Текст книги "Интрузия"
Автор книги: Виктор Дубровский
Жанры:
Героическая фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)
Антиграв, наконец-то отмучился, и авто грохнулось на аллею. Бешеная сила ускорителя помогает тащить машину по мелкому гравию, пока, наконец, они не прогрохотали вверх по полуразрушенной мраморной лестнице. Ускоритель прогорает, Барго давит акселератор до упора, но машина скрежещет по гравию ободами и ехать не желает.
– Хонсай, тылы смотри!
– Собаки отстали и сидят, – неожиданно объявляет напарник.
Барго хватает свой "Кургуз", смотрит в заднее окно. Действительно, собаки цепью расположились вдоль невидимой линии вдоль подъездной дорожки к лестнице и сидят. Чего-то ждут. Чёрт, как всё непонятно, а Барго страсть как это не любил. Надо выходить, хоть осмотреть машину.
– Хонсай, прикрой.
Высунул ствол вперёд себя и выскользнул наружу. Его немного нервно поколачивало. Собаки, будто только что не было страшной и кровавой битвы, сидели, стояли, лежали, почесывались, вылизывались, но линию не переходили. И все с таким видом, будто ни Барго, ни машины, ни Хонсая здесь нет. И нет никакого желания, почему-то, проверять, как собаки среагируют на пересечение границы. Барго отвинтил крышку с фляжки и сделал тройку глотков. Хорошо мозг прочищает и снимает стресс, это чёртово дядюшкино пойло.
Осмотрел транспорт. Неубиваемые армейские шины, армированные стальной сеткой, порваны в клочья, куски корда торчат на порезах, как злая щетина. Бронестёкла поцарапаны когтями. Капот вскрыт, как консервная банка. Будто жесть, порвано железо на бортах. Хорошо видны следы зубов на подножке. На бортах – вмятины от ударов, не хочется даже и смотреть, что с антигравом, ясно, что он помер. Да-а-а, машина больше не поедет.
– Хонсай, выходи, приехали. Кажется, нам кранты. Это система ниппель, если я что-то понимаю в задницах. Мы сюда прорвались, но отсюда нам не выбраться, это факт. Зато есть положительный момент. Это поместье, похоже, не разграблено. На, глотни.
Глава 4
Магеллан Атын, в миру Вольдемар Абызович. Думает. Офигевает.
Ичила привезли через месяц. Похоже, он за это время израсходовал почти весь флюидный ресурс, потому что его конвоировала лишь на ярко-красном Феррари, какая-то красотка, явно крашеная. Немного позади скромно притулились два чёрных джипа, судя по всему, с охраной. Из неимоверной длины перламутрового лимузина вышел весь такой важный Он, в голубом докторском халате, со стетоскопом на шее и лихо свёрнутой набекрень медицинской шапочке. Халат, по всем признакам, многое пережил, лацканы подозрительно блестели, одна надорванная пола волочилась по земле, а из кармана свисали засаленные шнурки с его шаманскими фенечками. Осунувшийся, с чёрными кругами вокруг глаз, и его, как мне показалось, немного покачивало. С гордо поднятой головой Он проследовал в дом. Следом вышла группа поддержки, в виде шести разной степени ухоженности женщин. Богатый цветничок, оценил я вкусы своего напарника, я бы тоже сорвал пару-тройку лепестков с этого букета, если бы у меня не было Ирины. Ирина вообще вне конкуренции, это астрологический факт.
В связи с нашествием пришлось срочно устраивать раут на лужайке. К слову, выкошенной и ухоженной. Чего от безделья не сотворишь. Тем более что мы сегодня как раз собирались побаловаться шашлычком и всё, в принципе, было готово. Ирина, на правах хозяйки занималась с тётками, а я, соответственно, с мясом. Пришлось под это дело и охрану припрячь. Анечку срочно эвакуировали в гости к соседям, ибо нравственности ребёнка такое зрелище могло нанести непоправимый ущерб. Ну вот, и ещё одна твоя мечта сбылась, товарищ Вольдемар, с печалью подумал я, когда по бывшему огороду закружился водоворот ледей. Печаль моя оттого, что всякая сбывшаяся мечта на шаг приближает нас к полному отсутствия мечт и слиянию с Вечностью. Впрочем, раут проходил по плану. Типа прощальная вечеринка, в связи с отъездом Доктора Ичила в Лондон, Нью-Йорк и Париж одновременно.
Какими каплями лечил женщин шаман, я точно не знаю, но фемины вызывающе смеялись и игриво стреляли на меня глазками, а Ирина пыталась, безуспешно, правда, наступить мне каблуком на ногу. Приходилось вести светскую беседу, с трудом удерживаясь, чтобы не скатиться во фривольность. Ирина, как могла, поддерживала меня в эту трудную минуту, она как-то в теме, как-то общается с этим обществом в своей обычной жизни.
– Скажите, господин Атын, вы и вправду Атын? Гуру о вас отзывался очень почтительно. Он такой кудесник, – я в этих интонациях слышал "забавник", – он просто волшебник.
– Я в этом не сомневаюсь.
– Он, не покладая рук, ночами не спал, а всё лечил и лечил. Нам так не будет его хватать!
Закатила глазки, просто трагическое расставание.
– А мы все у него посмотрелись, ага. И Оля, и Зина, и Галя, Марина, Зоя, Анжела, ну, в общем, все наши. Он такой няшка! Не то что наш гинеколог Потапов. Бука! И, главное, не лезет своим холодным инструментом в...
Я понял, что сейчас мне расскажут про то место, куда лазит гинеколог Потапов, и постарался от этого смыться, но меня перехватил другая красотка.
– Скажите, господин Атын, вы и вправду Атын? Вы ассистент Великого Гуру?
– Я его прогресс-бар, ну, в смысле, концептуальный арт-продюсер и менеджер по консистенции. Нет, нет, что вы, не гастроли. Доктор Ичил здесь вообще проездом, к нам заехал по убедительной просьбе наших знакомых, посмотреть Олю. Он следует через Бердичев в Нью-Йорк, там будет читать лекции в Карнеги-холле.
– А, знаю. Как завоевать себе друзей. Но это полнейший отстой. Коэльо гораздо прикольнее. Там, где про аптекаря. Ну, вы меня понимаете.
Я её не понимал, меня хватило на три с половиной страницы Коэльо, потом начало тошнить. Более гнусной компиляции из всего чего можно, я прежде не встречал, разве что у Муроками, но там меня хватило на целых семь страниц.
– Скажите, господин Атын, а Гуру с какой области Тибета – с Курахатманги или Маракурутхи? А то он как-то не ответил на этот вопрос. Мы тут с девочками посоветовались, и решили в следующем году туда поехать. Прикоснуться к истокам, так сказать, вдохнуть воздух Истинного Прозрения. Кстати, а откуда у доктора Ичила ируканские ковры? Или харкадарские, я всё путаюсь?
– У него, наверное, были ируканские, харкадарские у меня в спальне лежат, – ляпнул, не подумавши, я, за что немедленно получил чувствительный тычок под рёбра от Ирины. Как она всё умудряется слышать в этом гаме? – Нет, вам потом Гуру сам покажет.
– Это там, в Харамутманги их шьют? Кавайно. Я теперь хочу себе сумочку из такой ткани и обивку в машину, чтоб гармонировало. И, если шить пиджачок, то вот здесь приталенный, и чтобы...
Девушки периодически исчезали время от времени куда-то, и возвращались, одёргивая юбочки и поправляя причёски. Загадочно переглядывались. Ичил не появлялся. Зато из всех этих бесед выяснил хронологию событий. Мне-то Ирина так, время от времени что-то рассказывала, ей же Оля периодически звонила, примерно три раза в день, и делилась впечатлениями. Но полной картины я не видел.
Ирина сдала с рук на руки Ичила своей подруге, отрекомендовав его как известного тибетского целителя и прорицателя, вырванного неимоверными усилиями из лап китайских спецслужб, где его пытали и заставляли обслуживать высокопоставленных жён. Это в том смысле, как пояснила мне Ирина, без применения пыток тех жен обслуживать никто не мог. Подруга Оля, как настоящая женщина, решила похвастаться своим личным шаманом своим соперницам, утереть нос, так сказать. По этому поводу был собран небольшой междусобойчик, на котором, теперь уже бывшие, подруги выдрали друг другу все волосы, но так и не выяснили, кого же и в каком порядке будет лечить Ичил. Потом, после некоторого количества шампанского, все помирились, Ичилу тут же, сообща, несмотря на тёмное время суток, сняли пентхаус в центре города и разложили ковры, судя по всему, ируканские. В прихожей дежурили, как минимум, две почитательницы Великого Тибетского Гуру и большие ценительницы ковров. На приём к Ичилу проходили только через их трупы, а осмотр ковров производился исключительно по личным рекомендациям.
В конце концов, и этот праздник кончился, девушек погрузили в лимузин, я собрал с поля боя пустые бутылки из-под шампанского и, наконец, наступила тишина. На кухне, когда я отмывал бокалы от губной помады, Ирина мне досказала оставшуюся часть истории Великого Целителя.
Ичила сводили на местный рынок, он там прикупил каких-то травок, в аптеке тоже что-то приобрёл, и, в итоге, сварил на кухне у своей очередной пассии, полведра страшной и неминуемой силы микстуры. Пару капель на стакан воды – и вуаля. Избавлю вас от деталей, но кошки, в определённое время, ведут себя похожим образом. И никакие противозачаточные препараты в этот период не срабатывали, а что какое-то там банальное бесплодие? Три раза ха! В женских консультациях наплыв посетительниц, акушеры-гинекологи сбиваются с ног, все в недоумении, что творится. И слава Ичила, как кудесника по всяким женским делам, Великого Тибетского Гуру, расползлась по всему городу, популярность его выросла даже выше моей гениальности. У нас ведь тайные знания распространяются значительно быстрее знаний обычных, а что касается разговоров в очереди в женской консультации, то я себе это представляю.
Эфирные флюиды, наконец, из Ичила выветрились, женщины, как и следовало ожидать, прозрели, кое-где состоялись и семейные скандалы. Но, самое грустное, что шаманом заинтересовались власти, прослышавшие о его неутомимой деятельности по радикальному повышению рождаемости в отдельно взятом российском регионе. Это нам вовсе ни к чему. На этом этапе, по крайней мере. Пришлось срочно его из этого малинника вывозить, спасать наше дело вообще, и его лично, в частности. Есть подозрения, что вскоре на свет появятся младенцы с монголоидными чертами лица. Хотя кого этим удивишь в нашем губернском городе, где четверть населения – татары и башкиры, половина – те, кто называет себя русскими, а остальные – помесь между первыми, вторыми и третьими? Это всё мне со смехом Ирина рассказывала, когда наше постоянное место общения вернулось на фамильную кровать.
– А ты не того? Случайно, капельками не баловалась? – с подозрением спросил я, – а то у тебя последнее время как-то всё слишком активно происходит.
– Нет, что ты, дорогой, – ответила Ира, сладко потягиваясь, – это просто я по тебе соскучилась.
Обманывает, наверное. В свете звёзд блеск её лукавых глаз говорит о другом.
С утра, навернув яичницу из десятка яиц с изрядным ломтём бекона, литр молока, два десятка пирожков и половинку вчерашнего торта, Ичил произнёс:
– Пища у вас плохая. Совсем нет жизненной силы. Вроде поел, а всё равно, как травы пожевал. Я что, овца какая, или лошадь, травой питаться?
Я с ним согласился. Мне тоже, после добротной степной пищи, всё стало казаться не таким. Разница ощутимая. Да что там говорить, консерванты и антиокислители изящества еде не добавляют.
Но Ичил хотел поговорить совсем о другом. Это мне хорошо видно, по его изрядно осунувшейся, с чёрными тенями под глазами и страшно довольной морде. Его распирает, ему хочется поделиться, так сказать, опытом лечения. Но я деликатно молчу, я же интеллигентный человек, что лезть в душу к человеку своими грязными лапами? Может, у него там святое, сокровенное.
Но он не выдерживает первый.
– Ты скажи, Магеллан, почему ваши женщины кричат во время кирим? Наши, степные, не кричат.
– Наши кричат тоже не все, это раз, во-вторых, кричат – это они демонстрируют партнёру преклонение перед могучей силой его светлого мужского начала ян, и так реагируют на фазовое перетекание ян в тёмную женскую энергию инь, что происходит в момент наивысшего наслаждения. Впрочем, вам, козопасам, эти детали ни к чему. В-третьих, потому что вы своих баб дерёте без души, как овец. А вот, к примеру, Алтаана кричит, а Дайана рычит, а Сайнара... к-хм... это неважно, – провёл я краткий курс полового воспитания.
– А ещё я негритянку попробовал. Откуда в вашем городе негры? Просто отпад. Кожа гладкая, как шелк, сама заводится с полоборота, и у неё такое узкое вла...
– Избавь меня, пожалуйста, от пошлого натурализма, – поморщился я, – ты, часом, в этом малиннике на конец ничего не намотал? – на всякий случай спросил я у шамана.
– Обижаешь, – гордо ответил Ичил, – я познакомился с очаровательной женщиной. Да, замечательной во всех отношениях! Я, наверное, на ней женюсь. Врач-венеролог, с опытом работы. Такая женщина! Она всё спрашивала про мои микстуры, и рассказывала всякое, – взахлёб делился он со мной сокровенным. – И альбом показывала, с картинками. Сифилис – страшная вещь, да.
Я в юности тоже был любознательным, и, скажу по правде, после просмотра кое-каких медицинских атласов, мысли о сексе с «этим»вызывали приступ мучительного отвращения. Где-то примерно недели на полторы-две, потом гормоны всё-таки пересиливали естественную брезгливость, приходилось зажмуривать глаза, гнать от себя всякие ненужные мысли и ассоциации. Как вообще врачи с этим живут? Наверное, черствеют душой и теряют чувство прекрасного. Вопиющий пример – это мой сосед, кто не помнит, Курпатов, вот уж у кого чувство прекрасного испарилось, видимо, ещё в детском садике, когда он играл с девочками в доктора. Доигрался, блин, приходится с помощью посторонних людей его на лечение везти. Это, к слову, о разрушительном действии медицинской литературы на человеческую психику.
– Она так одинока! – продолжал токовать Ичил, – Только она меня понимает! Зато бесплатно брала у меня анализы, каждый вечер. По три или четыре раза. Такая трепетная, беззащитная. И ещё она познакомила меня с одной. Оказывается, оральный секас вообще...
– Понятно. Ты под надёжной крышей, – я пресёк излияния шамана, – а рассказывать про секас будешь у себя в ауле. Это во-первых. Во-вторых, мне понятно, что без намордника тебя в приличное общество пускать уже нельзя. И, наконец, добавлю, что настоящие мужчины, ни при каких обстоятельствах, не делятся ни с кем фактами и подробностями своих амурных похождений!
Но я где-то что-то недоглядел. Ичил, лучась от скрытой гордости, выкладывает на стол пачки банкнот, и, слюнявя палец, начинает демонстративно медленно пересчитывать деньги. Ласково разглаживает каждую купюру пятернёй, раскладывает в стопки по достоинству. Пачки аккуратно перетягивает резиночками. Вот шайтан, он за месяц заколотил столько, сколько я, в хорошие времена, за полгода не зарабатывал, включая премиальные Теперь не выдерживаю уже я:
– Ты что, женщинам за деньги отдавался?
– Нет, – хихикает мерзавец, – женщинам я отдавался из любви к женщинам. А вот лечил их, по недоразумению, бесплатно. Только наши девушки мне быстро объяснили всю порочность подобного подхода. Они сами там, с клиентурой, разбирались. Это всё мне вчера отдали.
И выкладывает на стол ещё три кредитные карточки. Платиновые.
– Это мне на прощанье Лидочка, Манечка и Пусечка оставили. У их мужей слишком много денег, а Великий Тэнгри, да пребудет с ним слава, велел делиться. Очень своевременное решение. А то карма у них была перекошена, пришлось в порядок приводить. В смысле, у мужей. А Лидочка всю спину исцарапала во время секаса, – вдруг пожаловался шаман.
Если сказать, что я офигел, то это ничего не сказать. Тут некоторые, не будем на меня пальцем показывать, горбатятся всю сознательную жизнь, недоедают, можно сказать, недосыпают, нуждаются не покладая рук, а тут? Что тут? Впрочем, это и невооружённым взглядом видно. У меня возникло непреодолимое желание отправить Ичила обратно в город, поработать ещё месяц-другой, но я себя остановил. Ичил, во-первых, здесь не для этого, а во-вторых, слишком плохо выглядит. И это не истощение от половых излишеств, впрочем, он и сам мне сказал.
– Я что-то у вас не очень себя чувствую. Как-то мне не по себе. Мы люди степи, а тут кругом лес. Он закрывает от меня своим пологом мир. И ещё, что-то другое. Никак не пойму, но такое ощущение, что мне не место в вашем мире.
Я всё понял. Это неприятие ноосферы. Кубло эгрегоров, с подчас противонаправленными векторами силы. Что-то такое я читал в архивах Третьей Экспедиции. Мне, при перемещении в Харкадар, было легче. Там нет ничего такого, что входило бы в противоречие с моими внутренними убеждениями. А Ичилу тяжко – только лишь потому, что его честная, цельная, неиспорченная натура натыкалась на всю мерзость нашего мира. Не напрямую, естественно, а опосредованно, через всю земную ноосферу. Просто это стало заметно чуть позже, когда эйфория от проникновения в другой мир и встречи с прекрасными женщинами несколько поутихла. Я дал ему пару таблеток седуксена, а потом им занялась Афанасьевна. Но и её прогноз был малоутешительный, хотя парень заметно ожил.
Пришлось срочно перекраивать свои долговременные планы. Вообще-то я считал, Ичила надо отправить учиться в Университет. Чтобы он приобрёл системные и самые современные знания и научился отделять зерно от плевел. Но тут или привыкаешь жить у нас, или... чёрт. Никак не получается. Весь МГУ в Харкадар не перетянешь. Или создавать здесь, на Земле подходящей силы эгрегор, чтобы харкадарцы, которые сюда попадают, получали бы подпитку от него. Этот вопрос надо обдумывать серьёзно, не с кондачка и комплексно. Я временно отложил его в сторону. Надо пока отправлять Ичила взад, чинить Михалыча, а за это время я что-нибудь успею сорганизовать, есть у меня мысли в голове, есть.
Окончательно меня добил Ичил, когда я вышел на крылечко, перекурить от трудов праведных. Шаман стоял в обнимку с ослепительно-красным кабриолетом Феррари, с которым его и привезли сюда, и поглаживал того по бокам.
– Красивая машинка, правда? Ты меня научишь на ней ездить? Не, я так-то умею, каропка аптамат, двести сил, как с куста, чо не уметь-та? Мне Пусечка показывала. Только, говорят у вас какие-то есть козлиные ПДД, которые Пусечке всегда мешали ездить правильно. И ещё менты. Менты – это козлы, которые придумали ПДД? Пусечка очень ругалась. Ну, она всегда ругается, особенно на дороге и во время секаса. Я тоже несколько слов выучил, но Пуся говорит, что эти слова ментам лучше не говорить, лучше пятихатку сунуть. Пятихатка – это что? Я тут в ваших делах совсем запутался. Этим давать, этим не давать, тех посылать в... можно я это слово скажу?
– Откуда эта машина, Ичил? – прохрипел я. Он меня в гроб вгонит.
– Ну Пусечка и подарила. Все доки, она сказала, чистые, сам, сказала, заполнишь. Не успели, правда, какие-то права купить, кто-то там заболел. Но Пуся сказала, забей и ездий, красные Феррари не останавливают. Эй, ты чо разволновался, брателла? Ты чо побледнел? Не менжуйся, всё пучком, это так Пусин муж говорит. Я тебе рассказывал, карму ему поправлял. Он меня брателлой называл и вот это подарил.
Ичил распахнул рубаху и показал мне золотую цепь в палец толщиной с полупудовым платиновым крестом с бриллиантами. Я сполз на крыльцо и закрыл лицо руками. Мне стало мучительно стыдно за бесполезно прожитые годы.
– Он эта... как я ему карму-то прочистил, эта, как он сказал? Ну, типа, своей впиндюрил так, что штукатурка сыпалась. Никогда, грит, такого с ним не было, даже когда простым быком работал. У вас что, быками и козлами работают? Никогда бы не подумал, с виду все приличные люди. А Пуся сказала, что ейный ей так впиндюрил, что не грех мне за это и тачку отслюнявить. Типа, он со времён её школы так не увлекался этим... впиндюриванием. Эй, Магеллан?
Я прокашлялся.
– Я горд за тебя. Документы положи на полочку, они тебе всё равно не понадобятся, у тебя даже паспорта нет. К-хм. А я пока на ней поезжу, чтоб не застаивалась. Не беспокойся, права у меня есть. Ты, кстати, готов обратно на остров идти? В НИИ потрудится?
– Не знаю, как там, в НИИ, с аппаратурой. Не работал ещё.
– Ты чем там занимался, о выкормыш гиены? Для чего тебе два НИИ, медблок в Третьей Экспедиции и мощь искусственных интеллектов Империи? Значить так! Никаких отмазок! Никаких левых экспериментов! Тешить своё любопытство будешь потом. А сейчас, слышишь, сейчас, ты берёшь Афанасьевну, Михалыча и я вас вывожу на Базу. Там всё и разберёте. Вдогонку я тебя познакомлю с Доктором Докторских Наук, шарлатаном по призванию и очень хорошим человеком. Доктор Курпатов его зовут. Но ты ему не верь, он в нетрезвом виде кого хошь заговорит. Ты его первого попользуй, вылечи от застарелого алкоголизма. Печень там поправь, желудок, селезёнку, нервную систему, вдруг у него уже паркинсонизм начался, обрати внимание. Мочеполовую сферу, обязательно, нам неврастеники не нужны и бабу, бабу ему подбери хорошую, без комплексов. В общем, не мне тебя учить. А потом, с ним на пару, вы горы свернёте. В советское время кому попало кандидата не давали. И чтобы Михалыч ходил на двух! На двух, а не на одной, и не на трёх ногах, массаракш кирим фхтагн! – в сердцах произнёс я.
– Ты что только что сказал? – переспросил Ичил.
– Истинный язык учить надо, в лексическом объёме, как минимум, боцманмата второй палубы, – пояснил я, – это вообще-то непереводимое выражение, в смысле, на русский, непереводимое.
Грицацуй ему и показал, в общем. Пусть шевелится.
С утра спровадил всех в гараж. Я же, пока бездельничал, снёс все деревянные постройки к чертям. Ну курятник там, хлев, а к гаражу сделал пристройку и перенёс туда маяки, как раз на всю ширину стены. А то через подпол не налазишься туда-сюда и технику не переведёшь. Потом довёл всех до острова. Ичил уже хорошо во всех этих ходах ориентируется, пусть сам поводит, познакомит. Я-то Михалычу предварительно кой-что растолковал, так что всё будет хорошо. Зато как взвоют харкадарские колдуны, когда узнают, что есть женщина с даром. Ну и пусть. Она-то ведьма посильнее некоторых шаманов будет.
Что-то Василь Степаныч задерживается, и Курпатова не везёт. Что-то там не срастается, но вот-вот должен подъехать. Я-то уже приготовился, нужный отвар мне Афанасьевна оставила, только велела самому не пить. Не понял я, что именно не пить, но, на всякий случай, пока ничего не пил, кроме чая. Ну и за домом их присмотреть, пока они по делам отлучились. Слава богу, корову продали, свиней забили, так что там только куры. Картошку потом выкопаю, да в подпол сложу.
Глава 5
Барго Кисьядес, по кличке «Кочегар». Ищет выход из безвыходного положения, а находит шкатулку. Хонсай, крестьянин. Повышает гармонию в мире.
Хонсай вообще, считал, что они вполне удачно приехали на место, хорошо постреляли, и никаких проблем нет. Ну есть, конечно, кое-какие шероховатости, кое-какие мелочи, но ещё чуть-чуть, и Барго непременно придумает, что дальше делать и как отсюда выбираться. Барго же понимал, что они конкретно вляпались и что делать – неизвестно. И совершенно не хотелось признаваться пацану, что сам-то он самостоятельно работает лишь второй сезон, и просто не может знать всех пакостей, которые скрываются на самых разных объектах. Предки были весьма изобретательны, насчёт защитить свои секреты. В двадцать три года чувствуешь себя неуязвимым, чертовски предусмотрительным и, разумеется, умнее всех. Так что ломанулся он сюда со свойственной молодости беспечностью и был твёрдо уверен, что из всякого безвыходного положения непременно найдётся подходящий выход.
Теперь же, когда стало понятно, что они в ловушке, Барго пришлось наступить на горло собственному самолюбию и объяснить семнадцатилетнему парню, что он не знает, что их ждёт. Ну, пока не знает, оптимистично добавил он. Снова и снова он прокручивал в голове все события, и. сжимая кулаки, корил себя за то, что сделать надо было вот так, а не этак, не так повернуть, не туда стрелять, и, по всему выходило вообще так, что нужно было просто разворачиваться и драпать из всех сил. А ещё лучше, вообще сюда не лезть. Как ни горько и обидно признаваться себе, что ни он, ни техника не оказались готовы к такому повороту событий. Кто ж знал, что вместо просто собак, которых-то вдвоём, да с таким арсеналом, перестрелять – плёвое дело, оказались такие монстры, что чуть не порвали машину просто, как тряпку. А ведь опрокинули бы и порвали, факт. И резкие они какие-то, не успеешь глазом моргнуть, так они уже не там, а здесь. Если бы не картечь, так и не попал бы ни разу. А машина, его гордость, которую он считал образцом совершенства, вообще оказалась не готова к таким встречам, и двигателей вертикальной тяги нет, а то бы подпрыгнули и плевали бы на тех собак. И ускоритель-то, на самом деле – не спасение, удрать, и то толком не смогли. А если бы попался годный экземпляр, так и размазались бы по фасаду здания со всей дури, он же прёт практически неуправляемо. Короче, косяков было предостаточно, оказался он, Барго, готов, но только не к такому. Это следовало признать, как бы ни хотелось считать наоборот.
На краю сознания замерцала пока ещё не до конца оформившаяся мысль, что дело не в технике, а в нём самом. Что он не провёл достаточной разведки, что правильно не оценил угрозы, что, в конце концов, попёрся просто наобум. И что не задумался, а с каких это кренделей здесь такой целый, нетронутый кусок добра.
Но Барго не был бы Кисьядесом, если бы долго предавался самоедству. Как папа всегда говорил? Не рвись в прошедший бой, а сделай выводы. Да, и был бы жив отец, они бы не вляпались так глупо. Барго подумал, как бы вообще начал действовать, будь он с отцом, и ему стало мучительно стыдно. Всё, всё было сделано не так. Он помотал головой, отгоняя дурные мысли, а тут ещё и Хонсай спросил:
– Скажи, Барго, ты как в армию попал?
– Будешь смеяться, но деньги заплатил. А ты с какой целью интересуешься?
– Тоже хочу, – упрямо сказал Хонсай.
– Ты рехнулся. Отец тебя прибьёт
Быстро заговорил Хонсай, видать у парня наболело.
– Ты что думаешь, Санча куда вербоваться задумал, так фермером, что ли? Хрена с два! Как скроется с папашиных глаз долой, так и видал он фермерство в корыте. Мы же, как заведённые, пашем, пашем, не разгибаясь, и зимой и летом, света белого не видим. У нас нет выходных и танцев, к нам не ходят девки, мы как чумные какие-то. Пашем, пашем и пашем. Два раза в год ярмарка, два раза в год танцы в соседнем селе. На очень большие праздники. И всё высматривают женихов, все считают, мля, кто кому какое приданое даст, да кто как откупится за невесту. До полушки считают, не поверишь. Остохренело. Ты не представляешь, как.
Барго представлял. Сам в такой же ситуации, только масштаб другой. Так же хочет куда-то свалить, только бы прочь из этого клоповника.
– Ох. Ну ладно, я-то чё. Если тебе семнадцать есть, то в любом городе заходишь в комиссариат и все дела. Ну медкомиссия, само собой. Но если преступил красную черту, то всё. Ты в армии и никому не подсуден, даже если за тобой куча жмуров. Когда дембельнёшься, конечно, на тебя их снова повесят, а раньше – нет. Но это так, к слову. Там, в армии, такие клоуны встречаются, мама не горюй, – Барго улыбнулся, вспоминая свою службу, – так они с таким букетом, когда только успели. Но ничего, армия своих в обиду не даёт.
Потом добавил, на всякий случай:
– Но я тебе не помощник, я с твоим отцом ссориться не хочу. Мне вовсе не с руки с батей твоим ругаться, а он же потом всех собак на меня повесит!
– Я ничего не скажу ему. И вообще, никому не скажу.
– Лады. Пошли пройдёмся по периметру, на собачек посмотрим.
Собаки как-то незаметно рассредоточились по площадке. Часть куда-то убежала, часть перенесла свои позиции подальше к лесу, но всё равно, держали парней в поле зрения. Часть парами курсировали вдоль какой-то незримой границы между лесом и зданием. То есть, грубо говоря, выпускать ребят отсюда никто не собирался.
Хонсай сказал:
– Слышал я про таких собак. Специально дрессированных. Ласковые, добрые, кого хошь в усадьбу пускают. Только вот незадача, никого не выпускают. Стоят денег немеряных. Эти, правда и впускать-то не хотели.
Хотелось посмотреть, сколько же они там накрошили собачатинки, но пока это было невозможно. Парни прошли вокруг дома, посмотрели на всю усадьбу целиком. Вполне себе годная, она производила впечатление соразмерности и гармонии. Здания пропорциональные и расположены грамотно. Собачья стая их, казалось, оставила в покое, но пары так и курсировали вдаль леса, и именно так, как надо, то есть на территорию самой усадьбы не забегали. Только вдоль невидимой границы.
Барго спросил:
– Ты ваще как, внутрь пойдёшь? Или чё?
– Не, не пойду. Меня эти нежилые руины пугают. Не, я не боюсь, но всё равно, мертвечиной от них несёт. Не, ты сам, а я на крылечке посижу, вдаль погляжу, мало ли что. Да пожую чего-нибудь, а то что-то проголодался.
– Ну и лады, – Барго рад был, что не ошибся в своих ожиданиях.
Хороший хабар делить даже на двоих не хотелось. И ссориться тоже.
– Я тоже поем, – добавил он.
Они на скорую руку настрогали ветчинки, колбасы и хлеба, почистили варёных яиц, запили водичкой. Барго, шутки ради, кинул собакам ломтик колбасы. Одна из собак подошла, понюхала, но есть не стала. Отошла в сторону и легла там, где и лежала. И так же продолжала равнодушно смотреть на парней.
– Хрена. Путняя собака ничего из чужих рук не возьмёт. Дрессированная, курва мать.
– Знать бы, кто их дрессировал, – побормотал Барго, – да ручки укоротить. Ладно, Хонсай, ты сиди, а я пробегусь по дому. Надо ещё посмотреть, где ночевать будем. Мож у этих монстров включится какой-нибудь ночной режим, они нас тихо и схарчат во сне. Кукарекнуть не успеем.
Пошёл, как и принято, по часовой стрелке. Фасад был сильно повреждён. Следы копоти, выщерблины от пуль и разрывов гранат. Первая дверь в дом оказалась дубовой, побитой пулями, рассохшейся от старости, но не сгнившей. Она просто рассыпалась на доски, когда Барго как следует рванул за ручку. Обстоятельная бронзовая рукоятка осталась у него в руках. Дальше, в небольшом тамбуре виднелась ещё одна дверь, с виду тоже дубовая. Парень дернул её, толкнул. Дверь даже не пошевелилась. Никаких внешних признаков замков или запоров он не увидел. Навалился посильнее, со скрежетом металлическая дверь начала открываться. Когда образовалась подходящая по размеру щель, Барго протиснулся внутрь помещения. "Полный атас", – это были его первые слова.
Барго впервые попал в дом, в котором жили богатенькие. До этого приходилось шариться то по каким-то подвалам в заброшенных городах, то по складам, то по цехам. Первое помещение, то ли прихожая, то ли гостиная, размером примерно пять на шесть метров. Мебель, вернее, то, что когда-то было мебелью, грудами разбитых досок валялась по всем углам. Шесть скелетов, в полном когда-то обмундировании лежали возле окон. Безобразно вспучился паркет, сгнившие останки гардин трепыхались привидениями в провалах окон. Здесь когда-то жили люди. Но это лирика, работать надо. Натянув перчатки Барго, обмотав лицо мокрой повязкой, начал разбирать завалы, кости, тряпки. Ого, да тут одного оружия на взвод. Все, до единого, как и предполагал Барго, "Кьяры", металлокерамика, сносу им нет. Это уже одно окупало поездку. Теперь ещё чего-нибудь, и можно считать, что жизнь удалась. Гильзы, гильзы, гильзы. Каски, сопревшие бронежилеты, чёрные разводы засохшей крови. Пыль, щепа, стекло.