с паперти. И фонари под обоими гляделками! Веник его так отделал, мама не горюй!
– Кататься будешь? – спросил девчонку Мишка.
– Ага. Сесть поможете?
Девочка неумело забралась в седло и поехала по улице, неуверенно виляя из стороны в сторону.
– Не свалится? – спросил Санек, самый маленький из присутствующих.
– Не должна, – ответил Серега, – ездила уже. Главное поймать, когда вернется. Тормозить не научилась пока. Слушай, Вень, говорят, Абрам приезжал?
– А то! – перекошенное лицо озарилось широченной улыбкой. – На два дня! А с ним сержант его. С внуком, – неуверенно закончил Венька.
– Как это с внуком? Он чего, старый? – не поняли ребята.
– Не… Сержант молодой. А внук его – этот, которые не переместились. Из будущего. У них такая машина! Здоровая!
– Точно! Я видел! – подтвердил Мишка. – Она така… Така!..
– Кака така? – уточнил недоверчивый Серега.
– Так и не расскажешь, – ответил Венька, – смотреть надо. Похожа если танк как самолет сделать, но без крыльев. Понял?
– Не‑а.
– Ну и ладно, увидишь, поймешь шо к чему. А этот Вася, который сержант, он тогда на войне погиб. С немцами. Его Аврик похоронил. И жене могилу показал! А теперь снова живой! Они диверсантов немецких на границе поймали.
– Ух ты!!!
– Немцы все перенеслись, а эти, которые у немцев самые сильные на нашей территории были, вот и остались. Их гадить закинули. Мосты взрывать. А Аврик с Васей их поймали!
– Так они же самые сильные, – удивился Йоська.
– То у немцев самые, – уточнил Венька, – а наши, по‑любому сильнее будут. Аврик своего с двух ударов уложил. Он мне рассказывал.
– Покажешь как? – загорелся Серега.
– Нам так нельзя, – вздохнул Венька. – Ногой по мудям и прикладом по затылку. Против правил! И прикладов нет…
– Какие со шпионами правила? – удивился Мишка.
– Со шпионами никаких, – согласился Венька. – А нам нельзя. Холодранцы – не враги. Разве что так, для тренировки. Ну или когда в край охамеют.
Хлопцы согласно закивали.
– Серега! – подскочил Мишка. – Верка вертается! Веник, не лезь со своим глазом, сами поймаем!
Через минуту, остановленная, подхваченная и ссаженная с седла сияющая девочка присоединилась к компании.
– А у меня уже совсем получается, – заявила она. – Я и не петляю совсем. Почти. А шо никто не едет?
– Венька за брата рассказывает, – ответил Сергей, – Абрам с армии приезжал.
– Без меня?! – возмутилась Верка.
– Теперь с тобой.
– В отпуск?
– Не, – покачал головой виновник торжества, – они станки сопровождали. Целый завод! На «Харвест» повезли! А потом им увольнительную дали. Шобы до дома сходить. А Вася с внуком к себе до станицы еще съездить собираются. За Ростовом это!
– С каким внуком? – заинтересовалась Верка.
– Из будущего, – специально для девочки Венька еще раз пересказал подробности, – а еще сказали, шо мой внук тоже не перенесся. Эти станки он купил. И в СССР привез.
– Твой внук? – удивилась Верка. – Ты же неженатый.
– Так буду!
– Щаз! – ехидина и есть ехидина. – Ты и целоваться, небось, не умеешь.
– А ты умеешь?
– А то ж! – гордо произнесла девчонка.
– Ща проверим, – ухмыльнулся Серега, протягивая руку.
Верка резво отскочила назад:
– Фиг тебе! Я Веньку поцелую. Потом. Когда у него глаз заживет!
Хлопцы дружно рассмеялись.
– А почему твой внук до Харькова не приехал? – Верка попыталась отвлечь внимание.
– Он в Москве сейчас. Его сам товарищ Сталин вызвал! Ты, говорит, Ефим Осипович, нужен Родине на другом месте!
– На каком другом? – поинтересовался Серега.
– Не знаю. Не рассказывали. Секрет это.
– Значит, сына ты Осипом назовешь? – спросил Йоська.
– Получается так.
– А если решишь иначе назвать?
– Не знаю. Сейчас всё по‑другому пойдет, – Венька растеряно улыбнулся. – Я там многого не понял. Семь классов – не образование. Это Василь Сергеич сказал.
– А…
– Ну шо пристал к чоловику? – перебил Йоську Серега. – Вень, а еще он шо гутарил?
Венька задумался. То ли вспоминал, то ли думал, стоит ли говорить. Вдруг ненароком какую тайну выдашь. Наконец, сказал:
– Говорил, шо я, когда вырасту, машины делать буду. Ну, в той истории делал. Только для этого много учиться надо. Семи классов не хватит.
– Так ты шо, обратно в школу пойдешь? – спросил Йоська. – А депо?
Венька покачал головой:
– Из депо не уйду. Мама одна нас не прокормит. Пойду в вечерку. Потом в институт. Тому мне, ну из прошлой жизни, сложнее было. Я‑то точно знаю, что смог. А если раз сумел, то чего бы и второй не осилить?
– Вень, я катнусь? – для проформы спросил Мишка, поднимая велосипед. – Йоська, давай наперегонки.
– Ну тебя! С Серегой гоняйся!
– Так вел‑то один, – не понял Мишка.
– Два, – твердо ответил Йоська. – Мой берите. Пусть папка порет.
Он подумал и добавил:
– А может, и не выпорет. Сам подойду, и скажу, что дал покататься! И что потом давать буду. Вень, если сломается, починить поможешь?
– А то ж, – согласился Венька. – Только в августе не ломай. Я до Москвы поеду. К внуку…
Ленинградская область, пос. Сясьстрой.
Аркадий Ильич Костицын, учитель
Звонок в дверь. Начинаем считать. Второй. Третий. К нему.
Аркадий Ильич отложил книгу, снял очки и, тяжело поднявшись из кресла, вышел в коридор. Раз три звонка, никто из соседей дверь открыть не удосужится. Они так не со зла – когда приходят к Анастасии Ивановне, открывать выскакивает вся квартира. Старушке слишком трудно ходить. А Аркадий Ильич еще не так уж стар, хотя прихрамывает немножко – память о немецком осколке в империалистическую. Да и ощущает себя стариком только летом, когда кончаются школьные занятия. Все остальное время дети не оставляют времени на выискивание болячек…
За дверью стояли трое. В хорошо знакомой форме.
– Лейтенант милиции Перовский, – представился высокий, предъявляя удостоверение, – Аркадий Ильич Костицын?
– Коля, – удивился Аркадий Ильич, – ты что?
Не мог же Николай Перовский забыть своего учителя. Десять лет – срок небольшой. А Мурат Ильязов выпустился лет пять назад. Нет, шесть. Такой непоседливый мальчишка, но учился хорошо. А теперь в милиции… Но почему? Коля же в Ленинград уезжал, учится. Или…
– Вы за мной? – побледнел Аркадий Ильич, – я сейчас, соберусь.
– Аркадий Ильич, – ощутимо смутился Перовский, – пожалуйста, не нервничайте! Мы совершенно по другому вопросу. Консультация Ваша нужна. Просто, на службе обязаны представляться по форме! Разрешите войти? Или так и будем на всю квартиру кричать?
Перовский неодобрительно окинул взглядом вид, открывающийся из‑за плеча старого учителя. Щелястый пол, закопченный в паре мест потолок, непонятного происхождения потеки на стенах. Аркадию Ильичу вдруг стало очень стыдно.
– Конечно, конечно… Проходите… – он посторонился, пропуская гостей, и опустил защелку, – в мою комнату, если не возражаете. Коля, Мурат, вы же знаете.
Вслед за гостями прошел в свою каморку. Она, всяко чище и опрятнее общего коридора. Мало ли что, и дети, бывает, забегают, и выпускники. Хоть и лето… Сел в свое кресло. Николай и незнакомый устроились на стульях, Мурат остался стоять возле двери. Перовский бросил на подчинённого короткий взгляд. Ильязов развел руками, потом вышел из комнаты и вернулся с табуреткой.
– Аркадий Ильич, – начал капитан, когда Мурат наконец устроился, – у нас несколько необычное дело. Но важное. Вот товарищ Семенов специально из Ленинграда приехал.
– Евгений, – представился товарищ Семенов, – скажите, Аркадий Ильич, у вас учится такой Алферов Жорес Иванович?
Костицын от неожиданности не сразу сообразил, о ком говорит ленинградец.
– Жорик? Конечно! – вспомнил Аркадий Ильич и встревоженно добавил. – Но что такого мог натворить одиннадцатилетний мальчик, чтобы им заинтересовались в НКВД?
– Ничего страшного не совершил, – успокоил учителя Евгений. – И не совершит. Зато хорошего может сделать много. Скажите, что Вы думаете о способностях мальчика?
Костицын расцвел:
– Жорик талантлив! Просто талантлив. Конечно, он еще в четвертом классе, рано судить, но у мальчика великое будущее! К сожалению, я не могу уделять таким ребятам столько времени, сколько они заслуживают, но тем не менее… Представляете, я возил их в Ленинград, на олимпиаду по математике! Она проводилась для шестых классов, так они ее выиграли!
О своих воспитанниках Аркадий Ильич мог говорить бесконечно. Но Семенов прервал восторженную речь учителя:
– Кто «они»?
– Ну как же! Жорик и Олежка Свирский! Такие ребята – огромная редкость! Даже в Ленинграде единицы! А тут сразу двое в крохотном Сясьстрое! В одном классе! Четвероклассники решили больше задач, чем ученики шестых классов, а там были лучшие из лучших! Олежка – первый, а Жорик отстал совсем чуть‑чуть.
