Текст книги "Интрузия"

Автор книги: Виктор Дубровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

   – Дай мне завтра машину, мы с Ичилом съездим в город, – заявила Ира.

   Я насторожился. Что за шашни?

   – У моей подруги, у хорошей подруги, – пояснила Ирина, – бесплодие. Я думаю, что Ичил должен помочь.

   – Блондинка? – уточнил я.

   – Да, а что? – удивилась Ира.

   – Я думаю, что блондинка, в первую очередь, это походящее лекарство для Ичила. Парень нынче не в себе, у него сложный период адаптации. А сам он с генетикой, неиспорченной всякими промышленными выбросами в атмосферу... Ну ты поняла меня, да? Да наконец! Я не хочу, чтобы он тут на тебя слюни пускал, да! Клин клином вышибают, – я уже откровенным, открытым текстом говорил, что хочу я, и пусть это будет платой за лечение.

   – Какой ты коварный, – улыбнулась Ирина, ей видимо польстил мой приступ ревности, – а с ней я поговорю. Я же медик, не забывай. Тем более, что... ну это неважно.

   – Я тебе не говорил, случая не было, так вот, Ичил может вылечить любое бесплодие, он твою подругу вылечит, только подговори её к правильным методам лечения, хорошо?

   В знак состоявшегося объяснения, примирения и сближения, я крепко поцеловал Ирину. Взасос, с особенным, только мне присущим умением. "Кобелина", – прошептала она, подставляя мне шейку для поцелуя.

   Пока Ичил занялся, под чутким руководством нашего штатного медика, проблемами осеменения аборигенов, я решил сделать пару-тройку звонков. Раз уж покидать поместье мне нельзя, то хоть так. Первым делом, конечно же, мне надо возвращать к человеческой жизни доктора, моего соседа, кто не помнит. На пятый или шестой раз удалось ему втолковать, кто я такой и чего мне от него надо. Похоже, у доктора очередной напряжённый этап борьбы с самим собой и окружающим миром. Это не дело. Тогда я позвонил другому человеку – хотя надо было это делать сразу, но понял я это чуть позже, чем необходимо. Он решит сразу две мои проблемы. Бывший начальник СБ той фирмы, которую я, с помощью непосредственного вмешательства Тэнгри, чуть не развалил.

   – Василь Степаныч, доброго вам здоровья! – начал я, как водится, издалека, – как ваше ничего поживает? Не узнаёте? Это Вольдемар, только у меня новый номер.

   – Спасибо, Володя, узнал! Не будешь богатым!

   – Как вы там, в губерниях?

   – Догниваю на остатках нашей фирмы. Как ты ушёл, так все и повалилось, Паша помер, так и вовсе. Кое-как существуем, но чувствую, это ненадолго.

   – А ты, Василь Степаныч, приезжай ко мне в деревню.

   – А вы деревню себе купили? – хохотнул Василий, – ваше сиятельство?

   – Нет, всего лишь один дом, зато возле речки. Приезжай, кланус корнем того дерева, не пожалеешь. И сразу же, могу посоветовать, бросай фирму. У меня новый проект, очень интересный.

   – Ну как-то так вот бросать... Не знаю...

   – Ну ладно, я не нажимаю, ты приедешь, осмотришься, там и решим. Только просьба у меня будет

   – И какая?

   – Из города прихватить одного человека. Он срочно нужен. И привези его, очень прошу, в любом виде. Хоть в трусах и без носков. Можно без трусов. Если что, мы его здесь подлечим и приоденем

   – Что такое?

   – Похоже, в запое он. А человек очень нужный. Только ты, с присущей тебе деликатностью, сможешь уговорить его приехать, – тут уже хохотнул я, потому что Василий Степанович утончённым обращением отродясь не отличался, зато точно знал, как транспортировать впавшие в беспамятство тела и не дать им загнуться по дороге.

   Вы спросите, чего это такой успешный Вольдемар обеспокоился судьбой какого-то костоправа, да еще с такой специфической специализацией, которая непременно приводит к девиациям в психике? Скажу вам по правде. Доктор, во-первых, был признанным собутыльником, это в наше время дорогого стоит. Найти подходящего партнёра по застолью нынче практически невозможно, это вам скажет любой мало-мальски пьющий человек. Во-вторых, не просто доктор, а кандидат медицинских наук, и, в свое время, он лечил электричеством и мокрыми простынями половину нашего города. В советское время он разработал свою методику лечения от алкоголизма, и даже написал статью в умном журнале для специалистов, но она оказалась классово-чуждой диалектическому материализму и активно применять на практике её ему не дали. Курпатов стал добиваться правды, а вы сами знаете, что лютой ненавистью у нас ненавидят именно правдоискателей, нежели простых изобретателей, поэтому ему вставили строгача, исключили из партии и отправили от греха подальше в морг, пилить кости трупам. Понятно, что его самолюбие никак не могло вынести такой удар, оттого Курпатов стал мизантропом со стажем, а упасть в самые глубины чёрной меланхолии ему не дали я и подоспевшая пенсия. К этому моменту я не только стал его соседом и собутыльником, но и пациентом. После двухнедельных напряженных деловых переговоров по какому-нибудь сложному контракту мне не надо было ни тащиться в наркологию чистить свои кишки, ни пользоваться услугами всяких шарлатанов. Меня приводил в чувство сосед, чисто за условные деньги. Но приводил по своей методике, и, я вам скажу, делал это хорошо. Постепенно, не без моего участия, у него образовался узкий круг клиентуры, из тех людей, которые не хотят светить своей сизой мордой лица где попало, после напряженных трудов на ниве потребления спиртного. Так он получил прибавку к пенсии и утешил самолюбие, что не могло не сказаться на общей атмосфере наших посиделок. Он перестал брызгать ядовитой слюной на своих давнишних оппонентов, и даже, с некоторой жалостью, вспоминал о главвраче наркологии:

   – Что с него взять? Бескрылый человек, ремесленник. Не дано ему разбираться в тонких флогистонах человеческих душ.

   Курпатов вообще энциклопедических знаний человек. Благодаря ему я многое узнал о человеческих пороках, в частности, чем отличается бытовое пьянство от хронического алкоголизма и научное обоснование того, что от недостатка плотской любви женщины стервенеют, а мужики становятся желчными невротиками.

   Так что, я думаю, вдвоём с Ичилом, творчески переработав, синергически слив достижения всех трёх медицинских наук, поставят на ноги кого угодно. А не поставят, с должной долей практического скептицизма уточнил я, так закопают. Курпатову, по крайней мере, к этому не привыкать.

   – Хорошо, жди тогда в пятницу вечером, – ответил мне Василий.

   – Договорились, адреса и телефоны сбрасываю смс-кой. Пока.

   – Мбонго, отправь человеку смс.

   – Да, сахиб. Будем сегодня играть в минёр?

   – Не будем. Делу время, потехе час, так наши многомудрые предки говорили. Традиции надо чтить!

   Мбонго воспылал неземной страстью за это время к моему ноутбуку, этому, как он выражается, "не в меру навороченному калькулятору, со всеми признаками генетических деформаций". Это он таки эвфемизмы придумывает, чтобы сказать, что вообще удивлён тем, что эта хрень хотя бы включается. Из всего, что там исправно работает, то есть, с точки зрения ИИ, это калькулятор, который приблизительно может кое-что посчитать, если к нему не сильно придираться. Но это, я считаю форменным снобизмом, потому что Мбонго конкретно подсел на знаменитые игрушки Тетрис, Линес, Минёра и все виды пасьянсов, что там были. Такой класс программ у них, профессиональных ИИ, отсутствовал, поэтому планшет с резвостью неофита погрузился в неизведанный мир "убийц времени". Попытки слиться с ноутбуком в экстазе, точнее говоря, распотрошить его и переформатировать на свой, прогрессивный лад, Мбонго пока не удались, но винду он оптимизировал вполне успешно. Об этом говорит отсутствие графического интерфейса и командная строка после первоначальной загрузки, в которой действует всего одна команда "help". Причём ответ на все вопросы у неё один "Это вам не надо". Дальнейшую модернизацию ноута Мбонго отложил до возвращения на Базу, но я раз уж обещал ему верстак в гараже, так он его получит. Пока же, он подключился по вай-фаю к интернетам и что-то там крутит. Требует, конечно то, "что в ваших единицах называется 100 Мб/с". Мне сдаётся, он себе создал аккаунты в ЖЖ и Фэйсбуке. Надо будет почитать, что он там напишет, если это так. Наверняка, какие-нибудь гадости. Зато мне не надо отрывать задницу от кресла, у меня в глазу свой экран.

   Глава 3

   Барго Кисьядес, по кличке «Кочегар». Занят любимым делом, то есть, лезет в задницу.

   Утро для Барго началось с разминки и пробежки. Надо входить в форму, старик прав. Где не поможет оружие, там помогут ноги. В смысле, смыться. Ну или в репу кому заехать, чиста по приколу. Тридцать вёрст, это, конечно, старый хрен пошутил, куда там. Пять бы пробежать лёгкой рысцой, и то хлеб. После зимы весь организм находился в раздрае, теперь надо срочно восстанавливаться. Потом растяжки, прыжки, поза кобры. 37 секунд, мало.

   – Всё дрыгомашеством занимаешься, – неодобрительно покачал головой Крекис, – ногодрыжеством. Нет чтобы, как предки наши... – и потащил дальше в хлев бадью со свиным кормом. От хлева несло настолько деревенским духом, аж глаза защипало.

   Сам фермер, насколько помнил Барго, на большую дорогу выходил, во время оно, по старинке, с кистенём. И сыновьям завещал, но сыновья как-то предпочитали скорострельные пневматические игломёты и дробовики, но отцу об этом не говорили. Осудит, а то и взгреет.

   Следующим этапом стало выведение из гаража его собственного автотранспорта. После плотного завтрака, разумеется. Проверить, что надо – смазать, что нужно – подтянуть, подкачать шины, подзарядить накопители. Решётка антиграва, прикрученная проволокой к днищу, на полной мощности сильно дребезжала, но с этим ничего не поделаешь. Или другую модель надо искать и восстанавливать, или мириться с тем, что есть. Впрочем, Барго и не знает, что антигравитационная решётка – это именно антиграв. Он просто знает, что если вот эту штуку прикрутить вот сюда, к ней подсоединить вон то и вот это, через вот эту штуковину, то получится именно то, что надо, и можно будет, хорошо разогнавшись, перелетать через канавы и промоины. Так и во всём. Он просто знал и умел, как состыковывать самые разные штучки, чтобы получить какой-то результат, и всё. Хотя от такого незнания иной раз получались интересные комбинации, отчего разработчики непременно бы перевернулись в гробах, будь у них таковые.

   Здесь, на ферме, оставалась на зиму практически вся его амуниция, из той, что стрёмно было тащить в город, так что приходилось каждую весну на шесть рядов всё проверять и перепроверять. У Барго вообще-то было еще три нычки, по разным углам, исключительно по воле его предков – не складывать яйца в одну корзину. Да и мотаться на восток или юг с западной точки было неловко. На промежуточной базе парень преображался. Из города уезжал задавленный бытом и нуждой горожанин, а здесь превращался в человека. Примитивная, конечно же, маскировка, но все-таки. Внаглую светить всем, что ты поехал на копку – это дразнить гусей.

   Приплёлся Крекис, посмотреть, как другие работают. Сам-то он уже задал корму скотине и теперь искал возможность почесать языком. И действительно, что у них тут в глуши? Тишина и покой. Нельзя сказать, что в маленьком провинциальном городке, откуда приехал Барго, много событий, но всё же. Там даже есть Парк Культуры и Отдыха, а в нём танцы по выходным. А здесь что? Не скажешь даже, что деревня – хутор. Зато живут сытно и зажиточно. И серо. Умиротворённо.

   – Так ты что, Барго, жениться-то собираешься?

   – Нет, – прошипел парень, – женилка ещё не отросла.

   Хотел добавить, в раздражении, "чтобы твою корову пялить", но промолчал. Фермер же не знает, в конце концов, что его уже достали, зачем же обижать человека. Дочь Крекиса, Марета, представляла собой основательный результат основательного фермерского труда – такая же фундаментальная, с фигурой 120 на 120 на 120*, ростом сто восемьдесят пять, и безо всяких признаков мысли на лице. И смотрит всегда своими воловьими, с длинными ресницами, карими глазами как бы с укором, но с плохо скрываемой нежностью. Грудями, как выменем у хорошо раздоенной коровы, она, прижми Барго к тёплой стенке, могла бы ненароком и придушить. Марета, безусловно, хороша, своей естественной крестьянской красотой, и смотрится вполне естественно на фермерском подворье, где непринужденно ворочает в летней кухне двухведёрные баки с поросячьей баландой, или на поле, с вилами в руках. Но в жизни Барго она никак не смотрится, это факт.

   – Марета с матерью к старшему поехали, у них корова отелиться должна, помогут там, – тем временем продолжал фермер, не замечая раздражения парня.

   Впрочем, ему и Барго-то нужен постольку поскольку, был бы слушатель, больно уж хотелось ему поговорить.

   _______ ____________ ________

   ^{* – объем груди, талии и бёдер, единицы измерения переведены, для удобства, в человеческие сантиметры.}

   – Ты так и собираешься по полям-лесам скакать, счастья своего в развалинах искать? Ох, доищешься на свою голову. Санча, средний-то мой, засобирался вербоваться. Епархия сейчас фермеров вербует, говорят, открыли дырку в новый мир какой-то... Только вот я, думаю, блажь всё это...

   – Какая дырка, Крекис? Какой, сбоку, новый мир? Инквизиция по вас давно не приходила, ересь дьявольскую выколачивать? Какая, сбоку, Епархия? Не Церковь ли, тому назад несколько лет, за такие разговоры к стенке ставила?

   – Потому что ты, дубина, прессу не читаешь. Мы-то, хоть и от сохи, но газету выписываем!

   – А что там читать? Ты-то небось "Вестник Епархии" выписываешь, а не "Чёрного Орла"?

   Крекис зыркнул на Барго недобрым взглядом и пробурчал:

   – Ты меня моими убеждениями не попрекай!

   Ох уж эти фундаменталисты! Крестится, поминает чёрта и всех святых, поссать, не перекрестившись, не пойдёт, весной сеялку освящает, всю технику сложнее сенокосилки по-прежнему называет испражнением дьявола. А тут на тебе! Сын вербоваться захотел, а Крекис не орёт благим матом, не гоняет оглоблей парня по полю!

   – Дай-ка почитать.

   – Иди за стол, сейчас с антресолей достану. За два года назад смотри, – пробурчал он, обиженный тем, что Барго не дослушал всё, что он намеревался рассказать.

   Крекис припёр пачку подшивок за последние десять лет. В чём, в чём, а в аккуратизме, граничащим с идиотизмом, Крекису не откажешь. Барго начал листать пожелтевшие, дешёвой бумаги, листы. Крестины, венчания, похороны, крестные ходы, поминовения и литургии, тот-то назначен, этого перевели. Ага, вот. Статья, перепечатка из столичной газеты. "Не могу поступиться принципами", тогдашний Его Преосвященство писал, два года назад. Полный набор: дьявольское искушение, заветы предков, уроки истории, тьма неверия вползает в наши сердца, и, главное, сплотимся перед лицом ползучего ревизионизма. Кто-то распространяет инсинуации – Барго не знал, что такое инсинуации, но, по его мнению, это было что-то вроде особо зловредной формы инфекции, – что ресурсы планеты на исходе. Это наглая и беспардонная ложь! Главный ресурс Северного Царства, его соль земли – его люди, возделывающие землю! И они, как один встанут на страже... ля-ля-ля... Барго впервые, помимо толчка, разумеется, читал настоящую газету, и для него открывался невиданный мир Большой Жизни.

   Снова церковная текучка, а вот, через два месяца, поминальная литургия, невосполнимая потеря, один из основоположников и теоретиков, народ скорбит и рвет волосы от отчаяния, помер от кровоизлияния в мозг. Барго не знал, и не мог знать, что кровоизлияние устроила реактивная пуля калибра 60*, прилетевшая неизвестно откуда. Попутным ветром, наверное, принесло. Стрелявшего, разумеется, тоже не нашли. Синклит иерархов выбрал нового Примарха.

   ______________ _______________ _______________

   ^{* – один оружейный калибр это 0,2 мм, если на наши деньги. Т.е. 12 мм пуля дедушке в лоб прилетела.}

   До сего момента Барго и не подозревал, что в стране такая бурная церковная жизнь. Как-то всё мимо проходило. И новый Великий Примарх начинает свою деятельность программной статьёй. Ошибки прежнего руководства, недальновидность и отсутствие точного просчёта долговременных тенденций, махровый догматизм и мракобесие в наших рядах, нужен свежий, свободный от предрассудков взгляд на перспективы развития. Перестройка, одним словом. То-то школы позакрывали.

   И, наконец, главное, скрытое за толстым слоем малозначащих слов. Минеральные и энергетические ресурсы не только страны, но и планеты, полностью исчерпаны, без открытия порталов в новые миры стране, в течении трёх-пяти лет, грозит полный коллапс. Даже воевать с соседними странами бесполезно, у них так же ничего нет. Чёрт, если бы почитать ещё статьи в "Черном Орле", там-то наверняка поподробнее написано, святоши-то известные темнилы. Впервые Барго пожалел, что считал государственную жизнь чем-то, к нему отношения не имеющим. Ну копаются в своих проблемах, бодаются меж собой, ему какое дело? Он ловит в мутной воде свою рыбку, отстёгивает кому надо, и все довольны.

   Дальше – больше. Злоупотребления в церковной среде, прямо целая череда разоблачений. Молоденькие мальчики, юные девочки, гаремы, курирование наркотрафика, садо-мазо, подпольные бордели и самогонные заводы. "Ту ли газету я читаю?" – удивился Барго. И это орган Епархии? В городе, вообще-то так-сяк, а вот в сельских районах любое слово против Церкви – и пожалте, хорошо если на правёж, а то в петлю. Без вариантов. И свои же добрые соседи заложат, а с простым фонариком на улице увидят – так и вовсе дом сожгут на хрен.

   Ладно, слишком много нового свалилось на Барго, надо было дать отдых мозгу, переварить прочитанное. Ох, не зря, не зря уважаемые люди посоветовали Барго поступать с геологический колледж. Они уже тогда всё знали. И время, как раз, два-три года для подготовки. Барго служил в армии, он знает. Сначала проникновение, создание плацдарма, это армейцы сделают, потом пустят мясо. Тех самых алкашей и отморозков, что вербуют по кабакам. Пока они там не приживутся, не узнают все опасности нового мира. Возможно, выживут. А вот потом пойдут фермеры и геологи. И уважаемые люди, как же без них.

   Барго сложил газеты в исходное состояние – больно уж Крекис ими дорожил и трясся. Аккуратист хренов.

   – Сам-то что думаешь по этому поводу, а? – спросил Барго.

   – А что тут думать-то? Раз Епархия позволяет, значит то от Святого, а не от Дьявола. Я посижу ещё, покумекаю. Иной раз, – он засмеялся, – не успеешь приготовиться, а там уже новая статья в газете. Кстати, ты что, один поедешь? Может Хонсая с собой возьмёшь? До пахоты ещё дней пять, земля не просохла, а так парень разомнётся, да, глядишь, спину тебе прикроет? Пустошь, это штука такая, коническая.

   Барго подумал, что в этой фразе ключевое слов "разомнётся", но согласился.

   – Пусть собирается. Ничего лишнего не берёт, мы на пару дней.

   Вообще-то Барго и не думал брать посторонних на разведку. Раскопаешь хороший объект, тут тебя подельники и закопают. Сколько таких случаев было. Но фермеры, с их известной нелюбовью ко всему техническому, ему здесь не конкуренты. Разбомбить что, поломать, поджечь – это да, это они готовы. Но лезть в руины ради какого-то непонятного, а порой и опасного барахла – это не по ним. Так что Хонсай действительно здесь будет к месту. Посидит на лавочке, посторожит.

   Барго продолжил свои дела. Смазать и проверить оружие, приготовить патроны. Перебрал их, внимательно осматривая каждый, высматривая следы коррозии, протирая промасленной тряпкой. Отложил три штуки, имперские ещё, не новодел, вот надо же, бумага у них в одном месте подмокла, подпухла. Отложил в сторону, потом пригодятся, а так запаришься их из ствола выдёргивать, и, как всегда, в самый напряжённый момент. А ведь взял их в прошлом году, неповреждённую упаковку, в плёночке-целочке, как только что с завода. Чёрт возьми, и где подмочить успел?

   Взял короткоствольный Кургуз-311, с магазином на сто патронов, самая необходимая штука в помещениях, для спецподразделений делалось. Распечатал новую упаковку безгильзовых патронов, удобнейшая вещь, только в распечатанном виде не хранятся долго, одна незадача. Два дробовика, патроны с картечью, в магазинах по десять штук. Все своё, проверенное, железное, край – керамическое, и никакой электроники. Проверил давление в баллонах игломёта, довёл до ста пятидесяти очков. Страшная это вещь. За секунду сотню игл калибра 10 выплёвывает, рвёт всё живое в клочья. Кассета на полторы тысячи игл, тоже подсоединена. Ну, всё кажись. Еда, вода, жилетка, разгрузка, плащ, рюкзаки. Прикручено, принайтовано, укреплено.

   – Хонсай, залазь в тачку, трогаемся.

   Хонсай, судя по всему, очень рад покинуть отчий кров и папашу Крекиса. И вправду, в больших количествах тот бывает несносен.

   Барго вырулил на просёлок, притопил, притормозил, проверил, как машина в динамике, и двинул на запад, в сторону большой дороги. Грунтовка тянулась и тянулась, это всё владения Крекисов. Вот же хапуги, в два горла жрут и не подавятся, и всё им мало, и всё пашут, сеют, убирают. Барго зевнул. И не лень людям так корячится? Хотя, конечно, уважаю. Не всем дано.

   Выскочили на тракт, Барго придавил педальку, повеяло весенним, тёплым сырым воздухом, едва уловимой ноткой сугробов, пока ещё не растаявших в глубоких распадках и в тёмных, еловых лесах. Подснежники, наверное, уже начались, мягкой волной вернулись воспоминания, когда он, ещё малыш, с отцом выезжал в такие же весенние дни за город, нарвать первых цветов. Приносили маме и сестрёнке на Праздник Весны. Мама заливисто смеялась, а сестрёнка радостно гугукала. Где те дни? А сестра, единственная родная душа, теперь в столице, замужем за каким-то мутным жучилой. "Надо будет съездить, морду ему набить, чиста по-родственному", – лениво подумал Барго. Чтоб своё место знал, и не приведи Всевышний, если там что не так с сестрой.

   Тянулись перелески, пустыри, заросшие черноталом, только следы водоотливных канав напоминали о том, что здесь когда-то были ухоженные поля, на которых давным-давно выросли берёзы. Северное царство так и не оправилось от той катастрофы, что случилась много, если не сотни, лет тому назад, когда от вируса погибло девять десятых населения. Да что там царство, вся планета напоминает вымерший пустырь, а в некоторых местах до сих пор продолжают рождаться люди с ненормально коротким сроком жизни. Знать бы, кто это устроил, да яйца оторвать.

   Ну вот и началась она, дорога через Пустошь. Ну, Пустошь и Пустошь, диаметром сто пятьдесят, без малого, вёрст, проплешина на земле, где ничего не растёт, только растрескавшаяся глиняная корка вместо нормальной земли. Никто не знал, от чего она образовалась, а теперь и вообще всем побоку. Говорили, что здесь иногда встречаются птыщчи, но Барго этому пока не верил. Птыщчи водятся только возле больших руин и далеко от них не отходят, это факт проверенный. Вот там да, лучше им не попадаться. Потрогал на поясе фляжку с хайбардой. Хорошую гниль гонит Крекис, крепкую, вонючую и забористую. Махом из головы всю дурь вышибает. Прислушался к себе, зова не чувствуется. Это тоже хорошо, если вовремя услышать зов и глотнуть хайбарды, то, может быть, останешься цел, по крайней мере, не дашь птыщчам заморочить тебе голову. Зато, если вдруг появятся твари, то факт, рядом большой объект. Или бывшая воинская часть, или завод какой секретный, или, если повезёт, склады стратегического хранения. Хотя всё очень большое уже давно нашли и растащили, но вот как раз в такой глубинке, в глухих непроходимых лесах, они и стояли.

   Мерно жужжат двигатели в колёсах, побрякивает какая-то железка в кузове, лопата, кажется. Барго спросил:

   – Хонсай, как ты?

   – Нормалёк, тока вот вздремнул мальца. Старик что-то сегодня не с той ноги встал, с утра, как ошпаренный бегает. Хе-хе. Как матери нет, так он не знает, за что хвататься. И, почему-то, хватается то за нас, то за кнут.

   – Дробовик возьми, стёкла закрой.

   – Что, уже Пустошь?

   – Да. Если зов услышишь... ты вообще слышишь зов?

   – Да хрен его знает, я вообще с тобой, считай, второй раз из усадьбы выехал. Один раз, с братьями... кхе-кхе.

   – Чё ты кхекаешь, думаешь я не знаю, чем вы тут, в глухомани, зимой занимаетесь? Вощем так, если в мозгах засвербит, и тебе со страшной силой захочется куда-то бежать, то хлебни из фляжки. Понял, не? Я говорю, что не насчёт поссать выйти, а именно потянет в светлые дали, к счастью немереному. Сразу! Понял, да?

   – Понял, ага. Тормози тогда, как раз насчёт отлить.

   Очень кстати, Барго и сам подумывал об этом. Дальше дорога испортилась, пошла трещинами, рваные раны дождевых промоин испохабили обочину, и полотно дороги сползло вбок, разорвавшись на лоскуты. Уже впереди и справа виднеется тот самый лес, который "за Пустошью". Значит, где-то здесь должен быть поворот, так, по крайней мере, было на карте. Хонсай вышел из машины, с дробовиком в руках и осмотрел окрестности. Барго тоже вышел, помочился на трещину в дороге. Постоял, дождался, когда дорожное покрытие пошло пузырями и начало затягиваться. "Вот везде бы так!" с тоской подумал он, всего-то дел, полить солёной водичкой из краника. Но некому этим заниматься. Никто не хочет, нет денег, никому не нужно.

   – Ну что, поехали дальше? – спросил Барго у Хонсая.

   – Перекусить бы?

   – Чуть позже. Тут осталось всего ничего, нам вон в ту чащобу.

   Хонсай внимательно посмотрел на кромку леса.

   – Собаки.

   – Где?

   – Вон, бегут вдоль леса.

   Барго взял бинокль и начал смотреть вперёд. Чёрт, как этот Хонсай всё видит? Наверное, потому что живёт на природе, вдали от городских миазмов.

   Действительно, вдоль деревьев неспешно трусила свора собак. Раз, два, три... пять. И вожак. Барго подкрутил стабилизатор и увеличение. А хорош, зараза! Поджарый, заметно выше своих собратьев, с широкой грудью, вожак действительно вызывал восхищение.

   – Короче, надо бы нам тут где-нибудь залечь, понаблюдать.

   Они проехали вперёд еще версты две и устроились за насыпью. Хонсай с дробовиком прикрыл тылы. Барго осмотрел ещё раз, справа налево лес, наконец, увидел едва заметную чёрточку бывшего шлагбаума, и то, только потому, что она вывернута под неестественным углом к горизонту. И сразу всё встало на свои места. Дорога, сверток, направление. Расплывшаяся насыпь, покрытая когда-то слоем щебня, которую сейчас и за дорогу-то можно принять только сильно напрягая воображение. Не будь шлагбаума в глубине зарослей, можно было бы сто раз проехать мимо, да и видно его только с траверза трассы. Всё остальное скрывал густой кустарник, и это ещё нет листвы.

   Никогда ещё хороший хабар не доставался легко. Это понятно, это факт. Об этом подумал Барго, когда увидел, буквально через полчаса вторую такую же стаю, из таких же шести собак, и с таким же, характерным вожаком. "Как близнецы, едрёна феня", – подумал Барго и устроился поудобнее. Надо выяснить, что здесь за собачий рай. Дождался, когда ещё одна, или та же, чёрт их разберёт, стая протрусила обратно. Блин, караул какой-то, в обоих смыслах. Уточнил, что интервал прохода собачьих стай – полчаса, пихнул Хонсая.

   – Давай, готовься. Ща двинем, на всё про всё – полчаса.

   Запрыгнули в машину, выбрали момент и помчались, не разбирая дороги к цели. Подъехали, Барго выскочил, быстро осмотрел окрестности. Да, всё правильно, впереди – то, что когда-то было аллеей, захламлено упавшими деревьями. В самом конце, примерно в двух верстах, видно двухэтажное здание. Ничё, прорвёмся. Шлагбаум, вывернутый вместе с основанием изнутри наружу, два едва узнаваемых остова автомобилей в кювете, мордами к трассе. Налицо – все признаки панического бегства из усадьбы. Тёмно-оливковый пластик, из которого сделана будка охранника, слоится и шелушится от старости. Барго заглянул внутрь – скелет. Он пошевелил ногой груду костей, быстро забрал то, что сохранилось – на блестящей цепочке пластиковую карточку с красивой голограммой, золотое кольцо, металлокерамический пистолет-пулемёт, судя по всему – ранняя модель "Кьяры" с пустым магазином, пяток потемневших серебряных монет. Вышел наружу, от будки охранника и шлагбаума – в разные стороны остатки колючей проволоки. На щебёнке – россыпи малахитовых пятен от сгнивших гильз. Хорошо здесь повеселились.

   Барго забросил в кабину трофей, прыгнул за руль, глянул на часы – не прошло и десяти минут. Резко тронулся вперёд.

   – Впереди собаки, – сказал Хонсай.

   – Тырщщщщ! Стволы в боковые амбразуры, держи правый борт, – приказал Барго, – я левый.

   Надавил на педаль, впереди, справа навстречу несётся стая собак, и не познакомиться и выпросить кусочек мяса. Стая идёт в атаку, это поймёт всякий, кто хоть раз встречался с ними. Впереди – вожак, красивый и грациозный. Бах! Бах! Бах! Это Хонсай начал партию со своего дробовика. Вожак в прыжке переворачивается и летит под колёса. Машину подпрыгивает, и понеслась! Прямо праздник какой-то. Хонсай стреляет, не переставая, бах-бах-бах-бах... бряк пустого магазина об пол, клацанье затвора, и снова бах-бах-бах-бах-бах. Фонтаны крови, визг картечи. Собаки нападают молча, и молча умирают. С левой стороны, из кустарника – ещё одна стая, и Барго разрывается между рулём и ружьём. Бах, бах, бах. Собаки изменяют тактику, это стало заметно чуть погодя. Они теперь бьются о борт с задней полусферы, и своими мощными ударами раскачивают машину, стремясь её перевернуть. Какие-то неправильные собаки, мляваще! Чёрт, откуда их столько и когда успели? Навстречу машине, прямо в лоб, прыгает ещё один пёс. С размаху ударяется мордой в стекло. Барго виляет, собака летит с капота, оставляя на лобовом стекле кровавые разводы и царапины от когтей. У Хонсая кончились патроны к дробовику, теперь слышен визг игломёта. Вж-жик, вж-жик. Удары по корпусу всё сильнее и слаженнее. Барго щёлкает тумблером антиграва, так хоть не перевернут, но теперь машину швыряет из стороны в сторону. Бах, бах, бах, ещё двоих завалил. Как назло, впереди поваленный ствол дерева, хоть и гнилой, но всё ещё прочный. Ни туда, ни сюда, и надо стрелять, Барго выворачивается, как может, и всё никак не дотянется до рукоятки магнето. Пороховой ускоритель – последняя надежда. Страдальчески дребезжит антиграв, глухие удары сотрясают корпус, ещё чуть-чуть и кранты. Чёрт, кто придумал такую конструкцию? Наконец Барго рвёт со всей силы ручку пускателя. Собака вцепилась зубами в кронштейн зеркала, машина кренится, и неожиданно резко разгоняется, ломая ветки деревьев. Собака улетает назад, вместе с зеркалом. Барго вжимает в спинку кресла, он выправляет курс, вот чуть-чуть, дотянуть до здания, забаррикадироваться на втором этаже, там не достанут. По днищу раздаётся ещё один удар, антиграв ноет и вовсе жалостливо, машину ведёт вправо и вниз. Барго, как может, поправляет курс, теперь они летят вдоль аллеи, прямиком на здание, но неуклонно снижаются. В правом зеркале Барго видит, что стая мчится за ними вслед.