Текст книги "Назад к жизни (СИ)"

Автор книги: Весела Костадинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

– Труд из обезьяны сделал человека, мам. Может, мне тоже поможет…. – пробормотала я, вздохнув, и села прямо на горячую землю, давая отдых спине и рукам.

Мама селя рядом и протянула мне стакан с прохладным лимонадом.

– Держи, мартышка.

– Мам, давай хотя бы лемур. Все не так обидно.

Я сделала несколько глотков и зажмурилась от удовольствия, а после легла на грядку, глядя в глубокое, чистое небо. Вздохнула, наслаждаясь спокойствием и умиротворением.

– Что с тобой произошло, Кира? – тихо спросила мама. – Там, в монастыре?

Она знала, почувствовала всем своим материнским сердцем. Только увы, ответа на ее вопрос я дать не могла.

– Мне приснился сон, мама, – глухо призналась я. – Очень страшный и реалистичный сон. Сон о том, что если я не изменюсь, не возьмусь за голову, моя жизнь превратиться в ад. Не сразу, но мои ошибки станут причиной огромной трагедии. И я…. Испугалась. Мне страшно до сих пор.

Она молчала, тоже глядя в небо и подставляя лицо золотистым лучам, пробивавшимся сквозь тень дерева.

– Ты из-за этого отдалилась от Анжелики?

– Не только, – снова призналась я, закрывая глаза. – Ты ведь тоже не была в восторге от нашей дружбы?

Мама молча кивнула.

– Почему же ничего не говорила?

– А это помогло бы, Кира? Ты бы услышала мои доводы? Сложно повлиять на человека, когда он сам не желает изменений, не видит очевидных вещей, ослеплен и находится под влиянием другого. Начни я этот разговор, и мы разругались бы с тобой, но подругу бы ты не оставила. У меня не было иного выбора, как просто наблюдать.

Моя любимая, мудрая мама!

– И что ты думаешь?

– Думаю, что девочка не видит границ. С каждым годом ее понимание добра и зла становится все более и более размытым. Она не плохая, но политика ее родителей, не ограничивающих ее, дает свои плоды…. Ты и сама, думаю, это увидела.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что иначе ты не стала бы отдалятся от нее. Что она сделала, Кира? Или что предложила сделать?

Я грустно усмехнулась. Наталья назвала меня наблюдательной. Ха, это она мою маму не знает.

– Ты права, мама, – после недолгой паузы призналась я, – она предложила такую подлость, которая может разрушить репутацию и даже жизнь человека. Я не согласилась принять в этом участие и ей запретила это делать.

– Иииии?

– Я не знаю, мама. Я не знаю, что от нее ожидать и на что она еще способна. Она говорила об этом с такой легкостью, причем вполне понимая, что ее поступок может иметь фатальные последствия.

Мы обе замолчали, не зная, что еще добавить к уже сказанному.

Внезапно мама взяла меня за руку и крепко сжала.

– Следи за ней, Кира. Или предупреди того, против кого она плетет интригу.

– Я не думаю, что она все-таки сделает это. Да и причин сейчас нет.

– И все же, присматривай за ней. И…. постепенно сокращай общение.

Эх, мама. С одной стороны ты права, но с другой…. Когда мы уезжали из России, только Анжелика поддержала наше с Димкой решение, стала мне поддержкой, когда друзья и родственники отвернулись от нас. При всех ее недостатках она искренне любила меня, искренне волновалась за меня. И я не могла забыть про это.

– Кстати, тебе кто-то все утро звонил, Кир.

– Кто? – я удивилась.

– Понятия не имею, номер незнакомый. Ты вечно бросишь телефон где попало, вот я и пошла тебе сказать. О, – она прислушалась, – похоже опять звонит. Иди давай, человече, вдруг что-то серьезное.

9

Номер действительно оказался незнакомым, но сердце у меня почему-то дрогнуло.

– Да, – я нажала кнопку ответа, – слушаю.

– Кира? – бархатный голос я узнала с первых секунд, и краска залила лицо.

– Да, – хорошо хоть голос не сорвался.

– Прости, что беспокою в каникулы. Это Стоянов.

– Я узнала вас, Михаил Иванович.

– Я хотел… – он запнулся, – я приехал с конференции… и привез тебе то, что ты хотела.

Мне не хватало воздуха.

– Кира? – голос Михаила звучал встревоженно, – все в порядке?

– Да, – мне удалось ответить. – Спасибо. Я… удивлена.

– Понятно. Мы можем сегодня встретиться? Скажем часов в шесть-семь?

– Нет, простите. Я сейчас с мамой на даче, электричка только в восемь. Но завтра я целый день свободна. Если вам удобно, – боже! Что я так много болтаю? Залепетала, как младенец!

– Да, хорошо. Давай тогда завтра, – он не был ни раздражён, ни удивлен. – Тоже часов в шесть, удобно?

– Конечно. Мне приехать в университет?

– Нет, не надо. Знаешь парк Ленина?

– Да, конечно.

– Там рядом есть кафе «Джорджио». Давай там и встретимся.

– Хорошо, – лицо пылало огнем, ноги перестали держать, и я села на скамейку перед нашим старым домиком. – Я знаю это место…. Буду там завтра в шесть.

– Буду ждать. До завтра, – попрощался он быстро и сбросил вызов. Я же продолжала держать трубку у уха.

– Свидание назначили? – спросила подошедшая мама, глядя на мое лицо.

– Не совсем, – прошептала я.

– А судя по твоему лицу – именно свидание.

– Мама, это деловая встреча, – пришлось себя встряхнуть.

– Ну-ну… – усмехнулась она. – Иди, личико умой, деловая, а то сейчас дачу спалишь.

До вечера я впахивала как ненормальная, надеясь, что усталость избавит меня от лишних эмоций. Помогало мало, но на даче дел резко поубавилось. Мама ходила тихонько посмеиваясь, но от комментариев воздержалась.

Помимо эмоций вставал и второй серьезный вопрос: сколько я задолжала Михаилу? У меня были небольшие сбережения, но хватит ли моих скромных средств, чтобы покрыть расходы этой неожиданной посылки? Ведь если бы я знала, что он согласен привезти мне глину, я бы рассчитала, сколько нужно отдать. Сейчас я понятия не имела в какую сумму встанет мне это удовольствие. Поэтому, в электричке тихо спросила маму, сможет ли она одолжить мне евро 100.

– Кира, ты меня пугаешь….

– Мам, я гарантирую возврат до конца лета. Если все пойдет как надо, мне привезли то, что станет нашим спасением и поможет полностью встать на ноги.

– Надеюсь, это не марихуана?

– Мама!

– Ладно, ладно. Есть у меня заначка. Когда нужно?

– Завтра. Мне кое-что привезли из Германии. Правда, – призналась я, глядя в окно, – не знаю, что конкретно привезли…… но будем надеяться на лучшее.

– Ладно, Кира, поверю на слово. Но помни, доча, заначка последняя, на адвоката уже не хватит.

– Мам!

Она рассмеялась и подкалывала меня всю оставшуюся дорогу.

Морально готовиться ко встрече я начала с самого утра, не находя себе места. Ушедшая на работу мама не видела моих метаний по квартире, чему я была несказанно рада. Несколько раз примеряла одежду, ломая голову в чем пойти на встречу. На небо, наконец-то, набежали облака, предвещая грозы и долгожданную прохладу, но на улице все равно было тепло. Поэтому я остановила выбор на легком сарафане с открытой спиной, который с одной стороны подчеркнул мою талию, а с другой: юбка, чуть ниже калена делала сарафан крайне элегантным, компенсируя открытость верха. К пяти часам, когда я вышла из дома, меня уже заметно подбрасывало.

Я представить себе не могла, как вести себя с Михаилом. Он ведь по-прежнему оставался моим преподавателем, холодным и замкнутым человеком. И его альтруизм выглядел скорее исключением.

Он уже ждал меня, хотя я пришла даже на пять минут раньше. Просто читал газету, на столе стояла чашка с кофе. Черным, крепким, как он всегда любил. На несколько секунд я замерла на пороге кафе, просто любуясь этим мужчиной, позволила себе краткие мгновения слабости.

– Добрый вечер, – при виде меня он тут же сложил газету и бросил на стол.

– Привет, – цепкий взгляд пробежался по мне от головы до ног, потеплел. – Прекрасно выглядишь. Садись.

Я последовала приглашению, села напротив него за маленький столик, на долю секунды задев коленом его ногу. И снова ток прокатился по моему телу – определенно этот мужчина был моим личным наркотиком! Ни время, ни пространство этого не поменяли.

Интересно, а если бы я хоть раз дотронулась до него тогда, в прошлой жизни? Был ли бы такой эффект? В общем-то гадать не было ни смысла, ни желания.

Пока я думала, Михаил быстро заказал подошедшей официантке что-то.

– Надеюсь, ты любишь кофе и мороженое, – это уже адресовалось мне. – Здесь они очень хороши.

Встреча все больше и больше напоминала свидание, я почувствовала, что краснею. Он это заметил.

– Успокойся, девочка, – улыбка скользнула по губам, – я всего лишь стараюсь быть вежливым.

– У вас это отлично получается, – пробормотала я.

– Ладно, Кир, не буду больше тебя мучать, – какое облегчение! – я все привез. Надеюсь, это то, что ты хотела. Держи.

Из угла он достал запечатанную коробку. Большую коробку. Очень большую коробку.

– Э… – челюсть моя поздоровалась со столом. – Как вы это везли?

– Даже не спрашивай, – ответил он. – И не спрашивай, как мы это искали со всеми собаками. Знаешь, по части задать непосильную задачу ты мне сто очков вперед дашь.

Я выдохнула.

– Открой хоть, посмотри, не зря ли я мучился, – проворчал Михаил, протягивая канцелярский нож.

Я вскрыла посылку и буквально взвизгнула от восторга, тут же зажав рот рукой.

В коробку было все, что могла предложить компания Фимо на это время. Абсолютно все: глина разных цветов, раскатывала, инструменты, клеи.

– Судя по реакции я не зря поработал контрабандистом, – прокомментировал Стоянов, довольный, как сытый кот.

Я едва сдерживала эмоции. Хотелось запрыгать от счастья и громко повизжать на весь зал. Но я все-таки мудрая, старая женщина позволить себе такого не могла.

– Спасибо, – повернулась к Михаилу, – спасибо большое!

Он улыбался. Тепло и радостно. От серых глаз к вискам разбежались веселые морщинки. Поразительно, каким красивым он мне показался. Таким красивым, что в горле пересохло от эмоций.

К счастью, принесли кофе и мороженое.

Я села на место и убрала коробку со стола.

– Сколько я вам должна, Михаил Иванович?

Он фыркнул.

– Спрошу еще раз: я похож на почтальона? Кира, мне не нужны твои деньги.

– Но…. – я растерялась.

Он посмотрел за окно, где поднимался сильный ветер.

– Я сильно обидел тебя, – осторожно подбирая слова, сказал он. – И сожалею.

Он никогда не умел просить прощения. Впрочем, этого и не требовалось.

– Вы во многом были правы, – поспешила ответить я, борясь с ужасающим желанием задеть его за руку. Боялась даже не его реакции, а своей. – Может просто забудем об этом?

– Это лучший вариант, – выдохнул он, улыбнувшись. Сложный вопрос был закрыт. – Что ты планируешь делать со всем этим?

– Работать, Михаил Иванович, работать. И вы первый увидите результат, чтоб сомнений во мне у вас больше не было.

– У меня их и нет, Кира, – он чуть погрустнел. – Я рад, что ты взялась за ум. Я буду рад, если ты раскроешь свой потенциал. И если это произошло в том числе и из-за моих…… слов, это значит, что я не зря работаю преподавателем.

– Не зря, – эхом повторила я, чувствуя глухую тоску. Он ведь действительно видел во мне лишь запутавшуюся девочку. Всегда видел. И запомнил в прошлой жизни только потому, что не смог ничего сделать для меня. Я была его неудачей, его незакрытым гештальтом. Теперь узел развязан – я чувствовала это всем сердцем, всей душой. Мы оба могли идти дальше и не оглядываться назад.

Почему же я чувствую горечь от завершения этой истории?

Впереди меня ждет Дима, и наш сын – Кир. У меня будут и плохие и хорошие времена, но не будет больше страшной, фатальной ошибки. Через полгода мы расстанемся навсегда, забудем друг о друге. Мои чувства к нему перегорят со временем, под напором новых впечатлений, новых эмоций. Я стану для него одной из многих, еще одним смутно знакомым лицом в череде сотен студентов.

– Спасибо вам за все, что вы для меня сделали, Михаил Иванович, – тихо поблагодарила его от всего сердца: и за прошлое и за будущее, хоть сердце мое и сжалось от грусти. – Мне очень повезло, что вы стали моим учителем, – в носу предательски защипало.

Михаил молча кивнул, но в его глазах я тоже видела легкую грусть.

– Я надеюсь, Кира, что ты найдешь свой путь. И будешь счастлива.

Ком в горле я стремительно запила кофе, не чувствуя ни горечи, ни температуры напитка.

Больше мне нечего было добавить к сказанному. А Стоянов мое положение облегчить не стремился.

Но, когда я хотела заплатить за свой кофе и мороженое, он резко мотнул головой. Ослушаться я не посмела.

– Мне пора… – голос мой прозвучал как шорох осенних листьев.

Стоянов кивнул, не удерживая.

Встала как во сне, отчаянно желая, чтобы Михаил задержал, сказал хоть что-нибудь.

Не сказал.

Где-то вдалеке ударил гром, предупреждая, угрожая близкой грозой.

– До свидания…

– Удачи, Кира…. – он тоже поднялся, прощаясь.

Сверкнуло.

Я вздрогнула, моргнула и быстро развернувшись, поспешила к выходу, прихватив драгоценную коробку.

На улице почувствовала, как в глазах скапливаются непрошенные слезы и подставила лицо нарастающему ветру. Шла быстро в сторону остановки, стараясь как можно скорее увеличить расстояние между мной и Михаилом, почти физически чувствуя, что он продолжает наблюдать за мной.

Глупая, глупая девчонка! Нужно радоваться, что беда пройдет мимо, что жизнь скоро войдет в свою колею, оставив мне лишь легкую грусть и понимание ошибок. Но почему тогда так больно в груди? И почему глаза обжигает не холодный ветер, а слезы?

Я добежала до перекрестка и, дождавшись зеленого сигнала светофора, ступила на зебру. Снова ударил гром, теперь уже прямо у меня над головой, на волосы упали первые капли свежего, прохладного дождя.

Я шла, почти ничего не видя перед собой. И только краем глаза заметила странное движение сбоку.

Рефлексы сработали без моего участия. Я рванулась вперед, отталкивая на ходу впередиидущую девушку, сбивая ее с ног, уводя из-под удара.

А потом резкая боль в ноге, удар, падение и…. тьма.

10

Меня несколько раз перевернуло по асфальту, обжегшему ладони, колени, лицо. Протащило по дороге.

Это испытывал мой сын, когда случайная машина оборвала его короткую жизнь? Страх? Боль? Отчаяние? Понимание, что это конец? Обиду на жестокую судьбу?

Дождь крупными каплями падал мне на спину и плечи, охлаждая горевшее огнем тело. Я чувствовала, как что-то течет из носа и рта, слюни, наверное, смешиваются со слезами, но вытереть их не хватало сил. Или желания.

Закрыла глаза. Наверное, так выглядит смерть. Мне ли ее боятся? Я же уже умирала…. Интересно, а что дальше….

Прикосновение горячих ладоней вернуло сознание, а вместе с ним и боль. Яркую, мощную, обжигающую все тело.

– Кира! Кира! Нет, господи, нет!

Я застонала, чувствуя, как болит все, что только может болеть в теле. И что не может – тоже.

Едва сдерживая рыдания, перевернулась на спину и тут же захлебнулась дождем и соплями, что продолжали течь из носа. Закашлялась.

– Тихо, Кира, тихо. Не двигайся, пожалуйста.

Открыла глаза.

Стоянов, мокрый, растерянный, жалкий стоял надо мной на коленях. На его белом лице читались ужас, паника, отчаяние. Рубашка полностью промокла под струями летнего ливня, вода капала с русых волос и длинных ресниц, текла по лицу. Или это слезы?

Ливень хлестал все сильнее, ручьи на улице превратились в потоки, в одном из которых лежала и я. Но ее прохлада снимала боль, не всю, но все же снимала.

– Что…. – сопли мешали говорить, я вытерла их рукой. Она почему-то стала красной.

Стоянов обнял меня, прижал к себе, стараясь хоть как-то защитить от воды и ветра. Не смотря на ожигающую боль, я почувствовала тепло его тела сквозь мокрую насквозь одежду.

– Сейчас, – голос его звучал глухо, – сейчас приедет скорая.

– Не… не надо…. – я пошевелила ногами, вроде все нормально. Пошевелила руками – тоже ничего страшного.

Только сейчас поняла, что вокруг нас столпились люди, какая-то девушка со светлыми волосами держала в руках мою намокшую коробку. Вид у нее был растерянный и в тоже время виноватый.

Кто-то раскрыл над нами зонт – запоздалая мера.

Я чувствовала как сильно и быстро бьется сердце Михаила, как его руки все сильнее прижимают меня к себе. Казалось, он хотел стать со мной одним целым, не отпускать ни на минуту.

Я закрыла глаза, прижалась к нему головой – рубашка тут же стала розовой. Кровь из носа так и не остановилась. Он что-то шептал мне, но я сначала не разобрала ни слова. И только через несколько секунд до меня дошло: он говорил на болгарском.

– Моето момиче, моята радост, моето слънце *…

Совершенно нелогичная, нелепая радость растеклась по жилам, захлестнула меня с головой.

Я слушала его шепот, чувствовала его тепло и мечтала, чтобы эти мгновения не заканчивались.

– Михаил… Иванович, – я шмыгнула носом – похоже кровь все-таки остановилась, – я почти в порядке. Честно.

Он отреагировал не сразу.

– Кира, – уткнулся в мои мокрые волосы лицом, – слава богу. Врачи уже едут.

– Не надо врачей, – я осторожно пошевелилась, села, стараясь не вырваться из кольца сильных рук. – Меня задело не сильно….

– Пусть посмотрят и скажут. Я поеду с тобой в больницу.

– Я домой хочу… – призналась я, пряча лицо у него на груди, жадно вдыхая его запах.

Он понял это по-своему, испугался, что сделал больно, выпустил из рук.

– Прости, прости….

– Михаил Иванович, я действительно в порядке.

– Кира….

– Помогите мне подняться, я очень хочу домой.

Он встал сам и осторожно помог подняться мне. Ноги были ватными, но держалась я хорошо, хоть и сильно кружилась голова. Судя по состоянию, машина ударила меня в бедро – именно там болело больше всего. Горело лицо, руки и колени – кожа была стерта до мяса, асфальт сработал не хуже терки.

Стоянов перехватил меня за талию.

– Моя машина недалеко, сможешь дойти?

– Угу, – я потрогала языком зубы – вроде целы. – Где моя коробка?

– Она тут, тут она, – пролепетала стоявшая рядом девушка, – я ее подобрала.

Я бросила на нее быстрый взгляд: мокрая, дрожащая, в порванной майке и джинсах.

– Вы меня спасли, – она ответила на мой немой вопрос.

– Угу, – только гукать как сова я сейчас и способна.

Бедро болело адски, наступать на ногу было не просто, но судя по всему перелома не было. Шаг за шагом, поддерживаемая руками Михаила, я кое-как доковыляла до старого мерседеса.

– Сейчас внутри будет бассейн, – шмыгнула я носом.

Михаил философски фыркнул, открывая мне двери и помогая забраться внутрь. Мою коробку девушка поставила на заднее сидение. Дождь стал значительно тише, кое-где из-за облаков стали пробиваться солнечные лучи. Но на улице заметно похолодало, поэтому оказаться в теплой и сухой машине было невероятно приятно. Как я заметила от платья остались одни лохмотья, что расстроило меня по полной программе – одна из немногих реально хороших вещей в моем гардеробе.

Стоянов тем временем что-то достал из багажника, прежде чем сесть за руль.

– Ну что, – он закрыл двери, попрощавшись с нашей невольной спутницей, которая поспешила убежать, – будем тебя реанимировать?

– У вас здесь есть зеркало?

– Может лучше не надо? – он скептически поднял бровь.

– Вот черт! Все настолько плохо?

Он покачал головой, не став врать. В руках он держал автомобильную аптечку и смотрел на меня взглядом полным жалости.

– Так, ладно, начнем с ног, – он осторожно полил содранные колени перекисью, которая зашипела от крови. Я зашипела в унисон с ней.

– Тихо, тихо… – говорил он успокаивающе и протирал грязные раны: сначала ноги, затем руки, а после занялся лицом. – Потерпи немного.

Я шипела, фыркала, но терпела. Даже прикрыла глаза, чтобы ему было удобнее обработать бровь и лоб.

– Мне надо было увезти тебя, – вдруг тихо прошептал он. И столько отчаяния и боли было в голосе, столько сожаления и злости на себя, что меня охватила жалость. – Прости, Кира, я ведь…. Я испугался, что ты поймешь меня неправильно.

Я перехватила его руку и крепко ее сжала.

– Я бы в любом случае отказалась, Михаил Иванович, – это была абсолютная правда. – В том, что произошло, виноваты не вы! Вы оказались рядом, и я рада этому.

Меня вдруг затрясло по-настоящему: от холода и от страха. Пришло осознание, что я была всего лишь на волосок от смерти. Настоящей, окончательной.

Он сразу почувствовал это, включил печку в машине, достал с заднего сидения джинсовую куртку и укрыл меня ею.

– Кира, может в больницу, все-таки?

– Нет, – простучали зубы. – Домой хочу. В постель с горячим чаем. И пироженками.

Он тихо засмеялся и погладил меня по мокрым волосам. Я заметила на его руке красную нить с бисером и бусинкой лавы и улыбнулась.

– Вы носите мартеничку **?

– Опа, откуда ты знаешь про мартеницы? – удивился он, пристально посмотрев на меня.

Спалилась!

– У меня была подружка-болгарка, – сочинения на ходу – мой конек. – Она каждую весну присылала мне в подарок такой браслет.

– Верно, – кивнул он и снял нить с руки. А после надел на мое запястье. – Носи на удачу и постарайся больше не спорить с машинами. Это, знаешь ли, чревато, – его глаза встретившись с моими внезапно потемнели.

На секунду, всего лишь на одно краткое мгновение, мне показалось, что он хочет…. поцеловать меня. Этого хватило, чтобы в животе скрутился тугой комок желания. Но нет, он всего лишь завел машину, и мы поехали в сторону моего дома.

Всю дорогу мы едва ли перебросились парой фраз: мне больно было лишний раз говорить – при падении я все-таки поранила губу. Стоянов был задумчив и замкнут. Остановились лишь один раз, он вышел из машины, а через десять минут вернулся с пакетом в руках. Я ничего спрашивать не стала, только снова прикрыла глаза и откинулась на спинку кресла. Тихо играла музыка, было тепло и уютно, боль от ссадин и синяков притупилась.

– Кира, – Михаил осторожно задел меня за плечо, – возьми.

Он протянул мне бумажный стакан с водой и двумя таблетками.

– Это нурофен, он тебе поможет сейчас.

– Так вы в аптеку выходили?

– Да. В аптечке ничего обезболивающего не было….

Миша, что ж ты со мной делаешь?

Я молча выпила лекарства.

Больше мы и не разговаривали. И похоже я задремала, потому что когда открыла глаза, обнаружила, что машина остановилась у моего подъезда. На улице было уже темно, что меня сильно порадовало – не хотела радовать соседей новыми сплетнями и главное – внешним видом.

Стоянов сидел рядом, но будить меня не торопился – думал о чем-то своем.

– Ох, – я потерла затекшую шею и поморщилась от боли. Завтра мне будет совсем плохо.

– Прости, – он очнулся от своих мыслей. – Ты задремала, мне не хотелось тебя тревожить.

– Давно мы приехали?

– Минут десять назад. Давай, помогу дойти.

То-то маме будет сейчас весело.

– Вашу мать! – вырвалось у мамы, когда она открыла дверь. – Кто вы? – это адресовалось Стоянову, – и с кем вы оба подрались?

Да, видок у нас у обоих был феерический. Его одежда, как и моя, промокла насквозь и была в пятнах крови – моей крови. Про себя я даже думать боялась.

– Я – с машиной, а он был арбитром.

– Судя по внешнему виду ты проиграла в сухую.

– Скорее в мокрую, мам.

Она пропустила нас в прихожую. Стоянов благоразумно молчал, лишь помог мне сесть на диван и поставил рядом и свой подарок, и пакет, который достал из машины.

– Доча, ты не хочешь нас познакомить?

– Мама…

– Я Стоянов Михаил, – мой спутник протянул руку маме. – Ее преподаватель статистики.

– Хм. А я Мария Якимова – ее мать. И я вам искренне сочувствую.

– Я справляюсь.

– Тогда – завидую.

Михаил едва сдержал улыбку. Мама – тоже. Эти двое явно нашли общий язык.

– Тут кое-какие лекарства, – Михаил отдал маме пакет, – обезболивающее, жаропонижающее, кое-что для ран и от воспаления. Кира отказалась от больницы, но… если станет хуже, нужно будет вызвать скорую…

– Похоже, сегодня вы сделали выручку аптеке, – мамины брови поползли вверх. – А корзиночки с чем? С антибиотиками?

Щеки Михаила слегка порозовели.

– Нет, Кира хотела домой и пирожных….

Мои щеки тоже стали горячими.

– Пирожные – это отлично. Составите нам компанию за чаем, Михаил?

– Нет, спасибо, Мария. Уже поздно, я и так задержался и вас задерживаю. Да и Кире сейчас отдых необходим.

Спасибо, что вспомнили про меня.

– Кира, – он повернулся ко мне и присел передо мной, заглянул в глаза. – Я могу позвонить завтра, узнать как ты? Или ты позвони…

Мама тактично ушла в кухню.

– Не уверена, что мой телефон выжил после этого приключения, – я с нежностью посмотрела в строгое лицо – усталое, красивое. Хотелось прикоснуться к нему, пробежать пальцами по морщинкам, по тонким чертам лица. – Можете оставить свой номер, я позвоню с маминого телефона?

Он молча достал из барсетки визитку и отдал мне. И снова на мгновение показалось, что он сейчас обнимет меня, но нет. Михаил отступил на шаг, кивнул вернувшейся маме и вышел.

– Ты будешь полной дурой, Кира, – раздался в тишине задумчивый голос мамы, – если потеряешь этого человека.

* Моя девочка, моя радость, мое солнце (блг)

** Мартеницы – у болгар и македонцев украшение, амулет из шерсти или ниток, которое повязывают в первый день марта, чтобы в течение года быть здоровыми, счастливыми, защищенными от сглаза, порчи, злых духов. Обычно включает в себя красный и белый цвета.