Текст книги "Человек хотел добра"

Автор книги: Виктор Московкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Виктор Московкин
Человек хотел добра

Человек хотел добра

Шли ребята из школы: Колька Пахомов, по прозвищу Торопыга, и Егор Балашов, у которого прозвища не было. Завернули они на гороховое поле, нарвали стручков, а потом легли у омета на солому, стали горох шелушить и рассуждать.

– Нет, – сказал Колька Пахомов, – как не прикидывай, а лето у нас короткое. Не успеешь загореть как следует, и опять надо в школу. То ли дело в Африке – круглый год печет.

– Вот это живут! – подал голос Егор Балашов. – Слушай, Торопыга, а когда же они в школу ходят, ежели у них всегда лето?

Кольку Пахомова прозвали Торопыгой потому, что он везде и всюду торопится; даже когда говорит – строчит словами, как из автомата. Спросит учительница что-нибудь, Колька моментально вскидывает руку – иногда правильно ответит, а чаще в спешке такое понесет, хоть уши затыкай.

И вообще он весь такой торопливый. У Егора, например, даже веснушки на лице расположены как-то обдуманно: со всех сторон одинаково. А в Кольку будто бросили горсть. Ему бы постоять, подождать, пока ровным слоем лягут, а он заторопился, побежал; потому у него веснушки и рассыпаны как попало: на лице немного, на правом ухе немного, а левое и вся шея сзади сплошь забрызганы.

– А я думаю, им ходить в школу незачем – они дома занимаются, – ответил Торопыга на вопрос своего приятеля.

– Вот это живут! – завистливо повторил Егор Балашов.

– Мамка вчера говорит: «Спи, Колюха, на печке, прогреешься и кашлять перестанешь». Ну, спал! А толку что? Утром по росе босиком побегал – снова кашляю.

– Какой уж толк, – поддакнул Егор. – А в Африке, пожалуй, и печек не надо.

Помолчали, подумали о том, как легко жить людям в Африке.

– Ты вот что, – сказал потом Торопыга. – Иди сейчас к моей мамке и скажи, чтобы она меня в больницу отвезла. Пусть меня от школы на недельку освободят.

– На недельку от школы… это хорошо, – вздохнул Егор Балашов. – Только почему я должен идти? Сам скажи.

– Мне самому неудобно.

– Тебе неудобно, а мне удобно? – не понял Егор.

– Конечно! Тебе оттого удобно, что ты добра хочешь человеку. Когда добро – всегда удобно.

– Это ты себе добра хочешь, – возразил Егор. – Вот тебе и удобно.

Так или не так, а все же, как пришли в деревню, Егор сразу к матери Кольки Пахомова, сказал ей да еще приврал: учительница, мол, показать врачу велела.

На следующий день Торопыга уехал в больницу. Вернулся к вечеру веселый-развеселый…

– Не велели в школу ходить, – пояснил он, – потому что коклюш, заразить других, можно. Теперь погуляем…

В деревне двенадцать домов. Из дома в дом несется страшная новость: у Торопыги коклюш, заразить может.

Ребята «попа» по дороге гоняли. Хотел сыграть и Колька, а они перепугались и от него, как от чумного, врассыпную бросились, биты где попало оставили. Обрадовался Торопыга и понесся за ними.

Всех разогнал по домам. Только трехлетняя Нюрка Бурнашова шлепнулась у завалинки – не сумела до крыльца добежать. Колька перед ней на карачках, как козел, запрыгал, головой затряс. Нюрка ревет – и он ревет, только понарошку. Еле-еле спасла ее от коклюша бабка Авдотья, поспешившая на выручку с длинной хворостиной.

Оглянулся Колька Пахомов – чиста улица, словно веником можжуховым всех повымело. Подошел он тогда к дому, где живет его неразлучный друг Егор Балашов.

– Выходи гулять!

Приоткрыл Егор дверь и говорит:

– Понимаешь, давай лучше через щелочку переговариваться. Мамка ругаться будет, если я к тебе выйду.

Стали они через щелочку дверную беседовать. Но вскоре оказалось, что говорить-то через щелочку совсем не о чем. Ушел Торопыга от своего дружка очень недовольный.

Наутро Колька Пахомов сел на завалинку, лицо невеселое. Все мальчишки в школу ушли – скучно. Поднял камешек, покидал его на ладошке, порисовал что-то ногами на песке – и заняться больше нечем. Остается одно – по сторонам глазеть.

По улице прошел кузнец Федор Вологдин. Колька увязался было за ним. Но у Федора что-то не ладилось с молотилкой, которую вчера притащили к кузнице для починки.

– Отвяжись ты, парень, – сказал он, – не до тебя!

Совсем не с кем Кольке Пахомову словом перемолвиться. Даже Нюрки Бурнашовой не видно – не перед кем козлом попрыгать. Подошел к дому, где Нюрка живет, кинул в окошко щепочкой. Нюрка к стеклу прилипла, смотрит на него, как на страшное чудище, вот-вот разревется. Махнул он с отчаяния рукой, побрел восвояси.

В полдень мальчишки из школы пришли. Торопыга еще издалека их приметил, помчался навстречу:

– Ребята, постойте, чего скажу!..

Хотел он им объяснить, что никакого у него коклюша и в помине не бывало – нарочно перед врачом кашлял без передыху: в школу не хотелось. А они опять врассыпную. Даже его лучший друг Егор Балашов завернул за овинники и пулей понесся домой: через щелочку, дескать, переговариваться будем.

От жалости к себе и одиночества сник Колька Пахомов, съежился. Потом решительно зашагал к дому Егора Балашова.

– Пусти ненадолго. Видишь, с тоски помираю. А все из-за кого? Из-за тебя: ты уговорил мамку отвезти меня в больницу.

Высунулся Егор в дверную щелку, помотал головой: мол, не могу, сам себе хотел добра, сам и расплачивайся.

Погрозил ему Торопыга кулаком и пошел мать просить, чтобы она завтра в школу его отпустила.

Второй отряд

Во дворе был тимуровский отряд, который делал очень много хорошего.

В этом же дворе жили Костя и Митя. Они гоняли собак и сшибали воробьев из рогаток.

Потому их и в отряд не взяли…

А Косте и Мите в отряд очень хотелось.

Но, если не берут, что тогда делать?

И решили они организовать второй тимуровский отряд. А так как все ребята были в первом, во второй вошли только Костя и Митя.

Стали они думать: что бы им такое хорошее сделать? Хотели клумбу посреди двора разбить, а она уже разбита и цветы высажены. Решили деревья посадить, а они тоже посажены. Плохо, когда во дворе сразу два отряда.

Тогда придумали Костя и Митя следить за порядком на улице. Навязали они красные повязки на рукава и пошли к трамвайной остановке. А в это время гражданин переходил улицу в неположенном месте.

– Стой! Назад! – закричали Костя и Митя и стали подталкивать гражданина к тротуару.

Гражданин сначала возмутился, но потом увидел красные повязки на рукавах у ребят и послушался. Шел он по тротуару и все покачивал головой, размышлял. Встретился ему приятель. Гражданин рассказал приятелю, что с ним сейчас произошло. Правда, говорил он не так, как было.

– Самым форменным образом нарушаю порядок, – рассказывал гражданин. – Вдруг ко мне подходят два мальчика. Гражданин, сказали они, извините, пожалуйста, но здесь переходить улицу не разрешается… Я послушался их и вот иду по тротуару.

– Хорошие мальчики, – похвалил приятель. – Это, наверно, тимуровцы.

Если бы Костя и Митя слышали этот разговор, они обрадовались бы и кое-чему научились. Но они не слышали, а продолжали следить за порядком.

К остановке подошел трамвай. С первой площадки вышла очень старенькая бабушка. Только вышла – обронила трамвайный билет. Костя и Митя сразу заметили такой непорядок.

– Подними, бабушка, билет, – приказали они. – Сорить на остановке нельзя.

– Что вы сказали, сынки? – переспросила бабушка.

– Билет подними. Не слышишь, что ли?

Бабушка с трудом наклонилась и долго шарила по земле дрожащей рукой – искала оброненный билет. А Костя и Митя стояли и смотрели на нее…

И все, кто был на остановке, тоже стояли и смотрели на Костю и Митю, на их красные повязки. А одна девушка быстро наклонилась, подняла билет и отдала бабушке.

– И кто им позволил надеть красные повязки! – сказала она.

– Нам никто не позволял. Мы сами, – ответили Костя и Митя.

Трамвай звякнул и ушел. Стали расходиться и вышедшие на остановке пассажиры. И никто больше ничего не сказал Косте и Мите.

Как Васька баклуши бил

Гриша и Васька – друзья. Живут они, правда, в разных деревнях, зато учатся вместе, за одной партой сидят. Как только распускают на каникулы, ребята договариваются, что летом будут делать. Бегают они на чистую Согожу рыбу ловить, ходят в лес грибы и ягоды собирать. Так привыкли друг к другу – водой не разольешь.

А вот последнее время дружба стала расклеиваться. Прошлой весной они в шестой класс перешли. Перешли и все лето почти не виделись.

Раз Васька встретил своего приятеля, позвал купаться, а тот сказал: – Не могу сейчас. К комбайну надо.

– Ну и иди, – обиделся Васька.

За лето он еще раз приходил к Грише, но того дома не оказалось. Потом, говорят, Гриша был у него. Васька этого не знает, он тогда на сеновале спал, его не разбудили.

Вот так прошло все лето.

Позавтракал как-то Васька – это было за несколько дней до школы, – делать нечего. Вышел на крылечко, грызет травинку, скучает.

– Хоть бы загородку починил, – крикнула мать. – У самого-то, вижу, хозяйского глаза нету.

Васька хотел ответить, что ему сейчас не до загородки, и рот открыл, да тут увидел Гришу. Бежит он, прутиком себя подхлестывает, загорелый, как головешка. И ростом будто выше стал.

Обрадовался Васька, спрашивает:

– Где ты все пропадаешь? Каникулы прошли, а мы и не виделись.

– Ведь и ты пропадаешь, – ответил Гриша. – Я заходил – не застал. Что ты все время делал?

– Что ему больше делать, – вмешалась мать. – Баклуши бил.

Васька на ее слова внимания не обратил, схватил Гришу за рукав, и помчались к реке.

– А я за лето восемнадцать трудодней заработал, – похвастался Гриша. – Ты, наверно, не меньше? Мать говорила, баклуши бил. Это что – баклуши?

Хотел Васька рассердиться, но потом решил, что Гриша и в самом деле не знает, что такое баклуши бить. Нет, думает, лучше я ему что-нибудь совру, а то смеяться будет.

– Понимаешь, баклуши… вот лен околачивают, бьют… Понял? А потом еще околачивают.

– Хорошо понял, – кивнул Гриша и добавил: – Ты молодец!

– Какой я молодец, – скромно отозвался Васька. А сам доволен: обманул Гришу.

На реке они увидели конюха Ивана Петровича, который привел поить лошадей. Чтобы лошади лучше пили, ребята стали им подсвистывать.

– Добрые хлопчики, – похвалил конюх. – Скоро в школу. Чем порадуете учителей?

– Восемнадцать трудодней заработал, – гордо сказал Гриша.

– Славно! А ты, Васятка?

Не успел Васька рта раскрыть, Гриша восторженно заявил:

– Он, Иван Петрович, баклуши бил! – и посмотрел на Ваську так, словно тот обязан был ему сказать спасибо.

– М-да! – покачал головой конюх и погнал лошадей к деревне. У Васьки уши порозовели, совестно стало.

Мальчики вышли на дорогу. Навстречу им шла почтальон – Марья Ивановна. Васька забоялся, что Гриша снова начнет рассказывать о трудоднях и баклушах, свернул в поле. Гриша пожал плечами и последовал за ним.

– Слышь, Вася, ты здорово изменился – все молчишь и молчишь. Конечно, мы теперь уже взрослые, в шестом будем учиться. Да и видят все – можем кое-что делать. Трудодни вот записывают… Ты еще не знаешь, сколько вывели тебе за ба… баклуши?.. Что с тобой, Вась?

У Васьки был такой истерзанный вид, что Гриша оторопел.

– Давай договоримся с тобой не вспоминать больше об этом…

– О чем?

– Ну, об этих самых баклушах. Забудем, ладно?

– Скромничаешь! А мне хочется всем рассказывать. Первый раз заработал! – Гриша подумал, потом тихо добавил: – Это, наверно, нехорошо – всем рассказывать. Скажут, хвастается. Я бы и рад, а не могу. Недостаток мой! Ты вот не такой: выдержанный! И правильно. Ладно, забудем… Перетерплю! Бежим к риге.

– Бежим! – обрадовался Васька. – Может, там попросят помочь или сами что сделаем.

Задача № 135

Домой после уроков Гриша Корольков и Глеб Костицын шли вместе. День был теплый, так что в пиджаках было очень жарко. В такую погоду только и говорить о рыбной ловле, грибах и ягодах. Но ребята вспомнили, как сегодня на уроке географии Грише поставили двойку. И все из-за того, что вчера пробыли на переправе – там начал, ходить новый паром. Глеб успел выучить уроки, а Грише не хватило времени…

Ох, уж это время! Вечно его не хватает!

– Понимаешь, пришел – велосипед захотелось посмотреть, показалось, что «восьмерка», – сокрушенно рассказывал Гриша. – Пока то, другое, а там спать захотелось…

– Ничего, двойку исправить можно, – успокаивал Глеб. – Только в следующий раз сядешь за уроки и сиди, не отвлекайся. Знаю я тебя…

– Что ты знаешь? – рассердился Гриша. – Я сам не хуже знаю…

И опять грустно шагали по пыльной улице.

Чтобы хоть как-то отвлечь приятеля от невеселых дум, Глеб предложил:

– Знаешь, бросай сейчас сумку – и в футбол!

– Нет уж! – отрезал Гриша. – Играть – так вдвоем, а двойки получай я один?.. Спасибо! Я сразу за уроки.

– Ладно! – согласился Глеб. – И я за уроки. Выучим, а после в футбол. Идет?

– Если так – идет.

Дома Гриша Корольков, не теряя ни минуты, разложил на столе учебники. Сначала хотел писать упражнение по русскому, но подумал, что надо лучше взяться за задачу. Задачи решать всегда труднее.

Мать позвала его обедать.

– Некогда! – отмахнулся Гриша.

– Да как так некогда! – отозвалась мать. – Ты сначала поешь, глупый. Голова яснее будет!

«Это еще неизвестно, будет ли она яснее, – подумал Гриша. – Наоборот, когда поешь, ничего делать не хочется».

Матери он сказал:

– Можешь ты мне не мешать?

– Конечно! – удивилась она и поспешно ушла на кухню.

Задача № 135 заинтересовала Гришу. В ней говорилось, что каждый месяц почтальон приносит в семью пенсию: одному пенсионеру 57 рублей 50 копеек, другому 47 рублей 50 копеек. Шестую часть общей суммы они сразу откладывают на сберегательную книжку, Спрашивается: сколько накопится денег у обоих пенсионеров за один год?

Все ясно, как пять пальцев.

Гриша сразу представил эту семью. Живут себе дедушка и бабушка и деньги на сберкнижку носят. На остальное им на все наплевать, уроков учить не надо. Неплохо!

Он взял карандаш и стал рисовать двух почтенных людей. Они шли к дому, на котором было написано: «Сберкасса».

Очень удачный получился рисунок, надо будет показать Глебу.

«А что, если!.. – От такой великолепной мысли, которая пришла ему в голову, Гриша даже привстал. – Что если бы можно было откладывать на сберкнижку лишнее время! Сколько его, свободного времени, пропадает иногда совершенно зря. А как часто не хватает в нужные минуты…

Допустим, зимой метелюга воет, на улицу нос показывать не хочется. И валяется Гриша почти весь день на диване. Сдать бы это свободное время в сберкассу, а понадобится – давай сюда обратно. Часов сто можно было накопить за зиму.

Как бы теперь эти часы пригодились! К примеру, сидишь на уроке, в окно выглянешь – сердце радуется. Все одеты по-весеннему, мальчишки из второй смены играют в волейбол. До уроков ли тут! Взял бы один часик со сберкнижки и гулял, не хватило – еще взял. После опять в школу можно».

И такое у Гриши приятное, мечтательное настроение, что даже дух захватывает. Не заметил, как мать подошла.

– Ты, Гришутка, выучишь и сам подогреешь обед, мне идти надо…

Увидела рисунок, стала рассматривать.

– Не делом ты, кажется, занимаешься, вот что! – вдруг повысила она голос.

– Как не делом? – вспылил Гриша. – Это для задачи нужно, чтобы яснее представлять. Не понимаешь, а говоришь… Никогда не даешь спокойно заниматься. Всегда так.

– Хорошо. Учи и делай все, как хочешь. Ни во что ты мать не ставишь, вот что я хочу сказать!

Она ушла. Гриша сел обедать. Пообедал, снова взял задачник. Еще раз с удовольствием прочитал условие.

«Нет, это было бы здорово – время на сберкнижке! Вызывают сегодня к карте – покажи Волго-Донской канал. Будь пятнадцать минут в запасе, поглядел бы хорошенько на карту – и в дневнике пятерка».

Гриша достал дневник и стал изучать двойку. Написана она была четко, яркими красными чернилами.

Незаметно для себя Гриша перелистал весь дневник. Утешительного мало – почти одни тройки. С сердцем отбросил дневник на диван, а там кот спал. Потревоженный кот выгнул спину, мяукнул и опять улегся как ни в чем не бывало, только глянул с укором: дескать, нехорошо с твоей стороны по пустякам тревожить, очень нехорошо.

– Еще злится, лежебока, – с упреком сказал ему Гриша. – Мне, может, тоже хотелось бы полежать, да не приходится…

Обидной показалась такая несправедливость. Подошел он к дивану и сбросил кота на пол. Проговорил рассерженно:

– Тебе хорошо. А я из-за того, что времени нет, в футбол играть отказался. Попробуй, реши задачу! Не так-то это просто.

Подошел к окну. Видит, Глеб из подъезда выбежал, с мячом. Наверно, не стал учить уроки, решил сначала наиграться досыта.

«Да! Будь у меня часиков двадцать в запасе, – размышлял Гриша, – поехали бы мы сейчас с Глебом на пароходе. Так и быть, отдал бы ему половину сбереженного времени. Не жалко, когда у тебя на книжке еще есть».

Глеб заметил его, замахал руками, предлагая открыть окно.

– Слушай! – закричал он, когда Гриша высунулся из окна. – У тебя в ответе двести десять?..

– Триста! – после некоторого молчания выпалил Гриша. Ему было очень неприятно, что Глеб каким-то чудом уже успел решить задачу.

– Триста?! – изумился Глеб. – Тогда у тебя неправильно.

И с явным наслаждением пнул по мячу.

Непосильный диктант

– Вона, Михаил Иванович! – с удивлением усмехнулся Костя, увидев на лавочке перед домом нацарапанные ножом буквы: «Мих. Ив Крут.». Он взглянул на выцветший от дождя и солнца номер дома, вынул блокнот и сверил: дом тот самый.

Костя побарабанил кулаком в калитку и стал ждать. Никто не откликался. Тогда он повернулся спиной и бухнул ногами.

Звякнул запор, в дверях показался заспанный мальчишка.

– A-а!! Это ты, – зевнув, сказал он. – Что так рано? Я еще и не проснулся…

Костя оглядел его с презрением. Выспаться не успел! Видали! Совсем изленился, как стали учиться во вторую смену.

– Это только Мише Крутикову кажется, что рано, – ехидно подметил Костя. – На самом деле уже около семи…

– Мне кажется, ага, – поспешно согласился Миша. – Заснул поздно… Клетку кроликам делал… Вот и кажется…

– Ты лучше бы уроки делал. И мне не пришлось бы к тебе приходить. Понял?

– Уроки бы лучше, – опять согласился Миша. – Только у меня старая клетка совсем расхудилась… А ты уже пришел… Сейчас станем заниматься. Я вот только в аптеку сбегаю.

Костя даже фыркнул от возмущения.

– Когда я учу уроки, меня никуда не заставляют бегать. Потому что учить надо.

– Учить надо, – в тон ему вздохнул Миша. – И в аптеку надо. Мама просила. Я быстро! Ты пока с Фомой поиграй. Очень занятный. Эй, Фомка!

Из-под крыльца неохотно выползла лохматая дворняга, тоже заспанная. Подошла к Мише и ткнулась носом в колени.

– Здравствуй, Фома! Смотри, кто к нам пришел. Это Костя Цветков. Он мне по русскому помогать будет. Сегодня мы диктант пишем. Надо, чтобы на четверку. А у меня все тройки получаются.

Дворняга посмотрела на гостя с живейшим любопытством, а потом незлобно гавкнула.

– Видишь! Фома говорит: «Здравствуй!»

Миша достал из кармана горсть жареных семечек и дал собаке. Дворняга с наслаждением стала жевать, с губ посыпалась мокрая шелуха.

– Он семечки щелкает не хуже всякого, – пояснил Миша. – А теперь смотри! Фома, у меня есть сахар!

Собака недоверчиво взглянула на хозяина: что же, мол, ты меня перед чужими людьми конфузишь, нет у тебя сахару, – но послушно подняла лапы и умильно гавкнула.

Миша искоса посмотрел на Костю: нравится ли? Уж очень ему хотелось, чтобы Костя не сердился, – не по своей охоте вставал он в такую рань и шел сюда: в школе заставили заниматься с отстающим.

– А ты его для полетов в космос не готовишь? – сдержанно спросил Костя. – Нет? А зря… Слушай, я к тебе что, с собакой пришел играть? Некогда мне всякой ерундой заниматься. Знаю одно: по русскому тебя подтянуть.

– Сейчас я быстро… в аптеку, – заторопился Миша. – Учебники на окне лежат, приготовлены. Я сейчас…

Пожав плечами, Костя вошел в дом. На подоконнике, и правда, лежал учебник русского языка, а рядом на бумажке расписание на день. Там было записано: сходить в аптеку, выучить уроки, доделать кроличью клетку и в конце под заголовком «Дополнительные занятия» стояло: «Диктант под руководством К. Цветкова. Пластилин». При чем тут «пластилин», Костя не понял, но слово «под руководством» ему понравилось, он самодовольно улыбнулся.

Он легко нашел нужный диктант, заложил страницу бумажкой и захлопнул книгу. Сквозь занавески лился теплый солнечный свет, сверкал на листьях цветов, которыми были уставлены подоконники. Из прихожей Костя прошел в переднюю комнату. Здесь тоже были цветы в пузатых горшках. В углу на низеньком столике лежали куски фанеры и лобзик. К краю стола были привернуты маленькие тиски. «Делать ему больше нечего, – усмехнулся Костя. – Надо будет рассказать в школе, чем он занимается вместо уроков. Всыпят ему по пятое число».

Он зажал кусочек фанеры в тиски и попробовал пилить лобзиком. Слоеное дерево резалось не хуже пирожного. Но когда Костя нажал посильнее, тоненькая пилочка хрустнула и переломилась. «Этого еще не хватало, чтобы Крутиков расхныкался из-за сломанной пилки!» – подумал Костя и поспешно положил лобзик на место, вынул из тисков фанерку и засунул под стол. Под столом оказался еще какой-то предмет, завернутый в тряпку. Костя откинул тряпку и удивленно присвистнул: на квадратной фанерке была вылеплена настоящая лесная опушка. У замшелого пня, распушив хвост и наклонив красивую голову с красным гребнем, стояла птица. Она была так похожа на живую, что Костя невольно потянулся к ней, словно боялся, что она возьмет и улетит.

«Ничего себе, до уроков ли тут», – снова подумал Костя. Но странное дело, поймал себя на том, что завидует Мише Крутикову, не умеющему писать диктанты без ошибок.

Решив, что рядом с птицей неплохо бы приткнуть белый гриб, Костя азартно взялся за пластилин. Не так уж это, наверно, и сложно, раз у Крутикова получается. «Пусть удивится потом, увидев мой гриб, – весело подумал он. – А я после прикрою тряпочкой, как будто все так и было».

Гриб получился не ахти какой по форме и цвету, но Косте он показался верхом совершенства. Теперь самое главное прилепить его к пню…

Но, видно, шляпка была тяжела – валится гриб и все тут. Костя нажал тогда посильнее. Гриб встал, но на замшелом пне осталась вмятина от пальца. Не долго думая, Костя загладил ее и… испуганно поежился: пня не было, был только кусок зеленовато-серого пластилина. Вот так фунт! Закрыв тряпочкой избезображенную лесную опушку, Костя поднялся и стер со лба испарину. Его мучал вопрос: стоит ли во всем чистосердечно признаться Мише? Он отошел к столу и стал рассеянно листать учебник. «Лучше промолчу, может, и не догадается», – решил он.

В это время на кухне послышалась глухая возня. Костя с опаской прислушался: дом чужой, непривычный.

– Кто там?

В ответ немая тишина. Но не прошло и минуты, как опять кто-то завозился.

– Кто? Все равно слышу! – тонко выкрикнул Костя, почувствовав, что сейчас у него от напряжения брызнут слезы. На кухне снова было тихо.

Приготовившись, к самому худшему, немея от страха, Костя осторожно, на цыпочках, пошел туда. За невысокой перегородкой на соломенной подстилке лежал маленький поросенок. Мальчик облегченно вздохнул и повеселел.

– Тю-тю, – неожиданно для себя произнес он. – Лежишь?

Впервые за это утро на его лице появилась безмятежная улыбка. Куда делась напускная серьезность!

– Ух ты, тю-тю! – с умилением приговаривал он, оглаживая поросенка и едва сдерживаясь, чтобы не поцеловать его в розовый пятачок.

Таким и застал его Миша. С удивлением и радостью смотрел он на своего разомлевшего одноклассника и боялся пошевелиться, чтобы не вспугнуть.

– Костя, – беззвучно шептал он, – Костя, ты…

Он никак не мог поверить, что серьезный Костя, редко улыбающийся Костя Цветков может быть таким ласковым. Миша был покорен.

– Костя!

Костя Цветков, как ошпаренный, отпрыгнул от загородки. Всполошенный поросенок шарахнулся к стене, сильно стукнулся головой и пронзительно заверещал.

Мальчики смотрели на него и не знали, что предпринять.

– Я ему ни…ничего не сделал, – с трудом выговорил Костя. – Он сам…

– Сам. Он сам, – подтвердил Миша. – Покричит и успокоится.

Но поросенок не успокаивался.

– Его надо бы в сарай, а мама не велела: по ночам стало холодно, – пояснил Миша. – Интересно, что с ним произошло? Наверно, с перепугу.

– Я думаю – тоже. – Костя потерянно смотрел на поросенка: знаю, мол, виноват я, да что сделаешь, не хотел, чтобы Крутиков застал меня беседующим с тобой.

Миша прошел в комнату, раскрыл тетрадь, приготовил ручку и чернила, но писать не стал. От визга звенело в ушах.

– У-у! Негодный! – рассерженно закричал он. Взял на кухне веник и стал им нахлестывать забившегося в угол поросенка. Тот замолк. Но едва мальчики сели за стол, заверещал с новой силой.

Костя, заметив в аптечном пакетике вату, выдрал щепотку и начал затыкать уши. Миша сначала удивленно посмотрел на него, потом улыбнулся и сделал то же самое.

– Ты меня слышишь? – крикнул он.

– Слышу! – словно издалека донесся до него голос Кости.

– А поросенок визжит, слышишь?

– Слышу!

– И я слышу. Ты резко вскочил, он шарахнулся в сторону и заверещал. Что-то с ним случилось.

Костя, виновато моргая, вытащил из ушей вату и заглянул на кухню.

– Эврика! – заорал он. – Валерьянка. Ему валерьянки. Успокоительное средство! Здорово помогает.

– Ты думаешь? – недоверчиво спросил Миша. – Может быть… Где-то была.

Он принес запыленный пузырек валериановых капель. Костя, отчаянно пыхтя, налил пахучей жидкости в блюдце, велел разбавить молоком. Поросенок жадно ткнулся в блюдце, вылакал и… опять заверещал.

– Мало. Давай еще.

Миша покорно кивнул: он доверял авторитету Кости Цветкова.

Поросенок выпил весь пузырек и улегся на пол.

– Здорово помогает, – подмигнул Костя.

Он продиктовал Мише предложение и, пока тот записывал, прокрался на кухню.

Вернулся он бледный, без кровинки в лице.

– Там… там, смотри…

Миша подбежал к перегородке. Поросенок лежал, неестественно вытянув ноги. Мальчик потормошил его. Поросенок противно захрюкал, но вставать даже не попытался.

– Сдохнет – мамка мне голову оторвет, – вдруг сказал Миша.

Костя подавленно молчал.

– Знаешь, – очнувшись, сказал он, – пожалуй, пойду. Все равно не заниматься. Ты тут один лучше справишься. А я только порчу. Я у тебя… Словом, домой надо…

Миша не возражал. Но это-то и удерживало Костю. Он лихорадочно думал, как бы загладить свою вину перед Мишей.

– Слушай! – воскликнул он. – Где у вас телефон?

– Телефон? – удивился Миша. – Сроду не было. Откуда у нас телефон?

…Минут через двадцать трамвай, позванивая на остановках, несся на другой конец города. На задней площадке, бережно прижимая к груди поросенка, завернутого в мешок, стоял Костя Цветков. Ехали в ветеринарный пункт.

В вагоне было тесно, и Миша, как мог, охранял товарища от толчков. Оклемавшись в трамвайной тряске, поросенок вдруг захрюкал. Откуда ни возьмись, появился кондуктор. Женщина подозрительно оглядела пассажиров и спросила:

– Граждане! Кто везет животное? Правила запрещают…

Миша догадался прикрыть Костю спиной.

– Тетенька, – наивно сказал он. – Это я нечаянно хрюкнул…

Вмешался какой-то пассажир со строгим лицом и в роговых очках.

– Тут тебе не свинарник, а трамвай, – с видимым удовольствием пояснил он. – Нашел где хрюкать. – И осуждающе добавил: – Молодежь нынче…

– Будто сам не был таким, – откликнулся на его слова высокий парень в курточке с молнией. – Еще, наверно, почище хрюкал.

– Я не хрюкал, – с достоинством сказал гражданин в роговых очках. – Меня воспитывали по-другому.

– Куда как воспитали, – буркнул парень.

Все внимание пассажиров переключилось теперь на спорящих.

Проехали еще остановку. В вагон вошло много пассажиров. Костю прижали к стене, и поросенок заголосил.

– Мальчик!

Трамвай остановился, и, как ребята ни просили, пришлось выйти.

Остальную дорогу бежали.

Во дворе ветеринарного пункта им встретился рослый мужчина в белом халате.

– Дяденька!..

– Ну, что у вас? – строго спросил он.

– Вот мы… у нас поросенок, – еле слышно прошептал Костя.

– И что же?

– Так… плохо дышит…

Костя с готовностью хотел вывалить поросенка на землю, но строгий гражданин перехватил мешок. Он сам достал поросенка, встряхнул его за задние ноги.

– И давно с ним так?

– Не… только пить дали… после этого.

– Что «пить дали»? Ты, смотрю, говорить разучился. Что же вы ему дали?

– Валерьянку… Он кричал, мы успокаивали.

– И много? – спросил гражданин, хмуря брови.

– Ну… пузырек, – пристыженно сказал Костя.

Человек в белом халате покачал головой и деловито стал засовывать поросенка обратно в мешок.

– Дядя, а он выздоровеет? – спросил молчавший до этого Миша.

– Если ничего больше давать не будете.

Ребята повеселели.

Дома поросенок уже не валился с ног, но все еще изредка противно хрюкал. Но ребят это уже не беспокоило.

– Ты не сердись на меня, – попросил Костя.

– Что ты! – сказал Миша. – Ничего плохого ты не делал. Вместе мы…

– Я у тебя еще напортил… пилку сломал, у лобзика пилку.

– У меня их много. Не жалко.

– И пень твой сломал…

– Какой пень? – не понял Миша.

– Ну там, из пластилина. Ты ушел в аптеку, скучно было. Я гриб хотел сделать. И сломал… Я починю. Завтра, можно, приду?

Миша прошел в переднюю комнату, откинул тряпочку с фанерки и тихо ойкнул. Костя сгорал от стыда.

– Я думал, что умею, – тихо сказал он. – Я когда шел к тебе, думал, что все умею. А получилось, ничего не умею. И диктант не написали…

– Ничего, – прервал его Миша. – Диктант я постараюсь написать, только бы сосредоточиться. Не умею еще я сосредотачиваться. А пень мы завтра такой вылепим, что залюбуешься. А сейчас в школу. Тебе еще за книжками бежать придется.

– За книжками… это я быстро. Один момент, – обрадованно сказал Костя. – А диктантик ты мне сегодня задал, что ахнешь. Не по моим силам твой диктантик. Я думал, что все умею. А оказывается, ничего не умею. За книжками… это я быстро.

На улице около лавочки дремал Фома. Увидев ребят, он лениво поднялся.

– Завтра я тебе, знаешь, сколько семечек принесу – стакан. Щелкай на здоровье, – щедро пообещал Костя.

Фома недоверчиво моргнул, посмотрел на хозяина: как, мол, прикажешь отнестись к столь безответственному, заявлению?

– Он принесет, – заявил Миша.

И тогда Фома встал на задние лапы и нерешительно гавкнул.