Текст книги "Котов"

Автор книги: Виктор Смольников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Стрелки часов приближались к двенадцати. Пора открывать бутылку. Плохая это привычка пить одному, но встретить праздник без алкоголя еще хуже. Игорь Николаевич не очень жаловал спиртные напитки. Медицинский спирт, разведенный водой, опротивел еще в студенчестве; пива было не достать; шампанское эскулапу не нравилось, вот и остановил врач свой выбор на коньяке. Срезав скальпелем алюминиевую крышку, Игорь Николаевич налил четверть граненого стакана. Когда часы начали бой, молодой врач опрокинул в рот благоуханный напиток, в два глотка проглотил спиртное и, отложив в сторону бумаги, начал набирать номер Таи.

31

– Подъем, сволочи! – орал обозленный на всех и вся, еще не протрезвевший от ночного возлияния санитар. Почти что всю ночь Вова, уложив спать больных, даже не снимая белого халата, бражничал с Тузом и Касимом. Больничные авторитеты угощали санитара водкой, закусывая напиток прибалтийскими шпротами. Такой редкий в больнице деликатес Касим просто забрал у Кирпича, объяснив, что передачкой делиться надо, а вклад в общак – святое дело. Верхушка в иерархии душевнобольных просто обирала пациентов, но благодаря тому, что делилась добытым с младшим медицинским персоналом, имела определенные привилегии в дурхате. Например, Тузу разрешали варить чифирь чуть ли не в любое время суток; в бане, в которую обычных пациентов толпой водили раз в две недели, авторитеты, не торопясь, мылись каждое воскресенье. Напившихся главарей в наблюдательную не запирали и нейролептиками не закалывали. В обмен на свои вольности авторитеты поддерживали в отделении порядок и наказывали вместе с санитарами проштрафившихся.

– Подъем, ушлепки! – орал Вова, колотя по металлической спинке кровати специальным ключом, с помощью которого открывались все больничные двери.

– Могли бы хоть в праздник дать выспаться! – пробасил Сухоплюев.

– Я тебе такой праздник устрою! Ишь расслабились, – визгливо орал санитар, после чего сдернул с кровати Сухаря одеяло, а потом и самого бунтовщика. Сухоплюев ударился головой об пол и заголосил: – Уя-уя! Уя-уя!

– Поори у меня еще, могу за неповиновение и на вязки прификсировать, ты меня знаешь!

– Не-а, не надо, – быстро вскакивая на ноги, просвистел Сухарь, – я уже встал, дядя Вова!

– Спать ночью будешь, – осклабившись, прокомментировал действия санитара Касим и уже с угрозой в голосе добавил: – А будешь с персоналом пререкаться, пистон получишь!

Завтрак и прием таблеток прошел как всегда, но, когда начался перекур, произошел маленький скандальчик. У Сашки Копытова исчезли все яблоки, который ушлый деляга поменял вчера на сигареты.

– Мужики, кто фруктики мои попер? Не может быть, чтобы концов было не найти! – плаксивым голосом говорил Копыто.

– А на кого думаешь? – спросил Касим

– Тут треть отделения под подозрение попасть может, сам знаешь, Касим, крыс у нас хватает, – вставил Карась.

– Фикса, – обратился авторитет к одному из больных, на которых могло пасть подозрение. – Твоих рук дело?

– Не-а, вы че, мужики, б...ю буду, не я!

– А может, знаешь кто?

– Так, наверное, Валька с Танькой, они на такое способны.

– Зови их сюда.

Сидевшие около мусорного ведра изгои поклялись, что в краже невиновны. Прошерстили всех, кого можно было заподозрить в краже, но следов вора так и не нашли. Неудавшийся коммерсант Сашка Копыто призывал на головы своих обидчиков все небесные кары.

– Мужики, меня же пайки лишили! Я ведь сигареты, которых мне бы на неделю могло хватить, за яблочки отдал!

– Впадлу воровать у своих, – вставил Карась, – ты, Копыто, последи еще за мастевыми, но, похоже, фрукты твои уже съедены!

Вскоре скандал тихо сошел на нет.

– Так, собираемся на работу! – объявила медсестра и начала читать список тех, кому врач разрешил работать за пределами отделения. Каждое утро список счастливчиков, которые были выбраны врачом для работы на улице, зачитывался медперсоналом перед строем больных. Попасть в выходную команду значило очень многое. Во-первых, это значило близкий конец лечения, так как выпускали на уличную работу только тех, у кого кризис уже миновал. Во-вторых, в рабочие попадали те больные, кто имел примерное поведение, пользовался доверием врачей и при случае не ударился бы в побег, а такое отношение со стороны эскулапов многого стоило. В-третьих, бригаде счастливчиков выдавали на каждый день по пачке “Беломора”, неслыханное богатство по больничным меркам. Таким образом, на каждого рабочего выходило по четыре-пять папирос. И кроме того, трудившимся больным за обедом дополнительно к скудной пайке добавлялось то вареное яйцо, то ложка творога. Но все это мелочи по сравнению с тем, что работа вне пределов зловонных палат – это уже было счастье, первый глоток воли, преддверие выхода из дурдома.

– Котов! – произнесла медсестра.

У Андрея полезли на лоб глаза, он переспросил:

– Что Котов?

– Что-что, на улицу идешь работать, вот что!

Все еще огорошенный Андрей переглянулся с Ильей.

– Во везет! А меня, сколько я ни просился на улицу, все равно не выпускают! – завистливо произнес Карась.

– Ничего, Илья, если тебе что с улицы пронести надо, я сделаю! – ответил обрадованный Кот.

– Тише ты, персонал услышит! – шикнул на счастливчика Карась.

32

На улице было еще темно. Трескучий мороз пробирался под телогрейки, которые были надеты прямо на больничные пижамы. Спереди и сзади на фуфайках было крупно написано: “ОТДЕЛЕНИЕ № 2”. Вместо шарфов шею украшали вафельные казенные полотенца. Осклизлые, затасканные ушанки служили головными уборами. Ноги больных были обуты в самые дешевые матерчатые ботики с прорезиненной подошвой, все как на подбор одного, сорок четвертого, размера. Чтобы обувь не болталась на ноге, Андрей, по совету Бороды, который был также отряжен на уличную работу, обернул ступни какими-то грязными тряпками, которые валялись в раздевалке.

Сделав несколько шагов по узенькой, протоптанной среди сугробов тропинке, Андрей чуть не упал в снег. Свежий морозный воздух опьянил больного. Немного запыхавшись с непривычки, Андрей делал неуклюжие шаги в ботах, в которые очень быстро набился снег. Котов остановился и огляделся по сторонам. Позади остались приземистые здания больницы и высоченный забор, впереди маячил сосновый лес. Вековые деревья, как показалось пациенту, упирались вершинами прямо в небо.

– Ну, че встал, двигай батонами! – услышал Андрей окрик старшего в группе, алкаша Бори, который непонятно по какой причине оказался в тюремной больнице.

– Да иду я, иду! – виновато ответил Андрей.

Караван из пяти больных двинулся дальше. Колючий встречный ветер поднимал поземку, снег бил по щекам идущих. Казалось, на теле нет места, в которое бы не проник холод. Следы, которые оставались за больными, быстро исчезали под напором зимней стихии. Сама тропинка представляла собой лишь углубление между снежными сугробами. Оступавшиеся пациенты набирали полные ботинки снега.

Наконец группа остановилась у лесопилки. Запах свежераспиленной древесины щекотал ноздри подневольных. Задача больных была не из легких. Нужно было таскать напиленные доски от пилорамы, около которой они в беспорядке валялись, к большому ангару и складывать их в штабеля. Сначала Андрей по неопытности с азартом принялся за работу и стал быстро хватать доски, волоча их в одиночку по снегу.

– Остынь малеха! – осадил Котова старший. – От работы кони дохнут! Торопиться некуда, хоть ты весь день так будешь упираться, хоть в два раза тише. Нам никакого плана здесь не установлено. Главное, мы здесь присутствуем и немного работаем.

– Понято, – ответил Андрей, мускулы которого после почти месячного вынужденного безделья так и стремились к тяжелой физической работе. Бросив доску на снег, Котов присел. Сердце колотилось.

– Держи твои пять папирос, – протянул Котову “беломорины” Борька из выданной ему сестрой-хозяйкой пачки. Андрей взял горсть табачных изделий и аккуратно положил их во внутренний карман.

– Все, курим пока, – сказал старший.

К обеду больные перетаскали все доски, напиленные до праздника. Поскольку было первое число, новых никто не напилил.

– Если спросят в отделении насчет работы, говорите, что ее еще очень много. А мы после обеда опять пойдем на лесопилку и чифиречек у сторожа заварим, отдохнем, так сказать, культурно. Че в отделении-то делать? Может, еще и в магазинчик заглянем. Деньги у кого есть?

– Не-а, откуда, – с сожалением ответил Андрей. Денег не было почти что ни у кого в больнице.

– У меня есть пятерка! – неожиданно заявил Борода. – Мне ее Касим дал, чтобы мы Тузу чая купили, а на сдачу разрешил печенья мне взять.

– Ну, это святое дело, сидельцам с воли чай пронести. Ты хоть никому, Стас, больше не сказал?

– Не, ты че, впадлу друзей закладывать!

– Тогда на обратном пути в магазин зайдем, да не все махом, я один зайду, а то на нас сразу внимание обратят. Да еще в больницу настучат, что больные разгуливают по поселку, вместо того, чтобы работать.

Так и поступили. Трое больных остановились у двери деревянной избы, над входом которой было написано: “Продукты”. Боря и Борода, который все-таки настоял на том, что он тоже зайдет в магазин, вошли по обледеневшему крылечку в помещение. Бедность торговой точки была видна по ассортименту товаров, стоявших на полках. Без талонов можно было купить лишь десятка два товаров. Если из этого списка исключить крупы и соль, а также рыбные консервы, то оказывалось, что купить покупатель мог только хлеб, спички и лавровый лист, расфасованный в бумажные пакетики.

– Чай есть? – спросил Борька.

– Что глаза-то продал, не видишь, что ли, что нет? – ответила продавщица, полная блондинка с крашеными волосами.

– А нам говорили, что есть.

– А говорят, что в Москве кур доят, – парировала принцесса прилавка.

– А может, это...

– Что?

– Ну, мы сверху рубль заплатим!

Пергидролевая дама поковыряла в зубах, выдержала паузу и полушепотом сказала:

– Грузинский, 100 грамм, три рубля, “индюшка” в гранулах – пять!

Борька, который был не силен в арифметике, начал медленно соображать. При любом раскладе получалось, что заварка стоила, как минимум, в пять раз дороже госцены. В ухо ему зашептал Борода:

– Борян, нас Касим подозревать будет, что мы на деньги его кинули, скажет, купили за восемьдесят копеек, а на остальное хавки себе купили.

– А если не купим, то мужиков без чифиря оставим!

– Ну, что, покупать будем? – прогремел голос продавщицы.

– Мы это, узнать только хотели, у нас пока денег нет, – ответил за себя и старшего Борода.

– Ну и нечего тогда в магазине делать! Поговорить, что ли, просто так решили? Топайте отсюда!

– Мы после обеда к вам зайдем, – извиняющимся тоном произнес Борька.

33

Что ни говори, а работа открывала для Андрея большие перспективы. Ко всем мелким и большим преимуществам добавилось то, что можно было просто-напросто попросить втихую у родственников деньги и отовариваться в поселковом магазине. Кормили рабочих в отдельном помещении, где никто не стоял над душой с просьбами дать доесть оставшееся в тарелке, и добавки давали, кто сколько съесть мог, да еще премблюдо, которое не доставалось простым обитателям богадельни. Сегодня каждому из “выходной” бригады полагалось по половинке плавленого сырка.

В это время в туалете шел содержательный разговор о покупке чая.

– Лучше “индюшку” бери, – говорил Касим Боряну, который собирался после обеда со своей бригадой снова идти на лесопилку.

– Понято, мы ведь че боялись покупать-то! Ведь на эти деньги не то что чая можно было купить, а пузырь “водяры” пол-литровый.

– А че, кера, что ли, в магазине была? – оживился Касим.

Виктор Смольников

Котов

Повесть

1

Над заснеженным мегаполисом стоял трескучий декабрьский мороз. Дым из выхлопных труб автомобилей и выдыхаемый людьми воздух быстро превращались в пар, который скрадывал истинные размеры предметов и расстояние между ними. Стекла машин и магазинные витрины были причудливо украшены ледяными узорами. Под ногами торопящихся в домашнее тепло прохожих хрустел грязный городской снег, который по старой российской привычке никто даже не думал убирать. В безветренном зимнем воздухе поблескивали падающие с неба снежинки, отражая разноцветные лучи.

“Рафик” скорой помощи с красными полосами на боку, лихо маневрируя в хитросплетениях городских улиц, даже при выключенной мигалке ехал быстрее положенных для города 60 километров в час. Карета скорой помощи везла в стационар только что госпитализированного больного. Сквозь занавешенные зелеными шторками окна мелькали городские огни и скромные рекламные плакаты последних лет существования СССР. По ним пациент пытался определить маршрут.

Внутри подпрыгивающей на дорожных выбоинах машины находилось несколько человек. Впереди, рядом с водителем, сидел сухощавый, морщинистый фельдшер, что-то тихо говоривший двум санитарам, которые были одеты в серые фуфайки поверх белых, не первой свежести халатов:

– После праздников совсем замучаемся. Упьются все, и вызова пойдут один за другим.

– Иваныч, да лишь бы смена не попала на тридцать первое. В прошлом году в новогоднюю ночь шизика одного ловили, на центральной площади города раздетым ходил. Люди дома шампанское пьют, а мы за полудурком гоняемся! Хоть в этом году праздник дома встретить, – соглашался один из санитаров, ровесник фельдшера.

Иваныч достал из кармана пачку “Родопи”, те самые болгарские доисторические сигареты с длинным фильтром, которых сейчас и в продаже нет. “Неплохо эти деятели живут, вон какая у них куреха”, – подумал стреноженный больной. Фельдшер закурил. Сизые клубы дыма поплыли по машине. Пациент нервно задвигал ноздрями; после того, как не куришь полсуток, любой табачный запах воспринимается как амброзия. “Хоть бы пару затяжек, – сто рублей бы дал за полсигареты”, – думал госпитализируемый.

Больной взглянул в щелку между шторками и отметил, что “рафик” подъезжает к одной из городских окраин. “Куда меня везут? Меня хотят убить, это точно”, – лихорадочно думал пассажир, дрожа всем телом. Опасаясь расправы, он пододвинулся к двери, планируя выпрыгнуть, если что, из машины. Бдительные санитары заметили движение больного, и один из них, цыкнув, грозно сказал:

– Сиди, где сидишь!

Вскоре перестали мелькать городские огни, стало темно, и только фары дальнего света встречных машин вырывали из темноты очертания сосен, которые стояли справа и слева от шоссе.

“Что эти трое хотят со мной сделать?” – продолжал беспокойно думать пациент, молодой человек двадцати трех лет, руки и ноги которого были крепко связаны простынями. Конечности, туго перетянутые и не имевшие притока крови, сильно мерзли и почти онемели.

– Вот взять хотя бы этого, – со знанием дела рассуждал о госпитализируемом фельдшер. – Наверняка ведь либо перепил, хотя на белую горячку не похоже, либо анаши обкурился.

– А кто вызвал бригаду?

– Соседи, кто же еще. Говорят, пришел к ним в квартиру, одетый в простыню, а на груди крест какой-то красный нацепил. А когда над ним засмеялись, в драку полез.

– А родных-то у него что, нет, что ли?

– Да наверняка есть, не один же он в трехкомнатной живет. Мы на столе записку оставили с телефонным номером больницы. Придут, позвонят. Да и соседи скажут, что психбригада приезжала. Тогда без всякой записки ясно будет, где их отпрыска искать.

– Где твои родные? – обращаясь к больному, спросил один из санитаров.

Пациент, пригнув голову, молчал.

– Че, анаши обкурился? Или, может, барбитуратов обожрался? – обращаясь к нему, спросил фельдшер.

“Ничего я им не скажу, сейчас что ни скажи, только хуже будет, – думал стреноженный больной. – Да и не поймут они ничего; вот соседям пытался объяснить, что я рыцарь Храма, а они меня избили, да еще этих вызвали. Наверное, меня везут в тюрьму, все больницы уже проехали. Но за что? За то, что я соседу по морде заехал?”

– Че молчишь? – снова спросил санитар пациента. – Ну, ничего, в больнице разговоришься. Может, он просто ширанулся?

– Нет, – тоном знатока сказал фельдшер. – Наверное, транквилизаторов объелся, вены у него нормальные.

“За наркомана меня принимают, какие это врачи? Но куда меня все-таки везут?” – думал несчастный. В этот момент машина догнала какой-то грузовик. Пациент взглянул на красные стоп-сигналы впереди едущего транспортного средства и стал привычным для себя образом, напрягая и расслабляя зрачок глаза, медитировать. Вскоре из потока света прорисовались знакомые контуры рыцаря-тамплиера, скачущего на мощном коне. Восьмиконечный красный крест на груди, меч и копье в руках. Вечно скачущий к небесному Иерусалиму паломник сказал больному: “Не бойся, я с тобой”.

Больной сразу расслабился. “Небесное братство не бросило меня, теперь я спокоен”, – подумал он.

2

“Рафик” притормозил у деревянных ворот, посигналил, постоял несколько минут, после чего ворота медленно отворились, и машина, переваливаясь с боку на бок, въехала в огороженный высоченным забором двор. Где-то вдалеке брехала собака.

– Выходи, – подхватывая за руки больного, сказали санитары.

Больной заупрямился, пытаясь своими телодвижениями затруднить работу медперсонала. Получив пару ударов в солнечное сплетение, пациент обмяк, и санитары потащили его к длинному приземистому одноэтажному дому с мощными металлическими решетками на всех окнах. Над входом висела вывеска “Отделение № 2”. Пациента провели по длинному коридору в довольно большой кабинет. Вскоре в помещение, аккуратно закрыв за собою дверь, вошел молодой, интеллигентного вида светло-русый мужчина с большими очками в металлической оправе на длинном носу.

– Что у него? – спросил вошедший.

– Вот, здесь все написано, предположительно наркотическое опьянение. Пришел к соседям, обмотавшись простынями, что-то начал требовать, потом драку устроил, все про каких-то тамплиеров говорил, сказал, что он знает какого-то Гогу Болдина и что он ему пожалуется.

– Это что, криминальный авторитет, что ли? – спросил врач.

– Не Болдина, а Болдуина, и не Гогу, а Гуго де Пейена, – вмешался оскорбленный пациент.

– А кто это такие? – сильно смягчив интонацию, спросил врач.

– Болдуин – король Иерусалимского королевства, а Гуго де Пейен – основатель и первый гроссмейстер ордена Рыцарей Храма, – многозначительно сказал вновь прибывший.

– Во как! – с трудом сдерживая улыбку, ухмыльнулся Иваныч.

– А где вы с этими уважаемыми людьми познакомились и кем они вам приходятся?

Пациент сильно смутился, потому как и сам не знал, кем именно приходятся ему жившие девятьсот лет назад легендарный борец за освобождение Гроба Господня и первый командор ордена тамплиеров, а также как можно водить дружбу с покойниками. Одно пациент знал точно – что души обоих исторических персонажей живы и он может с ними общаться.

Заметив замешательство вновь прибывшего, врач быстро сменил тему:

– Давайте знакомиться, – мягко предложил он.

– Меня зовут Андрей – ответил пациент.

– Вот и хорошо, а меня Игорь Николаевич. Давайте измерим вам давление и взвесимся.

Пока Андрей проходил все необходимые процедуры, врач быстро писал в истории болезни: “Давление в норме, пациент сильно истощен, на правом предплечье и на скуле кровоподтеки, бригаду “скорой” вызвали соседи, сверхценная идея о рыцарях-тамплиерах…”

– В психиатрической больнице лежали когда-нибудь?

– Нет! – возмутился пациент.

– А родственники?

– Нет! А я что, в психиатрической больнице?

– Как бы вам сказать, в общем – да, но если вам наша больница не понадобится, мы вас сразу выпишем, – попытался успокоить больного Игорь Николаевич.

– Отпустите меня домой, я ни в чем не виноват, – чуть не плача попросил пациент.

– А вас никто ни в чем и не обвиняет. Давайте переночуйте у нас, а наш разговор отложим до завтра, – заканчивая беседу, сказал врач.

Через несколько минут за больным пришел здоровенный санитар и спросил у Игоря Николаевича:

– Куда его?

– В наблюдательную.

– Там все койки заняты.

– Переведите кого-нибудь, кто поспокойнее, в другую палату, а на его место поместите этого.

– Ну, пошли, – обращаясь к дрожащему всем телом пациенту, гаркнул санитар.

– У меня руки и ноги связаны, я не могу идти, – сказал пациент.

– Развяжите его, – распорядился врач, – но только к вам, Андрей, просьба: ведите себя спокойно, иначе вас снова могут связать.

3

Больного повели по полутемному извилистому коридору, стены которого были покрашены грязно-зеленой, местами облупившейся краской. Когда санитар специальным ключом открыл дверь в отделение, в нос Андрею ударил специфический запах. Спертый воздух, характерный для места, где обитает много немытых людей, дополнялся запахом общественного туалета и дымом дешевых сигарет. Андрей, озираясь по сторонам, увидел странных, одинаково одетых людей. Больные с осунувшимися лицами были одеты в полосатые пижамы и, как показалось новичку, абсолютно бесцельно двигались в жуткой тесноте. Их нечесаные волосы и обросшие физиономии, а также поведение сильно напугали новичка.

“Неужели я буду таким же? – скорбно подумал Андрей. – Наверное, меня оставят здесь на всю жизнь. Но за что? За то, что я могу общаться с душами покойных рыцарей?”

Пациента привели в палату, которая, в отличие от других, имела еще одну дверь, возле которой постоянно дежурил санитар.

– Миша, – обращаясь к сидящему около палаты санитару, сказал конвоировавший новичка, – вот тебе новый кадр, привязывать пока не надо, но если что, не стесняйся, за четыре точки прификсируй!

– Вот твое место, здесь будешь обитать, – сказал Андрею Миша, показывая на свободную кровать, и захлопнул дверь наблюдательной палаты.

Андрей осмотрелся по сторонам. В помещении, которое освещалось тусклой лампочкой, находилось около пятнадцати человек. Некоторые лежали на кроватях, кое-кто был к ним привязан. Двое больных мерили шагами то небольшое пространство, которое было между двумя рядами коек. При этом обитатели даже не обратили внимания на вновь прибывшего.

“Меня хотят превратить в идиота или даже убить, – лихорадочно думал Андрей, – вот лекарствами какими-нибудь накачают, а потом заявят, что я – псих. Нужно срочно бежать отсюда!” Пациент подошел к маленькому, без форточки, подслеповатому окну, за решетками которого виднелись снежные сугробы и высоченный забор. “Разве это больница? Это же тюрьма! – ощупывая толстенные прутья на окнах, думал Андрей. – Что же я такого совершил? За что меня сюда? Если это тюрьма, то ведь сначала должен быть суд!”

– Тебя как звать, пацан? – вздрогнув от звука человеческого голоса, услышал Андрей и оглянулся. На кровати приподнялся небритый мужик лет сорока, с хитроватым выражением лица.

– Меня – Андрюха.

– А меня – Илья, погоняло Карась.

– А что такое погоняло?

– Ну, кличка, значит. А у тебя какая кликуха?

– Не знаю.

– Но фамилия-то у тебя есть? – ухмыльнулся Карась.

– Котов, – неуверенно ответил новичок.

– Вот, будешь Котом, значит.

– Ну ладно, я не против.

– За что тебя сюда? Что натворил-то?

– Да соседу по морде надавал.

– За это тебя бы в КПЗ посадили, а ты в психушке. Значит, что-то с головой у тебя. Ну да ладно, мне все равно. Здесь надо осторожно, ты же, я вижу, в первый раз здесь?

– Да.

– Тут надо знать, с кем и как общаться.

– Но нормальные-то здесь есть?

– Если честно, то мало. Уж в этой палате их точно нет. Либо больные на всю голову, либо петухи.

– А что за петухи такие?

– Ну ты даешь! Тебе сколько лет-то?

– Двадцать два.

– И что, не знаешь, кто такие петухи?

– Нет.

– Ну дырявые, значит, проткнутые, те, кого в зад имеют, либо кому в рот выдают.

– А зачем?

– Ну, это я точно не скажу. Кто-то по статье нехорошей попал, и опустили его, кто-то, может, скрысил что-то и наказан таким образом, а кому-то это просто нравится.

– А как определить, опущенный или нет?

– А ты в курилке все увидишь, петухи, они вместе держатся, окурки из помойного ведра таскают, после всех докуривают. Ты, главное, после них не кури и не пей, а то на неприятности нарвешься.

– На какие?

– Ну, в двух словах, это почти что самому стать петухом. После тебя курить никто не будет, чай с тобой пить никто не будет, хуже не придумаешь, полы в туалете заставят мыть. Вот Саня Бык, покурил после петуха и чаю после опущенного попил, теперь блатным трусы стирает.

От такого количества полученной информации у новичка голова пошла кругом. Жизненный опыт, полученный Андреем, был далек от знания тюремных законов. Ни в престижной школе, ни в вузе, ни в аспирантуре, вступительные экзамены в которую только что он сдал, ему не приходилось сталкиваться с жизнью по тюремным понятиям. Новичку вдруг опять сделалось страшно. Как же так, если это больница, то почему контингент тюремный, почему на окнах решетки? Возникла ужасная мысль, а может, он, Андрей, какому-то важному человеку перешел дорожку и его без всякого суда и следствия запихнули в это странное место? Мысль металась в поисках ответа на вопрос: “Почему я здесь?” – и не оставляла вновь прибывшего.

Успокоился Андрей, только вспомнив о том, что обещавший ему защиту рыцарь-тамплиер не оставит его. Новичок прилег на кровать, привычным способом начал, прищурившись, долго смотреть на едва светящуюся лампочку. Наконец из луча, вышедшего из лампы, показалось мужественное лицо рыцаря, затем показался конь, несший седока по просторам вселенной. Рыцарь дружеским жестом пригласил Андрея сесть к нему в седло, но больной отрицательно покрутил головой, после чего рыцарь скрылся в луче падающего света.

4

Внезапно во всем отделении замигали, а потом и вовсе погасли все лампы. Окутавший Андрея мрак парализовал волю новичка, от страха больному хотелось закричать. Он взглянул в окно. В прозрачном декабрьском воздухе дрожали звезды. Яркая полная луна низко висела над землей, посылая на больницу света достаточно для того, чтобы различить сугробы снега и черный забор. Где-то вдалеке лаяли собаки. Андрей попытался заснуть, но не мог. “Ведь никто из моих родственников и знакомых не знает, где я, – думал пациент. – Как меня сейчас они найдут? Кто объяснит этим костоломам в белых халатах, что я абсолютно нормален? И как же аспирантура, ведь мне надо завтра идти в институт, у меня важный эксперимент. Все удивятся, что я не пришел на работу. Не дай Бог, отчислят!”

В это время в дверном проеме появились две фигуры, лица которых было трудно различить. Один, санитар, держал в руках свечу. Второй, медбрат, нес шприц.

– Что ему назначили?

– Два куба аминазина, пусть выспится.

Они подошли к кровати Андрея. В голове больного пронеслось: “Что такое аминазин? Они хотят убить меня, в шприце наверняка яд. Господи, а я так хочу жить, мне рано умирать. Мне надо было согласиться с рыцарем и уехать отсюда!”

– Не убивайте меня, я ни в чем не виноват! – заплакал Андрей. Но санитар привычными движениями перевернул больного на живот, а медбрат тем временем поставил укол в ягодицу и насмешливо сказал: “Живи пока!”

Первое время после инъекции Андрей с бьющимся сердцем ожидал наступления смерти. Но вместо этого по телу растеклась волна спокойствия и умиротворения. Измученный трехсуточной бессонницей организм пациента впервые почувствовал, что пора бы и поспать. Сладко зевнув, новичок положил руку под голову и заснул. Во сне к Андрею опять пришел рыцарь и сказал: “Если ты вытерпишь это испытание, мы посвятим тебя в рыцари, и ты поселишься в Тампле”.

Во всем отделении установилась тишина. Были слышны даже ходики, висевшие в дальнем конце отделения. Иногда кто-нибудь всхрапывал или разражался бредовой тирадой. В комнате медсестер персонал мужского пола отчаянно резался в “тысячу”.

5

Наутро отчаянно болело все тело, было слышно, как пульсирует кровь в голове. Андрей попытался встать с кровати, но ноги и руки плохо подчинялись своему хозяину. Наконец, встав с лежанки, новичок огляделся по сторонам. Впервые почувствовав на себе действие психотропных лекарств, Андрей подумал, что то, что он выжил после ночной инъекции, уже хорошо.

Несмотря на то, что было уже около девяти часов утра, за окном было так же темно, как вчера. Стоваттная лампочка, единственный источник света, была подвешена так, что достать ее, даже встав на кровать, было невозможно. Неяркий подрагивающий свет от заключенного в коробку из металлической проволоки светильника выхватывал из полумрака около дюжины металлических кроватей и столько же пациентов в мятых и грязных полосатых пижамах.

Почти все в палате уже проснулись. Вчерашний знакомый, Карась, поприветствовал Андрея:

– Ну, что, поздравляю! Как прошла твоя первая ночь в дурке?

– Так-сяк. Илья, скажи мне, где мы находимся?

– Как где, в крытке, где же еще?

– А что такое крытка?

– Ну, дурхата, тюремная психбольница!

– Как так! – прокричал новичок.

– Тихо ты, не ори, – приказал Андрею Карась.

– Так ведь, чтобы сюда попасть, надо что-то совершить! – не унимался новичок.

– Я тебя вчера и спрашивал, что тебе предъявляют.

– Подрался я.

– За это сюда не отправляют. Вот у меня, например, статья за кражу со взломом. Судили, но, поскольку я был в невменяемом состоянии в момент преступления, тюрьму заменили принудительным лечением. Да может, ты скрываешь и за тобой что-нибудь нехорошее есть?

– Да ничего за мной нет, ошибка какая-то вышла, честное слово, – растерянно произнес Андрей.

– Ну, смотри, здесь все равно все становится известным.

Новичок еще раз осмотрелся по сторонам. Стены с обсыпавшейся местами до дранки штукатуркой были выкрашены в грязно-синий цвет. Низкий, давно не беленный потолок нависал над металлическими, тоже облупленными, кроватями. На некоторых кроватях не было ни наволочек, ни простыней. Темно-зеленые одеяла лежали прямо на порыжевших от многократного ночного недержания пациентов матрасах. Новичку отчаянно захотелось вернуться домой.

– Карась, а как мне из этой больницы выйти-то?

– Из этой больницы, чтобы ты знал, все хотят выйти. Но беда в том, что из нее не выходят, из нее выписывают! Да и то, как правило, только по решению суда. Есть деятели, которые третий десяток здесь находятся!

– А в город можно съездить? У меня вот сигарет нет.

– Ну ты даешь! Ишь чего захотел, – засмеявшись от наивности нового приятеля, ответил Карась. – Не только в город, но даже просто на улицу погулять нельзя выйти. Да даже и на толкан сходить, нужду справить, и то надо разрешения у санитара спрашивать!

– Врешь!

– А чего мне врать-то, проверь сам. Видишь дверь в палату?

– Ну, вижу, – уставившись на сваренную из толстенных прутьев арматуры дверь, сказал Котов.

– Так вот, сейчас она закрыта на ключ, пойди попробуй выйди отсюда!

Андрей, восприняв слова нового знакомого всерьез, подошел к двери и начал дергать ее. В ответ услышал от санитара:

– Ты че, ушлепок, дергаешься? К кровати тебя привязать, что ли?