Текст книги "Гоголь в жизни"

Автор книги: Викентий Вересаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 63 страниц)

** В Патриотический институт принимались только дочери военных.

* Речь идет о статье Гоголя "План преподавания всеобщей истории", которую он решил написать для ознакомления министра Уварова с характером своих исторических работ. В "Арабесках" статья эта помечена у Гоголя 1832 годом, но Н. С. Тихонравов доказал, что писана она в декабре 1833 г. (Соч. Гоголя, изд. 10-е, V, 567). Уваров одобрил статью Гоголя, и она была напечатана в февральской книге "Журнала Министерства Народного Просвещения" за 1834 г.

** Кто и когда предлагал эту кафедру Гоголю, и могли ли ему предлагать ее в 1831 году, когда он только что выступил на педагогическое поприще в скромной роли учителя низших классов, это мы затрудняемся разъяснить. В. И. Шенрок. Материалы, II, 167.

* Глава из уничтоженного Гоголем романа "Гетман" "Кровавый бандурист" на основании этого отзыва была запрещена петербургским цензурным комитетом и в целом своем виде сделалась известной совсем в недавние годы (напечатана в сборнике "Литературный Музеум"), в урезанном же виде (без конца) появилась, под заглавием "Пленник", в вышедших в январе 1835 г. "Арабесках" Гоголя.

* "О том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем".

** Наиболее вероятна догадка М. Н. Сперанского, что речь идет о пьесе Гоголя "Владимир 3-ей степени", над которой он как раз в это время работал и от которой сохранились только отдельные отрывки. Об ней Пушкин запрашивал кн. Одоевского из Болдина 30 окт. 1833 г.: "Кланяюсь Гоголю. Что его комедия? В ней же есть закорючка". Дневник А. С. Пушкина. Труды госуд. Румянцевского музея, вып. I. М., 1923, стр. 427 2.

* Настоящая фамилия господина была Шаржинский. П. А. Кулиш сообщает: "Из его рассказов Гоголь заимствовал много красок для "Бульбы", например: степные пожары и лебеди, летящие в зареве по темному ночному небу, как красные платки". Записки о жизни Гоголя, I, 145.

* Кулиш перемещал мои рассказы о Гоголе и неверно представил его пребывание в Киеве, сказав, что тогда "он был живой и даже немножко ветреный юноша". Те "цинические песни", о которых упоминает биограф, были записаны Гоголем не в Киеве, а еще в Петербурге 1834 года, в тех двух рукописных книгах малороссийских песен, которые я посылал ему из Москвы. Примеч. М. А. Максимовича.

* Обычно принимают, что "Ревизор" писался Гоголем в течение 1834-1835 гг. (Тихонравов, Шенрок, Кирпичников); следовательно, Пушкин должен был дать Гоголю сюжет в начале 1834 г. Однако нигде, ни в письмах Гоголя за эти годы, ни в воспоминаниях о нем, мы не встречаем ни одного несомненного свидетельства, говорящего о работе Гоголя именно над "Ревизором". О "Ревизоре" мы имеем только одно бесспорное свидетельство – сообщение Гоголя Погодину от 6 декабря 1835 г. об окончании пьесы "третьего дня", т. е. 4 декабря. А за два месяца перед тем, 7 октября 1835 г., Гоголь, прося Пушкина возвратить данную ему на прочтение комедию свою "Женитьба", писал ему: "Сделайте милость, дайте какой-нибудь сюжет, хоть какой-нибудь смешной или несмешной, но русский чисто анекдот. Рука дрожит написать тем временем комедию. Если ж сего не случится, то у меня пропадет даром время, и я не знаю, что делать тогда с моими обстоятельствами. Я, кроме моего скверного жалования университетского – 600 рублей, никаких не имею теперь мест. Сделайте же милость, дайте сюжет; духом будет комедия из пяти актов, и клянусь, куда смешнее черта! Ради бога, ум и желудок мой оба голодают". Если Гоголь в это время, как думают, уже оканчивал своего "Ревизора", то письмо его к Пушкину совершенно непонятно. "Женитьбу" Гоголь был "не намерен давать в театр" (Письма, I, 358). Раз он оканчивал "Ревизора", то гораздо естественнее было ему ждать "насыщения желудка" от этой, уже заканчиваемой комедии, чем от новой, для которой у него не было еще даже сюжета. И как могла у него "дрожать рука написать комедию" в то время, когда он как раз был занят писанием комедии? Мы считаем очень вероятным, что только в ответ на просьбу Гоголя от 7 октября Пушкин подарил ему уже бывший у него готовым сюжет "Ревизора" (не так давно найденная в бумагах Пушкина программа: "Криспин (Свиньин) приезжает в губернию на ярмонку, его принимают за... Губернатор честный дурак, губернаторша с ним проказит. Криспин сватается за дочь"). Гоголь, за время своего профессорства изголодавшийся по творческой работе, с одушевлением взялся за обработку сюжета. В связи с этим появилась надежда и на улучшение материального состояния. 10 ноября Гоголь пишет матери: "Сестры растут и учатся. Я тоже надеюсь кое-что получить приятное. Итак, не более как годка через два я приду в такую возможность, что, может быть, приглашу Вас в Петербург посмотреть на них" (Письма, I, 355). Работа была исключительная по своей интенсивности. Нужно еще иметь в виду, что Пушкин воротился в Петербург 23 октября, значит, только в конце октября мог дать Гоголю просимый сюжет. А уже 4 декабря, мы видели, пьеса была готова,– действительно, "духом" была готова, как обещал Гоголь Пушкину. Против нашей догадки самый сильный, бесспорно, довод,– что такая быстрота писания совершенно несвойственна Гоголю. Но в письмах своих Гоголь чрезвычайно скуп на сообщения о процессе своего творчества (особенно в первый период литературной своей деятельности), и мы очень мало знаем о том, как у него зарождались и писались его произведения. Однако в одном позднем письме к Жуковскому (от 1850 г., – Письма, IV, 292) Гоголь пишет: "Покуда писатель молод, он пишет много и скоро".

* В первоначальном тексте "Женитьбы" было, действительно, так, как рассказывает Соллогуб: "Как! Улизнул в окно! Фю, фю (Слегка посвистывает, как обыкновенно делается в случае несбывшихся надежд)". Но в окончательной редакции сам Гоголь, а не какая-то актриса, переделал это место следующим образом: "А уж коли жених шмыгнул в окно,– уж тут, просто, мое почтение!"

* Мать Васильчиковой, Е. А. Архарова, умерла в 1836 году.

* Петр Семененко и Иероним Кайсевич – католические ксендзы, польские эмигранты, участвовавшие в восстании Польши 1830-1831 гг., один в качестве артиллериста, другой – уланского офицера. С подложными паспортами они осенью 1837 г. нелегально прибыли в Рим, чтобы учиться и вербовать приверженцев своему учителю Богдану Яньскому, другу Мицкевича, основавшему в Париже новый католический монашеский орден.

* Княгиня Волконская старалась обратить в католичество своего взрослого сына.

** К княгине Волконской и к Гоголю. В заключительном стихе последнего сонета автор убеждает Гоголя "не замыкать души для небесной росы".

* На этом прекращаются упоминания о Гоголе в письмах Семененко и Кайсевича. По мнению А. Кочубинского (Вестник Европы, 1902, № 2), приведенные письма свидетельствуют, что Гоголь одно время сильно склонялся к католицизму. В подтверждение своего мнения Кочубннский приводит ходившие в России слухи о католических симпатиях Гоголя, описание католической службы в "Тарасе Бульбе" позднейшей редакции ("Тарас Бульба" – и католические симпатии!), заявление Гоголя в одном письме из Рима, что "в одном только Риме молятся, в других местах показывают только вид, что молятся". Нет основания заподозревать правдивость сообщений Семененко и Кайсевича: писали они своему патрону, совсем не для печати. С другой стороны, высказывания Гоголя поражают своею неожиданностью и полным несоответствием всему, что мы знаем о Гоголе. Думается нам, что скрытный и очень практичный в житейских делах Гоголь просто водил за нос охотившихся за ним польских монахов. Единственная его цель была – угодить богатой и знатной княгине Волконской, фанатической католичке. Характерно, что немедленно после ее отъезда из Рима он круто порывает все отношения с апостолами Богдана Яньского и совершенно скрывается с их горизонта.

* Жуковский был воспитателем наследника, этим объясняется интимный тон его писем.

* Нащокина спутала Анну Васильевну с младшей ее сестрою Ольгой.

* Денег Жуковскому Гоголь отдать не смог, и долг свой наследнику Жуковский взял на себя. Ср. ниже письмо Жуковского Гоголю 25 мая 1844 года.

* Ив. Серг. Тургенев не присутствовал на этом празднике,– он ничего не рассказывает о нем в своих воспоминаниях о Гоголе и Лермонтове. С Гоголем в эти годы он, по его словам, два раза встречался только у Елагиной, а Лермонтова вообще видел всего два раза в Петербурге, в самом конце 1840 года. Невероятно предположить, чтоб Тургенев забыл о празднике, проведенном им с Гоголем в среде интимных его друзей, и о чтении Лермонтовым "Мцыри".

* Прозвище, данное Гоголем Анненкову в Петербурге, в 1832 г.

* Джузеппе Меццофанти (1774-1849), кардинал, профессор Болонского университета, потом заведующий учебной частью Конгрегации пропаганды. При среднем умственном развитии обладал изумительной способностью к изучению языков. Он говорил на 50 или 60 языках, самых несходных семей, при более или менее совершенном знакомстве со многими другими.

* В апреле 1841 г. 58-летний Жуковский женился на 18-летней дочери его давнишнего приятеля, живописца Рейтерна.

* Погодин, с которым Гоголь был в ссоре, простился с ним дома, но к Аксаковым не поехал. А. В. Гоголь. (Шенрок. Материалы, IV, 128.)

X

Заграничные скитания

Пишу вам на дороге в Гастейн, куда велят мне ехать купаться... Я ничего вам не скажу, что происходит внутри меня,– и о чем говорить? Скажу только, что с каждым днем и часом становится светлей и торжественней в душе моей, что не без цели и значенья были мои поездки, удаленья и отлученья от мира, что совершалось незримо в них воспитанье души моей, что я стал далеко лучше того, каким запечатлелся в священной для меня памяти друзей моих, что чаще и торжественней льются душевные мои слезы и что живет в душе моей глубокая, неотразимая вера, что небесная сила поможет взойти мне на ту лестницу, которая предстоит мне, хотя я стою еще на нижайших и первых ее ступенях. Много труда и пути, и душевного воспитания впереди еще. Чище горнего снега и светлей небес должна быть душа моя, и только тогда я приду в силы начать подвиги и великое поприще, тогда только разрешится загадка моего существования... О житейских мелочах моих не говорю вам ничего: их почти нет, да, впрочем, слава богу, их даже и не чувствуешь, и не слышишь. Посылаю вам "Мертвые души". Это первая часть... Я переделал ее много с того времени, как читал вам первые главы, но все, однако же, не могу не видеть ее малозначительности, в сравнении с другими, имеющими последовать ей частями. Она, в отношении к ним, все мне кажется похожею на приделанное губернским архитектором наскоро крыльцо к дворцу, который задуман строиться в колоссальных размерах, а, без сомнения, в ней наберется немало таких погрешностей, которых я пока еще не вижу. Ради бога, сообщите мне ваши замечания. Будьте строги и неумолимы как можно больше. Вы знаете сами, как мне это нужно.

Гоголь – В. А. Жуковскому, 26 июня 1842 г., из Берлина. Письма, II, 183.

Несмотря на лето, "Мертвые души" расходятся очень живо и в Москве и в Петербурге. Погодину отдано уже {341} 4500 рублей; в непродолжительном времени и другие получат свои деньги (забавно, что никто не хочет получить первый, а всякий желает быть последним).

С. Т. Аксаков – Гоголю, 3 июля 1842 г. История знакомства, 71.

При корректуре второго тома прошу тебя действовать как можно самоуправней и полновластней: в "Тарасе Бульбе" много есть погрешностей писца. Он часто любит букву и; где она не у места, там ее выбрось; в двух-трех местах, я заметил плохую грамматику и почти отсутствие смысла. Пожалуйста, поправь везде с такою же свободою, как ты переправляешь тетради своих учеников. Если где частое повторение одного и того же оборота периодов, дай им другой, и никак не сомневайся и не задумывайся, будет ли хорошо,– все будет хорошо.

Гоголь – Н. Я. Прокоповичу, 27/15 июля 1842 г., из Гастейна. Письма, II, 197.

Я пробуду в Гастейне вместе с Языковым еще недели три, а в конце августа хотим ехать в Венецию, где пробудем недели две, если не больше.

Гоголь – С. Т. Аксакову, 27/15 июля 1842 г., из Гастейна. Письма, II, 195.

В Гастейне у Языкова нашел я "Москвитянин" за прошлый год и перечел с жадностью все твои рецензии и критики,– это доставило мне много наслаждений и родило весьма сильную просьбу, которую, может быть, ты уже предчувствуешь. Грех будет на душе твоей, если ты не напишешь разбора "Мертвых душ". Кроме тебя, вряд ли кто другой может правдиво и как следует оценить их 1. Тут есть над чем потрудиться... Во имя нашей дружбы я прошу тебя быть как можно строже. Чем более отыщешь ты и выставишь моих недостатков и пороков, тем более будет твоя услуга. Нет, может быть, в целой России человека, так жадного узнать все свои пороки и недостатки.

Гоголь – С. П. Шевыреву, 12 авг. 1842 г., из Гастейна. Письма, II, 200.

...Будь так добр: верно, ходят какие-нибудь толки о "Мертвых душах". Ради дружбы нашей, доведи их до моего сведения, каковы бы они ни были и от кого бы ни были. Мне все они равно нужны. Ты не можешь себе представить, как они мне нужны. Недурно также означить, из чьих уст вышли они... Через две недели я уже буду в Риме. Будь здоров, и да присутствует в твоем духе вечная светлость! А в случае недостатка ее обратись мыслию ко мне, и ты посветлеешь непременно, ибо души сообщаются, и вера, живущая в одной, переходит невидимо в другую.

Гоголь – Н. Я. Прокоповичу. 29 авг./10 сент. 1842 г., из Гастейна. Письма, II, 217.

Я в Венеции, куда под осенением Гоголя благополучно прибыл 22 сентября и где мы сидели довольно хорошо. Погода стоит негодная, но я все-таки уже видел площадь св. Марка и даже самый собор... Не знаю, как бла-{342}годарить Гоголя за все, что он для меня делает: он ухаживает за мною и хлопочет обо мне, как о родном; не будь его теперь со мною, я бы вовсе истомился. Вероятно, более нежели вероятно, что я решусь ехать зимовать в Рим.

Н. М. Языков – родным, 26 сент. 1842 г., из Венеции. Шенрок. Материалы, IV, 169.

Около 9 окт. н. с. 1842 г. Гоголь вместе с Языковым приехал в Рим и поселился на своей прежней квартире.

А. И. Кирпичников. Хронолог. канва, 53.

Две недели, как живу в Риме... Благодарю за твой отзыв о моей поэме. Он был мне очень приятен, хотя в нем слишком много благосклонности. Еще прежде позволительно было щадить меня, но теперь это грешно: мне нужно скорей указать все мои слабые стороны; этого я требую больше всего от друзей моих... Уведоми меня сколько-нибудь о толках, которые тебе случится слышать о "Мертвых душах", как бы они пусты и незначительны ни были, с означением, из каких уст истекли они. Ты не можешь вообразить себе, как все это полезно мне и нужно и как для меня важны все мнения, начиная от самых необразованных до самых образованных.

Гоголь – А. С. Данилевскому, 23/11 окт. 1842 г., из Рима. Письма, II, 220.

Известите меня обо мне: записывайте все, что когда-либо вам случится услышать обо мне,– все мнения и толки обо мне и об моих сочинениях, и особенно когда бранят и осуждают меня. Последнее мне слишком нужно знать. Хула и осуждения для меня слишком полезны... Просите также ваших братцев,в ту же минуту, как только они услышат какое-нибудь суждение обо мне, справедливое или несправедливое, дельное или ничтожное, в ту же минуту его на лоскуточек бумажки, покамест оно еще не простыло, и этот лоскуточек вложите в ваше письмо. Не скрывайте от меня также имени того, который произнес его; знайте, что я не в силах ни на кого в мире теперь рассердиться, и скорей обниму его, чем рассержусь.

Гоголь – М. П. Балабиной, 2 ноября 1842 г., из Рима. Письма, II, 230.

Я к вам с корыстолюбивой просьбой, друг души моей, Петр Александрович! Узнайте, что делают экземпляры "Мертвых душ", назначенные много к представлению государю, государыне и наследнику и оставленные мною для этого у гр. Виельгорского. В древние времена, когда был в Петербурге Жуковский, мне обыкновенно что-нибудь следовало. Это мне теперь очень, очень было бы нужно. Я сижу на совершенном безденежьи. Все выручаемые деньги за продажу книги идут до сих пор на уплату долгов моих. Собственно для себя я еще долго не могу получить. А у меня же, как вы знаете, кроме меня, есть кое-какие довольно сильные обязанности. Я должен иногда помогать сестрам и матери, не вследствие какого-нибудь великодушия, а вследствие совершенной их невозможности обойтись без меня. Конечно, я не имею никакого права, основываясь на этих {343} причинах, ждать вспоможения, но я имею право просить, чтобы меня не исключили из круга других писателей, которым изъявляется царская милость за подносимые экземпляры.

Теперь другая просьба, тоже корыстолюбивая. Вы, верно, будете писать разбор "Мертвых душ"; по крайней мере, мне б этого очень хотелось. Я дорожу вашим мнением... Мне теперь больше, чем когда-либо, нужна самая строгая и основательная критика. Ради нашей дружбы, будьте взыскательны, как только можно.

Гоголь – П. А. Плетневу, 22 ноября 1842 г., из Рима. Письма, II, 231 2.

Пришел ко мне Никитенко и показал письмо из Рима от Гоголя, который рассыпается перед ним в комплиментах, потому что Никитенко цензирует его сочинения. Я краснел за унижение, до которого в нынешнее время доведены цензурою авторы: они принуждены подличать перед людьми... Что. если некогда это письмо Никитенко напечатает в своих мемуарах? * Не таковы были Дельвиг и Пушкин 3.

П. А. Плетнев – Я. К. Гроту, 14 ноября 1842 г. Переписка Грота с Плетневым, I, 640.

К Гоголю приехал известный поэт Н. М. Языков. Лицо его было в высшей степени страдальческое; он не мог ходить, страдая болезнью станового хребта – последствие крайне невоздержной его жизни. Он собирался, должно быть, долго пробыть в Риме, ибо я видел огромный сундук с книгами, который привезли из таможни к Гоголю, но болезнь заставила его поспешить обратно в Россию.

Ф. И. Иордан. Записки, 212.

Благодарю тебя много, много за твои обе статьи (о "Мертвых душах") 4. ...Ты пишешь в твоем письме, чтобы я, не глядя ни на какие критики, шел смело вперед. Но я могу идти смело вперед только тогда, когда взгляну на те критики. Критика придает мне крылья. После критики, всеобщего шума и разноголосья мне всегда ясней представляется мое творенье. А не изведав себя со всех сторон, во всех своих недостатках, нельзя избавиться от своих недостатков. Мне даже критики Булгарина приносят пользу, потому что я, как немец, снимаю плеву со всякой дряни. Но какую же пользу может принесть мне критика, подобная твоей, где дышит такая чистая любовь к искусству и где я вижу столько душевной любви ко мне, ты можешь судить сам. Я много освежился душой по прочтении твоих статей и ощутил в себе прибавившуюся силу. Я жалел только, что ты, вровень с достоинствами сочинения, не обнажил побольше его недостатков.

Гоголь – С. П. Шевыреву, в ноябре 1842 г., из Рима. Письма, II, 233.

Холодно мне и скучно и даже досадно, что я согласился на льстивые слова Гоголя и поехал в Рим, где он хотел и обещался устроить меня как {344} нельзя лучше; на деле вышло не то: он распоряжается крайне безалаберно, хлопочет и суетится бестолково, почитает всякого итальянца священною особою, почему его и обманывают на каждом шагу. Мне же, не знающему итальянский язык, нельзя ничего ни спросить, ни достать иначе, как через посредство моего любезнейшего автора "Мертвых душ", я же совещусь его беспокоить и вводить в заботы, тем паче что из них выходит вздор.

Н. М. Языков в письме 1842 (?) года. В. Шенрок. Материалы, IV, 171.

Гоголь жил вместе с Языковым в чужих краях, но не ужился, и, конечно, в этом должно обвинять не Языков, у которого был характер очень уживчивый. Причиною неудовольствия был крепостной лакей Языкова, который ходил за ним во все время болезни усердно, пользовался полной доверенностью своего господина и, по его болезни, полновластно распоряжался домашним хозяйством; Гоголь же захотел сам распоряжаться и вздумал нарушать разные привычки и образ жизни больного. Так, по крайней мере, говорили братья Языкова, к которым будто он писал сам, а также и его доверенный лакей. Когда приехал Языков на житье в Москву, я спрашивал его об этом; но он отвечал мне решительно, что это совершенный вздор и что никаких недовольствий между ним и Гоголем не было. Нельзя предположить, чтобы братья Языкова выдумали эту историю; но, вероятно, преувеличили, основываясь не на письмах брата, а на письмах его камердинера.

С. Т. Аксаков. История знакомства, 66.

Гоголь рассказал мне, что когда он жил вместе с Языковым (поэтом), то вечером, ложась спать, они забавлялись описанием разных характеров и засим придумывали для каждого характера соответственную фамилию.– "Это выходило очень смешно",– заметил Гоголь и при этом описал мне один характер, которому совершенно неожиданно дал такую фамилию, которую печатно назвать неприлично,– "и был он родом из грек",– так кончил Гоголь свой рассказ.

Кн. Д. А. Оболенский. О первом издании посм. соч. Гоголя. Рус. Стар., 1873, дек., 943.

Печатание всех сочинений Гоголя в четырех частях, в числе 5000 экземпляров, было поручено школьному товарищу и другу его Прокоповичу. Дело это он исполнил не совсем хорошо. Во-первых, издание стоило неимоверно дорого, а во-вторых, типография сделала значительную контрафакцию. Когда Шевырев впоследствии, с разрешения Гоголя, вытребовал все остальные экземпляры к себе в Москву, оказалось, что у книгопродавцев в Петербурге и частью в Москве находился большой запас "Мертвых душ", не соответствующий числу распроданных экземпляров, так что в течение полутора года ни один книгопродавец не взял у Шевырева ни одного экземпляра, а все получали их из Петербурга с выгодною уступкою. По прошествии же полутора года экземпляры начали быстро расходиться и пересылаться в Петербург.

С. Т. Аксаков. История знакомства, 69. {345}

Я вам не могу выразить всей моей благодарности за ваше благодатное письмо. Скажу только, великодушный и добрый друг мой, что всякий раз благодарю небо за нашу встречу и что письмо это будет вечно неразлучно со мною... Только через Иерусалим желаю я возвратиться в Россию. А что я не отправляюсь теперь в путь, то это не потому, чтобы считал себя до того недостойным. Такая мысль была бы вполне безумна, ибо человеку невозможно знать меру и степень своего достоинства. Но я потому не отправляюсь теперь в путь, что не приспело еще для того время, мною же самим в глубине души моей определенное. Только по совершенном окончании труда моего могу я предпринять этот путь. Так мне сказало чувство души моей, так говорит мне внутренний голос, смысл и разум. Окончание труда моего пред путешествием моим так необходимо мне, как необходима душевная исповедь пред святым причащением.

Гоголь – Н. Н. Шереметевой, 5 янв. н. ст. 1843 г., из Рима. Письма, II, 247.

Осенью 1842 г. А. О. Смирнова жила во Флоренции. Неожиданно получила она от Гоголя письмо, в котором он писал, что его удерживает в Риме больной Языков, и просил ее приехать в Рим. В конце декабря брат Смирновой, А. О. Россет, поехал в Рим для приискания ей жилья, а в конце января 1843 года она сама с детьми отправилась туда. Приехали на Piazza Trojana, в Palazzetto Valentini 5. Верхний этаж был освещен. На лестницу выбежал Гоголь, с протянутыми руками и с лицом, сияющим радостью.– "Все готово! сказал он.– Обед вас ожидает, и мы с Аркадием Осиповичем (брат Смирновой) уже распорядились. Квартиру эту я нашел. Воздух будет хорош; Корсо под рукою, а что всего лучше – вы близко от Колизея и foro Boario". Поговорив немного, он отправился домой, с обещанием прийти на другой день. В самом деле, на другой день он пришел в час, спросил карандаш и лоскуток бумаги и начал писать: "Куда следует Александре Осиповне наведываться между делом и бездельем, между визитами и проч., и проч.". В этот день Гоголь был со Смирновой во многих местах и кончил обозрение Рима церковью святого Петра. Он возил с собою бумажку и везде что-нибудь отмечал; наконец написал: "Петром осталась Александра Осиповна довольна". Такие прогулки продолжались ежедневно в течение недели, и Гоголь направлял их так, что они кончались всякий раз Петром.– "Это так следует. На Петра никогда не наглядишься, хотя фасад у него комодом". При входе в Петра Гоголь подкалывал свой сюртук, и эта метаморфоза преобразовывала его во фрак, потому что кустоду приказано было требовать церемонный фрак из уважения к апостолам, папе и Микельанджело.

А. О. Смирнова по записи Кулиша. Записки о жизни Гоголя, II, 1. Ср. Смирнова. Автобиография, 276.

Однажды Гоголь повез меня и моего брата в San Pietro in Vinculi, где стоит статуя Моисея работы Микельанджело. Он просил нас идти за собою и не смотреть в правую сторону; потом привел нас к одной колонне и вдруг велел обернуться. Мы ахнули от удивления и восторга, увидев перед собою сидящего Моисея с длинной бородой. "Вот вам и Микельанджело! – сказал Гоголь.Каков?" Сам он так радовался нашему восторгу, {346} как будто он сделал эту статую. Вообще, он хвастал перед нами Римом так, как будто это его открытие. В особенности он заглядывался на древние статуи и на Рафаэля. Однажды, когда я не столько восхищалась, сколько бы он желал, Рафаэлевою Психеей в Фарнезине, он очень серьезно на меня рассердился. Для него Рафаэль-архитектор был столь же велик, как и Рафаэль-живописец, и, чтоб доказать это, он возил нас на виллу Мадата, построенную по рисункам Рафаэля. И он, подобно Микельанджело, соединил все искусства. Купидоны "Галатеи", точно живые, летают над широкой бездной, кто со стрелой, кто с луком. Гоголь говорил: – "Этот итальянец так даровит, что ему все удается". В Сикстинской капелле мы с ним любовались картиной страшного суда. Одного грешника тянуло то к небу, то в ад. Видны были усилия испытания. Вверху улыбались ему ангелы, а внизу встречали его чертенята со скрежетанием зубов. "Тут история тайн души,– говорил Гоголь.– Всякий из нас раз сто на день то подлец, то ангел". После поездок мы заходили в Сан-Аугустино и восхищались ангелами Рафаэля и рядом с церковью покупали макароны, масло и пармезан. Гоголь сам варил макароны, но это у Лепри всего пять минут берет, и это блюдо съедалось с удовольствием.