Текст книги "Только один рейс"

Автор книги: Виктор Устьянцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

9

Разбудил его тоненький, пронзительный крик ребенка.

Может быть, в это время приоткрыли дверь в соседнюю комнату, или крик прорвался через тонкую стенку из сухой штукатурки, или, засыпая, Карцов уже настроил сознание на восприятие именно этого крика – во всяком случае, он перекрыл все звуки и мгновенно разогнал туманную пелену сна.

Карцов стремительно, как по тревоге, вскочил, а потом уже открыл глаза. Яркий свет заставил его на минуту зажмуриться. А когда он снова, теперь уже медленно, разжал веки, то увидел, что к двери в соседнюю комнату прильнули Вахрамеев и Козюлин. Из-за двери доносился этот пронзительный, тонкий, почти на одной ноте, крик ребенка.

– А вот и новый жилец на земле появился! – сказал Карцов, но на него так сердито зашикали сразу и Вахрамеев и Козюлин, что Карцов тут же смущенно умолк. Так, молча, они простояли минут десять, а может, и больше.

Но вот плач ребенка неожиданно оборвался, и Вахрамеев опять забегал по комнате.

– Почему он замолчал? Нет, я должен пойти туда! Может, что-нибудь случилось?

– Подожди, – удерживал его Козюлин. – Когда понадобишься, позовут.

Вскоре его действительно позвали. Пробыл он там недолго и выскочил сияющий.

– Сын! Во мужик! – Он показал большой палец.

– Поздравляю! – Козюлин обнял Вахрамеева, расправил бороду, хотел поцеловать, но тот подхватил Тимофея под мышки, легко поднял, повалил на кровать и начал молотить кулаками, приговаривая:

– Сын, сын! Понимаешь ли ты, рыжебородое чучело, что у меня родился сын!

Но тут выглянула Таня и сказала:

– Нельзя ли потише?

Вахрамеев отпустил Козюлина, на цыпочках подошел к столу, взял бутылку и шепотом спросил:

– Ну что, православные?

Карцов и Козюлин подсели к столу. Когда всем было налито, Карцов на правах старшего торжественно произнес тост:

– Пусть он будет здоровым и счастливым!

Выпили, молча закусили. Козюлин достал из тумбочки вторую бутылку, налил в стаканы, Вахрамееву и себе стал разводить, но Вахрамеев решительно отказался:

– Мне больше нельзя. Я ведь теперь отец. Знаете, братцы, как-то даже не верится, хотя целых девять месяцев я привыкал к этой мысли.

– Да, брат, ответственность, – сказал Козюлин и тоже отодвинул стакан.

Карцову ничего не оставалось делать, как отставить подальше свой, хотя сделал он это с некоторым сожалением.

Вскоре пришла Таня. Поздравив Вахрамеева с рождением сына, спросила:

– Имя придумали?

– Решили Иваном назвать.

– Хорошее имя, русское, – одобрила Таня.

«Тезка, значит», – отметил про себя Карцов. Нынче хоть имена человеческие стали детям давать. А то была мода на всякие индустриальные. В школе с ним училась Комбайнина Зверева. Рыжая такая, поогнистее Козюлина, пожалуй, была, лицо все щедро веснушками обрызгано. А то вот служил у него еще матрос по имени Электрон. Фамилия его была Лаптев, тоже не очень-то сочеталось…

– А в крестные я рекомендую Ивана Степановича, – предложила Таня. – Если бы не он, не попала бы я к вам.

– Верно! – согласился Вахрамеев. – Как, Иван Степанович, не возражаете?

Карцов смущенно сказал:

– Нет, не возражаю, какие тут могут быть возражения? Спасибо вам большое. – И, помолчав, добавил: – Хотя и не знакомы мы были до этого, я буду вам как родной. У меня ведь никого родни-то и нету.

– А крестной матерью я предлагаю Татьяну Васильевну, – сказал Козюлин.

– Вот это совсем хорошо было бы! – обрадовался Вахрамеев. – Мы вас очень просим!

– Что же, я с удовольствием, – согласилась Таня. – Только надо бы и у матери спросить.

– А к ней можно?

– Можно, только на одну минутку. Сейчас я пойду ее предупредить.

Таня ушла, вскоре выглянула и поманила их.

– Близко не подходите, а вот отсюда, от порога, можно.

Они гуськом двинулись в соседнюю комнату.

Роженица лежала на широкой деревянной кровати у окна, до подбородка укутанная одеялом, бледный овал лица почти не различался на подушке, бросались в глаза только волосы, разметавшиеся в стороны. Потом Карцов увидел синие искусанные губы, слабую улыбку. И лишь после этого – глаза, большие, серые и добрые. Карцов невольно вспомнил Ксюшку Шилову, в груди опять защемило, и он даже не слышал, о чем говорили с гидрологиней. Машинально снял со спинки стула чепчик, повертел в руках, натянул его на кулак и удивленно подумал: «Неужели и у меня когда-то такая же маленькая головенка была?»

Должно быть, он подумал об этом вслух, потому что все вдруг обернулись к нему и зашикали, но Таня тут же успокоила их:

– Ребенок сейчас все равно не слышит.

Она показала и ребенка: в глубине свертка было что-то синевато-розовое. Карцов опять посмотрел на свой кулак и смущенно спрятал его за спину.

Потом все они, кроме, конечно, матери и ребенка сидели за столом. Карцов – рядом с Вахрамеевым, а Таня и Козюлин – напротив. Карцов решил, что они очень даже подходящая пара, обидно будет, если Козюлин упустит момент или еще хуже – окажется женатым.

Говорили много, но тихо, потому что молодая мать тоже уснула, а сон у нее теперь будет чуткий.

Вахрамеев все допытывался у Тани, сколько раз и в какие часы полагается Ванюшку кормить, когда его можно будет купать и какая коляска будет ребенку удобнее: чешская или какая полегче – московская?

– Да где вам тут разъезжать на коляске-то? – смеялся Козюлин. Ему тоже хотелось поговорить с Таней, но Вахрамеев не давал и слова вставить.

«А все-таки коляску я им куплю, – решил Карцов. – Хоть на острове, а пусть будет все как полагается. И еще надо купить приданое: пеленки там разные, распашонки. У них, наверное, есть, чепчик-то вон магазинный, да лишнее никогда не повредит. Стирать тут не очень-то сподручно, удобств нет. Вот только где это продают? Наверное, в Мурманске есть. Если погода утихнет, завтра же отпрошусь в Мурманск. Дня на два не откажут, я и так второй год без отпуска…

И еще надо купить Ванюшке машину. Заводную. Хорошо бы и пароход, но те, что продаются в магазинах, никуда не годятся. Разве что Барохвостов выручит, он по этому делу спец, для музея Северного флота такой макет «Стремительного» сделал, что сам командующий флотом ему благодарность вынес. Правда, после этой благодарности я ему два наряда вне очереди отвалил. Но если попрошу – не откажет…»

Участия в разговоре Карцов не принимал. Он сидел молча, не очень прислушиваясь к разговору, и все время чему-то улыбался. Никогда еще он не чувствовал себя таким счастливым. Поочередно оглядывая сидящих за столом, он испытывал такое чувство, будто всех их знает очень-очень давно, по крайней мере, не один уже год. «Вот и у меня сколько родни сразу появилось. Кем же теперь мне приходится Таня: кумой или сватьей? Вот, старый дурень, пятый десяток на свете доживаю, а этого не знаю. Тоже мне крестный! И Таня, наверное, не знает, молодая еще. Ей-то и не так важно знать, у нее еще будут и свои дети, а для меня Ванюшка – единственный…»

А Ксюшка Шилова тогда родила двойню: мальчика и девочку. Теперь они, поди, и школу окончили. Сын пойдет в армию или поступит в институт, а дочь, сказывали, на Ксюшку похожа, значит, в девках долго не засидится. Вот если бы в отца удалась, тогда тоже учиться пошла бы.

Почему-то вспомнился вдруг капитан-лейтенант Хворостов. У него тоже сегодня сын или дочь появится, а может, и двойня, жена у него крупная, хотя от комплекции это, кажется, не зависит. У Шелехова Наталья покрупнее Хворостовой будет, а Женька родился всего в два восемьсот весом. Шутили еще тогда, что, мол, гора родила мышь.

Интересно бы и Ванюшку взвесить, да где тут найдешь весы-то?

«Если у Хворостова тоже один ребенок, все равно день сегодня урожайный на это дело. А сколько, интересно, по всей стране в один день рождается? Надо будет спросить у Сашки, он все знает…»

Бею эту ночь Карцову впервые за многие годы снились хорошие сны. Но утром он их все начисто забыл и сильно огорчился: было бы что рассказать Сашке.