Текст книги "Человек хотел добра"

Автор книги: Виктор Московкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

– И я ничего не знаю, – сказал Санька.

А матери переглядываются.

– Конечно, озорничать ходят, – уверяет Санькина мать. – Им же больше ничего не придумать… Бестолковыши, чего с них взять.

Вот оно что! Санька губу закусил от обиды. Неужели они настолько плохи, что о них так говорить приходится? Матери, наверно, сами не знают, чего хотят. Вчера, когда Санька подмел пол, так мать сказала: «Какой ты у меня хорошенький!» – и поцеловала. А потом все: «Саня, Санечка… Поешь этого, поешь того». Совсем заласкала. А сегодня думает иначе. И хоть бы разузнала прежде, зачем они ходят к детдомовцам в мастерскую.

– Вы ничего не понимаете, – заявил Санька. – Мы теперь не озорничаем… только разве немножко. Потому что пришла весна. Мы траву видели и скворечни делаем. Вот!

И они повернулись и отправились в детский дом, а матери смотрели им вслед и виновато улыбались. Наверно, совестились оттого, что хотели зазря обидеть своих мальчишек…

– Большие стали.

– Уж куда как большие.

– Самостоятельные…

И долго еще не уходили с дороги, прислушиваясь к самой веселой песне на свете, которую пели Санька и Вадим:

 
Хорошо, пришла весна!
Гостей встретим!
Им построим домики!
Ура-а, весна!
 

Развешивать скворечни собрались все детдомовцы. Кто побольше, полез на деревья. Саньке и Вадиму лезть не позволили. Тогда они стали подавать дельные советы.

– Смотри не упади, – крикнул Санька Андрейке-конструктору, который привязывал скворечню к стволу березы.

– Не упаду, – пообещал Андрейка.

– Он не упадет, – подтвердили Андрейкины друзья.

А в это время в стороне над деревьями летали черные птицы. Оттуда несся неумолчный гомон. Первые гости ранней весны, чернокрылые грачи выгоняли ворон из своих старых гнезд.

Валерка и его друзья

1. Знакомство

Новая квартира Валерке понравилась. Главное – на третьем этаже, из окон далеко видно. Если посмотреть прямо – перед глазами железнодорожный мост через реку, за ним – городские кварталы и купола церквей. Справа – большой парк. А вот слева – плохо, слева ничего не видно, кроме скучной стены четырехэтажного дома.

Но это – беда небольшая. Валерка из-за такого пустяка расстраиваться не стал. Он вообще умел быть довольным тем, что есть. Он подпрыгнул, повернулся на сто восемьдесят градусов и очутился лицом к двери…

Сразу за подъездом начиналась заснеженная с черными проталинами площадка. В конце ее – тесовые сарайчики, словно прилипшие друг к другу. К ним примыкает высокий забор, такой плотный, что сквозь него ничего не увидишь. У самого подъезда сверкала на солнце лужа, и в ней плавал на боку бумажный пароходик.

Только Валерка успел оглядеть все вокруг себя, как вдруг из-за угла дома выкатился футбольный мяч и следом появился рыжий мальчуган. Штаны у мальчишки были мокры и забрызганы грязью, а старые ботинки набухли и побелели.

Наступив ногой на отсыревший мяч, он с любопытством рассматривал Валерку. Сначала оглядел потертую ушанку с оборванными завязками, скользнул по лицу, затем уставился на ботинки, совсем почти новые, и только после этого спросил:

– Ты чего?

– Я ничего, – ответил Валерка.

Оба замолчали, потому что говорить больше было нечего.

– Хочешь, припечатаю? – подумав, предложил мальчуган и сделал вид, что собирается ударить по мячу.

Валерка возмутился:

– Я тебе так припечатаю…

Тогда рыжий откатил в сторону мяч и, задрав голову, закричал:

– Ромка! Эй, Ромка!

К оконному стеклу на втором этаже прилипла мальчишечья рожица с приплюснутым и побелевшим от этого носом.

– Чего тебе?

– Ромка! Иди, тут одного бить надо.

– Иду! – глухо и как будто обрадованно сказал Ромка и исчез.

Валерка глотнул воздух, как карась, выскочивший на берег, и облизнул сразу почему-то пересохшие губы. Был он не из пугливых, но знал, что с двоими лучше не связываться. Рыжий в это время пнул мяч. Валерка еле успел закрыться руками.

– Не умеешь, – прерывающимся от волнения голосом сказал он, вытирая о пальто руки. – Не умеешь, а берешься!

Он разбежался и изо всех сил стукнул ногой по мячу. Брызги полетели во все стороны; набрякший мяч, будто охнув, с шумом сорвался с места и шлепнул рыжего по ногам. Тот покачнулся от неожиданного удара и мягко сел рядом с лужей. На его лице отразилась сложная смесь чувств: гнева, удивления и испуга.

– Вот это да! – заорал вдруг Ромка, как пробка выскочивший из подъезда. – Вот это да! А ты в футбол играешь? Да? А вратарем можешь? А ну-ка, становись!

Маленький, со смуглым лицом, Ромка говорил торопливо, как будто все время боялся, что ему не дадут досказать.

– А чего? Могу и вратарем, – заявил Валерка, когда понял, что драки не будет.

– Становись сюда. Подальше от лужи, – командовал Ромка. – И от окон подальше. Это ты сегодня приехал, да? А в каком классе учишься? К нам в школу приходи… Вставай сюда. Готовсь.

Рыжий все еще сидел на земле, соображая, что теперь делать: хныкать, драться или играть вместе с ними. Не обращая внимания на него, Валерка встал, куда велел Ромка.

– Бью! – предупредил Ромка, согнувшись и разводя руками, будто бодаться собрался.

Мяч пролетел над Валеркиной головой и упал в грязный снег у забора.

– Рыжик! Чего сидишь? – напустился Ромка на своего приятеля. – Беги за мячом! Бей оттуда!

Тот, видно, только этого и ждал: вскочил на ноги и понесся к забору. Игра началась.

Мячей сорок Валерка пропустил, штук десять поймал. Футболисты были довольны вратарем. Все трое перебрызгались. Наконец Валерка, у которого по щекам протянулись черные полосы, просительно сказал:

– Может, хватит, а?

Тогда все сели на просохшие под весенним солнышком ступеньки подъезда и стали знакомиться.

Ромка говорил:

– Это Федька Рыжик. И ты его так зови, он не обижается. Мы с ним в четвертом классе учимся. Он троечник.

– А сам-то, – ехидно вставил Рыжик.

– У меня только по арифметике, а у тебя чуть не по всем.

– Ну и что! Все равно ты троечник… Троечник! Троечник! – запел Федька.

Валерке он не нравился все больше и больше. «Хвастунишка, должно быть, и дразнится, как девчонка». И он сказал:

– Ромка не троечник, потому что у него одна тройка. Одну тройку исправить всегда можно. А тебе не исправить, у тебя их много. Ты троечник.

Но такие разумные доводы не убедили Рыжика. Они только разозлили его.

– Захочу и исправлю, – упрямо сказал он. – Начну учить, учить… Тогда и исправлю. А Ромка задачки не умеет решать…

– Умею, – с обидой возразил Ромка.

– Не умеешь! Не умеешь, – снова запел Рыжик.

«Как есть девчонка», – решил Валерка.

– А у тебя тройки есть? – спросил его Ромка.

– Сказали!.. Я когда третий класс кончил, мне «Занимательную физику» подарили, с картинками.

И он рассказал, что в этой книге прочитал однажды про бумеранг, который похож на большой угольник. Австралийские охотники с таким бумерангом ходят на охоту. Кинут его в кого-нибудь, и, если промахнутся, бумеранг прилетает обратно. Валерка тоже сделал такой бумеранг. Правда, он не охотился с ним, но никогда не терял. Бумеранг падает у самых ног.

– Соврешь – не дорого возьмешь, – сказал Рыжик.

– Может, ты и соврешь, – вдруг встрепенулся Ромка. – А ему чего врать?

Неожиданно Ромка взмахнул руками и стал рассказывать про учительницу Елену Григорьевну, которая, по его словам, совсем не строгая, только кричит иногда.

Рассказывая, Ромка мусолил палец и рисовал на ступеньке человечка. Валерка с интересом наблюдал за ним.

Рыжик все это время сидел насупясь. Он тоже хотел рассказать что-нибудь, но, как нарочно, ничего не мог придумать.

– Давай друг дружке уши драть, – предложил он Валерке.

– Зачем драть? – не понял тот. Он подумал, что Рыжик хочет устроить какую-то пакость. «Знаем, не обманешь», – мелькнуло у него. Он уже ученый. Однажды его заставили закрыть глаза и открыть рот, а потом сунули туда одуванчик – минут десять плевался.

– Зачем драть уши? – снова спросил он. – Это взрослые дерут, когда что-нибудь не по ним сделаешь. Раз один мальчишка, знакомый мой, полез в огород, а его поймали и стали драть… Знаешь, как больно! – И Валерка для убедительности потрогал ухо.

– Вот давай! – не уступал Рыжик.

– Он всем предлагает. У него уши крепкие, никто не вытерпливает, – пояснил Ромка.

– Боишься, ха! Боишься! Боишься!

– Давай! – решительно сказал Валерка. – Только чур, кто скажет «хватит», – значит, хватит. – Он не надеялся вытерпеть и соглашался только потому, что иначе Федька задразнит.

Они сели друг против друга, уперлись коленка в коленку и ухватились за уши. Федька сразу начал крутить Валеркины уши во все стороны. В глазах у Валерки потемнело, в виски заколотила кровь, но он сцепил зубы и тоже тянул твердые Федькины уши. Несколько секунд лица их оставались каменными, потом глаза у обоих повлажнели, и, наконец, Федька захныкал, но тянуть не переставал.

– Ребята, хватит, – испугался Ромка. – Выдергаете.

Его не услышали.

– Да хватит же! Честное слово, ребята, я кого-нибудь позову.

– Пусть он отпустит, – сказал Валерка, морщась и слизывая со щеки слезу.

– Сам отпускай, – взвыл Федька. – Уцепился тоже! – и выпустил первый. Вскочил на ноги, пнул Валерку и с плачем побежал домой.

– Сейчас наябедничает матери, – предупредил Ромка. – Она тебе даст. Будешь знать, как связываться с Федькой.

Едва Ромка договорил, распахнулась дверь и в подъезде показалась высокая худощавая женщина в белом фартуке с мыльной пеной на руках.

– Зимогор! – во всю мочь крикнула она, решительно направляясь к ребятам. – Жаловаться буду! Небось, управу найдем. Только приехал и уже хулиганить…

Валерки давно и след простыл, а Федькина мать еще долго кричала у подъезда. Она здорово умела ругаться.

2. Песочные часы

Когда Валерка перелез через забор и очутился возле длинного одноэтажного дома с большими окнами, в ушах все еще звенели обидные слова Федькиной матери. Он не знал, что есть матери, которые поступают так. Сыновья у таких матерей никогда не бывают виноватыми.

Он озирался, хотя опасаться было нечего: Федькина мать, наверняка, через забор перелезть не сможет. Сообразив это, он перевел дух и уже собирался было начать исследование этого незнакомого края, как вдруг воинственная песня за домом заставила его насторожиться. Кто-то пел:

 
Бью налево, бью направо,
Раз-два, раз-два!
Разбежались в стороны!
Ага-а-а!
 

Валерка с любопытством выглянул из-за угла и еле увернулся от кулака рослого мальчишки, который рубил руками воздух и, видимо, воображал, что сокрушает несметные полчища врагов. Косая челка закрывала ему правый глаз, но левый смотрел зорко: он сразу заметил Валерку.

– Ты откуда? – удивленно спросил мальчишка, не переставая махать руками.

У него было добродушное лицо, пухлое, с крапинками веснушек. От усердного размахивания руками на лбу проступили капельки пота. На нем были штаны с пузырями на коленях, пиджак и смятая кепка. Словом, одет он был легко, по-летнему.

На его вопрос Валерка показал рукой в сторону забора и сказал:

– Оттуда, – и добавил, хмыкнув: – С неба.

– А я гимнастикой занимаюсь, – похвастался тот. – Сам придумал.

– И песню сам.

– Все сам. Вот слушай: «Бью налево, бью направо, раз-два, раз-два!» Нравится?

Песня нравилась, не нравилось только то, что, распевая, он приближался к Валерке – того и гляди заденет.

– Ты долго махаться будешь?

– Нет, живо! Пять минут отмахал, пять осталось. – И мальчишка еще усерднее стал рубить воздух. – Пока трудно заниматься без часов, я пока на глазок. Но то-то и оно, что я часы делаю.

На лавочке, возле дома, лежали две стеклянные банки из-под овощных консервов, маленький фанерный кружок, молоток и длинный гвоздь. Одна банка до краев была наполнена речным песком.

– Песочные часы будут, – пояснил он.

Валерка рассмеялся. Смешной какой-то мальчишка: из стеклянных банок часы! Это то же самое, что из палки делать пушку.

А тот, не замечая пренебрежительного взгляда, говорил:

– От такой гимнастики руки развиваются… У меня брат сильный. Он на фабрике слесарем работает. Двухпудовую гирю бросает, как мячик. Он даже в клубе выступал с гирями. Не видел? Напрасно, в следующий раз обязательно посмотри. Ахнешь! А я конструктором буду. Вот выучусь и буду. Я радио умею чинить, а сейчас, понимаешь, часы делаю.

– Как ты их сделаешь?

Мальчишка оживился, потащил Валерку к лавочке и стал объяснять:

– Совсем просто! Беру банку с песком – раз! Закрываю ее фанеркой – два! На фанерке дырка гвоздем проверчена, прямо посредине. Ставлю на фанерку другую банку, только вверх дном – три! Потом все это связываю и переворачиваю. Самое главное, как привязать банки к фанерке.

И верно, интересно делать песочные часы. Валерка сказал:

– Это пустяки. Это мы быстро… Проволока тонкая есть?

Проволока нашлась. Валерка обмотал ею шейки банок, пробил на краях фанерки дыры и, просунув в них концы проволоки, накрепко закрутил. Банки к фанере как прилипли. Затем мальчишка принес краюху хлеба, и они для крепости замазали края банок мякишем. Часы были готовы. Правда, это были не настоящие песочные часы, но все-таки часы.

И только тут мальчишка вспомнил, что им надо познакомиться.

– Василий, – сказал он, протягивая руку. – Меня Василием Самариным зовут.

Валерка с удовольствием протянул ему руку.

– Ты в каком классе учишься? – спросил Василий.

– В четвертом.

– А я в шестом. Я, брат, скоро уже школу кончать буду. На фабрику поступлю.

Они подождали, когда песок пересыплется из одной банки в другую, затем снова перевернули часы. И снова тоненькая ровная струйка песка потекла в нижнюю банку. Ребята были очень довольны своей самоделкой.

И вот в это самое время, когда они любовались часами, над головами просвистел комок снега. Валерка присел от неожиданности, а Василий, не поднимая глаз, сердито закричал:

– Бука! Косы повыдергаю!

Тут раздался такой визг, будто на мальчиков собиралась напасть толпа дикарей. Но это были совсем не дикари, а всего-навсего маленькая девчонка, которая с воплем бросилась в подъезд, словно за ней гнался рой пчел.

Разглядеть ее Валерка не успел, мелькнули перед глазами только валенки, обшитые желтой кожей.

– Это Маруська с нашего двора. Она, что и ты, в четвертом классе учится, – как ни в чем не бывало сказал Василий. – На последней парте сидит… Глупая. Как все девчонки.

Он немного подумал и стал объяснять, почему она глупая:

– Я раз настроил из глины домов – целый поселок. Поставил сушить на завалинку, а она все смахнула. Сказала, что нечаянно, а сама, понимаешь, нарочно смахнула. Другой бы подзатыльника дал – не смахивай, а я думаю: ладно, пускай себе тешится. Диамат бы обязательно стукнул. Обязательно бы…

Он посмотрел на Валерку очень внимательно и воскликнул:

– Ах, да! Ты же никого с нашей улицы не знаешь! Диамат Песочкин вместе с Маруськой учится. Отец у него инженер. Науки, понимаешь, любит. Вот и Диамата назвал по-ученому. Диалекти-чье-с-к-и-й… В этом роде что-то, значит. Занятный дядя. Мой брат его хорошо знает, вместе на фабрике работают…

Слушая Василия, Валерка не заметил, как засиделся допоздна. Ему было хорошо с ним и уютно.

Ночью Валерке снился большой цех, заставленный громадными станками. Он шел по цеху и вдруг увидел Василия. Тот стоял у станка и кричал: «Иди быстрее! Смотри: этот станок сделал я». «Значит, он уже выучился на конструктора», – подумал Валерка.

Но чем ближе он подходил, тем быстрее уменьшался станок. Когда он тронул Василия за рукав, то увидел вместо станка песочные часы. «А конструктором все-таки буду», – упрямо сказал Василий.

3. Елена Григорьевна

Валерка шел в школу. Мартовский утренник подернул лужи тонкой коркой льда, а там, где вчера была грязь, образовались мерзлые бугорки, и дорога стала шершавой, как огромный сапожный рашпиль.

Школа была недалеко. Вскоре мальчик остановился перед большим четырехэтажным зданием с огромными окнами и тяжелыми дверями. По обеим сторонам дверей высились железные столбы, а на самом верху – старинные шестигранные фонари с обыкновенными электрическими лампочками.

На стене висела мраморная доска. На ней было написано, что здесь до революции собирались рабочие-забастовщики. Отсюда они ходили однажды к фабриканту с требованием увеличить заработную плату, а их встретили солдаты и стали стрелять.

«Ух ты! Вот где учиться буду!» – Валерка с уважением посмотрел на доску, открыл дверь и сразу был оглушен громким криком:

– Валерка! Куда же ты вчера делся? Я искал, искал, думал, ты на старую квартиру побег. Пойдем скорее.

Конечно, это был Ромка. У входа он специально поджидал новичка.

Мальчики прошли в конец коридора и очутились в классе, выходящем окнами в пришкольный парк. Ученики сразу с интересом уставились на Валерку.

– Это новичок, – охотно сообщил Ромка. – Его зовут Валеркой, фамилия – Неудачин. Отец у него на фабрике мастером работает. Он Рыжика за уши отодрал. Не отец, а Валерка. А Федькина мать пришла к Валеркиному отцу и сказала: «Сынок-то у тебя, Алексей Николаевич, зимогором растет, ни дна бы ему ни покрышки. Налетел, – говорит, – на моего Федьку и давай за уши трепать. Ужас какой! Если, – говорит, – не выдерешь сынка, жаловаться буду». А отец вовсе не испугался. «Иди, – говорит, – тетка Марья, домой, без тебя разберемся». Она тогда пошла домой и со зла Федьку выдрала. Такие дела.

Федька, который тоже был в классе, заметил:

– А тебя не драли? Еще как драли.

Но Ромка не обратил на это никакого внимания. Сообщив все, что знал о Валерке, он шепнул ему:

– Кланяйся.

– Зачем? – спросил Валерка.

– Так надо. – И Ромка помог ему нагнуть голову.

Ребята удивленно переглянулись, а потом рассмеялись. Рыжик даже взвизгнул.

– Еще нагнись! – закричал он, хохоча вместе со своим соседом, широкоплечим и темноволосым увальнем с большой головой.

И сосед кричал тонким голосом:

– Еще!

И только маленькая девочка с задней парты была серьезна. Она встала и поклонилась покрасневшему и злому Валерке. В классе стало еще веселее.

Ромка взял Валерку за плечо и усадил рядом с собой.

– Еще! – визжал сосед Рыжика. – Нагнись, еще!

И он громко забарабанил пальцами по парте.

– Кто это? – робко спросил Валерка.

– Это Диамат Песочкин, – шепнул в ответ Ромка.

– Здоровый! Он, наверно, по два года в каждом классе сидит.

– Все время переходит. Отец ему помогает. Отец у него все науки знает.

Маленькая девочка с задней парты не мигая смотрела на Валерку большими, будто удивленными глазами. Рот ее был полуоткрыт. Казалось, она что-то хотела сказать и не решалась. Валерка украдкой поглядывал на нее.

В это время в класс вошла учительница. Шум сразу стих.

– Новенький? – спросила она.

– Новенький, – быстро ответил Ромка. – Он у нас в доме живет…

– Я спрашиваю не тебя, Белосельцев.

Она стала проверять домашние задания по русскому языку. Валерка смотрел на нее и думал, что она мало похожа на учительницу: совсем молодая и волосы короткие, как у той девочки с задней парты. «Варвара Алексеевна, – думал он о своей старой учительнице, – не такая. Посмотрит – сразу присмиреешь».

Он старался привыкнуть к незнакомому голосу и напряженно вслушивался. Но скоро ему это надоело.

Урок тянулся долго. Потом была география. Учительница сказала:

– Сейчас Песочкин скажет, какие он знает реки в Советском Союзе.

Диамат грузно поднялся и начал тоненьким голосом:

– Реки… я знаю, например, большую… реку…

– Реку, – поправила учительница.

– Ну да, реку, – согласился Диамат и замолчал.

– Дальше, – нетерпеливо сказала учительница.

Диамат вздохнул, незаметно толкнул ногой Рыжика.

– Волга, – подсказал Рыжик.

– Ну да, Волга… Все реки стекают с гор и… куда-нибудь впадают… Например…

Но примера Диамат так и не привел.

Потом отвечал Ромка, который бойко перечислил все реки и даже упомянул пошехонскую Согожу, на которой он как-то с отцом ловил рыбу.

– Хорошо, – одобрила учительница.

Тогда Ромка завертелся по сторонам, как будто сел на перевернутую крышку чайника и не мог принять устойчивое положение. Он был очень доволен своим ответом.

Потом он достал, из кармана катушку с резинкой, надетой на стерженек, показал Валерке.

– Что лучше: шестеренки от будильника или эта штука? Василий Самарин сделал, он много всякого делает. Эту катушку я у него выменять хочу на шестеренки. Вот только думаю: стоит менять или нет. Горохом здорово стреляет.

– Дай посмотрю, – загорелся Валерка. – Дай!

Рассмотрев катушку, он догадался, что если оттянуть стерженек, и в отверстие засунуть горошину или маленький камешек, то можно стрелять и довольно метко.

– Ну, дай же!

– Только не вздумай стрелять, – предупредил Ромка. – На перемене постреляем, а после уроков пойдем по воробьям бить. Я каждый день стреляю, только еще ни одного не убил.

Увидев, что Валерка оттянул стерженек, Ромка испуганно схватил его за руку. Резина выскользнула, и сухая горошина звонко щелкнула в окно.

Уж очень быстро все произошло. Валерка поспешно сунул катушку в парту и стал смотреть в учебник. Ромка с сердитым сопеньем начал писать в тетради, позабыв обмакнуть перо в чернила.

Учительница подняла глаза, окинула класс пристальным взглядом.

– Кто кинул?

Все молчали. Только было слышно, как скрипит в тетради Ромкино перо. Прошло еще несколько секунд тягостного молчания, затем раздался чей-то неуверенный голос:

– Сознавайтесь, ничего не будет.

– Я подожду, – сказала учительница и стала листать классный журнал.

– Ну, сознавайтесь, из-за вас урок срывается, – неслось со всех сторон, словно и в самом деле все были огорчены тем, что урок прервался.

– Ты хочешь, Федя, что-то сказать?

Рыжик встал. На его лице непонятная улыбка.

– Это Бука, – отчетливо проговорил он.

Весь класс разом повернулся к девочке с задней парты. Она смутилась от неожиданности и опустила глаза. Лицо ее залилось густым румянцем.

– Елена Григорьевна, – продолжал Рыжик. – Это она кинула, у нее привычка кидаться.

У Валерки задрожали кончики губ. Он сидел съежившись, боясь пошевелиться.

– У Борисовой есть имя, – сухо сказала Елена Григорьевна. – Садись, Сыроегин. Кто кинул, тот должен встать и сказать об этом сам.

– Она кинула, – упорствовал Рыжик.

– Маруся, это ты сделала?

Девочка медленно поднялась, в классе стало еще тише. Ждали, что скажет Маруся. Ромка смотрел на Валерку так, как смотрят на человека, когда испытывают желание дать ему хорошего подзатыльника.

– Ну, чего ты? – не вытерпел Валерка. – Знаю… сам знаю. – Он нерешительно приподнялся и срывающимся голосом тихо проговорил:

– Это я… кинул… нечаянно.

Ему было не по себе. Теперь все разглядывали его, кто с любопытством, кто с насмешкой. Щеки у мальчика горели, пальцы теребили пуговицу на пиджаке. Пуговица отлетела и со стуком закатилась под парту. Валерка пополз было за ней.

– Сядь на место, – сказала учительница.

Больше она не обращала на него внимания. Валерка решил, что разговор состоится после уроков.

В перемену к нему подскочил Федька и, прыгая на одной ноге, запел:

– Попался! Попался! – Потом добавил: – Я знал, что это ты кинул, только не хотел про тебя говорить. Пусть уж Бука, на нее все говорят.

Диамат Песочкин дал Федьке щелчка и сказал:

– Врешь ведь, не знал ты, что новичок бросил. А то сразу бы съябедничал. Здорово ты, – похвалил он Валерку.

– Я не нарочно.

– Говори, «не нарочно!» – не поверил Диамат. Пришлось ему показать катушку и объяснить, как все произошло. Диамат разохотился:

– Меняем! А? На оловянный пугач меняем. Совсем хороший пугач, только без курка.

Но тут появился Ромка, отобрал у Валерки катушку, а Диамату сказал:

– Знаем твой пугач.

– Откуда ты знаешь? Откуда ты знаешь? – вскинулся Диамат, подступая к Ромке. Они стали спорить и про Валерку забыли. Он встал к окну.

Валерка не слышал, как к нему подошла девочка с задней парты. Касаясь теплыми губами его уха, она сказала:

– Зачем вы сознались? Пусть бы думали, что это я. У Валерки от этих слов как-то сразу потеплело на сердце, захотелось подпрыгнуть или пробежаться сломя голову, но он взял себя в руки и скороговоркой сказал:

– Ждите больше – всякий раз обойдемся и без вас. И гордо отошел. Он считал, что поступил так, как поступают настоящие мужчины.

4. Карандаш «Юбилейный»

После уроков Валерка нарочно вертелся около учительницы, хотел, чтобы она сделала выговор, – и дело с концом, но она словно не видела его. Валерка недоумевал, а потом решил, что Елена Григорьевна придет жаловаться к отцу. Настроение сразу испортилось. Подскочил Ромка, позвал играть в снежки. Но Валерка отмахнулся, и мальчик убежал.

Размахивая сумкой, Валерка вышел на улицу. «Учительница обязательно нажалуется, – думал он. – В первый день созорничал, что дальше станет? Обязательно так скажет».

От подобных размышлений Валерке стало невмоготу. И чем дальше, тем мрачнее рисовалась картина. Исключат из школы. Иди, скажут, туда, откуда пришел. А в старой школе тоже не примут. Осрамил, дескать, свою школу и опять вернулся? Хитрый!

Ярко светит солнышко, текут по улице ручьи. Весна! Взглянуть на солнце, хотя бы на миг, и ослепит сразу, станет кругом темно, как в подвале.

Но Валерка сегодня не хочет смотреть на солнце, не смотрит он и на ручьи.

У самой дороги, что идет к реке, стоит сарай. Два мальчугана пытаются сбить с крыши мутную сосульку. Бросают снежки долго, а сосулька висит словно завороженная.

В другой раз остановился бы Валерка и сказал: «Вот как надо», – и сшиб бы сосульку, а сегодня равнодушно идет мимо.

По улице прокатил тяжелый грузовик с медведем на радиаторе, сердито рявкнул на зазевавшегося пешехода; тот от испуга смешно протанцевал на месте и бросился к тротуару. Случись это не сегодня – вдоволь бы посмеялся Валерка. А тут даже не улыбнулся. Ничего не замечает он сегодня.

А Марусе Борисовой надо доказать, что сознаться на уроке ему было легче легкого, а то подумает, что он всего боится.

У Маруси глаза большие и удивленные; похоже, что смотрят они на все по-своему, с интересом. Такие глаза никогда не забудешь. Прищурился Валерка и все равно их видит.

– Тащи, Сега, молоток и гвозди, я пока подержу, – вдруг слышит Валерка.

Два малыша шли по своим делам и увидели надломленное деревцо. И вот хотят место излома сколотить гвоздями. И пусть бы – хорошие, видать, ребятишки.

– Эх, вы, – презрительно сказал Валерка. – Все равно теперь не срастется. Понимать надо.

Мальчики уставились на него. Тот, которого называли Сегой, хмуро и неуверенно сказал:

– А может, срастется. Ты не знаешь.

– Если бы не знал, мелкота, не говорил бы. Тоже нашлись оберегатели природы.

Огорчив ребятишек, Валерка пошел дальше. Совсем не заметил, как очутился на берегу реки. Лед почернел, потрескался. Посмотрел на лед, и стало еще грустнее. Почему-то вспомнилась воинственная песня Василия Самарина. Хотел спеть – ничего не вышло. Тогда Валерка стал напевать печальным голосом о самом веселом, что бывает на свете.

– Солнышко теплое, – значит, пришла весна, уже с крыш сосульки падают, снег осел по обочинам дорог, и река скоро тронется…

Сначала не получалась песня, а потом наладилось, даже самому стало нравиться. Пел долго обо всем, что видел, и замолчал, когда уже петь было не о чем. Вдруг слышит: хрустит сзади снег. Обрадовался Валерка и снова запел:

– Хрустит снег…

И только тогда подумал: «Почему снег хрустит?» Оглянулся – стоит в двух шагах Маруся Борисова, подняла глаза к небу и что-то там внимательно рассматривает. Валерка уже хотел спросить, зачем она сюда пришла и чего интересного увидела на небе, но Маруся сама спросила:

– Еще будешь петь?

Валерка долго не думал, ответил сразу:

– Не буду.

Тогда она почему-то грустно вздохнула.

– Давай, кто дальше кинет, – предложила Маруся.

Мальчик даже оскорбился: никогда еще девчонки не смели предлагать кидаться, кто дальше.

– Не хочу.

– И я не хочу, – сказала Маруся, но все-таки взяла горсть сырого снега, помяла и, размахнувшись легонько, кинула. Снежок упал посередине реки.

Валерка тоже скатал снежок и пустил что есть силы. Шлепнулся он у другого берега, и было красиво, как снежные брызги разлетелись в стороны.

Маруся взяла еще снегу и запустила туда, где только что упал Валеркин снежок.

Рассердился Валерка, скатал снежок, помочил в лужице и закинул на другой берег. Так далеко кинуть Маруся не сумела. Валерка и не гордился.

– Ты хорошо поешь, – сказала Маруся.

– Петь просто, – ответил польщенный Валерка. – Что видишь, о том и пой, всегда будет складно.

Маруся тихо сказала:

– Все что-нибудь умеют делать. Василий – строить, Ромка рассказывать умеет, а ты – петь. Я ничего не умею. – Большие грустные глаза внимательно смотрели на мальчика.

– Ты кидаться здорово умеешь. – Вспомнив, как мелькали вчера ее подшитые желтой кожей валенки, добавил: – И бегать умеешь. Федька так не может и Ромка тоже.

Похвала понравилась Марусе. Она взглянула на него с благодарностью.

– У меня карандаш есть двухцветный, «Юбилейный».

Она вынула из сумки карандаш и протянула ему.

– Бери, мне не жалко.

Валерка взял. Сам бы он такой карандаш никогда не отдал.

– Давай вместе из школы ходить, – предложил он. – Я тебе велосипедный насос дам… не насовсем только. И картинку дам.

– Насовсем?

– Картинку насовсем. Там большие дома, а вверху самолеты, много-много!

– Самолеты я люблю, – сказала Маруся.

Они кинули еще по одному снежку и пошли домой. Валерка, щурясь, смотрел на яркое солнышко.

5. Бука

Наступили теплые дни, стала прогреваться земля. На высоких местах, где уже подсохли лужи, мальчишки яростно играли в «расшибаловку». На тротуарах появились начерченные мелом «классы» – тут прыгали малыши.

Теперь ребята частенько бегали на плотину. Внизу бурлила мутноватая, похожая на плохо заваренный чай вода. Изредка еще проплывали громадные льдины, в водоворотах вставали торчком бревна.

На плотине всегда весело. День и ночь стоят с хитроумными удочками рыболовы, «стегают» ими мутную воду. Глядишь, какой-нибудь счастливчик и подцепит здоровенную рыбину. Тогда ему все стараются сказать какое-нибудь хорошее слово, некоторые заискивают. И совсем не потому, что надеются на что-то: просто счастливцу почет и уважение.

…Чуть побольше месяца оставалось до летних каникул. И от этого больше стало на уроках рассеянных взглядов, озорства.

В один из таких солнечных веселых дней Марусю Борисову обидел Диамат Песочкин. Обидел крепко. Маруся даже плакала.

Дело было так.

После звонка, когда учительница вошла в класс, Маруся вдруг испуганно вскрикнула. Она сидела неестественно прямо, побледневшая, с расширенными от страха глазами.

– Что с тобой? – встревожилась Елена Григорьевна.

Маруся показала дрожащей рукой на сумку. По выражению ее лица можно было подумать, что там лежит сотня гадюк.

Учительница с опаской заглянула в сумку, и на лице ее отразилось удивление.

– Кто положил эту гадость? – медленно и рассерженно спросила она.

Класс затаил дыхание. Не понимая, в чем дело, ребята недоуменно оглядывали один другого. Правда, двое – Федька Сыроегин и Диамат Песочкин – чувствовали себя гораздо свободнее. Вот Федька подтолкнул Диамата, и тот, ухмыляясь, поднял руку.