Текст книги "Судьба разведчика: Книга воспоминаний"

Автор книги: Виктор Грушко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Промахи Горбачева наиболее отчетливо проявились, пожалуй, в области внешней политики. В вопросах разоружения, вопреки мнению наших экспертов, он шел на неоправданные уступки. Стремление к разрядке напряженности и уменьшению уровня военного противостояния встречало широкую поддержку в нашем обществе и среди профессионалов спецслужб. Однако от вопросов симметрии и сбалансированности уровней нельзя отмахнуться. Переговоры об ограничении стратегических вооружений и разоружении требовали особенно тщательного подхода по многим причинам. Именно здесь Горбачев продемонстрировал свое понимание «нового мышления» на практике. Он исходил из того, что все стороны будут проявлять гибкость, открытость и миролюбие. На деле же конструктивные предложения с советской стороны жестко блокировались Западом, в результате чего «компромиссы» раз за разом оказывались односторонними, не в нашу пользу. В Советском Союзе внешнеполитическая линия Горбачева в начале 90-х годов стала вызывать растущую критику.

Наиболее одиозным было поведение Горбачева в так называемом «германском вопросе», который, как известно всем международникам, составлял суть послевоенного урегулирования.

Основные принципы устройства мира были заложены еще во время второй мировой войны. Союзники по антигитлеровской коалиции решили, что их вооруженные силы будут оставаться на германской территории и после победы для исключения новой агрессии с ее стороны. В 1945 году Германия была поделена на оккупационные зоны между США, Великобританией, Францией и Советским Союзом. Именно державы-победительницы должны были решать, что будет происходить на территории поверженного «третьего рейха».

Многочисленные инициативы урегулирования германского вопроса за прошедшие десятилетия привели лишь к частичным результатам: признавался факт существования двух немецких государств и особый международный статус Западного Берлина. Стремление нации к объединению должно было сопоставляться с интересами международного сообщества с целью поддержания геополитической стабильности.

В этой связи естественным было полагать, что процесс объединения двух немецких государств через 45 лет после окончания войны будет тщательно контролироваться союзниками, особенно в плане ограничения вооружений и иностранного присутствия.

С советской стороны проект такого варианта был разработан Валентином Михайловичем Фалиным, ведущим экспертом по германским делам, ставшим при Горбачеве секретарем ЦК КПСС по международным вопросам. Фалин работал ранее, в третьем, европейском отделе МИД, а затем, во второй половине 70-х годов, был советским послом в Бонне.

К встрече Горбачева с канцлером ФРГ Колем Фалин подготовил основные моменты переговорных позиций. Во-первых, объединение не должно было стать «аншлюсом», то есть поглощением одного германского государства другим. Ясно, какого и кем! Речь могла идти только о равноправном союзе. Во-вторых, предусматривалось, что объединенная Германия не будет являться членом НАТО, во всяком случае не должна входить в военную организацию этого блока. Все соглашения о выводе иностранных войск из Германии, экономических аспектах, правах и обязанностях должны были подписываться участниками формулы «4+2», то есть державами-победительницами – СССР, США, Англией, Францией – и двумя германскими государствами. В любом случае должно было быть исключено обладание Германией или размещение на ее территории ядерного оружия. В этих рамках никто не собирался ущемлять прав Берлина и Бонна на самостоятельный поиск развязок своих взаимоотношений.

Разведывательные данные давали основание полагать, что США, Великобритания и Франция были готовы одобрить в той или иной форме подобный план. Оба германских государства, в свою очередь, намеревались поддержать его. Но что сделал Горбачев во время визита Гельмута Коля на Северный Кавказ? Не имея полномочий от конституционных органов Советского Союза, он отложил предложения экспертов в сторону и фактически «сдал» ГДР даром. Он заявил, что немцы могут сами решать свое будущее без вмешательства извне. Коль не поверил собственным ушам и попросил переводчика подтвердить правильность сказанного!

На этом дело не кончилось. Горбачев, еще не имея концепции окончательного урегулирования, обещал вывести все советские войска из ГДР до 31 августа 1994 г. В одностороннем порядке!

Это было шокирующее решение. Присутствие советских войск в Восточной Германии не имело никакого отношения к проблеме объединения или волеизъявлению немцев. Части Советской Армии находились там согласно решениям Ялтинской и Потсдамской конференций. Если наши подразделения должны были выводиться, то на каком основании оставались в Германии американские и английские войска?

Чиновники внешнеполитических ведомств западных стран просто смеялись над нами, теми, кто был вынужден выполнять решения Президента СССР. Было стыдно выслушивать упреки наших соотечественников и лицезреть награждение Горбачева Нобелевской премией мира, присуждение ему звания «лучшего немца года».

Недовольство политикой Горбачева в стране нарастало. Органы госбезопасности в Центре и на местах регистрировали резкое падение доверия к лидеру. Спонтанные, непродуманные реформы, допускавшие частную инициативу в сфере торговли и производстве без должного законодательного регулирования, привели к массированным нарушениям правил налогообложения. Начали преобладать спекулятивные сделки, ранее запрещавшиеся законом. Полки государственных магазинов опустели. Цены поехали (отнюдь не в сторону понижения). Любой контроль над качеством товаров и оборотами был утрачен. Допущенный расчет наличными подорвал банковскую систему. Кооперативы забирали государственную продукцию и манипулировали ею, искусственно усиливая дефицит и повышая цены. Государственный бюджет оказался дырявым. Средств на здравоохранение, просвещение, науку и другие общественные нужды стало катастрофически не хватать. Для выхода из положения был запущен печатный станок, что породило инфляцию и рост импорта потребительских товаров.

Все эти и другие факты повлекли за собой еще большее недовольство Горбачевым со стороны производителей и потребителей, директоров заводов и профсоюзных руководителей, министров и депутатов.

В армии тоже нарастали проблемы., В условиях инфляции, которая усилилась в 1990 году, офицеры постоянно теряли реальные доходы. Но, самое главное, они не чувствовали достойной оценки своего служения Родине руководством страны. Вооруженные силы при попустительстве Главнокомандующего подвергались издевательствам и насмешкам в средствах массовой информации. Сокращение вооружений требует подчас больших денег, чем их содержание. О выделении бюджетных средств на эти цели Горбачев не думал, экспертные оценки оставались без внимания. Вывод Группы войск с территории поверженного в годы второй мировой войны противника явился сильным ударом по стране с точки зрения геополитики. Наши военные считали, что уход из ГДР будет равнозначен уничтожению одной из самых мощных – Западной группы советских войск. Для сравнения: когда Филиппины потребовали от американцев убрать две их военные базы с островов, Вашингтон без особого труда добился многолетней переходной процедуры. Горбачев пошел на вывод войск с молниеносной быстротой, не заботясь о дальнейшей судьбе военнослужащих, многим из которых пришлось вместе с семьями зимовать в палатках в чистом поле.

О причинах таких действий Горбачева и сегодня можно только догадываться. Лично я считаю, что он наивно рассчитывал на получение баснословных кредитов на Западе в ответ на односторонние действия. Яковлев и Шеварднадзе активно разыгрывали этот мотив. Но, пойдя на серьезнейшие уступки, Советский Союз реально ничего от Запада взамен не получил.

Бытует мнение, что Горбачев, лишившись к 1991 году доверия народа, якобы пользовался по-прежнему поддержкой Коммунистической партии, избравшей его Генеральным секретарем.

Ничего подобного! В первой половине 1991 года я лично дважды участвовал в заседаниях пленумов ЦК и имел возможность почувствовать настроения. В адрес Горбачева и его политики публично высказывалась нелицеприятная критика, не говоря уже о кулуарных разговорах. Отмечалось, что инициированные им реформы не принесли ожидаемых результатов и замыслы Генерального секретаря не очень понятны. Несколько членов ЦК с мест, независимо друг от друга, назвали в беседах со мной Горбачева «глухарем», что в комментариях не нуждается.

Волна критики на последнем пленуме ЦК КПСС была настолько сильной, что Горбачев вынужден был взять слово и заявить о своей готовности уйти в отставку. После этого он демонстративно покинул зал. Большинство членов ЦК не возражали против отставки, но политбюро сочло, что «лошадей на переправе не меняют», и Генсека уговорили отозвать свое заявление об отставке.

Горбачев остался на своем посту. Но пассивное сопротивление ему на местах продолжалось. Члены партии задавались вопросом: к чему ведет дело Генеральный секретарь? Было похоже, что он, отбросив отечественные реалии, увлекся разработкой программ в духе европейской социал-демократии.

Плюрализм мнений в демократическом государстве – вещь хорошая. Но когда сегодня Генеральный секретарь жарко отстаивает социалистический выбор и необходимость сохранения единой страны, а завтра внезапно начинает заигрывать с так называемой «межрегиональной» группой депутатов-либералов, явно проповедовавшей далеко не социалистические идеалы, было трудно понять, куда он ведет страну. Горбачева критиковали и слева, и справа. Его положение было незавидным, и по-человечески ему можно было посочувствовать. Однако бесконечными маневрами и непоследовательностью были недовольны все.

Что касается меня лично, я выступал за изменение программы партии в сторону более современной экономической политики, уважения прав личности и терпимости к политическому плюрализму. Да и большинство критиков Горбачева было не против назревших реформ, а против непродуманности и непредсказуемости конкретных шагов руководства. Нереально из одного состояния моментально перейти в другое, разом перечеркнув все происшедшее после Октябрьской революции, и рассчитывать на быстрый успех, уповая на иностранные займы.

На фоне общего недовольства политикой Горбачева, распространившегося во всех слоях общества, активизировалась оппозиция. Под лозунгами «Горбачева – в отставку!» на Манежной площади, в центре Москвы, собирались десятки тысяч людей. Боязнь утраты власти стала еще сильнее довлеть над Горбачевым. В сложившейся ситуации он лихорадочно искал путей сближения с оппозицией. Явное влияние в этих поисках на него оказывал ближайший советник, бывший член политбюро Александр Яковлев, перешедший в стан «демократов». Здесь будет уместно подчеркнуть, что к подлинной демократии подавляющее большинство оппозиционеров, как подтвердили последующие события, не имели никакого отношения. Они руководствовались исключительно конъюнктурными соображениями и преуспели в достижении своих целей. Горбачев же видел для себя главную опасность в политических успехах Ельцина. Принимая меня по случаю назначения на должность первого заместителя председателя КГБ, после обычных поздравлений он произнес запомнившуюся мне фразу: «Ну что же, не будем делать из Ельцина Иисуса Христа». Глаза его при этом заблестели.

В отношении Президента к КГБ также происходили странные вещи. Поначалу у меня складывалось впечатление, что Горбачев хорошо понимает роль и значение органов госбезопасности в обеспечении интересов страны. Генеральный секретарь Коммунистической партии, ставший впоследствии Президентом Советского Союза, получал от КГБ обширную и объективную информацию. Перечень приоритетных тем был весьма длинным: от прогнозов развития внутриполитической ситуации в стране, предпосылок нарушения нормальных межхозяйственных связей и возникновения межнациональных конфликтов до анализа планов и замыслов Запада по отношению к нашей стране. Информационная служба разведки была традиционно сильна, а в Комитете дополнительно создано и укомплектовано блестящими специалистами мощное Аналитическое управление.

Горбачев проявлял очень большой интерес к информации Комитета госбезопасности, запрашивая все новые и новые данные. Информированность ведомства, лично Владимира Александровича Крючкова и его мнение Президент высоко ценил. Находясь у председателя КГБ на докладах и совещаниях, я был свидетелем того, что Горбачев звонил ему по спецсвязи чуть ли не ежечасно. Но на деле он мало прислушивался к информации и не делал из нее должных выводов. Сотрудники госбезопасности вынуждены были даже пойти на необычный шаг, настояв на отправлении ему принятого на офицерском собрании открытого письма с требованием более адекватно реагировать на крайне тревожные сигналы.

Убежден в том, что если архивы КГБ когда-нибудь будут полностью открыты и вся направлявшаяся Горбачеву информация (а не только та, которую выгодно показывать нынешним властям) будет предана гласности, то станет ясно, что она была объективной и неприукрашенной. Целый ряд материалов основывался на секретных документах Запада и должен был служить серьезным предостережением.

Однажды в отсутствие Крючкова мне довелось лично информировать Горбачева о развитии ситуации на Украине. Я доложил ему о конкретных проявлениях националистических и сепаратистских настроений, игнорирование которых могло привести к требованиям о выходе Украины из Союза. Горбачев показался мне встревоженным и заявил, что «нужно что-то предпринимать». Но что последовало за этим? От принятия каких-либо решений он, по сути дела, устранился, попытавшись целиком переложить урегулирование вопросов общегосударственной важности на плечи КГБ, что выходило за рамки наших полномочий и возможностей. Комитет был готов выполнить свою часть задач, однако в рамках действий всего государственного и общественного механизма.

Горбачев отказывался от любых выступлений по вопросам государственной безопасности, игнорировал приглашения на встречи с чекистским коллективом. Для сравнения: американский президент ежегодно встречается с руководством своих специальных служб, заботится о повышении их престижа и эффективности работы, поддерживает обоснованные материальные запросы. С Горбачевым же дело доходило до абсурда, трагикомических ситуаций.

Перед крупными международными мероприятиями в любой стране обращаются за сведениями и советом к разведке. Причины такой практики очевидны и не требуют пояснения. В июле 1991 года Горбачев должен был встретиться с руководителями «большой семерки» промышленно развитых стран в Лондоне. В сообщениях средств массовой информации витали спекуляции о возможном выделении Советскому Союзу займа в 24 миллиарда долларов. У нас были точные сведения, что это блеф и сознательная дезинформация. Много раз я задавал Крючкову вопрос о том, с чем же едет наш Президент в Лондон. Председатель с горечью отвечал мне, что ему это неизвестно! Вопрос даже не рассматривался на Совете безопасности. Мы поинтересовались в Министерстве обороны. Д.Т. Язов также не был осведомлен ни о чем, за исключением сведений разведки о подготовке к встрече и ожиданиях на Западе. Такими сведениями из-за рубежа располагал и КГБ. А вот о том, что происходит в «собственном доме», нас всех держали в неведении. О содержании своих международных переговоров, в отличие от других руководителей КПСС, Горбачев, Яковлев и Шеварднадзе перестали информировать членов политбюро и секретарей ЦК партии еще в 1989 году. «Подготовка» к лондонской встрече «семерки» летом 1991 года стала наиболее характерным примером.

Что в действительности происходило в Лондоне, мы узнали, получив подробнейшую информацию от нашей агентуры на Западе. Но можно ли было в такой ситуации говорить о нормальном государственном руководстве в Советском Союзе?

Порочная практика непродуманных действий и чрезмерных уступок, «сольных» ходов и закулисных интриг сложилась в МИД при Шеварднадзе, который не только не согласовывал, как было принято ранее, внешнеполитические вопросы на межведомственном уровне, но и отодвинул на второстепенные роли опытных профессионалов в самом министерстве. Однако главную ответственность за ослабление международных позиций страны в то время несет первое лицо в стране – Горбачев. По поводу его роли продолжают спорить, но, думается, он войдет или уже вошел в историю как фигура, ввергнувшая все советские народы в трагедию.

Глава 19
Чрезвычайное положение – так называемый «Путч»

В середине августа 1991 года средства массовой информации во всем мире известили о «путче», происшедшем в Советском Союзе. «Хунта» из восьми человек якобы попыталась отнять власть у Президента и других законных органов страны путем введения чрезвычайного положения. Такая оценка происшедшего абсолютно предвзята и неверна. Она распространялась политическими противниками вынужденных инициаторов принятых мер.

Кто же «захватил власть»? Те, кто в августе 1991 года уже ею обладал. Государственный комитет по чрезвычайному положению состоял из ключевых фигур, представлявших законную власть. В него входили вице-президент страны Г.И.Янаев, премьер-министр В.С.Павлов, министр внутренних дел Б.Н.Пуго, министр обороны Д.Т.Язов, председатель КГБ В.А.Крючков, первый заместитель председателя Совета обороны О.Д.Бакланов, руководители организаций аграриев и промышленников В.А.Стародубцев и А.И.Тизяков. Активную поддержку им оказывали руководитель аппарата Президента В.И.Болдин, главнокомандующий сухопутными войсками генерал армии В.И.Варенников и советник Президента СССР маршал С.Ф.Ахромеев. «Путч» сводился, таким образом, к попытке правительства Советского Союза восстановить управляемость страной в соответствии с ее законами, предотвратить развал, кровопролитие и экономический хаос.

Было ли введение чрезвычайного положения необходимым? Лично у меня на этот счет есть сомнения, но лавинообразное нарастание кризисных явлений в 1991 году делает понятным, почему все же вечером 18 августа такое решение было принято.

Объективно ситуация давно уже была экстраординарной. В месяцы, предшествовавшие августу, дестабилизация обстановки отнюдь не началась, а лишь углубилась. Экономический кризис поставил на грань выживания целый ряд регионов, производств и большинство простых людей. Этнические и национальные конфликты стремительно и безнаказанно развивались, требуя все больших человеческих жертв. Появились тысячи убитых. Указы Президента оставались пустым звуком и откровенно саботировались. Шла самая настоящая война союзных и республиканских законов. Разве все это можно было считать нормальным?!

Еще в сентябре 1990 года Верховный Совет Союза ССР принял закон о чрезвычайном положении, который создавал правовую базу для необходимых в таких случаях вынужденных мер. Вскоре после этого Министерству внутренних дел, Министерству обороны, Комитету госбезопасности и другим ведомствам Президентом было поручено проработать по своим линиям действия, которые могли потребоваться на случай введения чрезвычайного положения. Именно Горбачев задолго до августа давал такие поручения. По его указанию проводились соответствующие координационные совещания. В этом не было ничего необычного, хотя, разумеется, и приятного мало. Рассматривая различные сценарии развития ситуации в стране, было бы безответственным не принимать во внимание худшие из них. Сам Горбачев, по моим сведениям, неоднократно был в 1991 году на грани введения чрезвычайного положения, но в самый последний момент передумывал.

Такое поведение вообще было характерным для Горбачева. Путь любого политика не усыпан розами, но Михаил Сергеевич чрезвычайно не любил брать на себя ответственность за непопулярные и спорные решения. Например, после известных событий в Закавказье и Прибалтике, в силу ряда причин повлекших за собой человеческие жертвы, он сделал вид, что ничего не знал, и публично обещал разобраться. В августе 1991 года манера Президента не вмешиваться в решение жизненно важных для страны вопросов, оставаться как бы в стороне от них проявилась ярче всего.

Наиболее критическим, пожалуй, в тот момент было состояние национального вопроса. Дело было даже не в том, что некоторые из республик выступали за независимость и самоопределение, а в том, что начали преобладать безответственные и односторонние шаги к отрыву от Союза без урегулирования всего комплекса взаимоотношений между республиками и Центром. Это было чревато катастрофическими последствиями для всей интегрированной советской экономики и судеб миллионов людей. На 90 процентов все обсуждения о целесообразности принятия чрезвычайных мер сводились именно к экономике.

Начало «ново-огаревского процесса» подготовки нового союзного договора, на мой взгляд, было ходом Горбачева в борьбе за сохранение хоть какой-нибудь власти. К этому времени он уже не пользовался доверием ни в партии, ни в Верховном Совете СССР, ни в республиках, ни в народе. Он панически боялся Ельцина, который заметно укреплял свое положение.

Лишившись поддержки практически повсюду, Горбачев попытался обратить свой взор на руководителей республик, согласовать с ними размытый союзный договор и сделать их гарантами своего пребывания на посту Президента неясно какого образования. Свои шаги на переговорах в Ново-Огарево с 11 из 15 республик Горбачев, как обычно, ни с кем не согласовывал, не обсуждал в единственном конституционном органе, полномочном принимать решения о государственном устройстве, – Верховном Совете СССР, до последнего момента держал проекты в секрете, явно вознамерившись поставить общество перед свершившимся фактом. Союзный договор в новом варианте неминуемо должен был повлечь за собой распад СССР.

Подписание договора намечалось на 20 августа, но вместо тщательной проработки его в установленном Конституцией порядке Горбачев предпочел взять отпуск и уехать отдыхать в Форос. Все остальное руководство Советского Союза было в недоумении: как относиться к происходящему? Можно ли было позволить в спешке, келейно, вопреки ясно выраженной на референдуме воле народа развалить Советский Союз?

Отношения между руководителями ряда республик Советского Союза и центральными властями были напряженными. Хотелось бы, однако, подчеркнуть, что КГБ не во всем безоговорочно и беспрекословно выступал на стороне Центра. Комитет являлся союзно-республиканским ведомством, в котором прекрасно понимали интересы и проблемы советских республик. Приведу для примера отношения между КГБ и Российской Федерацией. После принятия Верховным Советом РСФСР решения о верховенстве российских законов над союзным законодательством в нашем, тогда еще едином, государстве появилась весьма сложная, почти неразрешимая юридическая проблема.

Еще в январе 1991 года В.А.Крючков пригласил меня к себе для того, чтобы познакомиться, по его словам, с «весьма интересным собеседником». Им оказался Юрий Владимирович Скоков, являвшийся в то время первым заместителем Председателя Совета Министров России. Крючков представил нас друг другу и порекомендовал договориться о регулярных контактах. Из беседы я понял, что у Скокова были соответствующие полномочия от Председателя Верховного Совета Российской Федерации Бориса Николаевича Ельцина. Когда Скоков ушел, я поинтересовался у Крючкова, какими будут мои задачи. «Оставляю их на ваше со Скоковым усмотрение, – ответил председатель КГБ. – Цель состоит в обмене мнениями для лучшего взаимопонимания. Контакт рассматривайте как рабочий, а меня информируйте лишь тогда, когда сочтете необходимым».

Мы встречались со Скоковым два-три раза в месяц, обычно вечером. Скоков произвел на меня впечатление достойного и озабоченного судьбами государства человека, хорошо разбиравшегося в вопросах внутренней и внешней политики, не говоря уже об экономике. Вскоре у нас сложились хорошие отношения, позволявшие отлично понимать друг друга. Это не только помогало нам обоим лучше представлять развитие обстановки в стране, но и имело практическое значение. Когда Российская Федерация начала проводить более самостоятельную, чем ранее, линию в области внешней торговли, я предложил Скокову снабжать российское руководство информацией о возможностях и надежности западных партнеров. Соответствующие поручения были даны Первому главному (разведка) и Шестому (экономическому) управлениям КГБ СССР. Полагаю, что это было важным шагом, поскольку своего, республиканского Комитета у России, в отличие от других союзных республик, не было.

Наше взаимодействие продолжало укрепляться. Так, Скоков информировал меня о предстоящих поездках Ельцина и других российских руководителей в Кузбасс, Коми АССР и другие регионы. В соответствующие органы на местах сразу были отданы распоряжения о заблаговременной подготовке для приезжающих информационных материалов о насущных социально-экономических и политических проблемах соответствующих автономных республик, краев и областей России, а также об обеспечении безопасности и надежной связи в ходе поездок. Во время визитов Ельцина за рубеж, например в Чехословакию, ему также предоставлялась необходимая информация, в том числе и по линии разведки.

После избрания Ельцина Президентом России с его участием впервые было проведено совещание руководителей российских органов госбезопасности. В нем, в частности, приняли участие Руцкой, Силаев, Попов, Бурбулис. С докладами выступили Ельцин и Крючков. Атмосфера совещания была конструктивной, и все участники остались довольны. Иными словами, у руководства Комитета госбезопасности были достаточно хорошие отношения с руководством России. Ввиду продолжавшегося обострения обстановки в стране председатель КГБ Крючков и министр обороны Язов приняли 5 августа 1991 г. решение создать совместную группу экспертов и поручить ей проанализировать возможные последствия на случай введения в отдельных местностях страны чрезвычайного положения. В эту группу вошли наши ведущие аналитики: бывший начальник секретариата КГБ СССР генерал-майор Владимир Жижин и мой помощник полковник Алексей Егоров, а от Министерства обороны – командующий воздушно-десантными войсками генерал-лейтенант Павел Грачев. Через два дня они четко доложили согласованные оценки. Суть их сводилась к тому, что ситуация в стране действительно критическая, выходящая из-под контроля, и от государственных инстанций требовалось принятие решительных мер в соответствии с законодательством для недопущения полного хаоса. С другой стороны, эксперты подчеркивали настоятельную необходимость тщательной подготовки таких шагов, поскольку поспешные действия, будучи неверно истолкованными, могли спровоцировать акции гражданского неповиновения с непредсказуемыми последствиями. С мнением экспертов согласились.

Тем не менее буквально через 10 дней этой же группе было поручено на основе ранее принятых, но не выполненных нормативных документов Верховного Совета, Президента и правительства СССР сделать выборку первоочередных мер на тот случай, если высшее руководство страны сочтет все же необходимым ввести чрезвычайное положение. Такой перечень, предусматривавший в первую очередь восстановление конституционной законности и правопорядка, воспрепятствование губительной экономической дезинтеграции, прекращение кровопролитных межнациональных конфликтов, борьбу с преступностью, сохранение единства государства и обеспечение жизненных прав и интересов граждан, был подготовлен.

В субботу, 17 августа, когда я уже собирался отправиться с работы на дачу, мне позвонил Крючков и предложил принять участие в ужине с главой правительства Павловым в недавно построенной представительской резиденции КГБ. Я понял, что встреча будет важной. В резиденции, куда мы вскоре прибыли, я встретил также Язова, Бакланова, Варенникова, Шенина и Болдина. Главным образом обсуждался вопрос о том, кому ехать к Горбачеву для информирования его о критическом состоянии дел в государстве. Павлов настаивал на немедленной поездке в Форос, поскольку он как глава правительства не намеревался далее один нести ответственность за грозящую катастрофу. Во время беседы Крючкова вызвали к телефону. Звонил Горбачев. Из всей обстановки на встрече явствовало, что ее участники рассчитывали на его понимание и поддержку.

Целью поездки было убедить Горбачева отказаться от бездействия. На следующий день к нему отправились Бакланов, Шенин, Варенников и Болдин. До вечера 18 августа у меня не было никакой информации о результатах поездки в Форос. Впоследствии мне сказали, а теперь в результате всех судебных разбирательств этот факт можно считать установленным, что Горбачев, принимая делегацию своих приближенных из Москвы, был расстроен, плохо себя чувствовал, нервничал и попросту не знал, что делать. Никаких «ультиматумов» ему не предъявлялось. Президент самоустранился от любых решений, заявив, что руководство страны может предпринимать что угодно, но без него. Возвращаться в Москву вместе с делегацией он отказался. Было ясно, что он решил отсидеться и посмотреть, как будут развиваться события, чтобы затем публично высказать свое отношение к ним, приняв наиболее выгодный для себя вариант.

Примерно в 10 часов вечера в воскресенье, 18 августа, раздался телефонный звонок от Крючкова. Он сообщил, что находится в Кремле, и попросил меня подъехать туда за материалами о первоочередных мерах в случае возможного чрезвычайного положения. Очень поздно, около 2 часов ночи, когда мы возвращались на машине председателя на Лубянку, он сообщил мне о только что принятом решении о введении чрезвычайного положения и создании соответствующего Государственного комитета во главе с вице-президентом Янаевым. Я решил не ехать домой, а переночевать на работе. Так все это началось.

В 6 часов утра 19 августа мне стало известно, что в Москву вводятся войска для усиления охраны жизненно важных объектов и недопущения хаоса. Сейчас очевидно, что это было крупной ошибкой. Многие люди, не успевшие разобраться в ситуации, посчитали присутствие в столице вооруженных сил посягательством на свои демократические права. Не прочитав еще программных документов Государственного комитета, не поняв, что единственной целью введения войск было предотвращение массовых беспорядков, грабежей и насилия, часть горожан выступила с протестом против самого факта присутствия танков на улицах Москвы.

В то же время первый день чрезвычайного положения прошел относительно спокойно. Надо подчеркнуть, что он сразу убедительно показал отсутствие у ГКЧП каких-либо репрессивных намерений. Ни один конституционный орган не был упразднен, ни одно должностное лицо не смещено со своего поста. Напротив, введение чрезвычайного положения в отдельных местностях Советского Союза было одобрено Кабинетом министров СССР, а Председатель Верховного Совета страны А.И. Лукьянов назначил проведение через несколько дней внеочередной сессии парламента для обсуждения складывающейся ситуации и документов ГКЧП.