Текст книги "Цейтнот"

Автор книги: Виктор Мясников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

В большой комнате, отгороженной от кухни печью, Рогожкин принялся психологически обрабатывать братьев-разбойников. В руках он держал найденный в доме инструмент – нечто вроде мощных саперных ножниц с цилиндром гидроусиления.

– Хороша штука, – сказал он уважительно. – А ну, попробуем. – Плавно свел рукоятки, и стальные серповидные лезвия с легкостью перекусили кусок арматуры. – Вещь уникальная. А как сделано – фирма! Интересно, кто же этот мастер-умелец, технический гений? Почему бы ему не запатентовать свой шедевр? Или вы сами такие грамотные?

Мотоциклист, развалившийся на стуле, руки за спиной, усмехнулся:

– Начальник, вор работает, когда ворует. А что не сворует, купит. Понял?

– Понял, – кивнул Рогожкин. – Пальцы детишкам рубить – не железо клепать. Этой штукой резали руку? Что молчишь? Твоя работа? – Капитан раскрыл лежащий на столе паспорт. – Я тебя спрашиваю, гражданин Мослев Сергей Андреевич.

Тут подключился Ямщиков, до того молча рассматривавший разложенные на столе вещи, извлеченные из карманов преступников.

– И куда подевали бриллианты? – спросил он, взяв в руку слиток желтого металла. – Неужели успели махнуться с кем-то на этот фуфель? Тогда – с кем?

– Чо ты пристал со своими бриллиантами? – Младший Мослев, мотоциклист, удивленно выкатил глаза. – Вот на ша доля – два кило. Подавись!

– Было б чем давиться. Тоже мне, золото... с дерьмом смолото. Ямщиков пренебрежительно бросил на стол увесистый брусок, глухо брякнувший о второй такой же. – Что я, по-вашему, драгметалла в руках не держал? Будь золото настоящее, эти оковалки килограмма на четыре с половиной потянули. А сделаны похоже, со всеми прибамбасами. А только не был бы ты дураком, то допер бы пустой башкой, что клейма тут не выбиты, а награвированы. Да и за каким лешим надо слитки полировать? Выколотили из формы – и ладно, все равно переплавлять. Такие блямбы как раз на ювелирку приходят, только размером вдвое меньше.

Мертвенная бледность заливала лицо Мослева-младшего. У него ослабела и слегка отвалилась челюсть. А потом он начал краснеть.

– Что совок отвесил? – брезгливо спросил Рогожкин. – Тебе пока что не приговор читают.

Но бандит не обратил внимания на его ехидные слова. Он говорил с Ямщиковым и смотрел только на него.

– Ты же врешь, мусор, – в голосе его уже не было ни злости, ни наглости. – Хапуга расплачивался, банкир. Слитки такие сейчас в банках продают.

– Такие, да не совсем, – усмехнулся ямщиков. – Там мерные слитки, нумерованные, с указанием предприятия-изготовителя, а все надписи дублируются на английском языке. И сертификат прилагается с печатями.

– Чего ты лепишь? – не унимался бандит. – Банкир этот, небось, соображал, что мы проверим.

Никак он не соглашался поверить, что слитки поддельные, что так облапошен и опозорен на весь блатной мир.

– Слушай, – прищурился Ямщиков, – а ты сумку под мостом сам ловил?

– Какую сумку? – Мослев с подозрением смотрел на опера, мучительно соображая, в чем подвох. – Пацан мне от Шефа слитки привез... Ох, гад, ну и га-ад...

Он разразился длинной матерщинной тирадой, понося неизвестного шефа и всю его родню до седьмого колена.

Оперативники переглянулись. Снова намечался обрыв в цепочке. Рогожкин, как бы между прочим, со вздохом заметил:

– Да-а, а бриллиантиков-то было тысяч на триста. Зеленью, разумеется. Ловок Шеф, кинул вас, как первоклассников. Вы на нарах теперь будете гнить, а он у синего моря загорать. Каждому свое.

Мослев молчал. Ямщиков, полистав паспорт, вынул вложенные в него авиабилеты, развернул.

– Интересные вы ребята, – покачал головой. – Билеты прямо до Адлера взяли, барахлишко свое в сумки упаковали, и денежки приготовили, – он приподнял и опустил на стол толстую пачку денег. – А потом вдруг решили срочно покончить самоубийством. Неужели для того, чтобы Шеф остался при своей и вашей добыче?

С улицы послышались сигналы клаксонов. Целая кавалькада машин подкатывала к дому.

– Смотрите сюда, балбесы. – Ямщиков положил на стол перед собой туго набитый цилиндр из вощеной бумаги с торчащим обрезком провода. – Если бы я эту штуку вовремя не отцепил, веселенький был бы здесь крематорий.

Оба брата смотрели на него вытаращенными глазами. Они тоже поняли, что лежит на столе. Первым обрел дар речи Мослев-старший, подстреленный, который до сих пор молчал.

– Ты нам лишнюю статью не шей, опер, – сипло сказал он.

– Вот смотрю я на вас, братцы-кролики, – вздохнул Ямщиков, – и думаю: одно из двух – или вы круглые дураки, или абсолютные идиоты. Ладно, карета подана.

В сенях гулко топали омоновские ботинки...

Когда Мослева-младшего выводили из дома, Ямщиков задал ему ещё один вопрос, несколько странный, на первый взгляд:

– Я понимаю, билеты у вас на самолет на семь утра. Когда же вы собирались в аэропорт топать?

– Часа в три. – Бандит посмотрел удивленно и пожал плечами. – А тебе-то что?

– А вот пойдем, кое-что покажу. И вы, товарищ полковник, тоже взгляните, пожалуйста, – Ямщиков позвал начальника угрозыска, в благодушном настроении разминавшего ноги возле своего "бугровоза".

Полковник Гераскин с удовольствием огляделся в свете фар, вразвалку направился к дому, на ходу застегивая меховую куртку. Ямщиков раскидал ногой снег у стены, посветил фонариком. В сугробе лежала прямоугольная пластмассовая коробочка – часы, электромеханический будильник, какой можно купить в любом мелочном киоске за тридцатку. Полупрозрачный телефонный провод вытекал из корпуса и уходил под стену дома.

– Вот, а в подполье целая нефтебаза оборудована. Вместо звонка детонатор в электросеть включается. – Оперуполномоченный обернулся к обомлевшему "мотоциклисту". – Стрелочка большая видишь, куда ушла? Если бы не я, ты бы уже десять минут, как поросенок в духовке, поджаривался. До хрустящей корочки. – Он положил часы на снег, пошел к машине, на ходу громко сетуя: – Спасаешь их, из пекла вытаскиваешь, а они в тебя из берданки лупят. Зато Шеф у них – царь и бог. Конечно, бронзовыми чушками платит да ещё мины подкладывает. Есть за что уважать!

– Эй, начальник! – крикнул вслед Мослев. – Хочешь, расскажу?

– Хочу, голубчик, хочу, – сразу развернулся Ямщиков. – Сейчас в город поедем, заодно и поговорим, что там за козырный туз притаился.

* * *

Инструкции Шефа, как всегда, были подробно и тщательно проработаны, расписана каждая мелочь. Предстояло расколоть одного хапугу, банкира, который занимался махинациями с золотыми слитками. Банкир этот, до упора хитрый, ворованный металл курковал так, что даже Шеф не знал, где искать, и на обычный шантаж не поддавался. Тогда решил Шеф украсть банкирских дочек, а выкуп взять золотишком – по кило на брата. Братовьев Мослевых такой расклад вполне устраивал, и Серегу и Ленчика.

Согласно плану провели предварительную подготовку: выкупили заблаговременно заказанные билеты на самолет, чтобы уже наутро быть далеко и в городе не маячить; посетили "фазенду", дачу то есть, предоставленную Шефом, обжили её слегка, дорогу размели, сундук от старых тряпок очистили. Серега мотоцикл приготовил и одежду, какую Шеф велел: черный кожаный костюм, сапоги на меху, красный шлем. Влетело, конечно, в копеечку, но прибыль все должна была окупить.

В назначенный день Ленчик с мотоциклом отправился на фазенду и стал ждать. У Сереги задачка оказалась посложнее. Человек Шефа должен был выманить банкирских дочек якобы покупать собаку. А так как они с незнакомым дядькой могут и не поехать, Шеф включил в дело одного простого парня, знакомого того банкира. Развел его в темную, так что парень совершенно не в курсе, в какую игру попал. Он даже свою машину подогнать должен.

Все получилось, как рассчитал Шеф. У него вообще срывов не бывает. Единственное не учел, что парень прихватит с собой здоровенного пса. Но ничего, обошлось. Серега дождался "простого парня" возле ТЮЗа, здесь днем народу почти нет. Объяснил хозяину белой "лады" и сенбернара, что ехать надо на окраину, практически за город. Пришлось в связи с этим на заправку завернуть. А вообще-то, Серега занервничал, поскольку Шеф предупредил, чтобы все делалось быстро, пока банкир с банкиршей на службе тусуются.

Приехали на "фазенду". Ленчик распахнул ворота, уговорил въехать внутрь. А потом ворота захлопнул и наставил ружье. Гоша этот, простой парень, выпустил из кабины сенбернара... В общем, собаку застрелили, а Гоша получил прикдладом в лоб и был крепко связан. Девчонок сунули в сундук, причем одной из них оттяпали пальчик кусачками. Серега в этом месте своего рассказа начал сбиваться и затруднился вспомнить, кто именно это сделал. Отрубленный мизинчик сунули в полиэтиленовый мешочек, а мешочек, в свою очередь, свернули и сунули в карман куртки. Серега как раз успел переодеться, выкатил мотоцикл и рванул в город.

Возле Парка отдыха есть несколько металлических гаражей. В одном из них ждал щуплый парнишка в таком же черном кожаном одеянии и красном шлеме с притемненным забралом. Лица его Серега не видел. Парнишка отрубленный пальчик подцепил пинцетом, завернул в ватку, потом в бумажку и ниточкой завязал. И все это не снимая шлема. Но Серега и сам шлем не снимал приучен к конспирации. Зато парнишка ни разу голоса не подал – все молчком. Потом он поменял номер на мотоцикле и укатил. А Серега заперся в гараже и сидел голодный и нервный больше четырех часов. Весь задубел от холода и все сигареты скурил.

Потом парнишка прикатил, уже в потемках, показал записку от Шефа: "Порядок. Даю отпуск на три месяца. Счастливо погулять." Вот так. Или примерно так. Записка у пацана осталась. Он слез с мотоцикла и отдал два золотых слитка. Вернее, это он тогда думал, что золотых. Серега сразу в седло и – ходу. Даже номер забыл поменять с дурной радости. Шутка ли – два кило чистейшего металла, проба "четыре девятки". Это даже если уличным скупщикам у вокзала по минимуму толкнуть – сто тысяч с каждого слитка выйдет. А если с умом торгануть, то каждому братцу по приличной машине купить можно.

Когда дорожный инспектор с обочины полосатой палкой помахал, тут только Серега вспомнил, что номер на мотоцикле чужой остался. Решил оторваться, да не тут-то было. дурь какая-то нашла, затмение, мол, сейчас задержат, обыщут – пропало золотишко. Да ещё срок раскрутят, и братана подведет. Вот и пальнул в сержанта из обреза. Нарушил инструкцию Шефа оружие не носить. Вот и покатилось все кувырком...

А вообще было предусмотрено, что ночью они с братом отправятся в аэропорт. У них и вещички все были приготовлены. Переждали бы некоторое время на другом конце страны. Даже специально вперед за два месяца заплатили за квартиру и телефон. А банкирских дочек из сундука и Гошу этого утром должны были освободить, когда самолет уже в Адлере будет. Только никак не ожидали братья Мослевы, так доверявшие своему Шефу, что он, не нуждаясь больше в их услугах, решил отправить их в полет без самолета, безмоторным способом, на одном горючем.

А с будущим своим Шефом, будь он трижды проклят, братья познакомились весьма своеобразно. Старший как раз из колонии пришел. Погуляли, как водится, отметили в узком семейном кругу: ты да я, да мы с тобой, – итого: два братца. Естественно, скоро гулять стало не на что. Вечером на аллейке тормознули мужичка бородатенького, типичного интеллигентного лоха, на предмет: не одолжит ли пару червонцев, а лучше полтинник? Мужик полез в карман и вытащил "пушку". Ленчик с первого взгляда понял, что шуток не будет. Поэтому мгновенно выполнил команду: "Ложись!" и братцу посоветовал не кочевряжиться. Бородатый карманы у них проверил, забрал у Сереги паспорт и ключи от квартиры. Еще ножик с выскакивающим лезвием, "чтоб не шалили". Потом засмеялся, бросил им пятьдесят рублей и пошел прочь, предупредив, что через недельку-другую придет в гости и проверит, как себя ведут. Если по-умному, то устроит их на денежную и нетяжелую работенку.

Братья Мослевы решили, что мужичек-то непростой, а, небось, в большом авторитет. С таким дружить надо. И с гульбой срочно завязали. Бородатый объявился через три недели, но их как раз дома не было. Пошарил в квартире, на стол выложил найденную заготовку для ножа и ещё кое-какую мелочевку с запиской: "Выбросить!" Прибавил к этому Серегин паспорт, ключи от квартиры и триста рублей денег. На другой день позвонил. Телефон от родителей-ветеранов братьям по наследству достался. Так, мол, и так, нечего баклуши бить; обоим пристроиться на тихую работу, где присутствовать необязательно, и жить незаметно. Скоро будет денежное дело. Ленчик тогда ещё спросил, а как тебя называть, Бородой, что ли? Тот засмеялся – зовите Шефом, этого достаточно.

А дельце оказалось простое. В ночь с субботы на воскресенье надо войти в квартиру и взять кое-что. Сам Шеф не появлялся, а назвал номер ячейки и код в автоматической камере хранения на вокзале. Там оказался потрепанный портфель, а в нем аккуратно вычерченный план квартиры, ключи и подробные инструкции, где что лежит, как упаковать.

Ночью пошли, взяли несколько икон, фигурок из камня и фарфора, кое-что из металлической посуды, шкатулочки с бирюльками, старые книги. Переправили на автовокзал в автоматическую камеру хранения, там же оставили ключи и бумажки с инструкциями. Утром Шеф позвонил, узнал код ячейки и сказал под какой урной в ближайшем сквере их гонорар – три тысячи. Тогда это были деньги.

Так и жили. Шеф давал наводки, ключи, инструкции, а они "брали хаты". Только своего хозяина в лицо почти не видали. Шеф предпочитал общаться по телефону, через камеры хранения или курьеров.

* * *

С гаражом возле Парка отдыха интересная история получалась. Он уже несколько лет как бы и не существовал вовсе. Впрочем, так же, как и другие шесть гаражей в этом аппендиксе возле опоры высоковольтной линии. Когда-то здесь был весьма удобный проезд к жилым домам, новостройки приближались к лесопарку, вплотную подходили к окраинным заводикам. И сообразительные люди срочно забивали местечко под гаражи. Их здесь вскоре собралось больше четырех десятков, а в проеме меж заводами потихонечку подсыпалась гравием дорога.

Но то ли вдруг заводские начальники встрепенулись, то ли эпоха бесконечных реконструкций и великих капвложений добралась и до этих гвоздильно-сверлильных производств, но, короче говоря, в один поганый осенний денек началась большая дележка угодий. Солидный клин залежных и замусоренных земель, на коем уместился бы целый микрорайон, принялись кроить при помощи теодолитов на треногах, шнурков на колышках и размашистых шагов начальников.

Наивные автолюбители оторопело смотрели, как месят октябрьскую грязь сапоги и ботинки новоявленных землемеров, как раскапываются котлованы и траншеи, и разбегаются заборчики из свежего горбыля. Через две недели все было кончено. На промышленных задворках осталась только одиноко торчать никому не нужная опора высоковольтки и сбившиеся в кучу возле неё гаражи. Была безуспешная попытка проложить к гаражам окольную дорогу, но наиболее предусмотрительные и сообразительные гаражевладельцы, как только грязь подмерзла, поволокли свои сборно-разборные жестянки на более подходящие места. Вскоре оказавшееся на отшибе стойбище подверглось набегу взломщиков-угонщиков, довершившему разгром. Все, что могло передвигаться, срочно поползло прочь.

осталось несколько цельносварных и наглухо привязанных к опрометчиво забетонированным основаниям сооружений. Быстро переходя из рук в руки по все более низкой цене, они вскоре обесценились до такой степени, что дешевле оказалось их просто бросить, чем поддерживать в надлежащем виде. Тем более, что держать машину в таком глухом месте было слишком рискованно. Так и остались они, пустующие жертвы кратковременного индустриального подъема, никому не нужные, из всех реестров вычеркнутые, и даже ворам неинтересные. Алюминиевая краска тускнела и облезала, а её место занимали рыжие пятна ржавчины. И если объявлялся изредка кто-нибудь из хозяев, так исключительно с неблаговидной целью "раздавить пузырек чернил" погожим летним вечерком сам-друг с приятелем, да подмазать остатками машинного масла механизмы застоявшихся замков.

Сейчас гаражный закут на стыке трехметровых заборов напоминал кадр из старого советского фильма о строителях легендарной ЛЭП-500: вагончики, то есть гаражи, по крыши утонувшие в сугробах, полярная ночь, решетчатые ноги одинокой опоры и свист северного ветра в проводах. Тем не менее, нахоженная тропка пересекала этот забытый богом и районной администрацией уголок, смело разрубая метровые заносы, и упиралась в забор. Точнее, в ржавую бочку и ящик на ней, приставленные к бетонной ограде.

– Резуны? – посветил фонариком в сторону перелаза Рогожкин.

– Ходоки, – уточнил Ямщиков. – Завод стальных конструкций, давно уже все лишние проводки срезаны. Чего там сейчас мастерят, даже и не знаю.

– Ясно, – капитан повертел фонариком. – Как бы этих ходоков допросить?

– А смысл? – пожал плечами Ямщиков. – Ходок по сторонам хоть и озирается, да больше сам прячется, чтобы начальство не засекло и бутылку не конфисковало. Да и кто сознается, что в рабочее время в гастроном бегал.

– Верно, верно... – согласился Рогожкин.

Мотоциклетные следы на тропке почти не просматривались и для идентификации почти не годились. У ворот гаражей высились снежные наметы, очевидно, за всю зиму к ним никто не подходил. Только к одному была расчищена дорожка и откидан снег от входа так, чтобы левая створка ворот открывалась полностью.

– Знаешь, – Ямщиков наклонился над дорожкой, посветил, – никаких следов мы не найдем. Он что-то проволок за собой, когда уезжал. А именно связку березовых веников. Вон сухих листьев натрусил. Думаю, на обратном пути мы эту банную охапку найдем.

У самого гаража пахло ацетоном. Ни мороз, ни ветер не смогли этот запах развеять.

– Так... – разочарованно протянул Рогожкин, разглядывая незапертые ворота, – напоследок ещё и покрасил. – Он потрогал рукой в перчатке притвор, замочные скважины и проушины, щедро опрысканные черной нитроэмалью. – М-да... Конечно, все уже просохло.

Зацепил пальцем створку, не захлопнутую до конца. Как и следовало ожидать, пол, стены, железный верстак и всякий хлам в углах – все покрыто тонким слоем черной краски. Оперативники посмотрели в эту черноту, отметили, что к железной балке под крышей привешено несколько иссохших березовых веников. Пошарили лучами фонариков по окружающим сугробам в расчете найти пустые аэрозольные баллончики, но бесполезно.

– Как думаешь, Петрович, – подал голос Рогожкин, – сколько минут надо, чтобы эту хоромину разрисовать?

– Ну, если в каждую руку по баллончику взять, да с расстояния в полметра, – начал прикидывать вслух Ямщиков, – квадрата три-четыре за минуту можно обработать, а то и больше. Тем более, что не красил, а следы забрызгивал. Минут за семь управился.

– А баллончика на семь минут хватит? – усомнился Рогожкин. – Черная эмаль в больших баллончиках мне на глаза давно не попадалась. А вот в маленьких на той неделе сам покупал. Называется "Для обуви". А в больших белая была и красная.

– Тогда понятно. – Ямщиков ещё раз осветил фонариком ближайшие сугробы. – Черные брызги на черном костюме – это не красные. Опять же, раз годится для обуви, то и для кожанки сойдет. О чем это говорит?

– Куртка старенькая, заодно и покрасил, – мрачно ответил Рогожкин. Отсюда этот пацан поехал на своем мотоцикле, а на хвост веников навешал, чтоб пыль столбом. И баллончики пустые прихватил. Ох, и голова этот Шеф! Хлебнем мы с ним горя.

– Это точно, – Ямщиков по-прежнему шарил вокруг электрическим лучом. Мослев, пока полдня тут сидел, весь пол заплевал и окурками засыпал. А тут кнопочку – пшш! – нюхайте на здоровье, граждане эксперты. Умеет Шеф следы и концы прятать.

– Да уж, – вздохнул Рогожкин, – как бы и этого маляра не подзорвал. Я так думаю: он нас дураками не считает, соображает, что рано или поздно до него докопаемся, потому и следы так старательно заметает. Время хочет выиграть. Вот только не знает, что девочки остались живы и братцы у нас в руках. Может, не стоит об этом пока трезвонить? Пусть думает, что все идет по его плану. А у Мослева-младшего следует выяснить, когда он в гараже сидел, был тут ещё мотоцикл или нет? А, главное, какой?

Они отправились обратно к дороге, поглядывая по сторонам. Пустых баллончиков не нашли, зато связка растрепанных веников оказалась на обочине. Там, где начиналась тропа ходоков. Ямщиков вытащил всю охапку веников из кювета, встряхнул и разложил на укатанной дороге. Тонкий капроновый шнур крепко охватывал каждый пучок сухих березовых веток, вязался изящным узлом и перебегал к следующему венику. Подобным образом были связаны в ряд штук десять, затем шнур шел по второму ряду. Между двумя рядами веников лежал обрезок дюймовой трубы сантиметров в семьдесят длиной, прихваченный по концам тем же шнуром.

– Красиво! – Рогожкин присел, полюбовался, словно утерянное произведение искусства обнаружил. – Ишь ты, прямо целое макраме, гобелен Марии-Антуанетты. Художественная работа.

– Главное, практично, железка прижимает к дороге, не дает мотаться по сторонам всей связке. – Ямщиков посветил фонариком, пригляделся. – Да, фирма вяжет веники, причем фирменные.

– А узелки-то морские, – сказал капитан многозначительно. – Может, яхтсмен или альпинист? Как думаешь? Или этот, как его...

– Он самый, – Ямщиков перешел на полушепот, – банщик с сетевязальной фабрики, специалист по гамакам и авоськам.

Рогожкин вскинул фонарик, но лицо Ямщикова оставалось серьезным и даже задумчивым. Рогожкин вздохнул и решил, что подчиненный все-таки не насмехается, а таким образом слегка шутит. И он продолжил свои размышления вслух:

– Это ж не лень ему было столько трудиться. Минут тридцать на это дело убил, факт.

– Не больше пяти, – возразил Ямщиков. – За полчаса и в самом деле можно целый гобелен забубенить. Или сетку. Волейбольную. – Он наклонился, пощупал забитые снегом веники. – Эх, какие венички пропали! Летошние. Небось, здесь в лесопарке и нарезаны. Мужик старался, вязал, а тут – на тебе! А которые в гараже остались, все краской загажены. В баньку бы сейчас, а, товарищ капитан?

– Будет тебе сейчас банька. Поехали к Гераскину.

* * *

В кабинете полковника Гераскина снова собирался народ. Теперь, когда самое трудное оказалось позади, не было того молчаливого напряжения, как раньше. Девочек увезли в больницу, туда же доставили Анну Георгиевну. Слез было много, но уже больше от радости, чем от горя. К сожалению, медицина пока бессильна приживить палец, ампутированный почти полсуток назад. Вот если бы часиков на несколько пораньше, да сразу палец в снег и заморозить...

Георгию Левенко наложили шов на рассеченный лоб. Шрам, конечно, останется, но сотрясение мозга совсем небольшое, так что через несколько дней сможет приступить к работе. А до тех пор он тоже останется в больнице, и жена будет с ним на всякий случай.

Пока, кроме сотрудников уголовного розыска, никто в городе не знал о спасении девочек и аресте братьев Мослевых. Впрочем, некоторые оперативники этого тоже не знали и продолжали малозаметную возню вокруг квартиры Поляницких. Другие сейчас сидели в просторном кабинете Гераскина, обмениваясь мнениями и результатами. Этакий моментальный разбор ситуации с анализом и выдвижением контрверсий.

Начинался следующий этап операции. Предстояло, во-первых, найти драгоценности и вернуть законному владельцу; а, во-вторых, разыскать всех участников преступной группы во главе с умницей Шефом и воздать им должное в соответствии с действующим уголовным кодексом.

Докладывал майор Мухин, спец по взломам. В руках он держал кусачки с гидроусилителем, изъятые у братьев Мослевых.

– Этот замечательный инструмент может перекусить стальной прут толщиной до трех сантиметров. При этом надо только слегка подкручивать кусачки вокруг железки. Очень легко и эффективно, но оставляет характерный след. И теперь понятно, каким образом и кто прошлым летом выпотрошил музейные фонды. Когда Преображенский собор вернули епархии, выгнав оттуда краеведческий музей, экспонаты и фонды музейщики распихали куда попало. А фонд документов, редких книг и прочую бумагу устроили в подвалах библиотечного колледжа. Подвал, конечно, сухой и теплый, но сигнализацией не оборудован, что является нарушением. Какие-то умельцы огородили подвальное окно деревянными щитами с ближайшей стройки, вроде как ремонт затевается, а потом вынули стекло, выкусили решетку и проникли внутрь. В результате, – Мухин взял со стола потрепанный блокнот, – пропали жалованные грамоты, подорожные, указы, подписанные русскими царями и сановниками, западноевропейские офицерские патенты, наградные листы и ещё куча бумаг с автографами исторических деятелей. А так же старообрядческие рукописные книги, древние рукописи на уйгурском, тибетском, персидском и арабском языках, две китайские картинки на шелке и много чего еще. Пока ущерб оценивается в сто двадцать тысяч долларов. Окончательная оценка до сих пор не сделана, музейщики не могут закончить инвентаризацию, потому что все сложено в полном беспорядке. Кроме того, с помощью этих кусачек были ограблены четыре церкви. На перекушенных решетках все тот же характерный след.

Мухин, закончив речь, сел с довольным видом.

– Ну, а чего удалось вернуть из этих рукописей на шелке? – спросил Гераскин заинтересованно.

– Так ведь это, – Мухин поднялся с оторопелым видом, – они давно все куда-то сплавили. Не в рукописях дело. Главное, все глухие дела раскрыли, из-за которых епархия на нас два года наезжает. А культпредметы постепенно сыщутся.

– А музейщики чего? Не наезжают? – Гераскин подобрел.

– Да кто их слушать будет? – отмахнулся Мухин. – Они же только и делают, что жалуются: помещений нет, зарплаты нет...

– Ладно, хорошо, – устно поощрил полковник майора, – завтра обрадую епископа. А что у нас нового по чупахинскому дому? Кто дом отрабатывал, Лазарев, вроде?

Молодой, но уже с приличными залысинами, Лазарев откашлялся и, порывшись в бумажках, начал:

– Значит, так. Были проблемы. Время позднее, но установили – дом принадлежит гражданке Маркошиной Таисии Семеновне, семидесяти лет, пенсионерке. Постоянно проживает в городе у дочери. Осенью некий молодой человек предложил снять на полгода пустующий дом и уплатить за весь срок вперед по шестьсот рублей в месяц. Сказал, что он художник и ему нужны время от времени тишина и покой. Показывал документы, но она не запомнила фамилию. Молодой человек вел себя интеллигентно, был хорошо одет и производил впечатление порядочного. О внешности сообщила только, что художник бородат. Хозяйка в течение зимы дважды навещала свой дом, но квартиранта не заставала. В доме был полный порядок, печка протоплена. Дорожка к дому разметена. Знакомые с фермы ей сказали, что художник приезжает когда на мотоцикле, когда на машине. Обычно с женщиной, думают, что с женой. В доме Маркошина видела рисунки, краски, лыжи и лыжные костюмы. Костюмы красивые – красные, а по бокам и рукавам синие и желтые полосы. Еще Маркошина сообщила, что года полтора назад дом уже пытался снять другой человек, тоже художник, но пожилой. Она тогда отказала. – Еще по дому... – Лазарев пролистнул несколько страниц своего блокнота, снова прокашлялся, как лектор, придающий себе профессорский вид перед старухами в сельском клубе. – Ничего, что могло бы навести на след художника, снявшего дом, не обнаружено. даже на банках и канистрах с бензином и керосином никаких отпечатков. Мало того, на помойке одна зола из печи и обожженные консервные банки. Ни одного клочка бумаги. После совещания начнем опрос жителей Чупахино, в первую очередь работников фермы.

– Так-так, – полковник Гераскин черкнул в тетрадке. – По квартире Мослевых что, старший лейтенант Журин?

Маленький Журин встал и почти не стал выше над столом, чем сидя на стуле. И не подумаешь, что от его удара двухметровые рэкетюги в нокаут уходят.

– Квартира на проспекте Космонавтов, трехкомнатная, – принялся докладывать Журин. – Обстановочка в основном та, что ещё от родителей осталась. Богатый гардероб – в основном импорт, подделки под известные фирмы. Масса пустых бутылок. Телевизор и видеосистема "Сони", находятся в розыске. Похищены из квартиры директора института экономики. Тогда же были украдены несколько антикварных книг и три картины русских художников-авангардистов начала двадцатого века. Еще из вещей, находящихся в розыске, на квартире обнаружены: фотоаппарат "полароид", английское кожаное пальто, видеокассеты, электронный калькулятор с печатающим устройством, комплект гравированных хрустальных фужеров. Много мелких вещей – часы, зажигалки, ручки с золотыми перьями, декоративные изделия из камня и металла. Непосредственно у самих братьев Мослевых обнаружены находящиеся в розыске часы "Ролекс" и стереомагнитола "Филипс". Найденные предметы всего проходят по шести квартирным кражам. И каждый раз вместе с разным таким барахлом похищались предметы антиквариата, книги, картины, старинные монеты и тому подобное. Проникали путем подбора ключей и не оставляли никаких следов. И еще. Одна из картин всплыла прошлой осенью на аукционе в Англии, ушла за двадцать шесть тысяч фунтов стерлингов. А две книги проданы с аукциона во Франции.

– М-да, – Гераскин потер переносицу, – целый международный синдикат получается. Мафия. И любопытная картиночка вырисовывается – весь преступный процесс поделен на звенья, выполняемые разными людьми. Каждый из них не знает остальных и не представляет общего замысла. Все нити сходятся в руках некоего Шефа, в лицо которого почти никто не видел. И сам он ручки старается не марать. Так что, когда мы его возьмем, ему и предъявить будет нечего. Ох, и трудно нам придется, ребята! – Гераскин даже за голову схватился, но тут же руки опустил и нахмурился: – Ямщиков, а ты что такой скучный, как у тещи на именинах? Или отличился, так можешь теперь отдыхать? Или этот Шеф слишком умный для тебя?

Ямщиков пожал плечами, неторопливо заговорил, как бы продолжая в то же время думать свою думу:

– Никакой он не умный. Был бы умный, не полез в это дело. Просто предусмотрительный он паренек. Так ведь все не предусмотришь. Один прокольчик и – понеслось. Принцип домино. А когда абсолютно все пытаются предусмотреть, эта предусмотрительность сама начинает в глаза лезть. Так что выйти на этого Шефа – не проблема.

– Погоди, погоди, Ямщиков, – заерзал в кресле Гераскин. – Ты что, хочешь сказать, знаешь, кто Шеф?

– Я хочу сказать, что поспешать надо не торопясь. Проблема всегда одна и та же – чтобы суд поверил уликам. Сам Шеф ведь и пальцем ни к чему не прикоснулся, так что доказательства нужны железные. Его с поличным брать надо. А он сейчас вдвое осторожней будет. Так что надо сперва его помощника вычислить. Сегодня к вечеру надеюсь узнать, как его зовут. Или ее...