Текст книги "Переписка Виктора Сосноры с Лилей Брик"

Автор книги: Виктор Соснора

Соавторы: Лиля Брик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

80

19. 8. 74

Дорогая Лиля Юрьевна!

Спасибо вам за Арагона. Вот я все сделал в срок и даже раньше.

О стихах памяти Эльзы Вы мне говорили и помню даже именно это стихотворение переводили.[237]237
  О каких стихах идет речь, автор не помнит.


[Закрыть]

Живу я в Левашово. Ни на какие дальние поездки денег не было, да и здесь неплохо. У родителей Анны летняя дача, вот и живем, и тружусь. Потихоньку. Добиваю хвосты. Откопал свою старую повесть 1968 года и заново ее перебелил. Страшненькая, скажем так. Называется теперь «День Будды».[238]238
  Автобиографическая повесть Сосноры «День Будды» вошла в его книгу прозы «Летучий голландец».


[Закрыть] Параллельно написал несколько рассказов, но над ними еще работы.

Стихи не пишу. Сделал «Венок сонетов», все не перепечатать никак. Действительно, венок, только в моем извращенном духе. Но к стихам не тянет так чтобы уж сильно, видно, прошлый год, прошлый взрыв меня изрядно поистрепал.

У меня к Вам большая просьба. Вы говорили, что в сентябре должны приехать Фрию или кто-то из них и Робели. Пожалуйста, напишите мне сразу же, я сразу же приеду в Москву, они мне очень нужны. Мне нужна работа. Клод ведь хотел взять меня в Университет. Могут ли они устроить меня? Ведь мои лекции им нравились.[239]239
  Соснора читал лекции в Новом Парижском университете (Université de Paris VIII–Vencennes à Saint-Denis) в 1970 и в 1979 гг.


[Закрыть] А с языком потихоньку справлюсь, если буду знать, что возьмут. А здесь – может быть, отпустят. Сколько советских преподавателей за границей!

Здесь я нищ, безработный, то, что я пишу, кроме Вас да Кулакова никому не понятно и не нужно. А мне уже 38 лет. И впереди – абсолютный нуль. Мне не нужны золотые горы, беден был и беден умру. Не в этом дело. Мне нужно хоть немножко где-то отдышаться, чтобы не чувствовать хоть малость топор над затылком.

Я ничего не боюсь, и это не красивая фраза, просто – терять нечего, кроме жизни, а моя – не жизнь. Все не столь мрачно, я выдержу и так, но, может быть, они захотят помочь? Именно – приглашение на работу, и не формальное, а на работу действительно. Ведь Бродского устроили референтом.[240]240
  После эмиграции в 1972 г. Иосиф Бродский с июля 1972 г. занимал место «поэта– резидента» («Poet in Residence») в Мичиганском университете (США).


[Закрыть] Не думаю, что я меньше знаю и значу. Насовсем и с нервотрепкой я уезжать не желаю. Только хочу работать. Может быть, Якобсон?[241]241
  Роман Осипович Якобсон (1896–1982) – лингвист, литературовед, друг Маяковского, с 1920 г. жил в Чехословакии, с 1941 г. – в США, где с 1949 г. был профессором Гарвардского университета, а затем почетным профессором (Professor Emeritus) Мичиганского технологического института. Однако читать лекции в США – в разные университеты – Соснора был приглашен только в 1987 г.


[Закрыть] Кто еще может?

Простите за грусть и просьбы. Но единственной Вам – верю.

Будьте здоровы! Есть ли у Вас грибочки? У нас немного, но собираем.

Обнимаю Вас и Василия Абгаровича! Приветы от Анны!

Ваш нерадивый, а скорее неприкаянный – В. Соснора

81

23. 9. 74

Дорогой мой Виктор Александрович, давно не писала Вам. Кажется, даже не поблагодарила за чудесные стихи и четверостишия. Спасибо!!!

У нас – ничего. Просто – живы, как ни странно. Живем в Переделкине. Несколько раз ездили в Москву:

1) Выставка Метрополитен-музея. 2) Два вечера подряд на концертах балетной труппы Якобсона.[242]242
  Леонид Вениаминович Якобсон (1904–1975) – балетмейстер, создал в 1969 г. в Ленинграде труппу «Хореографические миниатюры», пользовавшуюся успехом во всем мире.


[Закрыть] Для нас, старых балетоманов, – очень интересно. Все движения – новые. 3) Свадьба Комы Иванова и красивой женщины[243]243
  Вячеслав (в домашнем обиходе Кома) Всеволодович Иванов (род. в 1929) – языковед, семиотик, литературовед, поэт, мемуарист, академик РАН, сын писателя В. В. Иванова, и его жена Светлана Леонидовна Иванова (род. в 1940) – фотохудожник.


[Закрыть]. (С прелестным 11-летним сыном, уже теперь – хорошим поэтом.[244]244
  Сын Светланы Ивановой от первого брака Леонид Евгеньевич Герф (род. в 1963), позже усыновленный Вс. Ивановым как Леонид Всеволодович Иванов, стал писателем (см. изданный под псевдонимом Дмитрий Смирнов роман «Временный немец»: М., 2006). Сейчас веб-мастер в Гриннельском колледже, США.


[Закрыть])

Завтра опять в город – почта, еда, чистка и т. п.

Осень в этом году очень красивая. Цитирую этого молодого поэта:

 
И качаются в танце
Современном березы,
А листва – как на праздник салют.
Да, кончается это
Беспокойное лето —
Вот о чем эти крыши поют.
 

Читает он очень хорошо. Вася записал.

Когда же мы увидимся?!

Сердечный привет Анне.

Напишите нам!!!

Мы всегда любим Вас и Ваши стихи.

Ваши Лили, Вас<илий> Абг<арович>

Я люблю Вас гораздо сильнее, чем это видно из этого письма. Верьте мне!

82

10.6. 75

Дорогая Лиля Юрьевна!

Приглашение Фрию вообще недействительно ни по одному пункту. В Париже, как и в любой стране (не только у нас!), существует форма официально-юридических приглашений, которую, как президент, Клод, безусловно, знает.[245]245
  В 1971–1976 гг. Клод Фрию был Президентом Нового Парижского университета.


[Закрыть] Но хватит об этом!

Из больницы я выписался в мае и через два дня заболел. На сей раз – пиелонефрит. Лежал две недели, потом потихоньку встал и сейчас заболел воспалением легких. Мило: болею пятый месяц. О каких отъездах-поездках может идти речь?

Работается вяло – к вечеру температурю. Набрал опять книг по истории – выковыриваю рассказы. О стихах и не думаю. Впечатление о том, что я слишком много пишу, – иллюзорное. Только потому, что меня не печатают. Я подсчитал свой актив – всего-навсего 17 тысяч строк, – в два раза меньше, чем у Маяковского, а мне 39 лет. И прозы всего 600 страниц. Итого – 4 небольших книжки. Безделье сплошное, а не графомания. Переводы не считаю ничем – заработок, не имеющий к литературе ни малейшего отношения.

Если раньше впадал в истерики от одиночества, ссорился с друзьями и швырял башмаками в любимых женщин, то теперь просто один, а впадать в истерику по поводу собственных истерик нелепо, ссориться не с кем, а швырять башмаками в Анну – она тоже регулярно болеет (болезнь крови). Лежу, как скальпель в чехле (комплимент самому себе!), и мечтаю перевести книгу стихов Нерона.[246]246
  По преданию, Нерон при пожаре Рима читал свои стихи. Однако ни строки из них до настоящего времени не обнаружено.


[Закрыть] Бред? А «Слово о полку…» 20 лет назад разве не бред?

Действительно, мечтаю перевести Нерона – да где его достать? Издан ли он хоть в Италии? Но где достать подлинники? В Публичке – нет. К Марьяне[247]247
  Марианна Молла-Кулакова (род. в 1937) – итальянская переводчица, ее предок, Гаэтан Молла, хормейстер миланской оперы «Ла Скала», в 1862 г. остался в России, создал оперу и симфонический оркестр в Таганроге. Его сын Валериан Молла, дирижер, композитор, учился у Римского-Корсакова в Петербургской консерватории, продолжил дело отца, учредитель Музыкального училища в Таганроге. В 1931 г. посажен как «итальянский шпион», в 1938 г. скончался. Марианна, его внучка, оказалась с матерью в годы войны в Австрии, затем в Италии. С 1960 г. стала приезжать в СССР сопровождающей групп итальянских туристов. В 1971 г. Марианна Молла, познакомилась с Михаилом Кулаковым, начав с ним совместную жизнь в 1973 г.


[Закрыть] обратиться не дерзаю – Кулаков опять будет оскорблен, что опять что-то прошу. Ничего, между прочим, ни у кого никогда не просил. Как это ни странно. Мужчины ценили меня за идиотизм и за стихи (можно было прелестно предавать и питаться за это «духовной пищей»). Женщины ценили меня за стихи и за идиотизм (можно было питаться «духовной пищей» и прелестно предавать). Но первые – первыми пожимали руку, вторые – ложились сами. Какие могут быть претензии у меня к ним, у них – ко мне?

Глядя трезво и честно на «бесцельно прожитые годы» (я о «жизни»), вижу трезво и честно: в жизни моей помогли мне только Вы. Не до комплиментов, Лиля Юрьевна. Жизнь прожита. Во всяком случае, ее лучшая часть – молодость. Теперь можно рифмовать «тут – труд». Никто, кроме Вас, не понимал, что главное в моей жизни – то, что я пишу, и что живу я только для этого и поэтому. Отними – и чем я лучше ханыги у пивного ларька или секретаря инстанций? Единственное, чем я могу гордиться, – не отняли у меня мое, меня. Все отняли – мать, отца, детство в блокаде и в гестапо, юность за решетками казармы, на рабских заводских рудниках, жену, которая не виновата, что она, как 99 % советских женщин, превратилась в мужлана, здоровье, разрушенное tbc[248]248
  Tbc – принятое в медицине сокращение для диагноза tuberculosis.


[Закрыть] и пьянством (тоже ведь социальность), честь (бесчестно сейчас быть членом СП), все, – но суть моя, стих мой – остался!

Вот почему в итоге-то я нищ, но счастлив, и, что бы ни было дальше – какой бы образ жизни, друг, женщина и т. д. ни унижали меня, ни убивали меня (унизить, убить – пустяки), ничего с трудом моим не станется. А что еще «натрудимся» – посмотрим!

Единственное, чему не научился и не научусь, – перешагивать через людей. Предпочитаю, чтобы перешагивали через меня. И если когда-нибудь вставал или встану на колени, только с одной молитвой – убейте меня, но реализуйте мой труд. Не то чтобы я придавал своему труду сверхъестественное значение, нет, но он существует, он признан в какой-то мере, и цель моя и тех, кто его любит, – сохранить и реализовать. Так всегда было и быть должно. Ни славы, ни денег, ни даже дружбы – только реализация. Вся эта сволочь, служащая в инстанциях, вообразила, что мы будем описывать их службу жира и лжи. Они – читатели газет[249]249
  Аллюзия на стихотворение Марины Цветаевой «Читатели газет» (1935).


[Закрыть], для них – чтенье, для нас – нервы и кровь.

Нервы не выдерживают, кровь температурит. Но спокоен, «как пульс покойника».[250]250
  Из поэмы Маяковского «Облако в штанах»: «Видите – спокоен как! / Как пульс / покойника».


[Закрыть]

Очень соскучился. В конце июня закончу свои «заработки» и обязательно приеду на несколько дней в Москву. Просто – повидаться. (Если Вы не возражаете.) Простите за столь длинное письмо. Ни весело, ни грустно. Никак. Или, присмотревшись ко всему, ко всем, – страшновато, но выносимо. Со всеми моими болезнями какой-то рубеж пройден. Куда-то повернут «копыта коней»? Не знаю. Но знаю, что повернут.

Будьте здоровы!

Обнимаю Вас и Вас<илия> Абг<аровича>!

Ваш всегда В. Соснора

Большие приветы от Анны. Живем то в Левашово, то в Ленинграде.

83

19. 6. 75

Дорогой наш Виктор Александрович, после Вашего письма я расплакалась. Но я верю, что написанное Вами «реализуется», что «Бог правду видит, да (увы!!) не скоро скажет». А если приедет кто-нибудь из Клодовых мест[251]251
  То есть из Парижа.


[Закрыть], я узнаю что к чему и подумаем, как же быть.

Спросила Марьяну, издан ли Нерон в Италии. Ведь он писал по-латыни. Она (Марьяна) очень хорошо к Вам относится. А Кулаков никогда не жаловался мне, что Вы о чем-нибудь просите, и всегда говорит, что Вы поэт, из современных – первый!

Как Вы думаете переводить Нерона? Ведь не с подстрочника?

Nachdichtung?[252]252
  Nachdichtung – свободный перевод (нем.).


[Закрыть] Очень было бы интересно!! Вы знаете латынь?

25-го свадьба Марьяны с Кулаковым. 26-го Марьяна будет говорить по телефону со своей матерью и попросит ее привезти стихи Нерона (если они изданы).

Мы – в Переделкине. Здоровье то так, то не так. В общем – живы.

Буду счастлива, если приедете повидаться!!!

Меня Вы никогда ни о чем не просили. Да и что я могу?!

Сердечный привет Анне от нас обоих. Спасибо ей, что она с Вами.

Любим Вас и Ваши стихи. Будьте здоровы! Пожалуйста!

Лили

84

< Сер едина 1975>х[253]253
  Датируется по содержанию.


[Закрыть]

Дорогая Лиля Юрьевна!

Это оказалось никакое не воспаление легких, а нефрит. Хронический. Увезли в больницу с температурой 39,7. Отлежал две недели уже и вот опять отлеживаюсь дома. Я – мерзавец: пишу Вам только про болезни и уродства свои. Но сейчас я стал спокойнее (а что остается?). Примирился с тем, что лежать еще и лежать. И – ладно!

Странный организм у графоманов! И кололи в день по 10–12 уколов, и сейчас глотаю антибиотики, от которых кружится голова, и – все же… и все же царапаю потихоньку бумагу, пишу очень странную поэму, или повесть (не знаю сам, что это есть, – и ритмы, и проза, и выписки из древних книг), в общем – о своих делах с женщинами, этакий советский Дон Жуан[254]254
  Стихотворение «Дон Жуан» включено позже в книгу Сосноры «Верховный час» (1979),


[Закрыть], но, как всегда, заретушеванный голубенькой акварелькой. Вообще у меня, если внимательно присмотреться и если отнестись к моему творчеству не без юмора, единственный положительный герой – автор, все остальные – негодяи в худшем случае, и так себе – в лучшем. Так что я воочию и в современности социализма – осуществленный Собакевич плюс Хлестаков. Чарли, но не Чаплин. Иронизирую, как Иродиада.

Прав ли я? По-своему, как и все. Но со всех сторон слышу, что нет в моих трудах ничего положительного, нет той легкости, присущей классикам, нет «человечности» и т. д. БОЖЕ! Где эта пресловутая «человечность» и «легкость» у Гоголя? У Лескова? У Достоевского? О какой человечности может быть речь там, где – только литература и литература. Где мы видели столь страшную и прекрасную шею, как ню у Модильяни? В какой такой «жизни» маячит символ Раскольникова? Тип фашиста, как принято было в критике советской? О нет, фашист – примитив со скрипкой и с песиком, это литературный символ, более суровый и несказанно нежный.

В моей поэме около двадцати женщин и все ситуации абсурдны, и тем они и реальны. Ну да чего рекламировать, к осени, надеюсь, и с этим бредом развязаться. Вообще моя мечта – развязаться со всеми старыми замыслами и годик-второй не писать ничего. Читать, собирать грибы, ходить просто, хоть самому с собой (а к этому все не только идет, уже пришло).

Но знаю – не выйдет. Глупость – радует не хорошее солнце, или красивая женщина, или умный собеседник, радует только страница текста, если она завершена. Может быть, в этом тоже жизнь? А все остальное – подтвержденье?

А все остальное, все эти пьянства, больницы, друзья в кавычках, любовь надуманная и в кавычках – только синий круг перед глазами, разделенный радиусами на спектры, – геометрия творчества и жизни, но не жизнь, которая по страничке? Думаю, что так было у всех, кто – писал. Не писал роман, скажем, или поэму, а писал – себя, писал свое сердце и кишки, свою смерть в конце концов.

Никак не приучить себя к радостям несложным и нехитрым: сегодня ночью была такая шарообразная луна, сиреневая, сквозь решетки рам, смотрел как она движется, и было хорошо, а по луне ползал комар (это по стеклу). Никакие не образы – так, мазок – луна с комаром, банально, а наяву – красиво. И куда проще!

Как же в Москву собраться? С постельного режима меня не снимают! Просто не терпится столкнуться с Нероном – вообще это замечательный парень, чудак-демократ, которого демос и отблагодарил. Неужели уничтожил и его стихи – свинство! Я латыни плюс ко всему своему невежеству не знаю, но с каким-нибудь латинистом разберусь. Если же уничтожили, придется написать ЗА, – ничего, напишу.[255]255
  Этот замысел остался неосуществленным.


[Закрыть]

Спасибо Марьяне за участие.

Так что я в рабочей форме. Все по солдатской формуле: нас бьют, а мы крепнем (здесь «бьют» смягченная форма солдатского глагола). ВСЕ – УЕЗЖАЮТ. Посылаю вам небольшой стишок на отъезд Я. Виньковецкого[256]256
  Яков Аронович Виньковецкий (1938–1984) – геолог, художник-абстракционист, писал стихи и эссе, в 1975 г. уехал в США, работал в Хьюстоне в нефтяной компании «Эксон», покончил с собой.


[Закрыть], художника-абстракциониста, а в общем-то этот стишок – и себе.

Вот как живу.

Переводить нечего. И веселыми глазами смотрю в «будущее», где еще много страничек. А что еще нужно?

Будьте здоровы, дорогая Лиля Юрьевна! Василию Абгаровичу – приветствия. От Анны – тоже! Она очень возгордилась от Вашей строчки, где Вы пишете, что спасибо ей, что она со мной. Прямо расцвела на глазах.

Спасибо и Вам!

Ваш В. Соснора

85

16. 1. 76

Дорогая Лиля Юрьевна!

Только вчера сошел с бюллетеня. Ничего страшного, но противно: опять почки (с 17 декабря). На Новый год были мои знакомые и незнакомые француженки, рассказывали про Париж и с восхищением – про Вас в Париже.

Рассказывали про номер журнала, который хотят посвятить мне, про необъяснимое поведение Робеля. Если он действительно хочет издать их большим блоком, тогда по-своему он прав. Тогда – это его дело. Но если стихи просто лежат, как антиквариат, – тогда просто снобизм какой-то, что ли? А я при чем? А мои стихи – при чем?

В общем-то, я обленился. Эти чертовы лекарства держат все время в состоянье полусна. Сплю и читаю. Ничего не пишу. Ни строчки. Вернее, читать нечего, перечитываю Эдгара По, Мериме, Мопассана, Гофмана и… Геродота.

Лежит в моем столе 14 бредовых рассказов, жалко мне их, но, кажется, так и пропадут. Это почище «Дня Будды». Попробовал перечитать Бунина. Это невозможно. Ничего невозможно перечитывать Бунина, кроме «Снов Чанга». А уж стихи —…как и над Горьким, можно поставить эпиграф: «Эта штука сильнее „Фауста“ Гете»[257]257
  При посещении Сталиным М. Горького в Москве в 1931 г. он попросил его прочитать написанную еще в 1892 г. сказку «Девушка и смерть». По окончании чтения Сталин написал на последней странице: «Эта штука сильнее чем „Фауст“ Гете (любовь побеждает смерть)».


[Закрыть], то есть – рифмачество, в духе деревянных дорических колонн.

В Клюеве[258]258
  Николай Алексеевич Клюев (1884–1937) – поэт из старообрядцев, расстрелян.


[Закрыть] разочаровался: это мощно, мрачно и… мертво. Такой мускулистый, многодумный сектант-скопец. Да что там!

Единственное, с чем можно меня всерьез поздравить, – из США пришло письмо, в котором пишут, что включили меня в справочник «Мировые писатели. 1970–1975». Я уже послал им автобиографию, библиографию и фото. Дойдет ли? На каком основанье включили – сам Бог, видно, в недоуменье. Сомневаюсь, чтобы я был столь популярен на Западе. Но этот справочник – главное руководство, координатор всех издательств мира и университетов. Так они пишут. Чудеса!

В жизни же моей – ничего. В самом прямом и точном смысле этого слова. В Москву собираюсь, но не мог ехать из-за бюллетеня (каждые два дня нужно ходить отмечаться). А теперь постараюсь в начале февраля.

Здоровы ли вы?

Обнимаю Вас и Василия Абгаровича!

Анна – тоже! (приписано)

Ваш всегда – В. Соснора

86

26. 2. 76

Дорогой Виктор Александрович, я, конечно, свинья, что так долго не писала Вам. Но я толком не понимаю, чем и кем занимается сейчас Робель. Знаю только, что они приедут летом по приглашению Алигер.[259]259
  Маргарита Иосифовна Алигер (1915–1992) – поэт.


[Закрыть] Знаю, что он думает о Вас и что должна была выйти Ваша книга. А Клод сказал мне, что в любое время с радостью пригласит Вас официально.

Мы живы. Гриппом пока не болели. А больше про нас и сказать нечего! Сердечнейший привет Анне.

Не мстите мне – напишите о себе.

Любим, обнимаем.

Лили

(на обороте)

Вспомнила Ваше старое письмо. Стихов Нерона нет нигде. Спрашивала и в Париже.

До свиданья когда-нибудь, милый!

Все та же.

Л. Ю. Б.

87

4. 5. 76

Дорогая Лиля Юрьевна!

Мой день рожденья – 40 – «Декамерон 40!» помните польский фильм?[260]260
  «Декамерон 40» – польский фильм (1971) режиссера Яна Будкевича по новеллам П. Мериме, Р. Л. Стивенсона и О. Генри (в русском прокате – 1974 г.).


[Закрыть] – прошел; сижу на диете. Наконец-то нашел прекрасного врача, который принял на себя крест наблюдения надо мной (мы почти сверстники, но я – неандерталец, а он – профессор, лучший в Ленинграде по почкам – хвастаюсь). Я ведь три года вне наблюдений, мой врач уехал – Туда, вот и валяюсь. Сей человек – просто спасенье, молю Бога, чтобы не уехал, я буду выполнять все его экзекуционные предписанья, как и выполнял прежде с тем, только молю Бога, чтоб тоже не уехал, ибо в Ленинграде он – последний из династических врачей. Вот – веселю Вас!

Празднество мое прошло с торжественными тостами, растрогали тем, что даже не хоронили, как бывает на юбилеях. Народу было всего двадцать человек, никого нового. Приехали из Львова брат и сестра (сводные). Нас ведь, братьев и сестер, – семеро от четырех жен моего знаменитого воина– папы. О двоюродных – и говорить страшно, что-то штук тридцать-сорок. Как видите, я обладатель гигантских родственных «связей» чуть ли не во всех городах СССР (по отцу) и чуть ли не во всех странах мира (по матери). Гигантомания какая-то! Но – мало с кем и знаком-то. И мало кто и подозревает об этой родственности.

И из всех – со всех сторон – я один урод.

Боже, сестра работает в магазине продавщицей (во Львове), а брат служил в конном кавалерийском полку при Мосфильме и снимался то в ролях, то каскадером в десятке лент. Лучшая его роль – адъютант маршала Нея в фильме «Ватерлоо».[261]261
  Сводная сестра Сосноры – Алла Александровна (1946–2007?); сводный брат Петр Александрович Соснора (1949–1989), снимался в эпизодах фильма Сергея Бондарчука «Ватерлоо» (1970).


[Закрыть] Там он мелькает секунд 5–7, здоровый, румяный, красавец, а работает сейчас грузчиком на заводе – учить не хочет. У него уже машина своя (25 лет!), дача и т. д. В общем… в общем, четверо суток маялись, не зная о чем говорить, они – о ценах и тряпках, я… Наконец-то уехали, наконец-то остался. Хорошие, милые ребята живут! Но сердце мое постукивало с тихим тактом проклятья.

Есть очень симпатичный поэт в Ленинграде, Алексей Шельвах[262]262
  Алексей Максимович Шельвах (род. в 1948) – поэт, прозаик.


[Закрыть], ему двадцать семь лет, это – единственная моя надежда, так вот он написал о «людях»: «ШАЛЯТ, ЦЕЛУЮТ, ПЛЯШУТ, И – НЕ ПИШУТ».

Вам, наверное, неинтересно читать все эти родословные лепетанья, мне – грустно, вот и пишу. Почему вся моя родня – лавочники? Почему Господь не дал мне пусть маленькую – лавку, ту, татарскую, тот польский шинок, или эстонскую – картофельную? Сидел бы и сосал свою водку-селедку, рожал бы жирных жабоподобных Санчо или Вавил, кусая бы капусту, и – НЕ ПИСАЛ! Разве что доносы о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем. Думаю, что все мои польско-лифляндско-тевтонские крови ничего мне не дали, кроме «пороков», а маленький проблеск мой человеческий – от того прадеда, витебского раввина.

Не письмо, а трактат.

Нового – ничего. Еще уезжают. Хоть худ, но работаю чуть-чуть над поэмками. Запретили есть сахар (?!) и кормят сахарином (?!). Был Женя Раппопорт.[263]263
  Неустановленное лицо.


[Закрыть] Он так же мил, но у бедняги вырвали здесь три зуба. Кошмар, как в прозе соцреализма.

Будьте здоровы!

Обнимаю Вас и Василия Абгаровича!

Ваш неизменно и верно – В. Соснора

88

19.5. 76

Дорогой наш Виктор Александрович!

Рада была Вашему письму. Ради бога, соблюдайте все предписания врача!!!!!!!

Что с романом в «Новом мире»?[264]264
  См. письмо 90.


[Закрыть] Мы получили письмо от Кулакова и Марианны из Рима. Письмо веселое: артишоки, спаржа, пицца… Но краски, холст и т. д. очень дорогие.

Кошка Маруся, которую она взяла с собой из Москвы, очень нравится римским котам, и она весь день проводит на черепичных крышах.

Живем в Переделкине, несмотря на плохую погоду. Адрес наш московский.

Анна с Вами? Сердечный привет ей.

Если не лень, пишите мне почаще: для меня каждое Ваше письмо – радость.

Мы оба любим и обнимаем Вас.

Ваши Лили, Вася

На всякий случай адрес Миши:[265]265
  В машинописную копию адрес Кулаковых не вписан.


[Закрыть]

Напишите ему открытку, он будет рад. Марианна – тоже.

Она огорчена Вашей ссорой.

Л.

89

25.5. 76

Дорогая Лиля Юрьевна!

Был четыре дня в Петрозаводске. По приглашению ВТО. Композитор Э. Патлаенко[266]266
  Эдуард Николаевич Патлаенко (род. в 1936) – композитор, с 1968 г. преподавал в Петрозаводском филиале Ленинградской консерватории.


[Закрыть] написал три больших вещи на мои стихи: по «Слову о полку», по «Песням Бояна» и по притчам. Я так необразован и безграмотен в музыке, что не могу судить, хорошо ли это или плохо. Кое-что мне понравилось, но это ничего не значит. (Композитор живет в Петрозаводске.)

В этой столице Карелии ничего нет – консервы из рабской какой-то рыбы и конская колбаса, по вкусу живо напоминающая покрышку от футбольного мяча. В Союз писателей срочно приняли двух поэтов еврейского происхождения (нэп в нацполитике!). Город, может быть, и живописный сверху, но внутри – петровско-сталинский. Но композитор, меня принимающий, мил и симпатичен, все не знал, что же мне подарить и достал… палтус! холодного копчения!.. Как раз то, что мне в первую очередь отныне нельзя употреблять! Я, по своей кретинической прямоте, это сказал. Тогда огорченный композитор подарил мне большую деревянную рюмку из карельской березы!.. Тоже!

Тогда, отчаявшись в своих самых лучших чувствах, он подарил мне… телескоп! О БОЖЕ! Мечта моей юности! Но мое окно выходит не в небо, а во двор, и телескоп нужно везти десяти атлетам, а я – что… Так и остался он, моя мечта, пока в Петрозаводске, упакованный до лучших времен.

Вот такие приключенья.

Все еще на бюллетене. Температуры нет, но анализы неважные. Стоит вопрос о больнице. Что ж. Не привыкать. Я ведь и прошлое лето провел в больнице. Уже отношусь к этому не без юмора.

Дорогая Лиля Юрьевна! Как же я напишу открытку Кулакову?! Ведь я все– таки позвонил, чтобы проститься, хотя и был молчаливо выдворен из дому. На мой звонок ответом было то же выдворенное молчанье. О чем я могу написать открытку? Для чего? Абсурд получается. Уж лучше оставить все как есть.

Работать не могу – омерзительные антисептики и биотики – голова кружится. Читаю, делаю пометки, жду новостей из «Нового мира». Вы краем уха не слышали, что там с моим Петром III? Я ничего не знаю.

А во дворе птички пищат, Анна в театре смотрит выпуск балетного училища, благо что оно в нашем доме, а я и балет не понимаю, созерцать ничего не умею. Мое нелюбопытсво превращается в патологию. Пытаюсь оформлять документы в Чехословакию (получил приглашенье от переводчика). Но время неудачное, лето, нет паспорта, нет месткома и т. д. Может к сентябрю оформлю.

Се ля ви. (И французского я большой знаток!) Жаль работать невозможно, многое нужно бы написать… многое. Заграничная моя переписка опять дает существенные перебои. Да и что мне от них! Не приехали еще Робели?

Будьте здоровы! Обнимаю Вас! Василия Абгаровича!

Ваш В. Соснора