Текст книги "Судьба разведчика: Книга воспоминаний"

Автор книги: Виктор Грушко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Если Центр ставил перед молодым офицером слишком сложные задачи, которые являлись для него непосильными, он мог лишиться веры в свои силы навсегда, впасть в уныние или панику. При умелом же руководстве оперативным работником, проверке его на конкретных заданиях с постепенным их усложнением последний получал шансы, набравшись опыта и поверив в успех, доказать, что ему многое по плечу.

Вот почему, на мой взгляд, было чрезвычайно важно, чтобы руководство подразделений хорошо знало разведчиков, направляемых за рубеж, верно оценивало их потенциал, политические взгляды, жизненные установки, способность к самосовершенствованию, психологическую устойчивость, увлечения и привычки. Эта задача была совсем непростой, поскольку речь шла о десятках подчиненных, в большинстве своем молодых офицеров.

На первый взгляд мои размышления и доводы в пользу индивидуального подхода могут показаться банальными и очевидными, но на практике далеко не все руководители в разведке следовали этому принципу. Соглашаясь с ним на словах, старшие офицеры зачастую не соблюдали его. Мне неоднократно приходилось отстаивать свои взгляды на этот счет. Проиллюстрирую лишь одним примером из 80-х годов, когда я был первым заместителем начальника разведки. Начальник одного из европейских отделов ПГУ находился у меня на докладе о результатах работы курируемых резидентур. С большим энтузиазмом он начал излагать изобретенный им критерий оценки деятельности загранаппаратов и работников. Он извлек из папки схему, с помощью которой продемонстрировал соотношение финансовых расходов его отдела и добытой информации, что лежало в основе оценки вклада сотрудников, эффективности источников информации, давалась классификация и тех и других.

Я попросил оставить материал и внимательно изучил его. Анализ действительно давал некоторую пищу для размышлений. И от соображений начальника отдела не следовало отмахиваться: он имел хорошие результаты в оперативной и информационной работе. Тем не менее предложенный критерий оценки был, на мой взгляд, неприемлемым, о чем я и сказал начальнику отдела на следующий день, попытавшись обосновать свою позицию: «Вы представляете своих сотрудников как безликую массу и пытаетесь всех стричь под одну гребенку. А ведь каждый из них – личность со своими плюсами и минусами. Один имеет за плечами десять лет работы в Париже или Лондоне, знает полгорода, а другой только что прибыл в резидентуру и устанавливает первые контакты. Кто-то работает под прикрытием посольства и лично знаком с премьер-министром, а кого-то по оперативным соображениям направили в страну в качестве студента. Разве можно с него спрашивать высокий уровень контактов? У всех различные условия, и не принимать их во внимание нельзя».

Я предложил начальнику отдела подготовить телеграмму в резидентуры с требованием отказаться от механического подхода в оценке результатов оперативного состава, пригрозив в противном случае сделать это сам. Если он не согласен, то может обжаловать мое указание начальнику разведки.

На следующее утро офицер позвонил мне и сообщил, что текст телеграммы готов. До сих пор не знаю, действительно ли я убедил его или он подчинился формально, согласно субординации. Это не повлияло на наши личные отношения, мы дружны и поныне.

Но вернемся к Третьему отделу. Несмотря на различия в темпераменте и стиле кадровой работы, наше сотрудничество с Д.И. Якушкиным складывалось хорошо, что объяснялось взаимным доверием. Он полагался на мой опыт оперативной работы и знание обстановки в регионе. Мне было поручено поддержание повседневных контактов с резидентурами, в то время как сам Якушкин сосредоточился на других многочисленных аспектах работы начальника отдела.

Одной из важнейших своих задач я считал встречи с оперативными работниками во время их отпусков или служебных командировок в Центр. С самого начала руководящей работы и вплоть до завершения карьеры я не жалел для этого времени. Думаю, что в значительной мере успехи разведки были связаны в конечном счете со знанием людей.

Должность начальника оперативного отдела разведки всегда имела ключевое значение. Именно от него зависели результаты всей работы, достижения и неудачи. Во-первых, любой загранаппарат и каждый сотрудник должны были не просто получать приказы, а рассчитывать на советы, которые были бы конструктивными, полезными и одновременно поощряющими. Я придавал большое значение тому, чтобы все находящиеся за рубежом сотрудники повседневно ощущали обратную связь, заинтересованное отношение отдела ко всем своим шагам. Разведка в моем представлении не столько отлаженный механизм, сколько живой организм. Ничто так не вдохновляет добросовестного офицера, как сочетание обоснованной критики с похвалой.

Руководство отдела большое внимание уделяло совершенствованию разведывательной работы. Мы предъявляли оперативному составу все более высокие требования. Мелочей в разведке нет. Приходилось добиваться точности формулировок в информационных сообщениях, которые в условиях быстро менявшейся международной обстановки пошли широким потоком. Получаемая информация тщательно анализировалась, из нее устранялись проявления субъективизма и шаблоны. Информационно-аналитическая служба разведки получала лишь сами сведения, документальные или собранные из различных источников. Работники этой службы, оценивая и обрабатывая материалы для последующего доклада высшему руководству страны, не имели права знать источники. Для них важными были лишь актуальность, своевременность и достоверность сведений. Вот за это и отвечали добывающий аппарат и оперативные отделы Центра.

Со временем недостатка в количестве информационных сообщений из-за рубежа не стало, однако «вал» никогда не был для разведки определяющим в оценке результатов работы. Первостепенное значение придавалось освещению приоритетных проблем и качеству информации. Руководство ведомства и разведки постоянно обращало внимание на необходимость систематического отслеживания ряда важнейших тем, показа тенденций развития событий. Скажем, проблему отношений Великобритании с Общим рынком невозможно было раскрыть в одной или нескольких информационных телеграммах. Ее необходимо было рассматривать с различных углов зрения и поэтапно.

В отдельных случаях мне доводилось лично давать оперативным работникам совет отказаться от вербовки того или иного иностранца, хотя для этого имелись благоприятные предпосылки. Для любого сотрудника вербовка – это «высший пилотаж», свидетельство его способностей и квалификации, а в глазах Центра – показатель отдачи отдела, но установление агентурных отношений не всегда является самым разумным шагом. В одной из европейских стран удалось установить хороший контакт с одним из ближайших помощников премьер-министра, который поддерживался примерно десять лет. Учитывая статус иностранца, я посоветовал оперативному работнику не доводить дело до вербовки, поскольку она могла создать проблемы с его безопасностью и обернуться для него тяжелыми переживаниями. Он устно сообщал нам сведения, в которых мы нуждались, в их достоверности сомнений не возникало, и все эти годы мы рассматривали помощника премьера «только» как информационный источник. Задачей оперативного работника было лишь развивать и стимулировать сложившиеся отношения, принимая самые элементарные меры предосторожности против подслушивания. Отношения сознательно были лишены какой-либо конспиративности. Опыт показал, что такой подход в ряде случаев был предпочтительнее и успешно практиковался в Англии и Финляндии.

Одной из важнейших задач любого оперативного сотрудника разведки за рубежом, разумеется, было создание сети информационных источников, преимущественно агентуры. Однако не менее важным, на мой взгляд, в то время было установление такой категории контактов, как «доверительные связи». К ним относились иностранцы, пользовавшиеся доверием оперативных работников в силу своих знаний, надежности, близких политических взглядов и желания делиться объективной информацией. В правительственной, дипломатической сферах и, естественно, в разведке нередко возникала потребность обменяться неофициальной информацией с целью избежания недоразумений между руководителями государств. При этом каналы и содержание информации не афишировались. Доверительным связям обычно оказывались знаки внимания в виде подарков, приглашений и т. д., однако было принято проявлять чувство такта, чтобы у партнера не возникло ощущения зависимости.

Успех работы за рубежом в значительной, часто решающей степени зависел от резидентов. С учетом большого объема работы, который ложился на их плечи, некоторым казалось соблазнительным и оправданным проводить большую часть времени в посольстве, координируя деятельность сотрудников по различным линиям. Я всегда выступал против таких настроений, считая, что у резидента должен быть самостоятельный участок оперативной работы, в том числе вербовочной, информационной и по поддержанию связи с агентурой. Личный пример руководителя бесценен для подчиненных, к тому же он постоянно держит руку на пульсе событий, не останавливается в оперативном росте. Опытному резиденту, как правило старшему дипломату посольства, легче устанавливать контакты достаточно высокого уровня в кругах, где формируется и проводится внешняя политика страны пребывания, чувствовать тенденции ее развития, и я всегда требовал от офицеров, находившихся у меня в подчинении, выполнения оперативной работы.

После отъезда Якушкина на работу в Вашингтон в 1975 году меня назначили вместо него начальником англо-скандинавского отдела. Круг задач и сфера ответственности существенно возросли. Начальник оперативного отдела принимал непосредственное участие в координации деятельности с другими подразделениями Главка ради достижения целей, которые ставило политическое руководство страны, например по отслеживанию состояния американского ядерного потенциала. Именно начальник должен был осмыслить и предложить пути решения приоритетной проблемы, условно разбить ее на составляющие и определить задания резидентурам и конкретным работникам.

Начальники оперативных отделов, кстати, лично отвечали за организацию и осуществление финансовой помощи коммунистическим партиям в курировавшихся странах. КПСС еще со времен революции оказывала материальную поддержку братским партиям за рубежом, особенно тем, которые были запрещены. Это продолжалось вплоть до 1990 года. Деньги выделялись из особого фонда партии и передавались по назначению в соответствии с закрытыми решениями ЦК.

Важнейшей задачей начальника отдела совместно с кадровым аппаратом был и подбор новых сотрудников в разведку, их подготовка. Выбор кандидата для зачисления в разведку требовал особого внимания и комплексного изучения. Насколько тяжелыми являются последствия ошибок, показывают случаи предательства. Далеко не все офицеры оправдывали оказанное им доверие. Именно эта работа не была сильной стороной Якушкина, взявшего в отдел будущего изменника Родины Гордиевского. В качестве оправдания следует заметить, что подлости, как и таланту, необходимо время, чтобы проявиться.

К работе по подготовке молодых сотрудников с середины 70-х годов был подключен легендарный Ким Филби. Он начал сотрудничать с советской разведкой еще в 30-е годы, выдвинулся в число руководителей британской контрразведки. Все это время он оставался одним из наиболее ценных наших источников. Как и еще один из представителей «великолепной пятерки» советских разведчиков в Англии – Дональд Маклин, Ким Филби ввиду реальной угрозы ареста нашел убежище в Советском Союзе.

В то время, когда я познакомился с Филби, он был разочарован развитием событий в стране, которой посвятил свою жизнь. Сотрудничая с нами исключительно на идейной основе, Филби, несмотря на неоднократные предложения, никогда не взял ни копейки. Он был убежденным коммунистом и рассматривал свою деятельность как партийную работу. До прибытия в Москву он полагал, что уровень развития социализма в нашей стране выше, чем на самом деле. Его раздражало отсутствие дискуссий и политических свобод, самолюбование стареющего советского руководства, все более явные тенденции застоя.

К моей просьбе принять участие в подготовке молодого поколения советских разведчиков Филби отнесся, однако, с большим энтузиазмом. На одной из конспиративных квартир КГБ в центре Москвы он регулярно стал встречаться с группой начинающих сотрудников, где на английском языке проводились беседы и семинары. Уже немолодой Филби проявил себя выдающимся инструктором и воспитателем. По нашей просьбе он готовил очень точные и емкие характеристики офицеров, с которыми вел занятия, рекомендовал перспективные направления их использования, делился собственными наблюдениями.

Он умел подмечать сильные и слабые стороны собеседников, пожалуй, так, как это не удавалось никому. Одного из молодых офицеров, которого Филби охарактеризовал как человека по-своему талантливого, но несколько расхлябанного и несамокритичного, впоследствии командировали в Данию. Тот вскоре без ума влюбился в замужнюю датчанку, стал ей надоедать своими ухаживаниями, преследовать. Кончилось все печально. Датчанка пожаловалась на ловеласа своему мужу, а тот довел информацию до советского посольства. Сотрудника отозвали в Москву. И во многих других случаях замечания и прогнозы Филби сбывались почти полностью. К счастью, большинство из воспитанников старого разведчика блестяще оправдали его надежды и ожидания.

Если в послевоенный период у КГБ существовало много постоянных источников, сотрудничающих с нами из идейных побуждений, то в 60-70-е годы их становилось все меньше и меньше. Главным побудительным мотивом сотрудничества становились материальные затруднения. В дополнение к материальному фактору разведка пользовалась иногда компрометирующими материалами, например сведениями о сексуальных отклонениях или склонности к алкоголизму. Так, гомосексуализм не допускался среди служащих в государственных учреждениях Англии, но по той или иной причине именно там он был особенно распространен. Одним из примеров такого рода являлась вербовка морского офицера Джона Вассала. В конце концов он был арестован и осужден, отбыл свой срок и написал книгу о своих контактах с советской разведкой. Однако с наступлением сексуальной революции на Западе отношение к разного рода сексуальным отклонениям становилось все более либеральным и они как возможная основа вербовки стали утрачивать свое значение. То, что ранее могло обернуться скандалом и использовалось для нажима на нужных людей, стало на практике неприменимым.

Следует сказать, что особенности личности или слабость характера никогда не создавали прочную основу для сотрудничества со спецслужбами. Такие агенты зачастую действовали вяло, безынициативно и нередко вводили в заблуждение, принося больше вреда, чем пользы. Сотрудник ГРУ, например, установил контакт с одним спившимся офицером, погрязшим в долгах. Через короткое время тот был разоблачен, а советский военный атташе выслан из страны.

Короче говоря, разведки испокон веков практиковали различные формы сотрудничества и контактов. Искусство руководства всегда состояло в том, чтобы использовать нужные стороны каждого сотрудника и источника и не дать развиться их слабостям. Вновь повторю, что индивидуальный подход к каждому человеку и случаю – это главный урок, который я вынес из работы в Центре с самого начала.

В КГБ в целом и во внешней разведке в особенности по этому вопросу велись далеко не теоретические споры. Представители старшего поколения, несколько оторвавшиеся от реалий, недооценивали значение доверительных связей и не понимали своеобразия работы с ними. Они стояли на том, что либо иностранец должен быть агентом, либо он не стоит внимания. Либо он будет добывать секретные документы, либо ни на что не пригоден. Легко и просто. Многие оценивали разведывательную работу, только исходя из этого критерия, а доверительные связи рассматривали как некий полуфабрикат – «ни рыба ни мясо».

Я же считал и продолжаю считать, что доверительные связи способны существенно дополнять получаемую информацию сведениями, которые невозможно получить из секретных документов и от агентуры. Документы надежно освещают реальные факты, и в этом их ценность. Но в них вовсе не обязательно раскрываются перспективы, образ мышления, существующие в обществе идеи и взгляды и возможности поиска будущих решений проблем во взаимоотношениях между государствами. В этом плане именно доверительные связи, как правило, с людьми думающими, ищущими и заинтересованными в улучшении отношений могли восполнить пробел.

С другой стороны, наблюдалась и другая крайность: некоторые молодые разведчики полагали, что в век информационной революции агентурная работа чуть ли не изжила себя и может быть заменена полуофициальными контактами и современными техническими средствами перехвата сведений. Такой подход также недальновиден. Если мы хотим научиться чему-то у истории, то лишь умелое сочетание всех форм разведывательной работы при сохранении костяка надежной агентуры может обеспечить успех, особенно в кризисных ситуациях.

Первая крупная задача, которая имела отношение к событиям на высшем международном уровне, была возложена на меня вскоре после возвращения из Норвегии в Центр в 1972 году. Наряду с представителями других ведомств я должен был участвовать в подготовке к конференции, которая впоследствии вылилась в Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ). Центральную роль в выдвижении идеи выработки документа, регулирующего отношения между европейскими государствами, США и Канадой, открывающего возможности их сотрудничества, минуя идеологические и блоковые границы, и создающего более предсказуемый политический климат, сыграли министр иностранных дел Андрей Андреевич Громыко и его ближайшие помощники. Работа по осуществлению этого замысла велась на разных уровнях и по различным направлениям с проведением множества подготовительных встреч внутри страны и за рубежом.

Громыко получал солидную поддержку от ряда советских министерств и ведомств в проработке конкретных вопросов. Первое главное управление, а также другие службы КГБ систематически снабжали его достоверной информацией о планах и намерениях западных стран, с тем чтобы разработать стратегию и тактику переговоров, спланировать и реализовать желаемые цели, исходя из возможного и необходимого. Результаты совещания должны были отвечать интересам всех участвующих сторон, и в первую очередь Советского Союза.

Целеустремленная работа Громыко и всей советской команды со временем нашла отклик у Председателя Социнтерна, будущего канцлера ФРГ Вилли Брандта и других западноевропейских политиков. Международная атмосфера созрела для проведения СБСЕ на высшем уровне. Историческое совещание состоялось в августе 1975 года в финской столице, где были подписаны итоговые документы.

Советская внешняя разведка, как уже сказано выше, активно помогала подготовке к совещанию на всех этапах. Были задействованы все наши каналы для выявления подлинных мотивов Запада, и с этой задачей, по моему мнению, разведка справилась. В начале консультаций я по-прежнему оставался заместителем начальника англоскандинавского отдела ПГУ в звании майора, а затем подполковника, но ближе к хельсинкской встрече меня назначили начальником отдела. На меня легла солидная доля ответственности за подготовку СБСЕ по линии разведки.

Я считаю, что разведывательная информация оказала известное влияние на взгляды высшего руководства страны в период подписания документов в Хельсинки. Мы смогли доказать, что намерения Запада не расходились кардинальным образом с национальными интересами Советского Союза. Тем, кто утверждает сегодня, что КГБ якобы исходил из теории заговора против Советского Союза и противился всем предложениям Запада, могу твердо заявить, что наш подход был непредвзятым, конструктивным и компромиссным. Об этом руководству страны было хорошо известно.

Настроения в самой разведке были явно в пользу хельсинкского процесса. Председатель КГБ СССР Ю.В.Андропов уделял большое внимание нашей работе по подготовке совещания, решению возникавших проблем. За несколько дней до его начала он приехал в штаб-квартиру разведки в Ясенево, чтобы присутствовать на докладе о проделанной работе по подготовке многосторонней встречи в верхах, сделанном мною. Наряду с другими вопросами, естественно, были обсуждены принятые по линии Комитета меры безопасности в связи с предстоявшим прибытием в Хельсинки высокопоставленной советской делегации во главе с Л.И.Брежневым. Андропов детально прошелся по политическим аспектам подготовленных соглашений, подчеркнув огромное значение договоренностей и их важность для Советского Союза. В моем присутствии председатель позвонил одному из доверенных лиц Брежнева (впоследствии ставшему Генеральным секретарем ЦК КПСС) Константину Устиновичу Черненко, который собирался выехать в Хельсинки в составе делегации, и сказал, что по линии разведки сделано все необходимое для успешного осуществления миссии. Для меня и моих подчиненных это означало признание высокого профессионализма и значимости проделанной работы.

Но на этом работа, разумеется, не закончилась. Финляндия входила в число стран, курировавшихся Третьим отделом ПГУ, и на меня ложилась ответственность за целый ряд обеспечивающих безопасность и координирующих функций в ходе совещания. Во-первых, мы должны были задействовать все местные источники, а также организовать направление наших контактов из различных стран в качестве членов делегаций и журналистов для получения закулисной информации по ходу совещания. Это было важно не столько с точки зрения чисто информационной работы, сколько для оказания помощи в поиске возможных решений и развязок, в которых были заинтересованы все стороны.

Думается, что именно СБСЕ в Хельсинки в 1975 году было блестящим примером содействия разведывательной работы поиску компромиссов в межгосударственных делах.

Работа по обеспечению безопасности советской делегации во главе с Брежневым на переговорах была многообразной и кропотливой. Резидентура и Центр разведки максимально содействовали профессионалам из охранной службы во всем, вплоть до мелочей. Напряжение достигало наивысшего накала, когда со мной случился забавный эпизод, неожиданно повысивший мой «рейтинг» наверху.

Ожидая открытия СБСЕ, сижу я в своем кабинете в Ясенево, принимаю сообщения по осуществлению мер безопасности. Звонит телефон. На проводе не кто иной, как первый заместитель председателя КГБ Г.К. Цинев, один из приближенных Брежнева. Требует доклада о положении вещей. Он исходит из того, что у меня есть прямая закрытая связь с Хельсинки (что соответствовало действительности) и я лучше других владею информацией.

«Где сейчас находится Леонид Ильич?» – спрашивает Цинев. Он явно обеспокоен в первую очередь состоянием здоровья Брежнева, которое уже в то время оставляло желать лучшего. Отвечаю: «Он как раз сейчас подъезжает на автомашине к дому «Финляндия», в котором будет проходить встреча». Цинев интересуется: «Далеко ему идти пешком?» – «Нет. Машины остальных глав государств останавливаются чуть поодаль, а нашего Генерального секретаря подвозят сейчас прямо к главному входу». «Отлично», – констатирует Цинев, явно удовлетворенный столь высокой степенью осведомленности разведки. Разочаровывать его я не стал, поскольку все необходимые меры действительно были приняты заранее. Не стал я и уточнять, что догадался включить телевизор и вижу на экране все происходящее.

Если отбросить шутки, то обеспечение безопасности в ходе хельсинкского совещания было тяжелой задачей, и облегчение наступило только после возвращения нашей делегации в Москву. Остается добавить, что после совещания меня наградили орденом Дружбы народов и представили к званию полковника.

Документы, подписанные в Хельсинки, открыли новый исторический этап в межгосударственных отношениях. Заключительный акт выражал единство участников во взглядах на такие принципы, как равенство и суверенитет государств, отказ от применения силы и угроз, признание нерушимости границ и территориальной целостности стран Европы, мирное урегулирование споров, невмешательство во внутренние дела друг друга, уважение прав человека, равноправие и взаимовыгодное сотрудничество, соблюдение норм международного права.

На практике итоговые документы Хельсинки означали признание ГДР в качестве самостоятельного государства, что мы рассматривали как значительную победу советской внешней политики. То, что это государство не выдержало испытания временем, я связываю прежде всего с политическими переменами в нашей собственной стране и прежде всего с антинациональным внешнеполитическим курсом, проводившимся Горбачевым в конце 80-х годов. Положение о правах человека вызывало в ходе переговоров в рамках СБСЕ особые дискуссии, поскольку многие в Советском Союзе опасались его использования в пропагандистской войне против нас. Мы в разведке считали, что под этим пунктом Советскому Союзу можно было подписаться, поскольку закрепление заложенных в нем принципов смягчило бы международную обстановку и задало определенный характер отношений для всех, не только для восточноевропейских стран!

Договоренности в рамках СБСЕ были апогеем в послевоенном сближении между Востоком и Западом. Они уменьшили опасность глобальных и региональных конфликтов и содержали правовую основу для сотрудничества между странами, смягчив климат большой политики. Собственно говоря, совещание 1975 года в Хельсинки расчистило завалы противоречий между странами, накопившихся в годы холодной войны.