Текст книги "Иглы мглы"

Автор книги: Виктор Широков

Из книги «РУБЕЖ»

(«Советский писатель», Москва, 1981)

* * *

 
Раннее утро.
Туман голубовато-розовый.
В синем инее столб кажется мне березою.
Заря полыхает костром в полнеба,
как приглашение в день,
в котором я не жил и не был.
После тепла знобит.
Пар изо рта клубится.
Тучи – как перья
в крыле сказочной Синей птицы.
 

1964

* * *

 
Шум времени сродни прибою,
его высокая волна
приподнимает нас с тобою
над вековым рельефом дна.
Он нас испытывает жаждой
познания, и потому
мы музыкальной фразой каждой
ему обязаны, ему.
 

6.11.79

* * *

 
Светает.
Ясней различимы
деревья в раздавшейся шири.
Все раны мои – излечимы.
Все горести – небольшие.
Кукушки приветливый голос
мне долгую жизнь напророчил;
о городе мысли – в другой раз;
естественней, проще
про рощи,
которые нас окружают…
Сам видишься некоей частью
природы.
Она не чужая.
Не это ль считается счастьем?
И, лепету листьев внимая,
забудешь иные понятья;
и чудится – ты понимаешь
растений язык и пернатых;
и чудится – различимы
любви и жизни причины…
Для этого разума мало
душою, душою, душою,
которая б все понимала,
тебя наделили большою.
 

28.06.66, Военные сборы, озеро Мисяш

МЕДИЧКА

 
Девочка, девчонка
семнадцати лет.
Выкрашены волосы
в модный цвет.
Издали трудно
рассмотреть лицо.
Спортивная сумка
через плечо.
В сумке – два конспекта,
студенческий билет,
томик Шекспира
и пачка сигарет.
Что ты повторяешь
не вслух – про себя?
Новая Офелия,
вечная судьба.
Гамлет твой, где он,
прекрасный принц?
Тоже учится
держать шприц.
Ах ты, медичка,
самый первый курс!
Жизнь, как лекарство,
пробуешь на вкус.
Костер сигаретки
не гаснет на ветру.
О чем же ты думала
сегодня поутру?
О мальчиках фасонных,
брюки клеш,
с которыми вечером
в кино пойдешь?
Об умном старшекурснике
в роговых очках?
Чьи губы отражаются
в его зрачках?
О будущей профессии?.
с тревогой и тоской
о новой Хиросиме
и подлости людской?
Спортивная сумка
через плечо.
Хочется яснее
рассмотреть лицо.
 

1965 – 3.06.67

РОДСТВО

 
Так тянет к людям! Это не слова,
не декларация и не красивый лозунг
они необходимы мне как воздух,
иначе жизнь – не в жизнь, недужна и слаба.
Я дома не могу сидеть совсем,
ведь есть же где-то родственные души,
и я опять спешу признаться в дружбе,
я общее с собой ищу во всех.
Извечная загадка естества
похожесть типов; думаю строптиво:
не может же мир быть стереотипным,
природа не настолько же слаба!
Мы – разные, мы – люди, мы – различны;
у каждого особое лицо;
так почему я чувствую – влечет
родное под совсем чужим обличьем?!
Нет, видно, дело вовсе не в лице
людей роднит приверженность к чему-то,
что выше нас, что ждет ежеминутно
отдачи чувства, мыслей и речей.
Всем испытать такое приходилось
искусству каждый дань свою принес.
Так пусть придет ответом на вопрос
проверка на мою необходимость.
 

1965

КИДЕКША

 
Шли мы русскою деревней,
травы тихо шевеля;
и дышала страстью древней
кидекшанская земля.
Вдоль по улице широкой
современного села
тропкой прадедов далеких
нас История вела.
На окраине селенья,
в небо вытянув кресты,
встали белые строенья
древнерусской красоты.
Невысокая оградка
возраста восьми веков.
Сохранилась чудо-кладка
стародавних мастеров.
За оградой жизнь играет,
а внутри такой покой,
словно двор налит до края
заповедною водой.
Церковь медленно обходим,
сколько вынесла беды!
Времени следы находим,
это вечности следы!
То не Юрий Долгорукий
выезжает на коне
красно солнышко хоругвями
играет на стене.
То не чуткою струною
тетива, дрожа, звенит
это речка Нерль со мною
на излуках говорит.
То не тучи – черны вороны
затеяли полет,
а на все четыре стороны
прозрачен небосвод.
 

4.08.68

КАМА – ВЕЧНАЯ РЕКА

 
1
Нет, это не сон, это не сон
по Каме плывет капитан Джемисон.
Белый вымпел,
медный сигнал
на мирных жителей
страх нагнал.
Гуляет английское судно «Кент».
С пушек снят походный брезент.
Рыжеволосый офицер
камский берег берет на прицел.
Собор кафедральный бел как мел.
«Мишень превосходна. Wery well!»
 
 
2
Ах, парень-парень, совсем молодой!
Ему б не шутить со своей головой.
Ах, парень-парень, такой молодой!
Разлетелась песенка над водой:
"Мундир английский,
погон французский,
табак японский…"
«What?» – переспрашивает – «Как?»
Где же сейчас правитель омский?
Видно, дело совсем табак!
Убегает в Сибирь Колчак.
Опустел у него колчан.
От Красной Армии, словно овцы,
без оглядки бегут колчаковцы.
Сдался «Кент»,
«Суффолк» умолк,
перебит отборный полк…
И по Каме
нефть кругами,
и от мертвецов круги:
SOS!
Всевышний, помоги!
И-и-и…
Круги,
круги…
Белым слезкам не поверив,
не ответил правый берег,
и на левом берегу
ни привета, ни гу-гу…
 
 
3
Камская вода – подойди, взгляни:
крутятся в воронках давние дни.
Над утонувшими нет креста.
Камская вода – ах, быстра!
Катит холодную зеленую волну.
Унесла далеко гражданскую войну.
Нынче во весь свой немалый рост
выгнулся над прошлым камский мост.
Держит машины, пешеходов на весу.
Смотрит: что это делается внизу?
Мышцами играя, подмывая берега,
гонит пену Кама, вечная река.
И давным-давно, как забытый сон,
смыт и унесен капитан Джемисон.
 

3.07.69

НЕЖНОСТЬ

 
Не знаю, что это такое,
когда, четырежды права,
в земле, без солнца, под землею
растет упорная трава.
Она не зелена. И все же
назвать ее бесцветной жаль
извечный свет свободы ожил
в ростке, свернувшемся в спираль.
Весной светлей, и ближе дали…
Так сильный выглядит добрей.
Коснись – она и впрямь одарит
суровой нежностью своей!
 

18.11.70

ПРОВОДИНЫ

 
Человек переезжает.
Снег ли сыплет, дождь ли льет…
Он без грусти провожает
взглядом старое жилье.
Пусть посорваны обои
и облуплены полы,
у него в душе гобои
притаились до поры.
Человек переезжает.
Позавидуйте ему.
Как он ходит виражами
в новоявленном дому!
Газ на кухне проверяет.
Смотрит, как вода течет.
Время весело теряет.
У него – другой отсчет.
Словно он родился снова,
радость брызжет из-под век.
Как с рождения Христова
с новоселья – новый век!
Вот он зеркало поставил.
Место шкафчику нашел.
Мигом стулья дружной стаей
облепили круглый стол.
Так, наверно, возвещают
Страшный суд… Изыди, сон!
Как он борется с вещами!
Поглядишь – Лаокоон!
Время не идет впустую,
но разбросаны дела
одесную и ошуюю,
от угла и до угла.
Человек вовсю хлопочет.
Он уже и сам не рад.
Он почти вернуться хочет,
но попробуй – все назад!
Та же самая морока,
не моргнешь – в один присест
в гроб сведет допрежде срока…
То-то новый переезд!
Не страшит судьба чужая,
но кричу я почему:
человек переезжает…
Посочувствуйте ему!
 

14.12.71

ПОДВИЖНИК

 
Величие души храня,
а с виду не великий,
ты, маленький поденщик дня,
несешь свои вериги.
Не настоящие вполне
монашества приметы,
а ощутимые вдвойне
реальные предметы.
Вот груз семьи, работы груз,
груз постоянных мыслей,
и тягостнее всех обуз
последний в этом смысле.
Его чугунные тиски
во снах не забываем.
…Вот ты выходишь из такси,
вот мчишься за трамваем…
А в голове та ж суетня,
как бы на пляже летом.
Ты, маленький подвижник дня,
не думаешь об этом.
Лицо твое не говорит,
когда берешь кофейник,
что мозг меж тем горит, гудит,
как утром муравейник.
 

1968

ИГРУШКА

Г. Г.

 
Деревянная игрушка,
деревянная судьба…
Ты стоишь передо мною
непреклонно, как судья.
Без улыбки, без усмешки,
словно в маске напрокат,
независимо маячит
человека суррогат.
Изначальная загадка:
что находится внутри?
Может, шесть твоих подобий,
может, меньше – только три.
Я стою перед тобою,
мне как будто восемь лет.
Обязательно раскрою
твой игрушечный секрет.
Я ручонкой замахнулся,
стало вдруг страшней вдвойне:
что в тебе – сейчас узнаю…
Кто узнает: что во мне?
Посмотрите, я шагаю,
напевая про себя…
Непонятная игрушка,
неизвестная судьба.
 

19.02.66

* * *

 
Архитектор берет карандаш.
Вот уже он с работою слился.
Примелькавшийся взору пейзаж
на его чертеже оживился.
Вот он эркер резинкою стер.
Строгий циркуль отправил по кругу…
И открылся заветный простор,
словно настежь открыли фрамугу.
Отодвинулись ввысь небеса.
Обнажилось земли постоянство.
Новостроек больших корпуса
шаг за шагом врезались в пространство.
И бурьяном заросший пустырь
на каком-то далеком разъезде
вдруг обрел небывалую ширь
в новом блеске рабочих созвездий.
 

6.11.79

* * *

 
Не знаю, что может быть легче
любви, окрыляющей нас,
но слабые женские плечи
под ношей сгибались не раз.
Но песни полынного края
не раз оглушали тоской,
и плакал ямщик, пролетая
по темной, по той, столбовой…
 

24.07.69

УРОКИ НАТУРЫ

 
Как рыба, контуры бедра.
Рука – крылом взметнулась белым.
Художник линию добра
на холст кладет движеньем смелым.
Пусть правде голой вопреки
на ум нейдут слова рассудка:
мне линии твоей руки
дороже линия рисунка.
Воспринимается поздней
простая магия искусства,
волшебной силою своей
преображающая чувства.
Откроется: не то хвалил,
лица не видел под личиной,
и то, что ранее хулил,
окажется первопричиной.
И, постигая мастерство,
уменье сочетать предметы,
ценю живое естество,
совсем не внешние приметы.
 

12.11.66

* * *

 
Как ласточки брови летели
на юном и чистом лице…
И встречные долго глядели
вослед, узнавая в юнце
свой облик, забытый и милый,
свою окрыленную стать.
И время кружило над миром,
готовясь поэзией стать.
Гремели, как бубны, трамваи.
Им вторило эхо вдали.
И, что-то еще вспоминая,
безмолвно прохожие шли.
 

13.02. – 7.04.69

СТАРАЯ ЖЕНЩИНА

 
В метро, возвращаясь с работы,
заметишь, как спутник притих,
и спрячешь потертые боты
и очи от взглядов людских.
О, если б сегодня забота
тебя обогрела на миг,
ты б вспомнила высшее что-то,
как в юности шла напрямик…
И, выпрямясь хоть на минуту,
душою и впрямь молода,
сидела б легко и уютно,
как будто с годами в ладах.
И, глядя в зеркальные окна,
платочек в руках теребя,
забыла б, что ты одинока,
что некому встретить тебя.
Любовь заглушает страданье,
становятся солнечней дни…
И невыносимо вниманье,
когда безучастью сродни.
 

21.01. 70

ПОНИМАНИЕ

 
К душе моей, охваченной страданьем
ночной тревоги и дневной тоски,
приходит пониманье с опозданьем
(хотя слова бегут вперегонки),
что звездная распахнутая карта
и времени бурливая река
давным-давно направили в фарватер
характер и следят издалека;
что, зная нахождение порогов
и рассчитав заране звездопад,
взыскуют подведения итогов
и никогда не приведут назад.
 

17.01.80

«СЕЯТЕЛЬ» ВАН-ГОГА

 
Фантастический пейзаж,
рамкой скованный до боли.
Безысходности багаж,
оказавшийся судьбою.
Ржи далекая стена.
Сеятель, идущий полем.
Призрачные семена
равенства, добра и воли.
Так, ступая тяжело,
от рассвета до заката
сеять (пальцы б не свело!)
за загадкою загадку…
Два исхода:
свет и тьма,
нас сводящие с ума.
 

27.04.71

* * *

 
Хранят в музеях пышные портреты
спесивых дам, крикливо разодетых,
мужей, детей и домочадцев их,
то тучных, то болезненно-худых,
различных королев и королей,
взирающих с презреньем на людей.
Не знаем, кто на них изображен,
не помним ни фамилий, ни имен…
Как преходяща ты, мирская слава!
Но, поглядев налево и направо,
ХУДОЖНИКОВ мгновенно узнаем
и говорим уверенным баском:
"Вот Рембрандт,
вот Ван Дейк,
а это – Врубель!"
Своим мазком
В века художник врублен!
 

1963

* * *

 
Так мучай же ухо тугое,
неясного чувства полна
(кто выдумал чудо такое?),
музыки тугая волна!
Приходишь в себя постепенно,
и страшно подумать о том,
что есть, кроме этой вселенной,
другая, огромней притом.
Что есть в этой новой вселенной
огромные люди-миры
и в каждом – свои настроенья,
игра и законы игры.
Как чуткому сердцу не вникнуть
(Бетховен. Концерт до мажор),
когда, как послушную книгу,
листает тебя дирижер!
 

1965

* * *

 
Благолепие райского сада,
винограда студеная спесь
не нужны мне, поскольку досадно
быть счастливым и нощно и днесь.
Трудоемка природы основа,
свет и тень перемешаны в ней;
и рожденное Разумом слово
долговечней минутных страстей.
Может, только привычкой к страданью,
за которым работа души,
формируется центр мирозданья
в самой затхлой и темной глуши.
И поэтому нощно и денно
не бросаю убогих снастей,
мысль – мой парус в бескрайней вселенной,
мой маяк – души выплывших в ней.
 

8 – 14.07.74

ПРОБУЖДЕНИЕ

 
Не долгожданным, не заветным
искорененьем зимних дрем
весна приходит незаметным,
по-мартовски холодным днем.
Пока ей не до буйства красок,
и для нее азартный март
непримечателен и краток,
пуглив, как снега аромат.
Апреля прель, май с маятою
затем заслуженно придут,
наполнив кровью молодою
полузасохший вербный прут.
Снует весна, летает лето
и осень осеняет нас,
меняясь глазу незаметно
из года в год, из часа в час.
Мы ждем любви, проходят годы.
Она сама из-за угла
знакомой девушкой выходит,
и непонятно, где была.
 

1965

* * *

 
Как только тронулся состав
и побежал проворней,
ты вмиг уменьшилась, отстав
на городской платформе.
Но вместе с массою людей
вослед перемещалась
и с каждым взмахом все быстрей
назад отодвигалась.
Я что-то важное кричал,
слова не выбирая.
Ты, может, слышала печаль,
слова не разбирая.
Догадываясь, ты сама
досказывала речи.
Так было проще для ума
да и для сердца легче.
Казался ниточкою бус
тебе ушедший поезд.
Казалось, я сейчас вернусь,
о том же беспокоясь.
А у меня плыла в глазах
вокзала панорама,
когда не повернуть назад,
а возвращаться рано.
 

12.06.68

* * *

 
Я выучу каждое слово
из писем твоих колдовских,
где ты только с виду сурова,
а сутью нежнее других.
Где женская жажда опоры
невольно выходит на свет;
и нет лихолетья и ссоры,
душевной усталости нет.
Запомню на звук и на ощупь
мерцание тайной строки,
довообразив – полуночник
движенье знакомой руки.
 

22.02.74

РАССТОЯНИЕ

 
Вчера на берегу реки
ты говорила: "Надо
от расстояния руки
на расстоянье взгляда
уйти…" Уходишь? Уходи!
Да будет легким путь твой!
Звезда сверкает впереди,
а позади – лишь утварь.
А позади – что говорить
весенней ночи хворь,
и до сих пор душа горит
и помнит голос твой.
Ушла водою из горстей.
И глазом не моргнув.
Всю жизнь – как в гости из гостей.
А я вот не могу.
 

22.03.67

СПЕКТАКЛЬ

 
Утратил голос телевизор.
Он этим словно бросил вызов:
актеры в гости шли ко мне,
как тени на ночной стене.
Я ждал: когда он рассмеется?
Когда-то же душа прорвется
сквозь грим разученных гримас
у самодеятельных масс…
Там двери мужу отворили,
там чувства были на замке.
И даже руки говорили
на иностранном языке.
 

12.08.66

ТАЙНЫЙ ЗНАК

 
Есть тайный знак любви и тайный знак привета,
когда – глаза в глаза – мы на людях одни.
Тогда и говорить не надобно об этом,
об этом говорят в твоих глазах огни.
Друг друга в толкотне заметить невозможно,
едва ли разглядеть друг друга в суете…
И как же распознать: что истинно? Что ложно?
И те пришли на ум слова или не те?
Но есть один секрет
взглянуть в глаза друг другу,
и тайный взгляд души вмиг высветит во мгле
всю подлинность любви, и отведет разлуку,
и нас вдвоем одних оставит на земле.
Кто взглядов смысл постиг, не говорит об этом,
надолго поражен открытием своим.
Есть тайный знак любви и тайный знак привета,
есть любящих язык, неведомый другим!
 

7.06.69

* * *

 
Вышел я в поле однажды
розовощеким юнцом,
а возвращаюсь – от жажды
пыльным пугая лицом.
Плоть ли моя возопила,
дух ли неслышно пропел:
где она, тайная сила?
Равновеликий удел?
Что от земли и от неба
требуешь – благослови!
– Черного-черного хлеба.
Светлой-пресветлой любви.
 

28.08.79

РАННИЕ СТИХИ

 
Не принимают ранние стихи.
В них раздражают мелкие детали.
То слишком громки, то совсем тихи,
они еще поэзией не стали.
Их не заучит песенный герой.
Внимательно не перечтет прохожий.
В газетке мокнут под дождем порой,
всегда на чьи-то чересчур похожи.
Создатели непризнанных стихов!
Врачи. Киномеханики. Шоферы.
Вы лишь с собой до третьих петухов
о тайнах ритма затевали споры.
Слова сминали как в ладонях воск.
Шептали. Пели. Плакали. Рыдали.
Работою разгоряченный мозг
водою ледяною охлаждали.
И радовались найденной строке,
совсем по-детски выкинув коленце;
трофейным флагом комкая в руке
шершавое, как соты, полотенце.
Сгибала вас редакторская мощь.
Стихи щербаты были, как початок.
Преодолев сопротивленья морщь,
переболели корью опечаток.
Пусть нарочный вам гранок не носил
и не звонил приветливо издатель,
трудились вы, не экономя сил,
не делая рывков от даты к дате.
И птицей мысль рвалась из-под пера,
и песней оборачивалось слово,
и жизнь была воистину сестра,
весна листвою закипала снова.
Но чтобы громом потрясать сердца,
поверьте, мало, чтоб стихи издали,
жизнь, как спидометр, выжми до конца,
чтобы всерьез хоть в старость принимали.
А слава?. Все судить о ней лихи.
Яд и лекарство. Действенное средство.
И помещают ранние стихи
все чаще в рамочке «Из лит. наследства».
 

23.12.71

ИМЕЧКО

 
Была моя любимая,
как птица, нелюдимая,
твердила: улетим
за тридевять земель-морей,
поможет утренний Борей
дыханьем молодым.
И был крылатым синий плащ,
как солнце, поцелуй палящ,
и очи, как звезда,
пронзали взором ливневым;
и звал я птичьим именем
любимую тогда.
Но жизнь – она капризная,
вспорхнула птица сизая,
ничем не удержать…
Не перышко не дымчато
осталось птичье имечко,
да некому сказать!
 

16.05.69

* * *

 
Ау, осенняя деревня,
откликнись: помнишь или нет,
как я валил тебе деревья?
Как открывал твой лад и свет?
Нас было десять: две девчонки
и восемь городских парней.
Работа въелась нам в печенки
и вряд ли делала добрей.
Пилой двуручною пилили
неподдающийся сосняк,
порой не зная: сучья или
трещит натруженный костяк.
Мы с этим лесом попотели.
Мы стали там родней родни.
И говорили лишь о деле.
А суесловить – нет. Ни-ни.
 

1965

КОНИ КЛОДТА

 
Стали ближе и знакомей
тоже брался за узду
взбудораженные кони
на Аничковом мосту.
Гривы по ветру летели,
и казалось: воздух взрыт
мощностью чугуннотелой,
дикой яростью копыт!
Так хватают почву корни,
рыщут – непокорные!
Рвались клодтовские кони
на четыре стороны.
Фантазируя на тему
убегающих коней,
я хотел представить время
обтекающим людей.
Искривленное пространство
показало бы тогда
золотое постоянство
мысли, воли и труда.
Как, взнуздав уздой железной
молодого скакуна,
человек летит над бездной
лет – без отдыха и сна.
И сравню – у монумента
(в этот миг они равны)
напряжение момента
с натяжением струны.
 

1.09.78

ЛЕТНЕЕ УТРО

 
Славен утра первый признак,
пробудивший небосвод!
В нем дыханье новой жизни,
мысли ласточкин полет!
На молекулы рассыпан
зыбкий воздуха алмаз…
Пусть воронкой ненасытной
утро всасывает нас!
Пусть по юному несносен
голосов зудящий рой!
Зря ль вершины тонких сосен
ветер гонит пред собой?!
И лелеет не впустую
с неизбывной старины
клад, разбив на рябь речную
злое золото волны.
Ветер нас с тобою вертит
и подталкивает зря ль,
если рано на рассвете
ярче ширь и глубже даль?!
И не зря теплом даруя
нас, деревья и цветы,
солнца трепетные струи
льются с вечной высоты!
 

11.07.71, село Кува

СТАРЫЙ АТТРАКЦИОН

Александру Межирову

 
Репродуктор завывает,
исказив слова на треть.
Репродуктор зазывает
старый номер посмотреть.
Мотогонки… Звуки гонга…
Друг за другом по стене
двое носятся; вдогонку
эхо гулкое вдвойне
расчихалось… Был да вышел
страх у пары неземной!
Первый – круче, первый – выше,
а за ним спешит второй.
«Что за смелость?», «Ай да нервы!»
изумляется народ.
«Гляньте, первый…» Сдался первый.
Безнадежно отстает.
Жуток этот промежуток.
Не игра – смертельный труд.
Сразу стало не до шуток.
Приумолк базарный люд.
Загляделись на второго.
Выше, круче руль – второй…
Для чего он, право слово,
так рискует головой?!
Стоит ли для восхищенья
пестрой рыночной толпы
совершать коловращенья
с биркой беличьей судьбы?!
Для чего парадец жалкий
съехать наземь: о-ля-ля?!
Сердцу больно, телу жарко,
и – качается земля.
И плывут крутые стены,
лица в круг сплошной слились…
Ты в конце рабочей смены
все равно не вспомнишь лиц,
для которых мчался, трясся
в жестком гоночьем седле…
Так всю жизнь – по старой трассе…
Перерыв. Парад-алле!
По стене огромной бочки
как у бездны на краю.
Центробежной силы прочность
охраняет жизнь твою.
 

18.08.69 – 30.05.70

БОТАНИЧЕСКИЙ САД

 
Ботанический сад.
Одомашненный лес.
Вне железных преград
светлый купол небес.
Льется в каждый прогал
тишина. Синева.
Этот строгий хорал
заглушает слова.
Будит внутренний слух
и сужает зрачок;
пробудившийся дух
повторяет скачок
в царство ДО ЯЗЫКА,
в мир нетронутых чувств…
И плывут облака,
и качается куст;
и ребенок бежит
по траве босиком…
Все слилось, все летит,
все в порыве одном!
Соты с солнцем, дружок,
мы уносим с собой.
Шмель заводит движок.
Стынет мед голубой.
 

14.07.74

* * *

 
И опять о поэзии вздохи,
словно мало писали о ней.
В ней приметы великой эпохи
и величье обычных людей
повторяются, не повторяясь;
и живут, и живут без конца;
вечно радуя, прочно врезаясь
в наши души и в наши сердца.
И бессонною ночью, и утром
разбираем ее вензеля…
И на этом, поверьте, на этом
тоже держится наша земля.
 

3.03.68

* * *

 
А ты все та же, ты все та же
в движеньях, в речи, словом, в том,
что замечает сердце, даже
затронутое холодком
взаимного непониманья;
что видит отчужденный глаз;
и это – как напоминанье
о боли, связывавшей нас.
 

6.03.69

* * *

 
Такой бы изваял тебя Майоль
бронзовотелой, чуть одутловатой,
уверенно стоящей на земле.
Короткой стрижки бронзовое пламя
не затмевает света крупных глаз,
вприщур смотрящих…
Крепких рук кольцо
полураскрыто, словно для объятья…
Ты – вся – движенье,
гибкий стебель тела
в себе скрывает завязь материнства
такой бы изваял тебя Майоль.
 

21.07.74

СТИХИ О ДОЧЕРИ

 
1. Игра «Поймай рыбку»
Картонный аквариум полон воды
и рыб в фантастических латах;
и радость ребенка за эти труды
совсем не ничтожная плата.
Махая подковкой – магнитным крючком,
тащи за губищу удачу;
но что же по сердцу елозит смычком
и душу терзает в придачу?!
Наверное, это азарта резьба,
а может, предчувствие фальши:
бумажная долго ль протянет губа,
а дальше, а дальше, а дальше?!
Не ты проиграла, не я обогнал
в наиневозможном улове;
и долго картонкой ребенок играл
и море шумело в обнове.
Как веруют дети в удачу свою!
Но с удочкой сросся и ты бы,
не зная, что завтра сметут чешую
бумажной диковинной рыбы.
И выбросят в мусор смешной водоем,
и больше ни разу не вспомнят,
как глотку целительно жег йодобром,
смыв накипь засиженных комнат.
У логики взрослых законы свои!
Но есть преотличное средство,
добавив к рассудку немного любви,
вернуться доверчиво в детство.
Вглядись же – аквариум полон воды
и рыб в фантастических латах;
и радость ребенка за эти труды
совсем не ничтожная плата.
21 – 30.07.74
 
 
2. Взгляд
Мне показалось: ты стучишься в дверь,
Елена, девочка моя, дочурка…
Я тотчас подбежал, рванул замок
и отпер, и тотчас же дверь захлопнул
пустой была площадка, лишь мешок
стоял у двери; и пролеты лестниц
пустынны были, гулки; стук шагов
донесся б моментально, если б ты
сбежала вниз, чтоб спрятаться… Тогда
помчался я к окну, что в двор выходит,
и увидал песочницу пустую;
а на скамейке – выстроены в ряд
лежали позабытые игрушки
(совок, бидончик, ситечко и формы,
чтобы отменно стряпать куличи).
Вгляделся я в листву, за ней качели
раскачивались ветром, одиноко
скрипела ось… Где девочка моя?
Мне жутко стало: увели цыгане,
подружки заманили, точно в сказке,
которую читал тебе недавно,
пытаясь книжной речью усыпить…
Елена, где ты? Девушкою взрослой,
а может, зрелой матерью семейства
ты вспомнишь об отце и точно так же
во двор посмотришь, где пусты качели
и только ось одна надрывно плачет,
не прекращая с ветром разговор…
А может, ты совсем отвыкнешь – что там
старик с его бессмысленной улыбкой,
с привычкой проговариваться в рифму
и суетливой жадностью до книг?!
Ты будешь сильной, ясноглазой, умной,
конечно, доброй; я забыл о главном,
ведь красота ничто без доброты.
И только я проговорил, подумал.
очнулся – ты откуда-то явилась
и тут же деловито побежала,
моя Елена, с лютиком в руке.
Двор ожил: мальчик на велосипеде
пронесся по асфальтовой дорожке,
старухи облепили все скамейки,
внезапно затрезвонил телефон
(звонила мать приятельницы нашей;
я изложил: кто – где, что сам болею,
что дочь резвится во дворе, что Анна
на полчаса ушла за молоком;
конечно, я не стал читать старушке
стихотворенье; говорить нелепо,
что может померещиться больному,
когда он дома вечером один).
Я сел к столу, склонился над журналом,
но подлое мое воображенье
тянулось к растворенному окну.
Я пробовал не вспоминать о стуке,
почудившемся; я старался точку
поставить на цезуре, но насильно
меня к окну влекло… Пиджак набросив,
я выбежал во двор… Сидела Анна,
усталая; мне улыбнулась, словно
все знала, дожидаясь лишь момента
мне с укоризной пальцем погрозить.
Я взял поклажу, дочь схватил в охапку;
нагруженный,
по лестнице
рванулся,
чтобы успеть в конце стихотворенья
исход благополучный описать.
 

17.08.74

* * *

 
В преддверии морозов,
в предчувствии ветров
давно уже не розов
цвет ягод, а багров.
Смотри: уже немало
посъежилась листва,
как будто закатала
рябина рукава.
Навстречу вьюге чистой
(пусть разорвет в клочки!)
отважно сжала кисти
в тугие кулачки.
 

17.08.75

* * *

 
Вот и приехал. И пришел
к своим мечтам, к своим святыням.
И нас не разлучить отныне.
А все же счастья не нашел.
Слиняли краски. Обветшал
столикий град, мой дом огромный.
И я опять бреду бездомный,
как мальчика, себя мне жаль.
Ему хотелось так найти
свое особенное слово.
Измучен немотою снова,
назад не нахожу пути.
 

24.03.74

ЗИМНЯЯ НОЧЬ

 
О леденящий душу звук!
Чем это вызвано – ветрами
или касаньем чьих-то рук
стекла подрагиванье в раме?
Во сне с метелью заодно,
с усмешкой каверзно-дремотной
ночь плющит безразмерный нос,
придвинув близоруко стекла.
 

31.03.78

КАМЕННАЯ БЕРЕЗА

 
Ствол, словно столб. Под ним – нора.
Дорожка к ней в следах мышиных.
Сухая черная кора
в глубоких старческих морщинах.
Ни листика, ни почки… К нам
лишь сучья тянутся, как руки…
И что ответить тем рукам,
заломленным в предсмертной муке?!
Ствол, словно столб. Пуста нора.
Откуда же тогда угрозы?
И вдруг – зарубки топора…
Здесь пили сладкий сок березы.
Нет – это кровь ее текла.
Безжалостно терзали тело.
Бежать береза не могла
и навсегда окаменела.
Ствол, словно столб. Отжил, иссяк…
Лишь на дрова. Подходим снова:
Взгляни – берестой кое-как
он все-таки перебинтован!
 

3.07.69

СТИХИ О СЕМЕЙНОМ СЧАСТЬЕ

 
Я не могу спокойно наблюдать
твое лицо и мучиться виною,
что тяжела каштановая прядь,
помеченная ранней сединою.
Что возле глаз устало залегли
наполненные горечью морщинки;
и на уста пробиться не смогли,
оставшись в горле, редкие смешинки.
Я не молчу. Читаю наугад.
Отогреваю, словно в холод, руки.
Все выскажет тебе открытый взгляд!
Сейчас он полон нежности и муки.
Мне кажется – заботливее нет.
Твержу, как без тебя в Москве скучаю.
И слышу тотчас: хватит. Что за бред!
Пошел бы, вскипятил на кухне чаю.
Как будто сразу сделалось темней.
Но вдруг, нагнав меня на первом шаге,
ты улыбнешься и прильнешь ко мне…
И это не опишешь на бумаге.
 

18.12.71

ПЫЛЬНАЯ БАЛЛАДА

 
Молчу. Один. Перед листом бумаги,
как будто перед совестью своей,
ответ держу. И не меняю флаги;
и белый – не взовьется, хоть убей!
Не сдамся ни тоске, ни скуке, ни позору
быть притчей во языцех земляков…
Я из родной избы повымел столько сору,
что пыль набилась в легкие стихов.
Я так восторженно орал мальчишкой песни;
бездумно гирями бумажными играл;
звал стихопад; потом стихообвал
чуть не прибил, и тем исход чудесней.
Мне – тридцать. Волос хоть и поредел,
но нет тонзуры. Голос мой не жидок.
И столько впереди серьезных дел
И столько нераздаренных улыбок!
Мне тесен ворот истин прописных
и ногу жмет башмак знакомых улиц;
и я спешу на поиски весны,
и не хочу, чтоб мы с ней разминулись.
Весна, весна! Скудеет государство
без золотого таинства любви;
и если на бегу ты обознался,
одну весну на выручку зови.
Пыль на зубах скрипит, и скряга случай
боится медный фартинг золотить;
и ветреная туча
рвет солнца нераскрученную нить.
В глазах темнеет. Липовую оголь,
весна, зеленой влагою насыть!
Русь-тройка, как тебе молился Гоголь!
Нельзя, родившись здесь, отчизну разлюбить!
Я сетовал на городишко свой,
на то, что с каждым днем друзей теряю,
что сам не свой,
когда одни и те же бредни повторяю.
Бегом отсюда, больше – ни ногой
твержу себе и в отпуск – рвусь обратно…
И понимаю: нет, я – не чужой,
и кислотой разлук не вытравить родимые мне пятна.
Мой город, сохрани мой легкий след
не мраморной доской – вниманием к лит. смене;
дай побарахтаться в газетной пене;
и раз в десяток лет здесь вырастет поэт…
Привет, привет! Отхаркивая пыль,
сбегаю к Каме по натруженным ступеням.
Как хорошо, что я не стал степенным
и, как река, не утихает пыл!.
Катись, река! Далеко-далеко.
Впадай, как в сердце, в яростное море;
и мне б хотелось песенной строкой
до сердца дотянуться вскоре.
Мне – тридцать лет. Растет моя семья.
Еще не написал я главную из книжек,
не побывал в Нью-Йорке и в Париже,
но позади студенчества скамья.
Мой город, верь, я пронесу твои
обветренные пыльные штандарты,
и – враг стандарта – на безликих картах
я нанесу оазисы любви.
Прощай, прощай! Пусть долго не увижу,
но ты – как брат, с тобой в боренье я живу,
чтоб воплотить мечтанья; ты мне ближе,
чем то, что окружает наяву.
Моя страна, шестая часть земли,
я не боюсь в признанье повториться
ты голосу провинции внемли,
провидцы происходят из провинций.
Коров рязанских льется молоко,
и пермские работают заводы.
Моя любовь лишь часть твоей заботы;
твоей реке струиться далеко.
И если я песчинкою мелькну
во временном круговороте,
спасибо материнскому окну,
где первый луч согрел и озаботил.
Спасибо первым ласкам, синякам,
спасибо нескончаемым ушибам,
врагам спасибо, а моим друзьям
воистину несчетное спасибо!
 

7 – 8.01.75

* * *

 
И двери скрип, и посвист птичий
тебя пробудят ото сна,
когда в предутреннем величье
туманом стынет тишина.
Когда окрестность незнакома
и брезжит утренник такой,
как будто вышел ты из дома
и перенесся в век другой.
Здесь все – мираж, все – нереально;
и даже ветру невдомек,
зачем стеной горизонтальной
молочный стелется дымок.
Ты не сворачиваешь к дому,
хоть до него подать рукой;
но хочется к огню живому,
услышать говорок людской.
И через всю страну цветную
тумана, ледяной слюды,
материально существуя,
твои протянутся следы.
 

2.11. 68