Текст книги "Котов"

Автор книги: Виктор Смольников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

– Меня по беспределу опустили!

– Знаем мы твой беспредел, за кулек пряников в рот взял!

– Это что, правда, Карась? – спросил потрясенный Андрей.

– Абсолютная! Да ты тут еще многого не знаешь, иногда волосы дыбом встают, до чего петушня дойти может.

Андрей, еще не подозревавший, что это за божественная штука чифирь, решил, что только попробует глоток, а потом, если не понравится, откажется.

– Ну, давай, по два хапка, – передавая Котову стакан, пробасил Илья.

Андрей осторожно отпил. Вяжущий вкус крепкой чайной заварки вызвал рвотный рефлекс. Только усилием воли новичок сдержал готовый вывернуться наружу желудок. Карась, видя, что Андрею не по себе, сказал:

– Погоди немного, сейчас у тебя это пройдет, здесь все отделение на чифире и циклодоле, тебе тоже привыкать надо!

Через некоторое время первое отторжение чифира прошло, и Андрей сделал еще глоток. Через пару минут приятели выпили всю жидкость из стакана. Внезапно Андрею сделалось очень легко, больничная обстановка перестала угнетающе действовать, и даже захотелось смеяться. Андрей почувствовал, как сердце усиленно забилось в грудной клетке, разгоняя по телу кровь. Новичку даже захотелось поиздеваться над придурком Уховым и напинать ему под зад за то, что помогал санитару связывать Андрея. Карась, видя подъем душевных сил у своего приятеля, авторитетно сказал:

– Ну что, понял, в чем тут кайф?

– Ага, классная штука!

– Когда к тебе приедут, проси привезти заварки. За чай в этой больнице все, что угодно, можно сделать. Только есть одна закавыка.

– Какая?

– Официально чифирь здесь пить нельзя, поэтому как-нибудь объясни своим, когда приедут, чтобы чай тебе передавали незаметно от медсестры.

– А при чем здесь медсестра?

– На любой свиданке присутствует кто-нибудь из персонала. Здесь же тюремные правила. Поэтому пронести чай большая проблема. Либо надо медсестре что-нибудь дать, ну, например, коробку конфет, чтобы молчала, либо тайком пронести.

– Заметано!

На дне стакана, из которого товарищи пили чай, оставались разбухшие чайные листья, так называемые нифеля.

– Кирпич, это тебе, – сказал сидевшему рядом Славику Илья. Слава, недолго думая, вытряхнул содержимое стакана в рот и, к большому удивлению Андрея, стал жевать чайные листья.

– Понял, Андрей, в какой цене здесь чай! – спросил не перестававшего удивляться новичка Карась.

В этот момент из коридора донеслось:

– Котов, на свидание, к тебе приехали!

От радости сердце больного забилось еще быстрее. Поблагодарив Карася за чай, Андрей стремглав выскочил из палаты.

19

Комната для свиданий представляла из себя небольшое помещение с маленьким окном. Посереди стоял стол и несколько табуреток для посетителей. На отдельном стуле сидела медицинская сестра Людмила Михайловна по кличке Чикота, тучная женщина за сорок, с неравномерно покрашенными в малиновый цвет волосами. Медицинскому персоналу вменялось в обязанность наблюдать за свиданием пациентов с родственниками. Из-за таких правил поговорить о чем-либо с больным с глазу на глаз было невозможно. Кроме того, присутствовавший при встрече медицинский работник должен проверять содержимое передачек. Чикота, дежурившая сегодня на свиданиях, отличалась тем, что особенно рьяно искала недозволенные к проносу в отделение предметы. Она внимательно осматривала каждую емкость с напитками, все продукты, ощупывала личные вещи, включая даже трусы. Пронести в отделение в ее смену чай, не говоря уже о водке, было невозможно. За свою въедивость Людмила Михайловна и получила кличку, производное от фамилии известного маньяка Чикатило.

Родители, приехавшие на свидание с сыном, привезли несколько мешков с продуктами, зубную щетку и мыло, полотенце, а также смену белья. Все привезенное было тщательно досмотрено.

– Здравствуй, Андрюша! Здравствуй, дорогой! – увидев сына, сказала мать, пытаясь обнять своего отпрыска.

– Заберите меня отсюда! – не поздоровавшись, выкрикнул Андрей.

– Ну, как мы можем тебя забрать? – спросила женщина.

– Заберите, и все, вы же не считаете меня больным?

– Заболеть может каждый, – начал сердиться отец, – если врачи считают, что надо лечиться, то, значит, надо.

– Я не болен! – продолжал упорствовать пациент.

– Сынок, ты ведь, наверное, голоден,– переводя разговор в другую плоскость, заметила мать и продолжила: – Поешь немного. Вот тут пельмени, какие ты любишь, горячие еще, – говорила она, гладя сына по голове.

Андрей впервые за последнюю неделю захотел есть. Попытавшись поддеть пельмень из горшка, больной выронил вилку. Руки отчаянно дрожали и не подчинялись хозяину.

– Давай я тебя покормлю, – вытирая вилку платком, сказала мать.

– Вот видишь, как меня лечат, скоро я и ходить не смогу! Тут из меня идиота сделать хотят!

– Андрюша, подумай, ну кому нужно делать тебя идиотом?

– Врагам Христова воинства!

– Далось тебе это Христово воинство! А насчет дрожания рук я уже переговорила с врачом, он сказал, что это тремор, побочное действие лекарств. После твоего выздоровления все это прекратится.

– Так ты уже побеседовать с врачом успела?

– Да, он сказал, что у тебя та болезнь, которой переболели многие великие люди. Еще он добавил, что твоей учебе в аспирантуре это не повредит.

– А на работе знают, что я в дурдоме?

– Нет, я позвонила в твой институт и просто сказала, что ты заболел. Да ты не беспокойся, люди там понимающие, они, кстати, тебе привет передают.

– А Ленка звонила?

– Нет, ты, наверное, ее напугал, в последние дни все про своих “Нищих рыцарей Христовых” говорил.

– Ленке ни в коем случае про болезнь не говорите, если что, скажите, что на конференцию в другой город уехал. А курево привезли? – разбирая привезенные продукты, поинтересовался отпрыск.

– Привезли, по талонам выкупили в магазине, восемь пачек “Кометы”, отец длиннющую очередь выстоял.

– А почитать что-нибудь? – успокоившись от положительного ответа, спросил Андрей.

– Ой, забыли. Что тебе принести? Может, детективы?

– Нет, привезите книжки Мориса Дрюона.

– Хорошо, только не потеряй их здесь.

– А когда вы в следующий раз приедете?

– Тут все по расписанию, приехать можно только два раза в неделю, в четверг и воскресенье. Так что через четыре дня.

– Все, свидание закончено, – грозно сказала Людмила Михайловна.

– Но можно еще немножко поговорить? – попросил Андрей.

– Нет, сказано нет, значит, нет. Свои порядки дома у себя устанавливай.

Андрей с набитыми продуктами карманами нехотя отправился в палату.

20

– Угости чем-нибудь, угости! – послышались со всех сторон возгласы обитателей дурхаты, как только Андрей зашел обратно в отделение. Новичка окружили человек пять или шесть, которые наперебой просили поделиться с ними:

– Ну, пожалуйста, хоть пряник или конфету! К нам приедут, мы тоже тебя угостим!

Андрей не выдержал напора попрошаек, которые буквально висели на нем, хватая его за рукава халата, и угостил сначала одного, потом другого. Вскоре больные просто стали бесцеремонно вырывать у неопытного новичка съестное прямо из рук, а Ухо залез даже в карман. К тому времени, когда Андрей дошел до Ильи, у новичка уже ничего не осталось.

– Ну, что, есть у тебя что-нибудь пожевать? – спросил, предвкушая трапезу, Карась.

– Илья, извини, у меня, кажется, с собой ничего не осталось…

– Раздал, что ли?

– Ага.

– Ну ты даешь! Я тебе и курево, и чифирь, а ты все свое каким-то петухам скормил.

– Так они на меня набросились, дай да дай!

– В следующий раз умнее будешь. Один раз тебя раздраконили, теперь не отстанут. Они ведь чувствуют, у кого слабый характер, кого можно грабануть, все растащат и спасибо не скажут.

– Илья, у меня же передачка еще есть, вечером поедим.

– А ты больше никому не обещал?

– Нет.

– Вот и лады. Че хоть тебе привезли?

– Ну, там конфет, яблок, печенья. В общем, двоим поесть хватит.

– На обед пойдешь? – продолжал разговор Карась. Сидевшие рядом Фикса и Сухарь навострили уши.

– Нет, ты что, я и так на свиданке объелся.

– Тогда скажи санитарке, чтобы твою порцию мне отдала.

Обед прошел как обычно, во время еды в отделении наступило время почти полной тишины. Пациенты, увлеченные поглощением обеда, разом все замолчали, и только стук ложек о тарелки свидетельствовал о том, что жизнь в отделении идет своим чередом. Закончив еду, больные по заведенной привычке выстроились в длинную очередь за лекарствами. Стоявшие в очередь Фикса и Сухарь вполголоса говорили:

– Этот Карась совсем оборзел, у новенького весь обед захапал, даже ни с кем не поделился, – заявил Вова.

– Точно, и чифирь только с этим Котом пил, – сказал неприязненным тоном Олег.

– Это Илья потому такой наглый, что с блатными знается. И этот, новенький, тоже хорош.

– Точно, только приехал, уже ему и чифирь, и сигареты! – с завистью сказал Фикса.

– И приехали к нему сразу, тут месяцами свиданки ждешь, а этот двух дней не успел пролежать, как к нему приехали.

Слышавший этот разговор Ухо подлил масла в огонь:

– Сегодня и вчера новенького к врачу вызывали. Неспроста это, наверняка этот Кот стукач!

– Может, побить его? – осенило Сухаря.

– За него Карась заступится и все блатные, потому как у Ильи с блатными все чики-чики, – отозвался Фикса.

– А мы замутим тему, что этот Андрей сдает нас всех медперсоналу, тут блатные и сами ему навешают, – продолжал интриговать Ухо.

– Вот ты и замути, – предложил Лене Сухарь.

– Меня блатные слушать не будут, лучше вы, – ответил Ухов.

– А если выяснится, что это не так, то мы огребем по полной, – засомневался Сухарь.

– Тебе-то, Ухо, терять нечего, потому как ты петух. А нам свои задницы беречь надо, – резюмировал Фикса.

Ничего не подозревавший о кознях, которые против него строила троица, Андрей тем временем, прикусив губу, терпел боль от поставленного ему укола. Кроме укола на этот раз ему полагалась маленькая таблетка. Как объяснил позже Карась, эта таблетка и есть вожделенный циклодол, официально применяемый при лечении душевнобольных наркотик. Минут через десять после его приема у новичка сильно захорошело в голове, краски стали ярче, все показалось таким легким и радужным, что Андрей даже удивился, что еще несколько минут назад он пребывал в страшной тоске. Новичок, чтобы не терять кайф, улегся на свою кровать и стал смотреть на лампочку, которая горела в палате день и ночь. На этот раз из света лампы вышло сразу несколько храмовников, конный отряд тамплиеров направлялся к Дамаску. Воины Христовы сошлись в неравной схватке с превосходившими силами сарацин. В воспаленном мозгу Котова прорисовывались все детали битвы, больной даже слышал удары мечей и вскрики раненых. Мондидье в этом ристалище поразил своим мужеством даже видавших виды крестоносцев.

21

Действие циклодола ослабло, и видение, которое было перед глазами Андрея, исчезло. Рядом на кровати сидел Карась, который тайком от персонала играл в карты с Юмбой. Несмотря на то, что в колоде не хватало нескольких карт, парочка с азартом играла в подкидного на сигареты. Ушлый Карась уже выиграл у медлительного Юмбы десять штук. Впрочем, проиграй Юмба и сто, и двести сигарет, отдавать проигрыш Карасю он бы не стал по той простой причине, что своего курева у него никогда не было.

– Ну че, Кот, поиграть в карты не хочешь?

– Можно, только я бы лучше еще циклодола хапнул!

– Вот видишь, Андрюха, как быстро на эту беду подсаживаются!

– Да не, я не подсел, – заупрямился Котов, – просто мне так хорошо стало, может, это и не от циклы вовсе.

– От нее, родимой, от нее! В больнице циклодол, как и чай, – главная валюта. Если он у тебя есть, все остальное ты получишь!

– А как его достать?

– Ну, во-первых, тебе его давать будут. Чтобы давали больше, скажи врачу, что тебя сковывает, для правдивости изобрази, что нога или рука у тебя не сгибается.

– А что во-вторых?

– Во-вторых, договорись с кем-нибудь, только не с мастевым, чтобы таблетки тебе отдавали.

– А что взамен?

– Куревом или чаем рассчитывайся. Из передачки что-нибудь отдай. Как уж сам договоришься. А обычно такса такая – четыре сигареты за таблетку. А с некоторыми и на кашу можно договориться, вот с Юмбой, например.

Услышавший свое имя Юмба подал голос:

– Мне циклодола только две таблетки дают.

– А я тебе за них кашу за ужином и обедом отдаю, идет? – предложил Котов.

– Заметано, только у меня уговор с Фиксой был, я ему всю неделю циклодол отдавать должен.

– Чего это ты ему так много задолжал? – спросил Карась.

– Он мне сигаретку целую отдал.

– Ну, этот Фикса совсем оборзел! У Кота за просто так кашу забрал, а тут за какую-то сигу тебя без циклы оставил, – возмутился Илья. – Решим так: Кот отдает Фиксе сигарету, которую ты должен этому очконавту, а ты, Юмба, всю циклу отдаешь за хавку нам с Андреем.

– Идет! – ответил толстяк.

– Понял, Фикса? – обращаясь к обладателю очков на резинке, сказал Карась.

Очкарик, понявший, что его выгодной больничной коммерции пришел конец, жалобно затянул:

– Дайте хотя бы две, я ведь на эти колеса мог целую пачку курева выменять!

– Закрой свой пердильник! – прикрикнул Илья и, обратившись к Андрею, добавил: – Кот, отдай ему сигарету!

Котов, которому все эти больничные обмены были в диковинку, неуверенно протянул неудачливому коммерсанту сигарету. Фикса схватил добычу и спрятал ее в трусы.

– На ужин! – раздалось в коридоре.

У Юмбы начался праздник желудка. Прием двойной порции пшенной каши толстяк растянул на пятнадцать минут, пока шел ужин, и уже последним отнес две вылизанные шлемки на стол для грязной посуды. Тем временем Кот угощал Карася передачкой, которую ему привезли родители. Илья почти целиком съел курицу-гриль, причем кости тоже не пропадали, их вместе с хрящом разгрызал Ухо, не подпуская никого из своей компании к поеданию такого деликатеса. Попытки нахально растащить передачку Илья пресек на корню, дав пинка Таньке и Вальке и отогнав других претендентов на получение халявной хавки.

После приема скудной больничной пайки пациенты, покурив в сортире, рассредоточились по своим палатам. За больничным зарешеченным окном стало совсем темно, наступил тягучий вечер. Делать было нечего, при свете стоваттной лампы даже в карты играть было трудно. Илья начал рассуждать о жизни:

– Самое главное в жизни – не мешать жить другим. Ты не будешь мешать – тебе никто мешать не будет. Зарабатывай тихо себе на жизнь и не зарься на чужое.

– А как же, Илья, быть с тем, что сам ты на кражу пошел? Позарился?

– Ты, прямо как следак в ментовке, рассуждаешь. Тот тоже мне все на психику давил, обещал за чистосердечное признание срок скостить. А сам мне все втирал, что это у меня не первая кража, что если сознаюсь в других, то мне же лучше будет. Хотел на меня чужие дела повесить. И ведь если бы повесил, то куковать мне в этой дурхате до смерти.

– Но ведь кража-то была.

– Опять ты, как мент, рассуждаешь! – рассердился Карась. – Ты бы видел, что за квадрат была та квартира, которую я ошманал! Три телевизора, два музыкальных центра, все японское. А в холодильнике! Брат ты мой, икра черная, икра красная, балык лежит полметра длиною! И выпивка, какой я никогда не видал, виски, пиво баночное. Ну, я и попал, ведь три дня не жрамши и не пимши! А тут еще голоса у меня начались, говорят, мол, это специально для тебя приготовлено, бабий голос такой, ну я и набросился на еду. Нажрался по горло, на радостях виски начал пить. А голоса говорят, пей, пока всю бутылку не выпьешь, не уходи. А виски-то в голову шарахнуло! Заснул я, а проснулся оттого, что кто-то мне в харю ботинком пнул. Открываю глаза – менты стоят и хозяин, у него рожа больше моей раза в два, живот из штанов вываливается, зубы все золотые. Он-то меня и пнул, так что кровь изо рта пошла. Будь я трезвым и встреться я с ним один на один, так я бы ему физию попортил бы. А так что, подниматься я стал, а он меня еще в живот ногою. Дыханье у меня сорвалось, я опять свалился. В общем, попинал он меня, а менты потом еще добавили.

– Да, за бутылку виски и хавку мотать срок обидно, – согласился Котов.

– Вот сейчас ты рассуждаешь как человек. Я больше тебе скажу, Кот, у меня, кроме пенсии, другого заработка нет. А ее задержали на три месяца. Попробуй проживи без денег хотя бы неделю! Да и что моя пенсия! Сам знаешь, что в магазинах, кроме соли и спичек, ничего нет. А с рук брать, так моего пособия хватит только на двадцать пачек “Примы”. А ведь надо еще жрать на что-то!

Расстроенный неприятными воспоминаниями Карась замолчал. За дверями палаты раздалось:

– На аминазин подходим, придурки!

Котов нехотя поднялся и, заранее представляя болезненный укол, весь съежился. Медсестра с засученными рукавами халата заученным движением делала инъекции, вводя в оголенные зады пациентов снотворное. Уже в палате Карась, продолжая начатый разговор, заметил:

– Вот точно, жадность губит людей побольше любой другой напасти! Вот не стал бы я тогда пить, а вынес бы из хаты магнитофоны и телевизоры, год бы безбедно жил, а так… Уж и не знаю, когда теперь на воле окажусь.

– А на черта она, эта воля! – прервал монолог Ухо. – Здесь хоть кормят, и крыша над головой, а на воле – с голоду умирать, что ли?

– Ты, масть позорная, молчи уж лучше, – рассердился Карась, – ты за хавку удавиться готов.

– У вас, наверное, в городе есть где жить, а мне вот, например, податься некуда, – подлил масла в огонь спора Чомба.

– А куда у тебя жилье-то делось?

– Да никуда, тетка моя взяла на себя опекунство надо мной и сразу в дурдом отправила, а в моей квартире, что от матери мне досталась, живет сейчас ее дочь. И уж точно я там никому не нужен.

– Ну, у тебя другое дело, а у этого Ухова наверняка дом есть, – смягчился Илья.

– Нет у меня жилья, – ударился в слезы Леня. – Детдомовский я, всю жизнь по казенным домам, ни отца ни матери не видел!

– Че расчувствовался-то? Ты петухом-то стал что, потому что в детдоме жил?

– У нас там был такой Слава Рябоконь, погоняло Ряба, он на два года старше был, заводил нас в туалет и там… Вот с этого и пошло.

– Ну, а сейчас-то почему от своей петушиной профессии не отказываешься?

– А что толку, все равно ведь все знают…

– Все правильно, – резюмировал Карась, – как говорится, береги честь смолоду!

Андрей не дослушал окончания разговора о жестокости судьбы обитателей дурхаты и заснул. Яркие цветные сны, которые снились Андрею, несмотря на свою нереальность, переживались больным так сильно, как если бы все происходило наяву. Свою роль здесь играл аминазин. Это снотворное обладало наркотическим эффектом и вызывало возникновение в голове у пациента красочных образов и картин. Котову казалось, что он лежа, связанный по рукам и ногам, едет в каком-то фургоне. Колеса телеги постоянно ударялись о камни, из чего связанный сделал вывод о том, что дорога, по которой двигается экипаж, явно плохо вымощена.

Рядом с юношей, у изголовья лежанки, сидел монах-цистерцианец в белом облачении и, перебирая четки, тихо молился.

– Ну, что, Роже, ты очнулся?

22

Юный француз, оглянувшись по сторонам, тихо попросил воды. После этого, явно не понимая, почему он связан попросил ослабить веревки. Только что с небывалой четкостью Роже видел себя в каком то помещении, окруженный какими то неопрятно одетыми, обросшими людьми. “Что это было? – думал он. – И почему я связан? В каком времени я нахожусь?”

– Развяжите меня! – попросил Роже.

– А вдруг ты опять будешь буянить? – спросил монах.

– А я что, буянил?

– А как же, чуть без воды и хлеба нас не оставил. Все говорил, что голос какой-то слышишь.

– А я ничего не помню…

– Ничего, через пару часов мы подъедем к крепости Крак, там тебе помогут, братья-иоанниты поднимают на ноги даже расслабленных!

Когда за последней телегой каравана поднялся подвесной мост и закрылись тяжелые, кованные железом ворота, Роллан подошел к фургону, где везли Роже. Рыцарь откинул занавеску и приказал цистерцианцу:

– Развяжи его!

Монах, с трудом распутывая узлы веревок, освободил юного безумца. Брат-рыцарь, смягчив как можно больше интонацию, обратился к Роже:

– Ну, вот, приехали, здесь тебе помогут!

Потирая затекшие руки, Роже спросил у брата-рыцаря:

– А когда же я попаду в Иерусалим?

– Подлечись немного. Я скоро поведу новый караван и возьму тебя с собой, это будет дней через десять.

– Обещаете?

– Обещаю. Если сам в живых буду. Здесь ведь так, сегодня жив, а завтра Богу душу отдашь!

Юношу отвели в большое серое здание, которое являлось богадельней.

Брат-госпитальер, опытный врач, поговорил юношей и пришел к выводу, что пациент время от времени бредит. Брат-сержант приготовил по рецепту врача темно-коричневую настойку и подал больному. Роже пить не хотел и себя больным не считал. Пришлось вливать юноше снадобье насильно. Через некоторое время после приема лекарства пилигриму стало очень хорошо и захотелось спать. Юношу проводили к его кровати. Рядом с новичком лежали страдавший падучей брат-рыцарь и византийский монах по имени Константин, у которого было кровотечение из внутренних органов.

Молодой француз проснулся через сутки. Караван, с которым он следовал, уже уехал. Роже сильно захотел есть. Брат-госпитальер, увидев, что юноша проснулся, спросил:

– Ну, что, легче стало?

– Все нормально, только голова кружится.

– Это от лекарства и истощения. Сейчас я принесу тебе поесть!

От принесенного на подносе ужина у больного потекли слюнки. Кусок баранины, приготовленный на огне и посыпанный пряностями, издавал дразнящие ароматы. Помолившись перед едой, пилигрим впился зубами в сочный кусок мяса. Потом, вспомнив свой призыв к посту, сильно смутился.

– Ешь, ешь, – говорил госпитальер. – На больных пост не распространяется, твоя болезнь уже серьезное испытание, не требующее дополнительных ограничений.

Константинопольский монах, который, несмотря на свою болезнь, от скоромного отказался, заметил:

– Физическое страдание ничто, оно лечит душу. Не надо идти на поводу у собственной плоти!

Страдавший от падучей брат-рыцарь Луи заметил:

– Тысячи не соблюдают пост, и ничего!

– Ты, брат-рыцарь, ведь монах, а говоришь такие вещи!

– Я лишь хочу сказать, что больному можно сделать послабление!

– Вы, братья-крестоносцы, постоянно нарушаете те обеты, которые вы обязаны соблюдать. Что говорит одна из заповедей? Не убий! А вы, сражаясь с неверными, постоянно проливаете кровь!

– Убить неверного – богоугодное дело! И что делать, если на твой дом напал грабитель? Позволить ему разорять твое жилище?

– Спаситель сказал: “Ударят по правой щеке, подставь левую!” У нас в Византии воинов, а не то что монахов, на пять лет отлучают от причастия, если они убьют в бою хоть одного турка!

– И кто вас будет тогда защищать от сарацинов?

– На все воля Всевышнего! Дело монаха молиться, а не воевать. Нам даже запрещено защищаться мечом от разбойников!

– Это не воля Всевышнего, это ваше неумение защитить свою веру!

Спорщики уже забыли, что было причиной спора, и отчаянно продолжали, сыпля аргументами, взахлеб ругая друг друга.

– Далее, – говорил византиец, – братья-храмовники дают деньги в рост. Это противно христианскому учению.

– Божье – Богу, кесарю – кесарево. Если не считать деньги, то все рухнет, кроме того, лично для себя ни один рыцарь Храма не взял ни дуката! Деньги ордена принадлежат Богу!

– Но золото-то лежит в ваших замках!

– Брат-византиец! Не следует тебе осуждать других, ведь Христос сказал: “Не судите, да не судимы будете!” – вступился за крестоносца Роже и добавил: – Благодать Божья распространяется на каждого, кто верит в Святое Воскресение, любви Христовой хватит на всех!

– Мудрые не по годам слова говоришь, отрок, – одобрительно отозвался брат-рыцарь.

Польщенный похвалой бывалого воина Роже продолжал спор:

– Почему вы, восточные христиане, отрицаете то, что сама Дева Мария родилась в результате непорочного зачатия? Ведь очевидно, что Богомладенца Христа не могла родить простая земная женщина!

– Мы признаем только непорочное зачатие самого Христа, на это есть указание в Евангелии!

– А как же быть с устной традицией? – возмутился Луи. – Ведь не случайно десятки тысяч западных христиан думают так же, как я и Роже? Отрицать божественную природу появления самой Матери Божьей это фарисейство, слепое следование букве закона! – Рыцарю захотелось еще что-то сказать, но тут черты лица его исказились, руки стали загребать воздух, и несчастного начало трясти. К эпилептику подбежали несколько братьев-иоаннитов и схватили бьющегося за руки, одновременно вставив в рот больного обернутую тряпкой ложку.

Константин уже пожалел, что невольно стал причиной страданий крестоносца, и тихо молился на греческом языке. Роже тем временем обтирал пену с губ больного падучей, а также прикладывал мокрую тряпку к темени брата-рыцаря.

23

Карась, только что хохмивший над Уховым, валялся в проходе между кроватями и бился головой об пол.

– Это у него припадок, – закричал Чомба, – надо позвать врача!

Испуганный Андрей подбежал к двери и, барабаня в нее кулаками, звал на помощь санитара. Михеич, находившийся около палаты, неторопливо открыл дверь и недовольно проворчал:

– Что тут у вас?

– Человеку плохо! – заорал Андрей.

– Мне вот тоже, может быть, не очень хорошо, – съязвил санитар, – однако на уши никого не поднимаю! Сейчас придет медсестра, разберемся.

Больные сами подняли Илью на кровать. Светлана Павловна, чья смена попала на сегодняшний день, вкатила Карасю укол, после чего больной постепенно успокоился.

Пришедший в себя через несколько минут Карась, которого санитар с помощью Ухова прочно привязал к кровати, спросил:

– Что со мною было?

– Да затрясло тебя, мы медсестру и вызвали! – ответил за всех Котов.

– Нет худа без добра, хоть релашку на халяву поставили, и то хорошо! – вымученно произнес Илья и продолжил: – Со мной такое иногда бывает, трясет меня. Кроме шизухи, еще и эпилепсия. Падучая у меня началась после того, как меня нейролептиками лечить стали… Перед приступом так хорошо становится, а потом как замыкает в мозгу, и больше ничего не помню.

– Напугал ты меня, – сознался Андрей, – я еще ни разу в жизни эпилептического припадка не видел. Сначала мне показалось, что ты просто так это, а как на пол упал, думал: все, хана тебе пришла.

– Ты, Кот, раньше времени меня не хорони, я всех в этой палате переживу! – попытался улыбнуться Илья.

– От психических болезней еще никто не умер, – ввязался в разговор Ухов, – это тебе не рак и не инсульт.

– О, какие ты слова-то знаешь, Ухо, даром что петух первостатейный, – отозвался Карась.

– Я еще не то знаю, – сказал польщенный гомосексуалист.

– А что, например?

– Знаю, из чего лекарства делаются, которыми нас лечат.

– Ну и из чего?

– Из голов крупного рогатого скота, коров то есть. Вытряхивают мозги из черепа и спиртом разводят, а потом нам под видом таблеток дают.

– Ты какую-то ахинею несешь, – заметил Карась, – если бы так было, то таблетки наши спиртом бы пахли, а они ничем не пахнут, и безвкусные еще в придачу.

– Ну, это я не знаю, а что так таблетки готовят, так мне это один санитар сказал, а он не врал никогда.

– Это ты по своей непроходимой тупости шутку от правды отличить не можешь.

– Всем спать, – приказал Михеич, – кто будет разговаривать, того сразу на вязки!

Неугомонные пациенты разбрелись по своим кроватям. Через пять минут храп нескольких глоток начал выводить незамысловатую мелодию, под аккомпанемент которой заснул и Андрей. Ночью ему впервые приснились не храмовники, а Лена. Во сне подруга Андрея ласкала Котова и, раздевшись, прижималась к своему избраннику. Когда ласки достигли кульминации, девушка встала и, скривив физиономию, громко сказала Котову:

– Ты шизик, от тебя не будет нормального потомства, я ухожу от тебя!

Андрей проснулся. Оглядевшись по сторонам в поисках Лены, Котов увидел лишь спящих соседей. Новичку отчаянно захотелось выйти из больницы и спросить у своей подруги, почему она так жестоко отнеслась к нему. “Да что я так забеспокоился? Ведь это только сон. Да и даже если бы она решила бросить меня, на ней свет клином не сошелся, есть и другие девушки. А все-таки приедет она ко мне или нет?” Андрея охватило отчаяние. “А вдруг мне всю жизнь придется провести здесь, например, как Юмба. И никакой личной жизни. А ведь я еще так молод! Я так многого хочу, у меня вся жизнь впереди!”

Котов перевернулся на другой бок и постарался заснуть. Череда неясных, расплывчатых образов пронеслась в голове страдальца, и наконец наступил долгожданный сон.

24

Утром Котов проснулся оттого, что Фикса орал на всю палату на Ухова:

– Это ты стащил мою зажигалку!

– Не, ты че, Толя, б...ю буду! Это, наверное, Кот стащил, – переводил на Андрея стрелки Ухо.

– Кот, ты не брал зажигалку?

Андрей, еще не совсем понимая, о чем идет речь, произнес сонным голосом:

– Фикса, тебе что, делать нечего?

– А вот есть свидетели, что ты зажигалку мою ночью сп...л!

– И кто это такой умный? – возмутился Андрей.

– Ухов, подтверди! – брызгая слюной, орал Толя.

– Точно он! – просипел Ухо, обнаглевший от того, что его вечный враг Карась привязан к кровати, и продолжил: – Обыскать его надо! Выворачивай карманы, говори, куда зажигалку спрятал!

Андрей понял, что сложилась ситуация, когда сам виноватый в краже громче других кричит “держите вора!”.

Тем не менее подозреваемый вывернул все карманы.

– Ты кровать свою покажи! Наверняка под подушкой спрятал, – неистовствовал Фикса. После того как парочка обыскала всю кровать, недовольный Олег сказал:

– Ну, ты и крыса, Кот, сп...л зажигалку и так спрятал, что найти невозможно. Я объяву делаю, что Котов крыса!

– А вот за то, что ты, Кот, скрысил зажигалку, тебе знаешь, что по зоновским законам полагается? – строя из себя многоопытного зэка, поинтересовался Ухо.

– А вот пусть он за воровство отдаст тебе, Фикса, всю передачку. У тебя осталось что-нибудь от передачки?

Андрей, возмущенный клеветой, не выдержал и треснул мастевого по морде. Не ожидавший такого ответа Ухо упал на пол, при этом из него выпала та самая зажигалка, из-за которой чуть не пострадал новичок.

– Так это, Ухо, ты, оказывается, крыса! – вскричали обитатели наблюдательной палаты и толпой набросились на петуха. Интригану досталось по полной. Сидя после экзекуции на своей кровати и утирая разбитый возмущенными пациентами нос, Ухо высказал в адрес Андрея угрозы:

– Я все врачам расскажу, про других не скажу, а про тебя все расскажу, что ты мне нос разбил и что других на меня натравил! Пусть тебя на галоперидол посадят. И будешь ты в этой больнице до старости сидеть, а тебя все колоть будут!

– Ты мало получил, что ли? – спросил возмущенный Андрей, вставая со своей кровати, чтобы добавить наглому петуху.

– Михеич! – заорал во всю глотку Ухов.

– Что случилось? – открывая дверь палаты, спросил санитар.