Текст книги "Цейтнот"

Автор книги: Виктор Мясников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Ямщиков закончил говорить, уткнулся взглядом в свои бумаги. А в кабинете ещё минуты две стояла нездоровая тишина.

* * *

Женя Лестовкин уныло сидел на чужой кухне возле выключенной рации. Наушники легкомысленно висели на шее, как у какого-нибудь диджея из ночной дискотеки. На столе в банке из-под сардин высилась гора окурков – и жениных замусоленных "прим" и длинных хозяйских фильтров.

Ямщиков встал в дверях, махнул шапкой.

– Все, Жека, сматывай антенны, освобождай чужую жилплощадь.

– Уже смотал. – Лестовкин поднялся, потягиваясь. – Ну, как там дела? А то загнали на запасную волну, в пустом эфире помехи гонять.

– Нормально дела, – сказал Ямщиков без всякой радости, покосился на хозяина квартиры, – вышли на след.

Копырин, сидевший тут же у стола, глубоко затянулся сигаретой, потом вдавил чинарик в сардинную банку. Спросил, вместе со словами выпуская изо рта клубы дыма:

– А девочки нашлись?

Ямщиков сокрушенно покачал головой и вздохнул:

– Думаю, скоро объявятся. Выкуп шантажисты, во всяком случае, получили. Обязаны отпустить. Так, Игорь Сергеевич, не тревожьтесь, найдутся ваши соседки. А преступников мы разыщем. Не завтра, так послезавтра. Никуда не денутся.

– Не знаю, не знаю, – с сомнением сказал реставратор, привычно теребя рыжую бакенбарду. – Бриллианты у них, вы никого не захватили.

– А вот тут ошибаетесь, Игорь Сергеевич, – запротестовал Ямщиков, умолк, несколько смутясь, видно, сообразил, что сболтнул лишнее, потом махнул рукой. – В принципе, вы уже наш человек, можно сказать, помощник. Думаю, сможете подержать язык за зубами несколько дней. Взяли мы одну девицу, курьершу. Сейчас её следователи в управлении раскалывают. Она, конечно, упорствует, но никуда не денется. Так что скоро будет известно, кому она передала бриллианты и кто ещё в этом деле завязан. – Он посторонился в дверях, пропуская Лестовкина, нагруженного своей радиотехникой, крикнул вслед: – Меня не ждите, мне в другую сторону. И вообще рабочий день кончился, за вчерашнее отгул положен.

Копырин раскурил новую сигарету.

– А если не расколется? – спросил участливо. – Что тогда?

– А ничего, тогда сами найдем. – Ямщиков наклонился к собеседнику, словно кто-то мог их подслушать в пустой квартире. – Вы о краткоживущих ионах холодного спектра излучения слышали?

– Вроде что-то припоминаю из школьной программы, – неуверенно сказал Копырин. – Что-то радиоактивное?

– Оно самое, – подтвердил его догадку Ямщиков, – изотоп солей натрия и таллия. Я сам это тоже смутно представляю, по физике выше тройки не имел. Но главное, гамма-лучи улавливаются специальным прибором на расстоянии до пятисот метров, в зависимости от препятствий. Ну, там кирпич, бетон, металл. Если обработанная изотопами вещь находится, например, в подвале дома, то расстояние пеленгации сокращается метров до двадцати-тридцати. Так что поездим по городу несколькими бригадами, ГорСЭС привлечем, у них такой аппаратуры тоже полно, МЧС подключим и за день-два разыщем.

– Так ведь опасно, – возмутился Копырин, – могут посторонние люди облучиться.

– Никакого риска, – заявил Ямщиков. – Это альфа-лучи опасны, а гамма ерунда. Конечно, если это колье в кармане брюк недельки три потаскать, последствия будут. Хе-хе...

Копырин тоже хихикнул за компанию, хотя было видно, что ему такие методы борьбы с преступностью нравятся не очень.

– Надеюсь, вы не у меня на кухне этот натрий втирали? – спросил он с подозрением.

– Нет, не пугайтесь, у себя в машине, – постарался успокоить его Ямщиков. – Там такой специальный контейнер из свинца с переходным отсеком. Через отсек нужный предмет запускается внутрь, потом извлекается через минут двадцать и – все, полный порядок. Гарантия полгода. Потом излучение полностью прекращается. Причем, что ценно, хотя гамма-излучение постоянно падает, никакой дезактивации не поддается. Само вещество заряжается и испускает ионы. В атомном веке живем, надо привыкать.

– Знаете, как-то не хочется привыкать к таким штукам, – Копырин поежился, передернул плечами. – Контейнер-то хоть надежный? А то устроите маленький Чернобыль.

– Три сантиметра свинца. Счетчик Гейгера совершенно не реагирует, важно сказал Ямщиков. – А стоит только обработанный предмет вынуть – сразу, как пулемет, трещит. Да ерунда все это, у нас в городе радиационный фон и так на грани допустимо, и ничего, живем, даже размножаемся. Уже полтора миллиона население и продолжает прибывать. – Ямщиков усмехнулся, повел лопатками род курткой. – Эх, денек тяжелый выдался. Семь потов сошло, аж спина чешется, как у шелудивого пса.

– Что уж вы так о себе? Простите, до сих пор вашего имени и отчества не знаю.

– Василий Петрович, – не стал скрывать Ямщиков свои данные. – Или просто Петрович. – И добавил мечтательно: – В баньку сейчас рвану.

– Где ж вы сейчас баньку найдете? – недоверчиво покачал головой Копырин.

– А вот знаю одно местечко, могу рассекретить. Вы как, парную уважаете?

– Уважаю, Василь Петрович. И русскую, и сауну.

– Так вот, – Ямщиков понизил голос, словно опасался, что кто-то подслушает его секрет, – в тепловозном депо круглосуточно работает шикарная баня. Меня туда пускают. Могу и вас устроить. Может, составите компанию? Время ещё детское, часу ночи нет. Вот только веника нет. Придется у мужиков охвостки выпрашивать.

– Ну, веник не проблема. – Копырин размял новую сигарету. – У меня на антресолях целый склад веников.

– Да вы что! – Ямщиков так и подпрыгнул. – Прямо на антресолях? Целый склад? Венички березовы!

– Ладно уж, Василий Петрович, – рассмеялся Копырин, – понимаю родную душу и без таких намеков. Сейчас достану. А вот временем не располагаю. Да и желания, честно говоря, нет. Вы уж там за меня попарьтесь.

– Это можно, – легко согласился Ямщиков. – В полное ваше удовольствие. Ну, Игорь Сергеевич, выручили, можно сказать, спасли. Никогда не забуду, честное милицейское.

Он благоговейно принял приплюснутый веник, жестяно задребезжавший сухой листвой. Закрыв глаза, втянул ноздрями воздух.

– Эх, букет цветущих прерий! Спасибо, Игорь Сергеевич, преогромнейшее!

– Не стоит благодарности, какие пустяки.

Ямщиков остановился у дверей. Лицо его уже не было веселым. Оно сделалось печальным и усталым. И тихим усталым голосом он сказал:

– А этих мы разыщем, из-под земли выроем, будьте спокойны.

Он вышел из подъезда, обогнул дом. Такси ждало в переулке. Сквозь темные стекла рдел огонек чьей-то сигареты. Ямщиков распахнул дверцу.

– Ага, дождались таки! А накурили! Хоть окорока копти. – Он протянул внутрь веник. – Видали, каким лаврами венчает народ своих героев.

Рогожкин взял сухо зашуршавший пучок березовых веток. Спросил с усмешкой:

– Небось, последнюю метелку у дворника разбомбил, герой?

– Герой, не герой, а медаль за сегодняшнее вполне заработал, самодовольно отозвался Ямщиков. – Так что заслуживаю всестороннего уважения.

Он с кряхтеньем втиснулся на заднее сиденье, почти целиком занятое Женей Лестовкиным и его радиоаппаратурой. Капитан развернулся на переднем сиденье, протянул веник и сказал:

– Тогда заполучи свою лаврушку, уважаемый. Кстати, не ты один сегодня медаль заработал.

– Один, медаль – один, – не согласился Ямщиков. – Вам, товарищ капитан, орден положен в соответствии со званием и должностью. да и стреляли вы метко.

– А мне? – подал голос водитель. – Мне что-нибудь положено?

– А ты, Володя, что у нас делал? – спросил Ямщиков с самой невинной интонацией.

– Варежку в рот пихал.

– А-а, – разочарованно протянул Ямщиков, – тогда тебе двойной продовольственный паек выдадут. Вот если бы ты его за грудки подержал.

– А я держал. Второй-то рукой. Забыли?

Ямщиков аккуратно уложил веник к заднему стеклу, потрепал шофера по плечу:

– Тогда – порядок. Без значка на груди не останешься. Кстати, известно ли вам, джентльмены, что знак "Отличный сантехник" имеет три степени: золотой, серебряный и бронзовый унитазы?

Никто не засмеялся. А Женя Лестовкин вдруг встрепенулся:

– Э, мужики, а что случилось-то? Я там в эфире помехи гонял, а у вас что-то было?

* * *

Ямщиков спал сидя за служебным столом, нежно обняв сухой березовый веник и положив на него щеку. Затылок его грела включенная настольная лампа. Рядом на столе стояла пол-литровая фаянсовая пиала, украшенная в стиле владельца. Ее глянцевые борта расцвечивали уже изрядно залапанные этикетки "жигулевского", цейлонского чая и корвалола. Еще там была покрытая толстым слоем прозрачного лака розовая наклейка с английским текстом. Однажды появился таки человек, сумевший с ходу перевести эту надпись: "Не бросайте окурки в писсуар, пожалуйста!"

Рогожкин убрал в шкаф свою меховую куртку, включил электрочайник и положил перед уютно посапывающим оперуполномоченным пару бутербродов с колбасой. Заглянул в пиалу – на три пальца влажной кофейной гущи. Покачал головой.

– Думаешь, поверю, что спишь? Чайник ещё не остыл и гуща в чашке не схватилась.

Ямщиков поднял голову, отлепил от щеки березовый листок.

– Не для тебя спал, для более высокого начальства.

– Хотел изобразить служебное рвение? – усмехнулся Рогожкин. – Ну, брат, слишком ты гладко выбрит, и глаза недостаточно красные.

– Так я же не белый кролик, я зверь плотоядный. Ага! – и Ямщиков впился зубами в бутерброд.

Рогожкин меж тем заварил чай, достал первую сигарету и произнес ритуальную фразу:

– Работа начинается с большого перекура. Слушай, Петрович, а что ты с этой метелкой носишься? Он тем веникам из гаража троюродный плетень.

– Верно, – Ямщиков пошуршал сухими листочками, – те срезаны наискось ножом, а этот ровненько обработан садовым секатором и завязан бельевым шнуром. А те каким-то драным проводом, подобранным там же. Но дело в другом. Просто хочу именно эти веником отлупить себя в парилке, когда закончим с хитрым Шефом. А закончим как раз к субботе.

– За что ж тогда лупить? – удивился Рогожкин.

Он уже наливал в термос кипяток из чайника, пытаясь заглянуть в зеркальное горлышко, и в лицо ему пыхало паром.

– А чтоб не трепался о том, в чем ни черта не смыслю, – объяснил Ямщиков. – Надеюсь, впрочем, что я не один такой балбес.

– Ну хорошо, балбес, – Рогожкин завернул крышку термоса и уселся на скрипучий казенный стул, – а как насчет второго мотоцикла в гараже?

– Скоро получишь все данные и по мотоциклу, и по этой дамочке.

– Послушайте, Холмс, – сарказма в голосе капитана хватило бы на полдюжины замшелых скептиков, – а с чего вы решили, что он – дамочка?

Ямщиков замедленно отнял от губ остаток бутерброда, не спеша прожевал, наслаждаясь нетерпением начальника, затем состроил высокомерную мину и скрипуче выдавил:

– Это элементарно, Ватсон, – больше выдержать столь не свойственный ему тембр голоса не смог и продолжил уже нормальным голосом. – Ну, во-первых, Мослев-младший так отозвался о мотоциклисте: пацан, парнишка, хотя лица не видел и голоса не слышал. А самому Мослеву всего двадцать три года. То есть, действительно, пацан был слишком щуплый и мотоцикл для него тяжеловат.

– Положим, права на мотоцикл дают с шестнадцати, – скептически поморщился Рогожкин.

– Дают, и слава богу, надо и автомобильные с шестнадцати давать. А вот сам подумай, кто пацана в такое серьезное дело впутает? Подростки неуправляемы и хвастливы. Но это так, лирика. Главное – макраме!

– Постой, постой, – Рогожкин озадаченно почесал затылок. – Это, что ж, я, выходит, назвал ответ и сам не понял?

– Точнее, не поверил, – поправил начальника Ямщиков. – Но ведь не потащит Шеф специалистку по макраме из веников борону вязать, верно? Значит, мотоциклист это сам делал, причем мастерски. Мода на макраме была лет восемь-десять тому назад, так?

– Пожалуй, – согласился Рогожкин, – мои девки сейчас какие-то дурацкие фенечки из бисера плетут.

– Я тоже в последние годы что-то не вижу ни объявлений о наборе в кружки макраме, ни брошюр на эту тему. А тут человек творчески работал, на ходу импровизировал, причем чисто машинально. Так что это дамочка лет под тридцать, с опытом и крепкими нервами. Далее. На ферме в Чупахино работать начинают в четыре утра, поэтому сведения оттуда Саня Ерошин уже привез. Ямщиков раскрыл картонную папку, взял в руки лист бумаги. – Пару раз художник, который снимает дом, приезжал с женой, а, точнее, с женщиной, на стареньком "москвиче". За рулем сидела женщина, на это особо обратили внимание работницы фермы. Еще несколько раз приезжали на мотоцикле. Но кто управлял, точно сказать не могут. Оба в шлемах, да и кому управлять, как не мужику? Та доярка, что видела художника достаточно близко, считает, что он бородат. Женщину видело больше людей, поскольку она как-то заходила на ферму, купила молока. При этом рассказала, что они с мужем сняли дом у тети Таи на всю зиму. Все отмечают её маленький рост и хриплый голос, "прокуренный", и сама она курила. Но самое интересное – в гараже после нас побывала следственная группа, они там все исследовали и обнаружили на полу, на краске отпечаток обуви тридцать пятого размера. А такой мизерной ноги ни у одного пацана не найдешь. Кстати, на батарейке в часах найден отпечаток маленького пальчика, явно женского.

– Манера у тебя вредная, Петрович, – осуждающе сказал Рогожкин, – все самое важное под конец оставляешь. И если уж о часах заговорили, то взрыв был назначен на десять часов. Будильник ставится в пределах циферблата, за полсуток максимум, – капитан демонстрировал свое умение мыслить. – Значит, часов в десять утра она была там, чтобы запустить часы.

– Не раньше одиннадцати, – не согласился Ямщиков. – У будильников этого типа есть одно поганое свойство. Если в момент установки сигнала между стрелкой звонка и часовой промежуток меньше часа, будильник сразу начинает трезвонить. Так что, может, ещё позже, часов в двенадцать она там была. Но её никто не видел.

– Может, не заметили?

– Дорога там одна, мимо фермы и дома. Она потом делает небольшой крюк к силосным ямам и снова заворачивает на ферму, но уже с другой стороны. Любого, кто идет или едет, видно. Но есть там ещё одна дорожка, – хитро прищурился Ямщиков.

– Черт! – Рогожкин так и подпрыгнул. – Лыжня! Как я мог забыть. Они же там на лыжах катались, квартиранты эти. В красных костюмах! – Он возбужденно прошелся по кабинету. – Надо бы смотаться, посмотреть при свете дня. А когда тебе список мотоциклистов принесут? Надо же профильтровать.

– Никакого списка, – безапелляционно заявил Ямщиков, – несколько фамилий всего. У дамочки достаточно редкая машина – "Че-Зет". Младший братец на допросе у следователя вспомнил, что в гараже стоял мотоцикл под чехлом. Ему стало скучно в углу на вениках валяться, так он нашел свечной огарок и обследовал это дело. Мотоцикл довольно редкой чехословацкой марки "Че-Зет", черный. Номер он не рассматривал или сказать не захотел. Еще там была спортивная сумка, а в ней несколько баллонов с аэрозольной краской. Так что при таком количестве информации уже сегодня мы можем дамочку взять и расколоть. Я думаю, к вечеру она Шефа сдаст со всеми потрохами.

– Э, молодой ты еще, Петрович, баб не знаешь. Да если она называет его своим мужем и соучаствует в групповом убийстве – запускает часовой механизм... Не знаю, не знаю... – Рогожкин забарабанил пальцем по краю стола. – Что-то у меня неспокойно на душе. Этот Шеф такая умница, а она с ним напрямую связана. Пришьет бабу, как бог свят.

– Так уж сразу и пришьет! Это братишек бестолковых можно вознести на воздусях, – Ямщиков говорил неторопливо, взвешивая каждое слово, как бы пробуя его предварительно на вкус. – Сегодня пожарные инспектора раскопали бы пожарище, определили по номерам машины и мотоцикла, кто сгорел. Потом мы пошли бы по адресам. На покойных братишках повисли бы кражи, но выход на Шефа мы бы не получили. Понятно, что их кто-то наводил на нужные квартиры, но поскольку братишки жили нелюдимо, никакой информации со стороны их знакомых к нам бы не пришло. Совсем другое дело – женщина. У неё подруги, родственники, сослуживцы, может, даже дети. Убей такую, сразу начнут тыкать пальцем во всех её знакомых мужчин. И если кто-то из них окажется из круга общения Поляницкой, его сразу можно будет брать. Или вообще дома на видном месте фотография висит с трогательной надписью типа "Милой Пусе от дорогого козлика". Нет, ему не резон создавать лишний шум вокруг своей персоны. Ладно, нечего гадать. Я пока позвоню кое-кому.

Ямщиков взглянул на часы, убедился, что рабочее время наступило, разложил на столе бумаги. Зажужжал диском номеронабирателя.

– Алло! Александр Александрович? Доброе утро! Это Ямщиков из уголовного розыска по поводу прошлогоднего ограбления... Да, кое-что обнаружили... Нет... Пока нет... Вот какой вопрос, Александр Александрович. Вы в сауну ходите?.. Имеет отношение... Конечно... Вообще только дома в ванной... Угу... И ни разу... А кто конкретно затащил, и что за компания была?.. Попробуйте все же вспомнить...

Рогожкин постоял, подвигал руками, разминая плечи. Вышел из кабинета, на ходу бросив:

– Я пока по твоему запросу наведаюсь.

Когда капитан вернулся, помахивая пачкой бумаг, Ямщиков все ещё разговаривал по телефону:

– А фамилии припомнить можете?.. Так... Так... Простите, помедленнее... Как, и его тоже ограбили? А почему не заявил?.. Так, понятно... Ясно... Спасибо, Дмитрий Кириллович. Всего доброго!

Он опустил телефонную трубку на аппарат. Разложил веером листы с колонками фамилий. Потер ладони, довольно посмеиваясь.

– Вот они все, голубчики! – И Ямщиков принялся орудовать двухсторонним красно-синим карандашом, с ловкостью иллюзиониста, переворачивая его в пальцах, приговаривая: – Этого грабанули, этого тоже, этого – нет, этого да, этого тоже пощипали, но помалкивает. Так, банная команда номер два: Рублевский – обокраден, Шпачко – ограблен, Иванов – нет, но он коллекционирует фотоаппараты и бутылки.

Рогожкин наклонился, через плечо заглянул в списки. Хмыкнул:

– Компанию в парилку подбираешь на субботу?

– А что? Народ солидный, уважаемый, интересно на такой посмотреть.

– На мужиков без штанов? – капитан был в очень веселом настроении.

– На штаны без мужиков. Все, обворованные Мослевыми коллекционеры, художники и ювелиры встречались в банных компаниях. Кто постоянно, кто изредка.

– Ну и что в этом странного? – пожал плечами Рогожкин. – Один круг собиратели, ценители, искусствоведы и так далее.

Ямщиков не стал продолжать разговор. Он убрал бумажки, расцвеченные красными и синими почеркушками в папку. Нетерпеливо потянул из рук Рогожкина бланки. Тот жизнерадостно улыбнулся:

– Здесь твоя дамочка с "Че-Зетом", гаражом и однокомнатной квартирой.

* * *

Разговор с прокурором оказался бурным, но коротким.

– Вычислили! А факты! А улики у вас есть? – кипятился прокурор. – Ах, все сходится – мотоцикл, и след, и имя. Нет уж, если мы стремимся к построению правового государства, санкции не будет. Все, разговор окончен.

Окончен так окончен. Арест и обыск квартиры гражданки Медведкиной Эвелины Тимофеевны не состоялся. Сейчас, во всяком случае. Рогожкину оставалось только откланяться и покинуть прокурорский кабинет. Ямщиков ждал в коридоре и только со вздохом взглянул на обескураженного начальника.

– Слушай, Петрович, мы стремимся к построению правового государства? спросил Рогожкин.

– Аж пятки горят, – кивнул Ямщиков. – Если б ещё машину постоянную за нами закрепили, мы б так устремились!

– Тогда вперед! Обложим Медведкину в её берлоге!

* * *

Ямщикова всегда поражало обилие женщин в проектных институтах. И сейчас ему опять пришли на ум въевшиеся ещё в несознательные детские мозги крылатые строки: "А у Коли и у Веры обе мамы – инженеры". Хотя с тех пор многие НИИ и "ПРОЕКТы" порастеряли значительную часть своих кадров, а на их площадях вместо кульманов вальяжно расположилась офисная мебель бесчисленных акционерных контор. Словно пираньи, эти маленькие фирмы, учрежденные директорскими родственниками, объедали предприятия, к которым плотно присосались. Но безответные женщины продолжали ходить на работу, нерегулярно получая грошовые зарплаты и безропотно надеясь на лучшее.

И сейчас женщины-инженеры сновали на мраморном крыльце. Было время обеденного перерыва. На двенадцатиэтажной башне в центре города ещё сохранилась вывеска "Уралметпроект", но невооруженным глазом её трудно было отыскать среди ярких рекламных щитов, словно новые заплаты облепивших поблекшее здание. Половину этажей бывшего храма инженерной мысли занимали арендаторы, большинство из которых старалось скрыть свое существование и даже табличек со своим обозначением не вещало на двери арендованных за "черный нал" кабинетов. Первый этаж занимал салон импортной мебели, где самым дешевым предметом была собачья подстилка ценой в полугодовую пенсию бывшей инженерши.

Узкий проход между стеклянной стеной салона, оккупировавшего фойе, и бывшей раздевалкой, где сейчас был магазинчик косметики, вел к лифтам и лестнице. Тепло одетая бабуля, огороженная барьерчиком, сурово бдила за входящими-выходящими. Чисто прокурор в суде, с неприязнью подумал о ней Ямщиков и на сварливое "Вы куда?" ткнул пальцем вперед и вверх. Идущий следом Рогожкин буркнул:

– В отдел кадров.

Он тоже не питал любви к подобным стражам казенных дверей и не понимал их назначения. Какие такие стратегические интересы оберегают эти бабушки и от кого? Ему ни разу не пришлось услышать, чтоб такая бдительная старушенция задержала шпиона, диверсанта или хотя бы шапочного вора. Зато в сводках было полно историй о том, как под носом у этих подслеповатых, но голосистых теток, выносили компьютеры, ксероксы и даже сейфы с деньгами. А вот если ей при входе показать удостоверение, через пять минут вся контора будет знать – милиционеры пришли, чего-то ищут.

В "кадрах" пухленькая инспекторша, ещё более пухлая от надетой на неё мохеровой кофты, усердно переписывала данные двухсторонних карточек в двенадцатистраничные книжки такого же формата. Конечно, она с радостью представила их начальнице отдела, которая, в свою очередь, попыталась изобразить приятную улыбку. Но у неё не получилось. Наверное, она слишком много нагрешила в кадровых делах и сейчас занервничала при мысли, что пришли за ней. Узнав, что работникам уголовного розыска требуется личное дело инженера-проектировщика Медведкиной, слегка успокоилась. Но, видимо, чтобы снять нервное напряжение, разразилась речью, которую оперативники со вниманием выслушали.

– Вечно из-за Медведкиной неприятности. То прогулы, то штрафы. Тридцать восемь лет женщине, а она на мотоцикле гоняет. Ну где это видано? Три раза замужем была. Это только официально. А сколько раз так: здрасьте до свиданья. Детей нет, мужа нет. Разве это нормально? Шестнадцать лет работает и все на одной должности, на одном окладе. И, представьте, довольна! И одевается лучше всех. Нет, работник она хороший, исполнительный. И, если надо, в выходные поработает. Но уж потом за каждый выходной по три отгула вырвет. Вот и сейчас, пожалуйста – неделя отгулов и вторая без содержания за свой счет. И начальник отдела ей потакает. Не хочет связываться со скандалисткой.

Она протерла очки платочком, водрузила тайваньскую оправу на крупный нос, горестно замолчала, обидчиво надув губки. И, словно про себя, тихо повторила:

– И одевается лучше всех...

Рогожкин, листавший скоросшиватель с документами, захлопнул картонные корочки, протянул Ямщикову.

– Василий Петрович, ксерокс, наверное, в приемной директора имеется. Пойди, пересними, что может понадобиться.

– Постойте, постойте! – встрепенулась начальница. – Так, товарищи, нельзя.

– Людмила Андреевна, – приветливо улыбнулся Рогожкин, – ведь мы стремимся к построению правового государства?

– Д-да, – неуверенно отозвалась та. – А что опять натворила эта сумасшедшая авантюристка? Ее будут судить?

– Что вы! – Ямщиков уже стоял в дверях. – Эвелину Тимофеевну областное управление представляет к правительственной награде.

Сказано это было со всей сердечностью и искренностью, какие только нашлись в этом ехидном человеке. Он прикрыл за собой дверь, оставив онемевших от неожиданного известия Рогожкина и начальницу отдела кадров. Первым пришел в себя капитан.

– М-да, знаете ли, к награде, – неуверенно подтвердил он. – За проявленное мужество и геройство при выполнении, так сказать, гражданского долга. Я пока не могу в подробностях. Пусть это будет сюрпризом для неё и коллектива. Сохраните пока это в тайне, Людмила Андреевна, очень вас прошу.

– Конечно, конечно, – забормотала начальница, совершенно убитая такой новостью. – Кто бы мог подумать! Она вообще очень скрытная, вы представить себе не можете. Здрасьте, я замуж вышла, здрасьте – развелась. Надо же... Конечно, смелая... Прямо до отчаянья. И на байдарках сплавляется, по горам лазает, на мотоцикле гоняет. Жизнь вот только не сложилась. Не везет ей на мужчин. Хотя сейчас, вроде, получается что-то. Говорит, в последний раз замуж выходит. Он скульптор. В возрасте, конечно, но и она не девочка, если разобраться. Хотя вы бы ей больше тридцати не дали на вид. Поразительно сохранилась.

– Да что вы, скульптор? – заинтересовался Рогожкин.

– Да, и говорит, довольно известный. Постоянно за границей бывает, привозит ей такие потрясающие вещи! Вы обратили внимание, как она одевается? Ах, да, она же сейчас в отгулах. Он и её несколько раз возил за рубеж. Сейчас вот опять оформил визы в Швейцарию. Или в Швецию? Я их постоянно путаю.

"Странно, – подумал Рогожкин, – она оформляет визы, а нам ОВИР ничего такого не сообщил. Надо бы ещё разок проверить." Вслух же сказал:

– А вы слышали, как она играет на гитаре и поет?

– Поет? – удивилась Людмила Андреевна.

– А что, вы считаете, у неё нет слуха? – по-другому сформулировал вопрос Рогожкин.

– Н-не знаю... – она покачала головой. – Насчет слуха не знаю. А вот голос, знаете ли... Впрочем, – она улыбнулась, – почему бы женщине и не петь голосом Владимира Высоцкого?

И снова принялась превозносить необыкновенные достоинства Эвелины Медведковой, которую все зовут просто Линой. Людмила Андреевна так разошлась, что не заметила отсутствия фотографии в личном деле, которое вернул Ямщиков.

– Так мы очень рассчитываем на ваше молчание, а то будет неинтересно, – с такими словами оперативники покидали кабинет.

Главное, чтобы кадровичка продержалась сегодняшний и завтрашний дни, а там – суббота, воскресенье. С понедельника может разбалтывать.

* * *

Несколько раз нажав на кнопку звонка и прислушавшись, они сошлись на том, что в квартире пусто. Пришлось позвонить в соседние. В одной из них оказалась хозяйка-пенсионерка. Неприязненно оглядев двух незнакомых молодых мужчин, сообщила:

– А Лина куда-то уехала. Еще позавчера утром. С чемоданом и рюкзаком почему-то.

– Что ж тут странного? – учуял след Рогожкин.

– Ну, она ездит либо с тем, либо с другим. С чемоданом на юг, с рюкзаком на север.

– Ясненько. А вот мужчина к ней приходит, вы его можете описать?

– Мужчина? – удивилась соседка. – Раньше они тут на лестнице круглые сутки торчали. Дрались даже, бывало. А вот года полтора как тишина наступила. Я и Лину-то почти не вижу. Если мужчина у неё есть, то, наверное, у самого квартира хорошая, раз сюда не ездит.

Они поговорили ещё несколько минут, выяснив, как Лина была одета, не говорила ли, куда собирается. Нет, не говорила. Сказала, недельки на две, а куда – нет, не сказала. Спасибо. Пожалуйста. Вот такие пироги.

Получалось, что она куда-то собиралась ехать с чемоданом, а в рюкзаке, скорее всего, находился костюм для езды на мотоцикле. Да и лыжный, кроме того, мог уместиться.

* * *

Мотоциклетный гараж, принадлежащий гражданке Медведкиной, выглядел так, словно два толстомордых соседа сделали ему футбольную "коробочку" разом врезались с двух сторон. Так он и замер, сплюснутый их крутыми боками. Гаражи стояли в один ряд, обратясь воротами к замерзшей реке. Местами на лед сбегали тропки. Если по ним и ездили на мотоцикле, то со вчерашнего вечера здесь уже сто человек прошло, все затоптали. А снег перед воротами гаража был откидан и даже разметен метелочкой. Можно сделать вывод, что хозяйка любит порядок и даже зимой непрочь прокатиться на своем двухколесном моторном друге. Но за это у нас даже в период репрессий не сажали.

– Та-ак, – только и вымолвил Рогожкин, глядя на близкую реку и её заснеженный лед.

– Именно так, – подтвердил Ямщиков. – Закинула посылку в почтовый ящик Поляницкой и на "Яве" сюда. В нужный момент выкатила из собственного гаража на лед и прямым ходом под мост... Ну что, в Чупахино нагрянем?

– Давай, пока начальство чего не удумало. А то отберут машину...

* * *

Рогожкин сидел на заднем сиденье рядом с Ямщиковым. Оперативный "уазик" снова нес их за город.

– А теперь, Петрович, слушай, чего пока не знаешь, – стал рассказывать Рогожкин. – К телефону Поляницких подключался какой-то юный техник. прямо к клеммам на распределительной коробочке на лестничной клетке. Видимо, кто-то свой провод припараллелил к ним и все звонки перехватывал, туда и оттуда. И на магнитофон писал. Потом смонтировал. Сейчас на любом двухкассетнике можно монтажную запись изготовить. Девочек заманили в ловушку следующим способом. Им позвонила незнакомая женщина и хриплым голосом сказала, что мама на уроке и попросила передать: позвоните домой дяде Гоше, чтобы вас отвез покупать щенка. Продавец будет ждать у ТЮЗа. Чуешь, Петрович, такое место, где, если спектакля нет, почитай ни одной живой души. Центр города, а как на отшибе. А Левенко позвонила в это же время сама Поляницкая. Мол, Гоша, не перебивай, очень тороплюсь, будь другом, отвези дочек, надо щенка купить, они знают, где. Очень бессвязно говорила, его самого не слушала, торопилась, одним словом. При этом сама Поляницкая божится, что никуда не звонила. Вот как дело было, понял? Гоша тут же с девочками созвонился, они подтвердили и через десять минут он за ними приехал.

– Прямо американское кино. Магнитофонные пленки, конечно, стерты, а какой провод куда переключался на распредкоробке, никакая экспертиза не определит. Это не улика, хотя... – Ямщиков подумал немного. – Это не могла быть радиозакладка,. У них батарейки и передатчики слабые, неизбежно ухудшится качество записи, голоса исказятся. Значит, действительно, кто-то из соседей припараллелился. Коробка под потолком на лестничной клетке на первом этаже голая торчит, я ещё вчера внимание обратил, снаружи к ней не прицепишься. А если бы кто-то прицепился в другом месте к кабелю, наши аппаратурой засекли бы. А он бы висел, будь такая возможность, контролировал. Значит?

– Значит, не висел, – кивнул Рогожкин. – Значит, только через распредкоробку. Значит, один из преступников, как минимум, свой человек в подъезде. А это может быть и Жора Худорожкин, байкер-мотогонщик, и его приятель Толик Поляницкий, и любой из окрестных бизнесменов, испытывающий финансовые трудности, и все остальные. И заставят отрабатывать все эти версии по десять раз, время терять, вместо того, чтобы сосредоточиться на одной.