Текст книги "Юрий Гагарин"

Автор книги: Виктор Степанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

– Предлагают какую-то непонятную летную работу. Но я не расспрашивал, сразу согласился, – просто ответил Комаров, не обращая внимания на иронию молоденького старшего лейтенанта…

Подошел, отряхиваясь от снега, Георгий Шонин.

– Ну что, Юра, как говорят у нас в Одессе, победила дружба?

С ним старые друзья, приехали сюда, как выражался тот же Георгий, «из родного Заполярного круга». Служили в разных полках, но летали вместе, в одном небе. А познакомились на земле, играли в баскетбол – капитан «морской» команды, ибо летчики части, в которой служил Георгий, носили черную форму в отличие от приехавших из Оренбурга собратьев.

Георгий родился в Ровеньках Луганской области и до сих пор помнил рев фашистских самолетов, когда шестилетнему мальчишке хотелось спрятаться, забиться в какую-нибудь щель, чтобы не видеть ни взрывов, ни людей, кричащих от ран. Городок заполонили немецкие бронемашины, танки, самоходные орудия. Жоре пришлось ютиться в сараях и погребах. После войны – разруха, неурожай. Многим пришлось оставить школу, уезжали в ремесленное училище, чтобы не быть лишним ртом. Георгий продержался до окончания семилетки, и однажды очутился на тихом перекрестке Молдаванки, отыскивая ворота с проржавевшей табличкой: «Одесская спецшкола ВВС». Затем Военно-морское авиационное училище имени Сталина. Практика не только летная, но и морская – на паруснике-бриге «Седов». Служба в балтийском небе. Переезд на Север. Не успел освоиться, приглашение на новую работу. Узнал: в среднем из пятнадцати человек все этапы обследования проходил один. Консультировался у Юрия, прошедшего эту комиссию раньше.

– Тебя оставят, Жора, – успокаивал тот, – не боги горшки обжигают.

И вот теперь они шли рядом по заснеженное аллее старинного московского парка.

Присоединился еще один товарищ – Гера, Герман Титов. Он тоже уже кое-что успел за свои четверть века. Гордится Алтайским краем, домиком, что стоял у самой дороги, четырьмя тополями, которые посадил приехавший учительствовать в село Полковниково отец. Дом как дом. Сени, две комнаты, в одной – русская печь и полати, в другой – кровати и камелек. Речка Бобровка, озерцо, в котором ловил рыбу. В небо позвал тот же самый голос – с высот Чкалова, со льдины Папанина. С Юрием соседи по дому.

Вот так и знакомились, и получалось, что жизни у всех одинаковые. Справедливо заметил Герман: «Знаете что, ребята, все мы родня. Мы из одного советского дома. Из одного поколения, к которому в детстве прикоснулась война. Мне кажется, что именно годы войны сыграли главную роль в формировании нашего поколения. И послевоенные. Нельзя было жить спокойно, бездумно, без труда. Надо было иметь цель и стремиться к ней. Я не хочу этим сказать, что только в нужде и лишениях можно воспитать характер, только б этих условиях вырастают настоящие люди. Нет. Но тем не менее благополучие, красивая жизнь расхолаживают неопытный и незрелый ум юноши. «Нужда учит, счастье портит» – эти слова любил повторять Циолковский. Как хотите, но он, по-моему, прав».

«В самом деле, – размышлял сейчас Юрий, – мы совершенно не похожи на тех, кого любят изображать фантасты». Он перечитывал «Туманность Андромеды» И. Ефремова и не находил, что кто-то из его товарищей хоть капельку напоминает начальника тридцать седьмой звездной экспедиции Эрга Ноора.

Но космос! Космос остается таким же, по которому мчится фантастический Эрг Hoop!..

Юрий посмотрел на звезды. Для полета к ним, быть может, нужны действительно сверхлюди? А кто они, идущие по аллее? Летчики, набравшие минимум «небесных» часов? Только Павел Попович летал на сверхзвуковых. Но ведь на самолетах!

Ни Юрий, ни его товарищи не могли и предполагать, что медики предъявят к ним требования, как к героям фантастических романов.

У входа в госпиталь остановились.

– Ну что, перед отбоем устроим проверочку? – предложил Андриян. – Скажи-ка, Юра, что это за три такие белые звездочки, вон там, поюжнее?

Юрий замялся.

– По-моему, это Орион, – вмешался Герман. – Смотрите, похож на пояс охотника, а на него мчится разъяренный бык – Телец, а рядом два верных друга – Большой Пес и Малый.

– Правильно, – сказал Андриян, который лучше всех разбирался в созвездиях.

– А вон та, что ближе к зениту, желтоватая, Капелла, – поспешил Юрий.

– А какая главная звезда Большого Пса? – окончательно взял на себя роль экзаменатора Андриян.

– Конечно же, Сириус, господин профессор, – усмехнулся Гагарин. – Могу добавить, что это одна из самых близких к нам звезд. В полете со скоростью десять километров в секунду до нее можно добраться за триста тысяч лет.

Еще долго топтались на снегу, отыскивая Близнецов, Плеяды, Возничий, Единорог… Странно, люди дали названия звездам по земным понятиям, придумали мифы, сказки, легенды. Еще не умея летать, они оживляли небо, приближали его к Земле. Но что же такое космос? Невозможно вообразить, что в этом мерцании тысяч глаз – не любопытство к нашей планете, а враждебность чужого, страшного мира.

Да, враждебного, ибо Земля не была бы тогда в спасительной оболочке. Стратосфера – сорок-пятьдесят километров, за ней еще три воздушных слоя, отличные один от другого. И там совсем неземные странности. Начиная с высоты сорока километров разреженный воздух начинает теплеть. Затем опять холодеет. Но примерно с мезосферы температура стремительно растет, достигая полутора тысяч градусов. Растопленный воск на крыльях Икара? Нет, там даже металл не расплавится, потому что на такой высоте воздух очень разрежен. Да, с восьмидесяти километров начинается термосфера, за ней – экзосфера, последний известный на сегодня слой воздушной оболочки Земли. Атмосферное давление там почти в десять миллиардов раз меньше, чем у поверхности нашей планеты. Ну как себе все это представить, если для незащищенного человека космос начинается, по существу, с пяти километров – трудно дышать, кислородная недостаточность, кессонная болезнь… Как ты летал, Икар? Ведь, поднявшись всего лишь на шестнадцать километров, ты бы погиб от вскипания крови…

Из рук в руки передавали только что вышедшую книгу «Человек в условиях высотного и космического полета» – сборник переводов из иностранной периодической литературы. Юрий выпросил на вечерок и до утра не мог оторваться. Нет, это была не фантастика.

«Следует иметь в виду, – писал автор, – что при полете и в верхних слоях атмосферы, и за ее пределами живой организм может столкнуться с рядом крайне неблагоприятных внешних факторов. Основные из них: высокие степени разрежения воздуха и, следовательно, ничтожно низкое барометрическое давление; отсутствие молекулярного кислорода, а в определенном слое атмосферы – высокие концентрации озона; наличие ультрафиолетовой радиации, космических лучей и других видов ионизирующего излучения; метеориты; высокие и низкие температуры; состояние невесомости, большие ускорения, связанные с полетом на ракете».

Лик космоса. «На расстоянии тридцати шести – сорока километров от поверхности Земли для первичной космической радиации и сорока двух – сорока пяти километров для ультрафиолетовой радиации начинает проявляться биологическое поражающее действие этих видов радиации, так как вышележащий слой атмосферы Земли недостаточен для их поглощения». Резкие контрасты света и тени. Кромешная темнота космического пространства. «Все это обусловливает необычное условие для адаптации сетчатки, аккомодации хрусталика и конвергенции глазных яблок». В невесомости вестибулярный анализатор и другие органы чувств будут находиться в необычном состоянии. «Вероятно, отсутствие влияния гравитационного поля Земли отразится на вегетативных функциях организма и, в частности, на кровообращении».

Зачем, для чего лететь в этот ад?

«Все это, вместе взятое, в сочетании с некоторым нарушением привычного ритма жизни (смены дня и ночи, труда и отдыха) может привести, если не будут разработаны соответствующие мероприятия, и в частности необходимые физические упражнения и нагрузки, к серьезным психическим расстройствам и вегетативным нарушениям, особенно со стороны гемодинамики, что повлечет за собой ряд дистрофических расстройств».

Автор одной из статей высказывал любопытную мысль. Он писал, что ему никогда не приходилось слышать о «плазменном двигателе», но сам по себе этот термин напоминает ему совершенно другого рода «плазменный двигатель», а именно самого человека, который продолжает оставаться в своем старом виде, не претерпевшем с доисторических времен никаких технических усовершенствований. Если для полета в космос нужно много сделать помимо того, что уже достигнуто с помощью современных летательных аппаратов, то еще больше труда надо затратить для того, чтобы отобрать, натренировать и испытать самого человека. В самом деле, что он будет чувствовать?

Кто мог поведать об ускорении, когда ракета срывалась со стартового стола, об утяжелении крови, таком сильном, что глаза застилала то черная, то красная пелена? А вибрации? Врачи говорили, что вибрация влияет на ту стадию деления клеток, во время которой начинается расхождение половинок хромосом. Предполагалось, что при уровне шума сто двадцать децибел наступают серьезные ухудшения в речевой связи. При вхождении корабля в атмосферу во время возвращения на Землю температура его головной части и теплозащитной оболочки достигает двух тысяч градусов. А давление? Взрывная декомпрессия? Из иностранных источников было известно, что при давлении в два миллиметра ртутного столба собака и шимпанзе впадали в шоковое состояние. В этот момент у них можно было наблюдать раздутие тел, конвульсии, затрудненное дыхание. Некоторые психологи полагали, что особую угрозу для человека, отправившегося в космос, будут представлять его изолированность и сенсорный голод – скудность стимулирующих воздействий на органы чувств. Уверяли, что космонавт испытывает ощущение отрешенности, которое описывали пилоты высотных реактивных самолетов и воздухоплаватели. Правда, об этом состоянии рассказывали неохотно из-за слишком интимных переживаний. Но нет-нет да и проскальзывали признания, что в это время человек чувствовал себя «властелином Вселенной» или «словно был в другом мире». Один из воздухоплавателей признавался, что в такие минуты он как бы принадлежал скорее космическому пространству, нежели Земле. Другие сетовали на оторванность, занебесный отрыв от остального мира, ожидание чего-то необычного, а иногда даже состояние эйфории, повышенно-радостное возбуждение. Нетрудно было представить себе поведение пилота в аварийной ситуации.

Так вот какое ты, небо, горящее мириадами звезд! Как замечательно все-таки просто ходить по земле, по искрящимся белым снегам, по зеленой траве-мураве, да хотя бы по этому асфальтированному тротуару, дышать бодрящим морозцем или медовым настоем старинных лип – летом, после грозы, слушать таканье светлых, стекающих с веток капель, видеть тучу, уходящую за горизонт, а за ней, над ней золотую, салютную вспышку заходящего солнца. Да, жизнь – только здесь, на Земле, такой еще молодой по сравнению с мирами кипящими, взрывающимися в необъятных, немыслимых далях Вселенной.

Атмосфера, тропосфера, термосфера и экзосфера. Но есть другое понятие – биосфера – оболочка Земли, ее жизнь. Вернадский – как раньше не знал о нем Юрий?

«В биосфере существует великая геологическая, может быть, космическая сила, планетное действие которой обычно не принимается во внимание в представлениях о космосе… Эта сила есть разум человека, устремленная и организованная воля его как существа общественного. Проявление этой силы в окружающей среде явилось после мириадов веков выражением единства совокупности организмов – монолита жизни – «живого вещества», – одной лишь частью которого является человечество.

Но в последние века человеческое общество все более выделяется по своему влиянию на среду, окружающую живое вещество. Это общество становится в биосфере, то есть в верхней оболочке нашей планеты, единственным в своем роде агентом, могущество которого растет с ходом времени со все увеличивающейся быстротой».

Как это похоже на то, о чем говорит Циолковский!

«Поток человечества, животных и растений непрерывно выходит из Земли и непрерывно в нее возвращается. В общем, приход превышает расход. Вся масса Земли как бы стремится обратиться в живое».

Все взаимосвязано. Но космос – может быть, это не только враждебный мир, а, наоборот, праматерь всего живого? Почему звезды так притягивают наши взоры? Только ли любознательность? И опять Циолковский:

«Многие думают, что я хлопочу о ракете и забочусь о ее судьбе из-за самой ракеты. Это было бы грубейшей ошибкой. Ракета для меня только способ, только метод проникновения в глубину космоса, но отнюдь не самоцель…»

Все имеет причину и следствие. Все находится во внутренних связях. А тайны – они иногда открываются мягким падением яблока, упавшего с ветки, как Ньютону – закон всемирного тяготения. Он сидел в саду, пил чай и, обернувшись на яблоко, спросил себя: «Почему яблоко всегда падает отвесно, почему не в сторону, а к центру земли?»

Он думал и о «маленьких лунах». Если на вершине горы установить пушку и выстрелить из нее, траектория снаряда опишет эллипс, второй фокус которого в центре земли. Когда снаряду будет придана большая скорость, он полетит по круговой орбите и станет спутником нашей планеты – рукотворной Луной. Более сильный выстрел превратит траекторию сначала в эллипс, затем в параболу, в гиперболу, и снаряд навсегда уйдет в космическое пространство. Маленькие советские луны уже огибают Землю.

И все же, для чего людям космос?

Еще в 1902 году Циолковский отвечал на этот вопрос так: «1. Изучение Вселенной, общение с братьями. 2. Спасение от катастроф земных. 3. Спасение от перенаселения. 4. Лучшие условия существования, постоянная желаемая температура, удобство сношений, отсутствие заразных бактерий, лучшая производительность Солнца. 5. Спасение в случае понижения солнечной температуры и, следовательно, спасение всего хорошего, воплощенного человечеством. 6. Беспредельность прогресса и надежда на уничтожение смерти».

Дух пророчества и в других его строчках: «Судьба существ зависит от судьбы Вселенной. Поэтому всякое разумное существо должно проникнуться историей Вселенной. Необходима такая высшая точка зрения. Узкая точка зрения может привести к заблуждению… Мы живем более жизнью Космоса, чем жизнью Земли, так как Космос бесконечно значительнее Земли по своему объему, массе и времени… Земле выпала, хотя и тяжелая доля, которая выпадает на биллионную часть планет, но очень почетная: служить рассадником высших существ на пустых солнечных системах…»

Встать на высшую точку зрения… Циолковский на ней стоял. Его повесть «Вне Земли» читалась как отчет о действительном космическом полете. Верилось, что где-то между величайшими отрогами Гималаев стоит красивый замок. По вечерам после заката Солнца в обширной стеклянной зале собираются шестеро ученых – француз, англичанин, немец, американец, итальянец и русский, – через прозрачный купол они смотрят на бесчисленные звезды, вспоминают о только что совершенном полете. Какой это год? Циолковский называл 2017-й… И писал не только о полетах к другим планетам. Его взгляд обращался к Земле. Что она из себя представляла в том году?

«Войны были невозможны. Недоразумения между народами улаживались мирным путем. Армии были очень ограничены. Скорее это были армии труда. Население при довольно счастливых условиях в последние сто лет утроилось. Торговля, техника, искусство, земледелие достигли значительного успеха… Мирно шествовало человечество по пути прогресса. Однако быстрый рост населения заставлял задумываться всех мыслящих людей и правителей».

Жители гималайского дворца вспомнили об идее, которую еще в 1903 году высказал один русский мыслитель, – возможности технического завоевания и использования мировых пустынь. Циолковский имел в виду себя, но из скромности фамилию опустил.

И вот однажды планету облетела телеграмма: «Десятого апреля 2017 г. Первого января этого же года мы, нижеподписавшиеся, в числе двадцати человек, вылетели на реактивном приборе из местности, находящейся в долине Гималайских гор. Сейчас на своей ракете мы летаем вокруг Земли, на расстоянии за тысячи километров, делая полный оборот в сто минут… За подробностями обратитесь к месту нашего вылета, куда доставлены подробные сведения о наших удачах. Там вы можете найти все указания для постройки необходимых для полета реактивных приборов».

Юрий посмотрел на календарь. До 2017-го еще пятьдесят семь лет, а их уже готовят в космос. Но прежде чем один из них – самый первый – туда полетит, нужно пройти, как кто-то сказал, все круги Дантова ада. Таков космос, он мрачнее тех пропастей, по которым поэта повел Вергилий. Врачи не рифмовали строки, рассказывая об опасностях, поджидавших людей во время полета. Их круги назывались «факторами».

Первый: факторы, зависящие от физического состояния самой среды, – глубокий вакуум, иной, чем на Земле газовый состав, резкое колебание температуры, различные виды ионизирующей радиации, метеоритная опасность. Второй – все зависящее от ракетного полета: шум, вибрации, сильные перегрузки, невесомость. Третий – искусственная атмосфера в космическом корабле, ограниченные размеры кабины, снижение двигательной активности, эмоциональное напряжение, нагрузки на нервы и психику. Абсолютная тишина. И наконец, неудобства, связанные с пребыванием в специальной одежде.

В «Божественной комедии» Вергилий-учитель повел Данте по опасным кругам. Кто поведет их в это усеянное звездами пространство? Кто научит терпению, выдержке, отваге? Ведь это не позма, не «Божественная комедия», а человеческая драма: зачеркнуть все, чего достиг, и очутиться перед лицом неведомого. Юрий садился на садовую скамейку под деревьями с уже крупнеющими почками, размышлял.

Опять выбор. Выбор чего? И каждый день как будто на грани. Вчера двоих отчислили из отряда из-за каких-то пустяков, на которые никогда не обращает внимания летная медицина. «Летайте, ребята, но не выше стратосферы…» И было непонятно, то ли огорчились, то ли обрадовались кандидаты в космические полеты. А один сам не сдержался – здоровый парень, пришел к начальству, заявил: «Надоели мне эти ваши эксперименты. Я летчик, а не подопытный… Прошу отозвать в часть». Юрию объяснил более откровенно: «Найдут зацепку, забракуют, и не то что в космос – не допустят к полетам на самолетах, так и в полк не вернешься».

Кто знает, быть может, по-своему этот парень был прав.

Перед ними сидел седой человек в погонах Главного маршала авиации. На тужурке поблескивала Золотая Звездочка Героя, под которой Юрий разглядел разноцветные планки четырех орденов Ленина, трех орденов Красного Знамени, медалей было не счесть. Под густыми бровями мягкие, по-отцовски впитавшие огромную суровую жизнь глаза.

– Смотри, сам Вершинин? Константин Андреевич? – подтолкнули Юрия.

Да, перед началом занятий группы их принимал Главный маршал авиации. Это уже что-то значило, когда молоденькому лейтенанту удается увидеть столь высокое, можно сказать, поднебесное начальство.

Рядом с ним сидел их старый знакомый, впрочем, тоже только по книгам, небольшого роста, пожалуй, даже пониже Гагарина, «дробенький», как сказала бы мама. Но сила угадывалась под генеральскими погонами, а в ясном лице – открытость и прямота. На его кителе тоже сверкала Звездочка. Николай Петрович Каманин. Тот самый, что в день рождения Юрия пробивался к челюскинскому лагерю. Их будущий наставник?

Маршал обвел их всех взглядом, таким простым, как будто давным-давно знал каждого, и проговорил, напутствуя на задание:

– Пора, товарищи, пробиваться в космос и человеку. Отобраны самые крепкие. Мы знаем по отзывам ваших врачей. Но этого мало. Никто еще не был в космосе. Никто из людей не летал на таком, – маршал помялся, подбирая нужное слово, – аппарате. И тут еще, кроме прочего, нужны мужество, выдержка, мастерство. В вас эти «гены» заложены – все вы летчики-истребители. Мы долго думали, кого посылать, и решили, что в космос лететь должен летчик. Почему? Судите сами. Летчик уже хотя бы частично знаком, так сказать, пощупал собственным организмом и своими глазами, что такое большие скорости, высота полета, перегрузка, вибрации, шум… Он может подавлять иллюзионные представления о положении в пространстве, не теряться в ситуациях, требующих быстроты, точности в действиях, находчивости и целеустремленности. Я уже не говорю о том, что все вы знаете средства радиосвязи, пилотажно-навигационное оборудование, вам не чужда электроника, ну и с парашютом прыгать пришлось не раз. Но не каждый летчик может стать космонавтом. Поэтому начинать придется с азов.

Маршал отвел глаза, что-то припоминая, а когда снова взглянул на летчиков, оживился:

– В войну я командовал самолетами в небе Кубани. Вам, конечно, известно имя Александра Покрышкина. Вот пример. Летчиков у меня было много, а Покрышкин – один. Он не просто летал на задания. Он вывел формулу воздушного боя: «Высота – скорость – маневр – огонь». Покрышкин успешно применял тактический прием, названный им «соколиным ударом». Это внезапная, молниеносная атака сверху, завершающаяся метким огнем с предельно малых дистанций. Но учтите – это не безрассудная храбрость, а точный расчет. Его землянка на полевом аэродроме шутливо именовалась «конструкторским бюро». Все стены в схемах, чертежах воздушных маневров. В общем, искали, думали и творили. От космонавта требуется то же самое. Я бы сказал так: человеку, направляемому в космос, необходимо обладать осознанным мужеством. Ожидаемые трудности огромные, а неожидаемых мы просто не представляем. Говорю вам как летчик летчикам. У каждого из вас еще остается возможность вернуться к прежнему делу. Но времени мало. Его все меньше. Настал час выбора…

Маршал изменился, потеплел лицом.

– Если напугал, извините. Но с ним, думаю, не пропадете. – И указал на сидевшего рядом генерала. – Николай Петрович Каманин. Представлять я думаю, что не надо. Из первой семерки героев, спасших челюскинцев. В годы войны командовал штурмовой дивизией, затем корпусом…

Повернулся к Каманину:

– Николай Петрович, сколько в твоем корпусе к концу войны было Героев?

Каманин не ожидал этого вопроса, потер лоб:

– Кажется, семьдесят пять. Нет, семьдесят шесть, – тут же уточнил он.

– Ну вот, ему и карты в руки, – сказал Вершинин, – и вас будет учить на героев. А это Евгений Анатольевич Карпов, который возглавит вашу группу.

Так вот, оказывается, кем был, вернее, кем назначался молчаливо сидевший в сторонке плечистый, с пышной шевелюрой мужчина. Где-то они с ним встречались. Юрий вспомнил: во время медицинских обследований последнего отбора. Спокойный внимательный человек, из таких, к кому при первом знакомстве не постесняешься обратиться за добрым советом.

14 марта 1960 года через проходную Центрального аэродрома имени М. В. Фрунзе прошли двадцать человек – кандидатов в космонавты.

«Из нескольких тысяч летчиков, прошедших исследование на местах, в Москву на повторное (уже госпитальное) обследование были приглашены полторы сотни человек. К осени 1959 года в число тех, с кем предстояло вскоре начинать подготовку к космическим полетам, медиками рекомендовались три десятка соискателей, успешно прошедших сквозь плотные и различные по своему характеру, многократно повторенные медицинские проверки. В итоге же первичного двухступенчатого отбора было зачислено ровно двадцать кандидатов в состав слушателей-космонавтов», – свидетельствует Е. А. Карпов.

Через проходную пропускали по списку в порядке алфавита: Павел Беляев, Валерий Быковский, Борис Вольтов, Юрий Гагарин, Виктор Горбатко, Владимир Комаров, Алексей Леонов, Андриян Николаев, Павел Попович, Герман Титов, Евгений Хрунов, Георгий Шонин… Здесь названо только двенадцать человек. Других долгое время было принято называть лишь именами: Валентин, Марс, еще Валентин (Дед), Анатолий, Иван, Григорий, Дмитрий и Валентин-младший.

Где вы сейчас, однокашники летчиков, каждый из которых мог стать космонавтом? Каким светом дотрагиваются до вашей памяти ночные звезды, заглядывающие в окна? Много лет спустя по законам авиабратства их поименно вспомнил Георгий Шонин.

Но пока они были вместе, все двадцать, и, столпившись у края аэродрома, над которым московское небо вдруг распахнулось в голубую необъятную ширь, припоминали Чкалова. У Юрия было ощущение, будто Чкалов, сойдя с оренбургского пьедестала, воскреснув, привел его сюда, к началу другого будущего. Но и в самом деле, разве не из рук в руки передавали его небу, а теперь и космосу не столь знаменитые, но прекрасные люди – Мартьянов, Акбулатов, Росляков. Да-да, Гжать впадает в Вазузу, Вазуза – в Волгу, Волга… в Урал, Урал… в Северный Ледовитый океан. И все это вбирает в себя московское небо, где за волокнистыми прядями облаков таится пронзенный солнечным светом космос.

На первом занятии им назвали основные курсы лекций: «Механика космического полета», «Авиационная и космическая медицина», «Астрономия», «Геофизика», «Кинофотосъемка», «Ракетная техника». Это теория.

Практика: прыжки с парашютом, вращение на центрифуге, тренировки на невесомость, которая будет имитироваться в самолетах, испытания на одиночество в сурдокамере, «подъемы» в барокамерах, проверки в термокамерах, учебно-ознакомительные катапультирования на наземной установке, различные вестибулярные исследования. К этому добавлялось посещение различных предприятий и научно-исследовательских организаций, где создавался корабль «Восток».

В. И. Яздовский, Н. Н. Гуровский, О. Г. Газенко, А. Р. Котовская… Пока что незнакомые фамилии преподавателей. Учителями по небесной механике, механике космического полета и ракетной технике назначались профессор М. К. Тихонравов, доктор технических наук Б. В. Раушенбах, инженеры К. П. Феоктистов, О. Г. Макаров, В. И. Севастьянов, А. С. Елисеев.

Михаил Клавдиевич Тихонравов всем своим видом – небрежно, но опрятно одетый, – напоминающий Юрию профессора, очертил на доске мелом круг, над ним еще больший, провел стрелочки векторов, обозначил их буквами и, повернувшись, спросил, кто из слушателей помнит первый закон Ньютона.

Юрий удивился: при чем тут механика космического полета?

– Вот вы, молодой человек, простите, товарищ старший лейтенант, – перехватил профессор взгляд Юрия.

Юрий встал, задумался, припоминая. Первый закон. Закон инерции?

– Всякая материальная точка находится в состоянии равномерного прямолинейного движения, пока и поскольку приложенные силы не заставят ее изменить это состояние.

Он проговорил это с волнением, не совсем уверенный в правильности ответа.

– Хорошо, – сказал профессор. – Второй закон я напомню сам. Ускорение материальной точки пропорционально действующей на нее силе и направлено в ту же сторону, что и сила. Садитесь, молодой человек. Мы сталкиваемся с двумя основными задачами механики космического полета: определить силы, с помощью которых можно управлять космическим аппаратом, заставляя его совершать заданное движение, и определить движение космического аппарата, если известны действующие на него силы.

Из объяснения Михаила Клавдиевича явствовало, что основным средством передвижения в мировом пространстве является ракета – открытие, сделанное К. Э. Циолковским еще в 1903 году. Есть атмосфера или нет ее, ракетный двигатель осуществляет одну и ту же задачу: тем или иным способом он выбрасывает некоторую массу, запас которой находится внутри ракеты. Срабатывает закон – действие равно противодействию. Ракета приходит в движение.

Профессор вычерчивал круги, эллипсы. Да, орбиты планет суть эллипсы, в одном из фокусов которых находится Солнце. Это первый закон Кеплера, того самого, что триста пятьдесят лет назад писал Галилею:

«Стоит лишь кому-нибудь выучиться искусству летать, а недостатка в колонистах из нашего человеческого рода не будет. Кто поверил бы в прежние времена, что плавание по безбрежному океану спокойнее и безопаснее, чем плавание по узкостям Адриатики, Балтийского моря или пролива Ла-Манш? Дайте лишь корабль и приладьте парус, способный улавливать небесный воздух, как тотчас же найдутся люди, которые не побоятся отправиться у такую даль. Словно отважные путешественники завтра столпятся у дверей, спешим мы обосновать для них астрономию…»

Михаил Клавдиевич наматывал орбиты спутников и кораблей, как нитки на клубок, стягивал планеты замысловатыми крючочками формул, и небо распахивалось шире и шире, и действительно словно снежной поземкой взвихривался Млечный Путь, и звезды вытаивали за окном под утро, когда, засыпая, Юрий склонялся над книгой.

Легко сказать, но как себе все это представить – космическую скорость, громадный расход энергии, чтобы преодолеть силу притяжения Земли? Двигатель ракеты, который выведет на орбиту корабль, должен развить мощность в 20 миллионов лошадиных сил. Это в три раза больше мощности Красноярской ГЭС. Какое еще сравнение приводили на лекциях? В годы войны наша авиационная промышленность выпускала до 55 тысяч самолетов в год, мощность моторов всей этой воздушной армады потрясающа. Но вся эта сила слабее шести ракет-носителей космических кораблей. Юрий еще в глаза не видел ракеты. Что это за сооружение? Общая длина 38 метров, диаметр 10,3 метра. Выводимый на орбиту полезный груз – 4725 килограммов. Космос не небо, его не измерить километрами. Здесь нужны другие параметры, другая психология восприятия расстояний. И все-таки невозможно представить, что это такое, световой год, – путь, который луч света, несущийся со скоростью триста тысяч километров в секунду, проходит за год? Какая-то чепуха – разве можно сказать о свете, что он «идет», «мчится», «несется»? Такого и слова-то нет в языке. Свет светит. Так что же это такое: диаметр Галактики достигает 85 тысяч световых лет? Ее центр где-то там, в направлении созвездия Стрельца. Все в вечном движении. Солнечная система отстоит от центра Галактики на двадцать три тысячи пятьсот световых лет и движется вокруг него со скоростью двести пятьдесят километров в секунду. Вот это полет! Один оборот вокруг ядра Галактики Солнце совершает за сто восемьдесят миллионов лет. Значит, в этом отношении человечество не прожило еще и одного космического года!

Как здесь сориентироваться человеку? Нужны совсем другие координаты. Вон там, у «хвостика» созвездия Большой Медведицы, Северный полюс мира. Если провести воображаемую плоскость через центр Земли перпендикулярно оси ее вращения, мы получим экватор нашей планеты, а в пересечении с воображаемой небесной сферой – небесный экватор. Точки пересечения небесного экватора с эклиптикой, то есть замкнутой кривой, которую Солнце описывает среди звезд в течение года, носят в небесной механике название точек весеннего и осеннего равноденствия. При расчете траекторий космических аппаратов в качестве одной из координатных осей часто принимается направление из центра Земли в эту точку, точку весеннего равноденствия. И все-таки, на какую площадку нужно встать, чтобы увидеть крошечный шарик Земли, а дальше, но в масштабе Вселенной, неподалеку три тоже не очень большие планеты – Меркурий, Венера, Марс. Это соседи, а вот Юпитер, Сатурн, Уран, Нептун, Плутон – это уже совершенно невообразимо… Юпитеру требуется почти двенадцать лет, чтобы совершить свой путь вокруг Солнца на среднем расстоянии примерно пять астрономических единиц. Одна единица – а. е. – это небольшой шажок в 150 миллионов километров от Солнца до нашей Земли.