Текст книги "Цейтнот"

Автор книги: Виктор Мясников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Грохнула входная дверь подъезда. какой-то мужчина стал подниматься по лестнице, удивленно оглядываясь на Ерошина, разговаривающего с дверью.

– Огромное спасибо! – крикнул Саня и, довольный, вышел на улицу.

Он повернул направо, повторяя путь девочек, указанный старухой, затем – за угол. Народ шел с работы. Напротив, через улицу, в булочной за стеклянными проемами люди толклись у прилавков. В проезде между домами стоял темно-зеленый оперативный "уазик", многозначительно подняв штырь антенны. Ерошин перебежал улицу прямо перед носом быстро идущего транспорта, толкнул тяжкую дверь магазина.

Кассирша сидела боком к стеклянной стене и, в принципе, могла видеть, кто идет по улице. Правда, сейчас к ней двигалась довольно приличная очередь, и она вряд ли что наблюдала, кроме бумажек и монет в пластиковой "кормушке" у себя перед носом.

– Извиняюсь, граждане! – ввинтился Ерошин в очередь. – Семь секунд! Срочное дело!

Одной рукой он положил рядом с кассовым аппаратом фотографию девочек, в другой подержал раскрытое удостоверение.

– Вам эти девочки встречались?

– Да, заходят иногда за хлебом. А что случилось?

Кассирша подняла пухлое, как у младенца, лицо.

– Сегодня вы их видели? – Саня не стал вступать в объяснения.

Женщина внимательно поглядела на Ерошина, словно ждала подсказки. Хлопнула коротенькими ресничками. На мгновение задумалась. Потом вздохнула, словно была не уверена в правильности ответа, и сказала, утвердительно кивнув:

– В обед. В два часа как раз закрыли дверь. Я немножко прибралась на кассе, тут они подбежали. Мне через стекло видно хорошо. Подбежали, сели в машину и уехали. С ними ещё собака была большая.

Очередь покупателей недовольно заворчала. Только самый ближние с любопытством тянули шеи, стараясь разглядеть, что происходит.

– Подробней, пожалуйста, – Саня раскрыл блокнот. – Где стояла машина, какого цвета, марки?

– Тут перед магазином остановилась, а вскоре и девочки подбежали через улицу. Сели и сразу уехали. А машина белая, "жигули".

– Точно, "жигули"? – переспросил Ерошин. – Какой модели?

– "Жигули", точно, – подтвердила кассирша. – А которые первой, которые шестой модели, я не отличаю. Обыкновенные такие "жигули".

– Хорошо, – Саня удовлетворился и таким ответом. – Кто ещё был в машине?

– Собака была, – кассирша оживилась. – Здоровущая, лохматая, рыжая.

– А люди? Или собака за шофера?

– Нет, конечно, – женщина хихикнула. – Шофер был. Собака рядом с ним сидела. Он на улицу вышел, дверцу девочкам открыл, потом сам сел. И уехали сразу. – Она снова хихикнула: – Скажете тоже, собака за шофера...

Ерошин подхватил с прилавка фотографию и стал ожесточенно проталкиваться к выходу из магазина.

* * *

– Анна Георгиевна, эти бриллианты дорого стоят? – спросил Ямщиков.

– Да будь они прокляты. Господи, лучше бы их не было вовсе!

Поляницкая приложила к глазам платок, частая дрожь пробежала по рукам, плечи мелко затряслись. Она снова плакала.

– Возьмите себя в руки, сейчас не время плакать. – Ямщиков старался говорить как можно сочувственней, с успокаивающей интонацией. Драгоценности, надо полагать, фамильные?

– Прабабкины, – взглянув на оперативника, сказала Поляницкая и высморкалась в платочек, плакать перестала. – Она была баронессой. Линдхольм-Гарвик. Бабушка говорила, что после революции они поехали в Эстонию, но по дороге потеряли друг друга, была такая суматоха, стрельба... В общем, прабабка уехала, а бабушка с драгоценностями осталась. Она всю жизнь мечтала уехать за границу, всего боялась. В общем-то, вредная была старуха, злая. Но меня очень любила... Почти все драгоценности, по словам матери, распродали ещё до войны, остатки в войну проели. Когда уже умирать готовилась, не вставала совсем, я за ней ухаживала, достала она откуда-то из-под матраса узелок. На, говорит, бери, может, на счастье, может, на горе, а, главное, молчи. Я так думаю, что она мне свой страх передала. После ещё год прожила, только почти не разговаривала. Лежала, словно отдыхала...

– Понятно, – кивнул Ямщиков, не выразив ни малейшего удивления. Красивая история. А когда вы начали надевать драгоценности, носить, так сказать?

– Серьги первый раз на пятилетие свадьбы надела, шесть лет назад. Поляницкая говорила, глядя в стенное зеркало, осторожно промокала глаза, стараясь не размазать косметику. – Потом кольца стала надевать, браслет. Колье только дома носила.

– Это правильно, – одобрил Ямщиков, – на то он и фамильный антиквариат, чтоб из семьи не выпускать. У вас, наверное, в серванте ещё и фамильный фарфор стоит фабрики Кузнецова?

– Как вы догадались? – Поляницкая была поражена. – Действительно, есть две кузнецовские чашки и тарелка.

– Тут особо и догадываться нечего. Прабабушки-дворянки всегда оставляют в наследство почему-то именно кузнецовские чашки да ещё икону из недорогих.

– Вы что же, думаете, я вру? – вспыхнула Поляницкая.

– Что вы, Анна Георгиевна! – замахал руками Ямщиков. – Ничуть не сомневаюсь в вашем благородном происхождении. Слава богу, люди перестали стесняться благородных предков и подобные истории вам расскажут практически в каждом доме. Совсем недавно в соседнем квартале даму убили из бывшего купеческого сословия. Взяли почти полкило царских золотых червонцев. Собственный племянничек подсуетился. Да вы, наверное, сами слышали эту историю. Муж это купчихи в свое время был знаменитым зубным протезистом. Янкельсон его фамилия. Неужели не слышали? А происхождение бриллиантов меня не волнует, я не из налоговой полиции. Так что можете смело мне их показать.

Понятно, что такие вещи в серванте не держат. Ямщиков ожидал, что драгоценности хранятся в каком-нибудь хитром тайнике в полу или стене, что его попросят выйти на минутку, или не подглядывать, или, допустим, помочь отодвинуть шкаф. Но Поляницкая не сочла нужным таить место, где хранятся драгоценности. Она просто сказала:

– Пойдемте.

Присев возле входной двери, быстро отсоединила широкую металлическую полосу, прикрывающую низ. Вынула брусок желтого поролона, затем запустила тонкую руку под обивку и вытянула небольшую подушечку из потертого коричневого вельвета. Бедного вида подушечка раскрывалась, как книжка, точнее, альбом. Альбом "Ювелирное искусство XIX века".

Ямщиков понимал – это золото и бриллианты, бешеных денег стоит. Понимал, но не ощущал. Может, освещения в прихожей не хватало, а, может, воспитание неправильное получил. В кухне, на свету, украшения выглядели интересней. два перстня – довольно крупные камни в окружении более мелких; искрящаяся полоска браслета; колье – сотни три бриллиантиков; серьги-подвески; большая овальная брошь и переливчатая булавка-цветок.

– Сколько же это стоит? – поинтересовался Ямщиков, поскольку неприлично было бы не спросить.

– Не знаю точно, – пожала плечами Поляницкая. – Слава, муж, видел подобное в Брюсселе. Тысяч триста долларов.

– А многие видели этот гарнитур полностью? – спросил оперативник.

– Только самые близкие друзья. Полностью я надевала все это раза три и только дома.

– Из соседей кто-нибудь заходил в это время? Или, допустим, почтальон с телеграммой?

– Пожалуй, нет. Точно – нет. Разве только... – Поляницкая задумалась на несколько секунд. – Когда провожали гостей, я выходила на лестницу прощаться. Еще соседа напротив, Игоря Копырина, осенью просила аграф отремонтировать. Он же ювелир.

Ну да, вспомнил Ямщиков, в кроссвордах встречается такое слово пряжка или брошь, прикрепляющая к одежде плащ или накидку. Аграф, значит...

– А вы показывали Копырину остальные предметы?

– Нет, что вы, – замахала руками Поляницкая. – Я и аграф не показывала. Там переломилась булавка. Когда-то сильно согнули, потом выпрямили, и появилась трещинка, а я доломала. Муж отсоединил обломок, я отнесла Игорю. Он ведь реставрирует старые вещи. И булавку запаял так, что следа не осталось.

Действительно, на золотой игле виднелась проба, клеймо мастера, а место перелома могла установить, наверное, только спектральная экспертиза.

– Что ж, Анна Георгиевна, кладите все на место. Сохранение тайны гарантирую. – Ямщиков без сожаления вернул сверкающую безделушку. – Кстати, а к вам в квартиру не пытались проникнуть?

Вопрос этот оказался для Поляницкой неожиданно трудным.

– Знаете, несколько раз в последнее время мне казалось, что квартиру обыскивали. Понимаете, ничего не пропало, но все как-то не так, чуть-чуть не на месте. Белье в ящиках потревожено, книги снимали со стеллажа, а обратно поставлены не так ровно, хотя и в том же порядке. Даже мебель, вроде, как двигали. А один раз в ванной пахло какой-то химией. И запах шел от кафеля, снизу. Пол тщательно подтерт, но следы не то известки, не то цемента остались. Я думала, девочки баловались и отбили плитку, а потом приклеили бустилатом, чтоб я не ругалась. А вы думаете?..

Ямщиков думал. Он и ванную осмотрел, убедился, что несколько плиток отрывали – остались следы на кромках от какого-то инструмента. Он даже секцию итальянской стенки вознамерился отодвинуть, но безуспешно. Тогда оперуполномоченный снял один из верхних антресольных ящиков. В отличие от остальной квартиры, оклеенной розовыми тиснеными обоями, эта стена оказалась покрыта желтой побелкой.

– Обоев немножко не хватило, а в магазине таких уже не было. Извиняющийся тон Анны Георгиевны был совершенно излишен. – Да и не видно эту стенку.

– Это хорошо, это очень даже замечательно, – Ямщиков, стоя в носках на нижней секции стенки, разглядывал пыльный налет с пятилетним стажем и колыхающуюся паутину на желтой стене.

– Там, наверное, пылищи, паутины... – запричитала Анна Георгиевна.

– Пылища тут просто великолепная, – Ямщиков, наоборот, был доволен, хоть для учебного пособия снимай. – Он забормотал себе под нос, комментируя свои же действия: – Так, правым плечом прислонился, опустил руку, пошарил. Ага, рукав не очень извозил... У вас настольная лампа есть с длинным шнуром?

Подсвечивая лампой, Ямщиков заглянул за шкаф. Преступник (а как ещё можно назвать человека, в отсутствие хозяев обыскивающего чужое жилье?) пользовался каким-то длинным оружием – на стене виднелись дугообразные потертости.

– Анна Георгиевна, ничего здесь не трогайте. – Ямщиков стряхнул пыль с рукава, – Сейчас подойдут несколько человек, будут мебель двигать. Возможно, на полировке сохранились отпечатки пальцев этого любителя пыльных углов. Кстати, чтобы не возникло недоразумений, придется снять ваши отпечатки и вашего мужа. Не возражаете?

– Да, конечно. Но Вячеслав Владимирович сейчас в отъезде, у него переговоры ещё дня три продлятся.

– Это ничего, – Ямщиков улыбнулся и решительно потянул дверцу бара. В зеркальной нише выстроился взвод блистательных бутылок в медалях и касках. – Самые качественные отпечатки мужчины оставляют именно тут. А теперь покажите ключи от квартиры.

Оба ключа для сейфовой двери Поляницкий привез из-за рубежа. Оперуполномоченный ещё раньше обратил внимание на крестообразные замочные скважины, а, увидев ключ, понял, что отечественному домушнику тут ловить нечего. На четырех ребрах ключа имелось по десятку зубчиков: микронные отклонения – и замок не откроется. В комплектах было по шесть ключей: один у хозяина, один у хозяйки, один у девочек, а три лежали в серванте.

– Да, серьезные ключи, – одобрил Ямщиков. – Легко отпираются?

– Я-то ничего, а вот девочкам было трудно поначалу. Очень туго. Сейчас уже приноровились.

– Надеюсь, им не приходилось на лестнице вас дожидаться? – улыбнулся Ямщиков.

– Нет, соседи помогали, – Поляницкая тоже попробовала улыбнуться, но улыбка вышла слишком жалкой. – Игоря Копырина я сама просила помочь. Он же специалист в технике, старинные часы и граммофоны ремонтирует. Потом Есаулов с четвертого этажа, ещё один, фамилию не знаю, из авиакомпании. Жора Худорожкин...

Эксперты – молодой человек и женщина пришли шумно, с гитарой, с большой сумкой, изображая гостей, нежданно к кому-то нагрянувших. Отпечатков они никаких не нашли, но установили: единственное место в квартире не подвергнутое обыску – входная дверь. Почему? Скорее всего, психологический барьер. Трудно предположить, что драгоценности могут располагаться между квартирой и подъездом, а не в самом дальнем углу.

В труднодоступных местах незваный гость шарил каким-то инструментом на длинной рукоятке. Странно, но шарил он и в тех местах, что просматривались, как говорится, невооруженным взглядом. Пробы паутины снимал, что ли?

Квартира набита дорогой бытовой электроникой, есть шкатулка с золотыми украшениями и столовое серебро, норковая и песцовая шубы, другие меха. Но кушем, от которого сдурел бы любой домушник, таинственный визитер пренебрег. Можно было смело утверждать, что его интересовал только бриллиантовый гарнитур. Найди преступник драгоценности, и не пришлось бы ему похищать детей, вступать с кем-то в сговор, так как одному такое дело не провернуть, а, значит, не пришлось бы и делиться.

Почему же, имея доступ в квартиру, он пошел на такую сверхкрайнюю меру? Терпение лопнуло? так методично, осторожно, сантиметр за сантиметром прощупал больше ста квадратных метров, да стены, да мебель, и вдруг невтерпеж? И почему такой сложный прием – похищение детей? Можно ведь просто войти, приставить нож к горлу: "Цацки на бочку!", связать и отбыть восвояси с добычей. Да, задачка для целой бригады аналитиков.

* * *

Саня Ерошин доложил по радио о своих успехах. Полковник Гераскин не похвалил, даже не сказал "Ты вот что", а резко бросил:

– Знаю. Киоскерша "Роспечати" сообщила: собака – сенбернар, водитель в кожаной куртке-"аляске" и норковой шапке. Дуй обратно, отрабатывай мотоциклиста.

В расстроенных чувствах Саня побрел выполнять приказ, обратно на исходную точку – в подъезд. Двое работяг в телогрейках, распахнув металлический шкаф, украшенный лозунгом "Высокое напряжение – не влезать!", не то распутывали, не то запутывали разноцветные провода. Один из них искоса взглянул на Саню и тут же равнодушно отвернулся.

Ерошин попробовал вспомнить, где он раньше видел этого подозрительного мужика, лицо больно знакомое. Вспомнил, едва не рассмеявшись. В Управлении! Только тогда на мужике была милицейская форма.

"Бдят, – ехидно подумал Саня. – Небось ни одного штатского во дворе нет, кроме пацанов с клюшками." Он посмотрел на автофургон, перекрывающий выезд со двора, и усмехнулся...

Ерошин считал, что шантажисты попросту брали на пушку, заявив, что квартира под наблюдением, а телефон прослушивается. Наблюдать за входом в квартиру невозможно, например, по той простой причине, что наружная стена подъезда сверху до низу сложена из стеклоблоков, сквозь которые свет проходит, а изображение, извините, – нет. Тем не менее, начальство предпочло подстраховаться и даже перестраховаться. Но это его дело.

Только заняться мотоциклистом Жором Худорожкиным Ерошину не пришлось. Эту линию розыска узурпировал лично капитан Рогожкин. Зато Сане достался "автомобилист".

Когда Поляницкой сообщили, что есть новость: девочек увез на белых "жигулях" мужчина в кожаной "аляске" и с сенбернаром на переднем сиденье, она воскликнула:

– Да ведь это Гоша!

Пришлось дать воды и подождать, пока успокоится, настолько поразило её это известие. Рогожкин тут же спросил:

– Телефон у Жоры есть?

– Три пятерки, три тройки, – поспешно ответила Поляницкая.

Находившийся тут же Ямщиков чуть не застонал. Подобные цифровые комбинации сводили его с ума. Считая, что главное свойство памяти забывать ненужное, так как для хранения подобной информации существуют картотеки и записные книжки. Он годами мучался, пытаясь освободиться от подобной легко запоминающейся чепухи. Теперь "три пятерки, три тройки" будут первыми выползать, даже если он собственный рабочий телефон вспоминать станет.

Рогожкин набрал номер, который назвала Поляницкая. Ответил женский голос.

– Гошу можно? – попросил Рогожкин.

– Позвоните позже, сейчас его нет, – ответила женщина.

– Простите, срочное дело, – не отступил капитан. – А куда он уехал, не скажете?

– Никуда он не уехал. Гуляет с собакой, скоро придет.

– А он давно ушел? – Рогожкин явно был обескуражен таким оборотом.

– Я пришла с работы, собаки нет, – пояснила женщина. – Значит, гуляют. А кто его спрашивает?

– Да это, – капитан помедлил, – друг его, Рогожкин. – Он положил трубку и пробормотал, ни к кому не обращаясь: – Если нечего сказать, говори правду.

Он повернулся к Поляницкой, воспрянувшей, взволнованной. Лицо её порозовело, видно, поверила, что с девочками все в порядке, просто какое-то глупое недоразумение, чья-то жестокая шутка.

– Пойдемте к нему, – торопливо предложила она, – это близко. Всего четыре квартала.

Но Рогожкин действовал по своему плану.

– Ямщиков на связь, – скомандовал он. – Ерошин бегом к этому Жоре. Как его фамилия, адрес?

Гоша оказался Георгием Левенко, другом семьи, бывшим одноклассником Поляницкой и деловым партнером её мужа. Ерошин помчался к нему домой. Теперь люди, пытавшиеся через справочное ГИБДД и клуб служебного собаководства установить владельца белых "жигулей" и сенбернара, занялись непосредственно Левенко, его знакомствам и связями. Полковник Гераскин дополнил лежащую перед ним схему квадратиком, вписав внутрь "Гоша", и направил на разработку Левенко зубра розыска майора Чертинкова, срочно вызванного из отгулов. Майор, почти месяц без выходных раскручивавший очередное каверзное дело, вознамерился, наконец, отдохнуть и почти уехал на рыбалку. Он уже взялся за дверную ручку, как зазвонил телефон – тут же, на полочке в прихожей. Майор машинально снял трубку, машинально произнес официальным голосом: "Слушаю вас", – и буквально застонал, услышав знакомое: "Ты вот что..."

Электричка ушла без него. Но Свой рыбацкий ящик со всем необходимым Чертинков оставил дома в прихожей, резонно прикинув, что может уехать с ночной и сразу на лед...

* * *

Моторный Ерошин в мгновение ока явился по адресу, названному Поляницкой, и напугал своим приходом жену Левенко. Не зная, что придумать, он вдруг понес какую-то ахинею. Мол, что-то случилось, но конкретно неизвестно что, был свидетель на "жигулях" и при собаке, с ним все в порядке, но надо посмотреть гараж.

Жена решила, что произошла авария или нечто подобное, столь же ужасное. Хотя она была уверена – муж гуляет с собакой. А тут вдруг милиция. Саня резонно заметил, что в подобном случае незачем заглядывать в гараж.

Ключей от гаража на месте не оказалось, но сам гараж находился буквально за домом. Тщательно но быстро выспросив о его местоположении, Ерошин ринулся делать дело. Тут конспирироваться, похоже, не было надобности, поэтому он бегом влетел в гаражный массив и, отсчитывая ряды серебристых железных коробок, моментально достиг нужного места. Убедился: номер на воротах выписан тот, что надо. А ещё на них висит замок. Один из трех предусмотренных. Обычно это означает, что машины в гараже в данный момент нет. Саня ткнулся в створки, подергал, попробовал заглянуть в щель. Сзади послышалось:

– Эй, малый, ты чего там нюхаешь?

В распахнутых воротах гаража напротив стоял мужчина в грязной робе. В совершенно черных мазутных руках он держал нечто продолговатое и тяжелое. У слесарей подобные штучки ласково зовутся "шутильнички". Позади громоздилась полуразобранная машина неопределенной марки. Похоже, мужик тут ковырялся полный световой день, а теперь ещё и вечерок решил прихватить, подвесив лампу-переноску под капот.

– Да с Гошей договорился съездить в одно местечко, – принялся врать Ерошин, – а он, похоже, укатил.

– С каким Гошей? – недоверчиво поинтересовался грязнорукий.

– С обычным Гошей, Левенкой... – Ерошин привычно разыгрывал из себя простачка.

– А-а, так бы сразу и сказал, что Жора с "ладой".

Обычное дело, в кругу автолюбителей, братства согаражников, свои подходы и прозвища. Тут иной уровень общения, тут все равны: и менеджер, и токарь Вася.

– Так он ещё днем укатил, – пояснил сосед, – ещё "стекляшку" с обеда не открывали. Барбоса на хозяйкино место – и айда! Куда-то сильно торопился.

"Стекляшку" Саня знал, положено. И одна из незарастающих народных троп к винному отделу вела через гаражный городок. Впрочем, это существенного значения не имело. Что надо, он узнал.

– Уехал, значит. – Ерошин развернулся на обратный курс. – Ну, ладно, братан, счастливо управиться!

"Братан", в силу мужской автосолидарности озабоченный теперь не меньше Сани, крикнул вслед:

– Может, передать чего?

– Не надо, – обернулся на бегу Ерошин. – Забыл мужик, и забыл... Бывает...

В квартире Левенко его ждало небольшое разочарование – майор Чертинков уже раскручивал свое "Что? Где? Когда?" Утешился Саня мыслью, что, пока не было майора – признанного аса, версию отрабатывал он.

* * *

Это напоминало промывку золотоносных песков старательской артелью. Десятки людей черпали в разных местах грунт, отыскивая золотой ручеек, а несколько опытных промывальщиков быстро и ловко орудовали лотками, стараясь не упустить ни единой драгоценной крупицы, решительными движениями смывая пустые пески, рукой отбрасывая камни, пока не оставался на дне тяжелый черный шлих, в коем таились золотинки. Вот по этому шлиху и определялось направление поиска...

* * *

Полковника Гераскина сейчас занимали три главных направления розыска: "Гоша" – Георгий Сергеевич Левенко; "Мотоциклист" – Георгий Александрович Худорожкин и Леонид Поляницкий.

Данные по ним выглядели так.

Георгий Левенко, 36 лет, женат. Совладелец маленькой ремонтно-строительной фирмы. Занимает в ней же должность главного инженера. Когда-то учился в одном классе музыкальной спецшколы с Анной Воронковой, во втором замужестве Поляницкой. После окончания школы она поступила в консерваторию, а Гоша каким-то образом срезался на экзаменах, отслужил в армии и неожиданно для всех поступил на инженерно-строительный. Получив диплом, начинал прорабом в тресте "Стройиндустрия". Потом на паях с коллегой раскрутил небольшой частный бизнес. Строили коттеджи, занимались ремонтом и отделкой офисов, магазинов и квартир. Со школьных лет был влюблен в Анну. Когда она вышла замуж за музыканта, который был старше её на пятнадцать лет, тоже женился. После того, как она развелась с первым мужем и вышла за солидного банковского менеджера Поляницкого, восстановил дружбу с ней. Жена, хоть и ревнует, но считает, что детская любовь давно перешла в дружбу. Такого же мнения и сама Поляницкая. Готов помочь по первому зову, постоянно оказывает разного рода услуги, в том числе выступает в роли домашнего бесплатного такси. Особенно, когда Поляницкий в отъезде, и его машина стоит в гараже. Левенко с помощью Поляницкого несколько раз получал выгодные банковские кредиты. В последнее время его бизнес испытывает трудности. Есть информация, что фирма Левенко на грани банкротства, и он не может вернуть банку кредит.

Несколько дней болел – грипп. Сегодня с утра был у врача, закрыл больничный лист, завтра должен выйти на работу. Звонил по этому поводу своему директору-совладельцу в полдень. Жена утверждает, что дочерей Поляницкий любит, как собственных, тем более, что своих детей никогда не будет, как она выразилась, по медицинским показателям. Сенбернар Джерри в семье третий год, приучен ездить на переднем сиденье, обожает кататься, и, когда Георгий Сергеевич берет ключи от гаража, лает, прыгает, требует, чтобы взяли с собой. Вчера муж сказал что-то насчет бензина: не то надо заправиться, не то, напротив, горючее некуда девать. Она в этом не понимает, тем более, что как раз хлопотала на кухне, а он, наоборот, сидел у телевизора.

На длинном полированном столе в кабинете начальника угрозыска лежала больших размеров карта. Один край подогнут, другие свешиваются. На карте прочерчена карандашом окружность с центром на Глазырина, 104. Круг охватывает предельное расстояние, которое могут за 45 минут пройти "Жигули". Его провели, когда точно установили: около двух часов дня девочки сели в машину, а в полчетвертого приезжал мотоциклист. Круг полностью охватывал миллионный город и все пригороды. Ориентируясь по этой условной линии, десятки людей искали следы белой "Лады". Но особое внимание уделялось мотоциклистам, тем более, что в снежное время года они встречаются не каждые пять минут.

Гераскин дал команду опросить служащих бензоколонок. Вскоре поступило донесение. Работница АЗС, что по Северному тракту на выезде из города, по существу заданных вопросов сообщила следующее: не позже 14. 30 она отпустила двадцать литров бензина в белые "Жигули", а может, "Ладу", где на переднем сиденье рядом с водителем сидела большая собака, скорее рыжая, чем белая. Напарница показания подтвердила, добавив, что первая заметила собаку, обратив на неё внимание подруги. Собака глазела по сторонам и сидела в машине с очень важным видом, "прямо начальник, а не пес". Водитель, по её словам, чернявый молодой дядечка с приятной улыбкой. В автомашине сидели ещё люди, но работницы бензоколонки на них не обратили внимания. Белые "Жигули" отправились дальше по тракту...

В километре от АЗС располагается транспортная развязка. Северный тракт продолжался дальше точно в северном направлении, а от развязки в разные стороны уходило пять дорог. Тем не менее, сектор поиска обозначился достаточно определенно, и сюда стягивались все высвободившиеся силы.

"Мотоциклиста" Гераскин поручил капитану Рогожкину с такими словами:

– Ты вот что, выясни, Рогожкин, что там за Жора Худорожкин.

Пораженный тем, что заговорил стихами, полковник замолк, а старший оперуполномоченный ровным голосом "подольстил":

– Вы у нас прямо второй Дугов, товарищ полковник.

Гераскин обиделся. Старший лейтенант Дугов из городского ОБЭП писал стихи и даже печатался в местных газетах. Начальство это очень не одобряло. Но подборку Дугова опубликовали в журнале "Российская милиция", да ещё с портретом, и он в пределах городского УВД стал знаменитым человеком. Тем не менее, почти все руководство от майоров и выше считало, что стихи сочинять работникам правопорядка не пристало. Гераскин это мнение полностью поддерживал.

Рогожкин и сам не удержался от каламбура на поэтический манер:

– Гражданин Георгий Худорожкин покатился по худой дорожке.

Каламбуром остался доволен и начал сводить воедино добытые сведения. Получалась любопытная картина.

Георгий Александрович Худорожкин, 22 года, холост, годен к нестроевой в военное время, а потому в армии не служивший. Единственный сын профессора Политехнического института – это папа, и старшего преподавателя кафедры политэкономии того же института – это мама. С родителями постоянно конфликтует. Они считают его бездельником, он их – ханжами и мещанами. С грехом пополам окончив девять классов, поступил в художественное училище, получил специальность "художник-оформитель". Сменил десяток мест работы. Сейчас работает по договорам, где придется. Размалевывает рекламные щиты, оформляет витрины и интерьеры магазинов. Имеет довольно старенький мотоцикл "Ява", ездит на нем на работу. Трудовая книжка Жоры лежит в отделе кадров ОАО "Стройиндустрия" (ого! – того самого, где начинал карьеру Левенко!). Иногда ему звонят оттуда и вызывают поработать. Делает надписи типа "вход-выход" и т. п. Кроме того, оформляет наглядную агитацию в бытовках и прорабских. Особенно уважает стенды по технике безопасности, сооружает их моментально и красиво: берет инструкции, памятки, плакаты – выбирает резаком нужные надписи и картинки, мажет клеем, пришлепывает, затем пять минут работы плакатным пером, и – готово дело.

Как всякий нормальный выпускник "художки", считает себя великим живописцем. Авангардист-концептуалист. (Тут капитан пожал плечами.) О своем творчестве Жора чрезвычайно высокого мнения и полотна свои оценивает минимум по полторы тысячи за штуку. Правда, ни одно пока не продано. Точнее, не куплено. В числе его самых закадычных друзей Леня Поляницкий. "Весьма неприятный субъект", как охарактеризовала его Жорина мама, изобразив гримаской, насколько он неприятен.

Вот основное, что выяснил Рогожкин у родителей, которые оказались дома. Кстати, как Худорожкин-сын с утра укатил, так больше не появлялся ни в полчетвертого, ни в полпятого, ни раньше, ни позже; может, вообще ночевать не придет – заночует невесть где.

Игорь Копырин на вопрос, что за концептуализм исповедует его сосед сверху, расправил перед Рогожкиным тряпку для обтирания кистей и сказал:

– Вот типичная Жоркина "концепция". Темный он, неразвитый, вот и занимается ерундой. Парень вроде неплохой, а хочет славу и деньги без труда, нахрапом взять.

Сидевший здесь же Ямщиков в разговор не встревал, а думал свою думу, рассматривая обстановку квартиры Копырина. Большая комната совмещала заводской цех и музейный зал. Два токарных станочка, по дереву и по металлу; сверлильный, плоско-шлифовальный, заточной. Вытяжной шкаф с тиглем и газовой горелкой, другие приспособления и аппараты, разнокалиберный ручной инструмент. И множество бронзовых подсвечников, канделябров, медных кумганов, чайников и кружек, позеленевших от старости и наоборот, сиявших как новенькие. На полу под стенками и на стеллажах лежали мятые самовары, почерневшие тазы и котлы, металлические прутки и бруски, обрезки труб и листы металла, и прочее добро, способное составить честь любой слесарке. На стенах висело несколько облупленных икон, литые кресты, тяжелые складни, несколько старых часов, куски ажурных кованых решеток, полдюжины картин. На одной был изображен сам Копырин. Ямщиков подошел поближе, рассмотрел портрет хозяина квартиры: в клубах дыма, в багровых огненных бликах, брови сосредоточенно сведены, губы плотно сжаты, в глазах ярость и упорство, от виска к напряженной, выпачканной сажей щеке сбегает золотая капля пота, тягучая, как смола. Волосы схвачены узким ремешком, огненно-рыжая борода всклокочена. Портрет помещался в узкой рамке из гладко оструганных некрашеных реечек, по кромке шла надпись простым карандашом: "Каждый человек – кузнец своего счастья. Поэтому повышай кузнечную квалификацию! А. С."

"Это правильно, – одобрил про себя Ямщиков надпись неизвестного А. С. – Квалификация – первое дело." Юмора этим вечером он не понимал.

Рогожкин продолжал свою беседу на художественные темы. Задал пару малозначащих вопросов и перешел к более существенным.

– О Леониде Поляницком что можете сказать?

Копырин поморщился, вопрос ему не понравился, и отвечать на него он явно не был расположен.

– Честно говоря, хорошего ничего сказать не могу, а плохое... Это, конечно, не донос, но что-то неприятное в этом есть. Мне бы не хотелось о нем говорить.

– Не буду взывать к вашим гражданским чувствам, Игорь Сергеевич, не прошу помочь следствию и тому подобное. Леонидом Поляницким занимаются другие. Ситуация сами видите какая, мы вынуждены проверять все и вся, под угрозой дети. Если случится самое страшное – нам этого никто не простит. Анна Георгиевна считает, Леонид способен на похищение и шантаж. Я бы хотел узнать ваше мнение. Возможно, истина где-то посередине.