Текст книги "Сороковник. Книга 3 (СИ)"
Автор книги: Вероника Горбачева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
ГЛАВА 7
Опять куда-то идти?
Нет, я больше не могу. Я устала, хочу пить, еле держусь на ногах… голодная, в конце концов, а мне ещё предстоит тащиться со всеми на какой-то там Совет. На кой я им нужна? Не обойдутся ли? Имейте состраданье, наконец, к только что освобождённой женщине; мне сейчас полагаются тишина и покой, постельный режим и сочувствие окружающих, так почему вместо этого я должна, словно фрейлина из королевской свиты, спешить-не-отставать за благородным доном?
Впрочем, он не столь стремителен в движениях, как сыновья: поступь у Главы размеренная и степенная, как и полагается особе такого ранга; сопровождающим лицам приходится невольно подлаживаться под его темп. Он возглавляет процессию, в упор не замечая рыцарей охраны и о чём-то вполголоса переговариваясь с сэром Майклом; справа от него плывёт, как бумажный пароходик на бечёвочке, призрачная фигура Тарика. Кайсар-ад… нет, язык сломаешь, пусть будет просто Кайс, – погружён в свои нелёгкие думы и, несмотря на ненавязчивый эскорт двоих тёмных по бокам, как и дон, их не замечает, да и вообще – шествует, будто один средь пустыни. Да кто он такой, в конце концов?
Только сейчас замечаю, что и мы с Магой – в сопровождении почётного караула; но по примеру тех, кто впереди, делаю вид, что так и надо. И вдруг, случайно запнувшись за вывороченную плитку, повисаю на Магином локте.
– Ну что ещё… – начинает с досадой суженый. – Ива? Да ты белая совсем, тебе плохо? Вот что: нечего туда ходить. Всё, что нужно, Совет видел, довольно с них.
Бесцеремонно сломав построение, увлекает меня к одинокой садовой скамье одной-единственной в гаремном дворике, не опрокинутой ураганом, но изрядно подмоченной ливнем; сбрасывает плащ на мокрое сиденье. Я не возражаю, потому что до сих пор чувствую предательскую слабость в ногах. Прислонившись к твёрдому мужскому плечу, стараюсь дышать чаще, потому что никак не могу разогнать дурноту и мельтешение белых мошек перед глазами. Случалось иногда со мной такое, давным-давно, лет пятнадцать назад… перед обмороками. Если получалось вовремя присесть или прилечь – иногда помогало. Ох, не дотяну я до суда, даже если ГЛАВА сильно захочет меня там увидеть.
Мага вкладывает в мою ладонь что-то мягкое, зажимает сверху своей. Прямо как я, когда Николаса отхаживала. А вот и он сам лёгок на помине, родственничек: перемахнул прямо через спинку скамейки и немедленно подставил мне плечо со своей стороны.
– Давай ей и второго сразу, – говорит непонятно брату. – Похоже, утечка большая после просмотра. Хорошо, что отец поставил фильтр на последнем эпизоде.
– Он её чуть не угробил, – огрызается мой суженый. – Не надо было считывать всё целиком. Неужели мало простого показа, без тактильных ощущений, без эмоций?
– Мало, братец, мало. Ива, потерпи, сейчас я свяжусь с кем-нибудь из ближайших целителей… Пойми, Мага, отцу нужно было доказать, что вся эта каша заварилась далеко не из-за рядовой женщины. И дело даже не в том, что она – наша, нашего Клана, это и так всем ясно. Получи Омар её ауру – это стало бы серьёзным осложнением для всех прочих Кланов, а оно им надо?
Украдкой посмотрев на то, что сунул Мага, расплываюсь в невольной улыбке. Не знаю, чучундрики ли начинают действовать или воспоминания о девочках и домашнем уюте – а они непременно приходят, когда на глаза попадается игрушка, сотворённая детьми – но меня немного отпускает. Тем не менее, Николас, свернув куртку, пристраивает её себе на колени и заставляет меня прилечь.
Мне всё ещё нехорошо, но уже не так, как раньше, и сколь уж на меня обрушивается та самая забота, о которой совсем недавно мечталось, глупо отказываться. Не хочу никуда идти, хочу закуклиться и забыться.
Мешает само осознание, что, кроме нас, в небольшом дворе прорва людей, пробегающих, проезжающих, деловито спешащих мимо. Думаю, никогда ещё до сегодняшнего вечера запретная территория, святая святых Омара ибн Рахима, почтеннейшего Главы клана Огня… интересно, он Архимаг, как мой теоретический свёкор, или нет?.. не была столь оживлена, да к тому же несвойственной здешним местам публикой. Вот уж развлечение тем, кто прилип к щёлочкам в окнах напротив! Была у них спокойная сытая жизнь, прерываемая разве что очередной грызнёй из-за того, кому быть следующей фавориткой, да и то, поди, закончилась после рождения наследничка, ибо наверняка любимая супружница прижала к ногтю и к холёной ножке всех прочих гурий, дабы избежать соперничества. Поскольку что удалось одной, запросто может повторить и другая, а конкурентки в таком деле к чему, ведь внимание господина должно уделяться единственной. И единственному сыну. Вот и кисли оставшиеся красотки в сладких и вязких тенетах, переспевали, пухли от сладостей и шербета, время от времени жаля друг друга развлечения ради.
Сонная лощина, не иначе.
И вдруг – этакое зрелище! Уже прошлись, сверкая грозными очами, по затемнённым кельям мужественные тёмные рыцари и объявили, что на драгоценные жизни прекрасных пленниц никто не покушается, напротив. И теперь можно, перепоручив заботы о себе провидению и новым хозяевам, припасть, наконец, к бойницам… к прорезям в ставнях, к просветам в узорных решётках и насладиться зрелищем. Что они видели раньше? Практически ничего – и никого, а нынче… Рыцари в тяжёлой броне, воины в лёгких латах, бесстыдницы амазонки, паладины в белоснежных плащах, не тронутых ни гарью, ни копотью файерболов, молодые северные варвары, изящные юркие ассасины… Глаза разбегаются.
Да, подвожу мысленную черту под увиденным и услышанным, не ради одной Обережницы здесь это скопление воинов и магов. А главное – благородному дону Теймуру и времени не пришлось тратить на общий сбор: вот они, кланы, совсем недавно собравшиеся против общего врага и ещё не успевшие расформировать отряды после завершения битвы. Моему свёкру осталось лишь перенаправить их в новое русло. Должно быть, его доводы были весьма убедительны.
Неподалёку в лёгкой кольчуге с закатанными и скреплёнными пряжками рукавами, с полупустым колчаном за спиной и луком, перекинутым тетивой через плечо, проезжает на статной каурой лошадке дева-воительница, отсалютовав в ответ на вежливые приветствия братьев. Меня она словно не замечает – то ли штатские её не интересуют. То ли из странного чувства такта, которое заставляет всех, доселе спешащих мимо, лишь скашивать глаза и идти по своим делам, не надоедая расспросами и сочувствием. Стало женщине нехорошо, но ведь одна не одна, под присмотром, о ней уже позаботились, и нечего смущать… Амазонка вопросительно смотрит на свою спутницу, которую я замечаю не сразу, пытаясь разгадать: из Лориных подопечных эта девушка или сама по себе?
– Послушай, Ник, – говорит нерешительно Мага, – я могу оставить её на тебя? Мне нужно быть там, на этом… отборе.
– Хочешь кое-кого увидеть лично? Иди, брат. Только не особо увлекайся.
– Ива, – наклоняется Мага ко мне, – побудь с Николасом. Я могу быть в тебе уверен? Не убежишь?
– Иди-иди, некромант, – слышится за его спиной женский голос. – Твори свою праведную месть. Мы тут и без тебя разберёмся.
Мага почтительно прикладывается к руке невысокой женщины, с ног до головы завёрнутой в ярко-фиолетовую накидку, той самой спутницы амазонки. Впрочем, ещё вопрос, кто из них кого сопровождает, ибо сейчас девушка скромно стоит в отдалении, придерживая обеих лошадей, не вмешиваясь в беседу и всей позой демонстрируя почтение к фиолетовой.
Низко надвинутый капюшон скрывает глаза незваной гостьи, но, должно быть, мой суженый её знает. Отпустив изящные хрупкие пальчики, говорит:
– С вами, госпожа Акара, я оставляю её совершенно спокойно.
Она с улыбкой похлопывает его по щеке. Иди, иди, мальчик, не задерживайся, раз уж собрался. Оборачивается ко мне – и вдруг шестым чувством я угадываю, какую фразу мне ожидать.
"Я Акара, верховная жрица ордена Незрячего Ока", – повторяю за ней одними губами.
Ключевая фраза из начала Дьяблы. И имя. И персонаж.
– Узнала? – женщина улыбается. Голос её, низкий, бархатный, услаждает слух и дарит отдохновение мятущейся душе. – Иногда бывает и так: дабы отсечь прошлое, берёшь себе другое имя, и это – не хуже прочих. Да и нравилось оно мне когда-то… Чему удивляешься, обережница, или сама не попаданка?
– Но ты действительно жрица?
– Причём верховная. – Откидывает капюшон. Удивительно красивая женщина, невысокая, хрупкая – ибо бурнус не скрывает изгибов фигуры, облегая складками тонкую талию и стройные ноги; неопределённого возраста – по глазам явно старше меня, а вот по лицу… Да, глаза! Они у неё разные: один зелёный, другой голубой, и это придаёт всему облику колдовскую притягательность. Николас издаёт восхищённый вздох.
– Прошу извинить, прелестная, что не могу подняться вам навстречу, сами видите… Вы, случаем, нам не родственница?
– Нет, старшенький, я из другого мира, – спокойно отвечает жрица. Присаживается у меня в ногах. – Почему ты спросил?
– У нашей матери тоже разные глаза, – простодушно отвечает тот. – Карий и зелёный, очень интересное сочетание. Вот я и подумал… Да и внешне похожи.
Она чрезвычайно напоминает Элизабет Тейлор в роли Клеопатры. Такой же взгляд, надменно-царственный, хоть и с доброжелательным на сей момент прищуром, капризный изгиб умело подкрашенных губ, чуть приподнятые скулы. Глаза подведены в точности по-египетски: с удлинёнными широкими стрелками. Жгуче-чёрные волосы, частью заплетенные в мелкие косички, унизаны крохотными жемчужинами и перемежаются со свободными прядями и золотой нитью. Покачиваются при каждом движении головы аметистовые серьги в золотой филиграни. Не хватает только царской диадемы с уреем.
– Бывают двойники и в соседних мирах, – говорит, беря меня за руку. – Однако приступим к делу, ты же подзывал кого-нибудь из целителей. Паладинам тут крутиться нечего, женщине лучше всего поможет женщина, согласись…
Опустив веки, она считывает мой пульс и, как мне кажется, не только пульс.
– Госпожа, – почтительно окликает её спутница. – Совет…
Акара делает отстраняющий жест. Склонив голову к плечу, внимательно к чему-то прислушивается.
– Без меня не начнут, – меланхолично отвечает. – Да и есть у них одно небольшое дельце перед заседанием, вот им пусть и займутся. Казнить – не женская работа, наше дело – миловать…
Ох. Внезапная несильная, но тянущая боль в районе копчика застаёт меня врасплох. Знакомая всем женщинам – ну, или многим, – она отдаёт в пах, поднимается под ребро и вгрызается в почки. Утихает.
– Вот как, – задумчиво говорит жрица. – Дай-ка прощупаю… Не жмись, расслабься.
Её руки слегка оглаживают мой живот, ныряют вдоль талии за спину и болезненно нажимают как раз на почки.
– Терпи, – предупреждает, – это недолго.
Следующий приступ, сильнее, подступает сразу за первым, но проходит быстро.
Мне становится неловко. За всеми неприятностями, в которые заставил меня с головой окунуться Сороковник, я совсем позабыла о такой женской неприятности, как… ну, вы понимаете. При моём-то хроническом безмужии и ещё одном существенном обстоятельстве, о котором впервые за много лет проговорилась только леди Аурелии, я не веду никаких графиков, не делаю отметки в женском календаре – мне это без надобности, вот и не оказалось под рукой ничего, чтобы послужило напоминанием. Цикл у меня точный, ровно двадцать восемь суток, но иногда – при стрессах или перемене климата – сбивается, и когда приходит, наконец, то чему положено, или, как цветасто говорят на Востоке, "устанавливается связь с луной" – ох, как это неприятно… Как сейчас.
Не то, что хорошо – просто неслыханно повезло, что рядом со мной женщина. Как объяснять мужчине, не сгорев при этом от стыда, что в ближайшее время мне понадобятся прокладки и уединение, и желательно не в разорённом садике, а где-нибудь под тёплым одеялом, с грелкой на животе, в полумраке, чтобы свет глаза не резал, как сейчас?
– Задержка дней десять? – наклонившись к моему уху, уточняет Акара. Киваю. Она выпрямляется, задумчиво трёт подбородок, посверкивая цветными камнями в перстнях. Когда я напрягаюсь при очередном спазме, большими пальцами и мизинцами прихватывает несколько точек – под рёбрами и в паху и купирует приступ сразу же. Снова прислушивается. Всматривается.
– Ну что? – с тревогой спрашивает Николас. Жрица, помедлив, ещё раз прощупывает мне спину, снимает остатки боли рядом с копчиком, но рук не убирает. Ждёт в такой неудобной позе ещё минут пять. И… то, что я сейчас ощущаю, отдалённо напоминает сканирование, но более мягкое, деликатное. Наконец она выпрямляется.
– Всё хорошо? – неуверенно спрашиваю. Отчего-то мне не нравится её выражение лица.
– Не торопись. Может повториться.
А мне на самом деле становится хорошо. Никогда бы не подумала, что руками можно творить такое. Паладиновская аура действует несколько иначе – в ней боль растворяется постепенно, рассасываясь, а жрица, словно одним махом вытягивает иглы, застрявшие в теле. У неё какая-то своя метода.
Ник поглаживает меня по щеке, но не рискует нарушить молчание. Мне не слишком удобно смотреть на него так, заводя глаза, поэтому я перевожу взгляд на окружающее. И только сейчас замечаю, что до сих пор надо мной кружатся спирали из крохотных звёзд – или Мага как-то оставил защиту, или Николас установил. И ещё вижу рядом с амазонкой-охранницей Тёмного рыцаря, а второго – за спинкой скамейки, сбоку от себя. Они никуда не делись. Получается, что Мага ушёл, а охрану оставил? Вот уж не знаю, радоваться или огорчаться…
Порыв ветра срывает с ослабевших ветвей горсть листьев. Покружившись, они планируют, раскачиваясь, как небольшие лодочки, и, кажется, вот-вот опустятся на мои ноги, но сбриваются в полёте очередным витком очередной спиральки. Защита в действии. А почему тогда на Акару она не реагирует?
Потому что на ней такая же. Точно, это Николас втихаря подколдовывает.
– Итак, – жрица поднимает голову, – будем пока считать, что это небольшие женские неприятности, спровоцированные повышенным стрессовым фоном. Кое-что мне удалось снять, но в ближайшее время ей понадобятся совсем другие условия. Я поставлю Совет в известность о состоянии её здоровья. Николас?
– Я слушаю.
– Обережнице всё же придётся появиться на суде. Её присутствие необходимо с точки зрения буквы закона, однако от устных показаний мы её освободим. Похоже, у вашего семейства теперь появятся новые претензии к клану Огня… Даю вам полчаса на полноценный отдых, ставь купол – или сферу, или что там у вас ещё в ваших заклинаниях, – но полностью изолируй её на это время. Немного сна – и она будет в порядке.
– А потом? – судя по голосу, Ник настроен вовсе не радужно. – Это же всё временно, ты прекрасно понимаешь. Неужели нельзя обойтись без Ивы?
Похоже, Акара колеблется. Но мне это уже неинтересно: я получила полчаса отступных и теперь могу расслабиться на законных основаниях. Закрываю глаза и умиротворёно вытягиваюсь.
– В свете новых обстоятельств Совет может пойти на сокращение процедуры… – слышу голос Акары. – Но для этого желательно заключёние ещё одного хорошего диагноста. Постараюсь найти кого-нибудь из паладинов, поопытнее, желательно, из семейных. Я сообщу тебе, кто это будет, предупреди охрану, чтобы пропустили.
– Да что с ней такое? – Николас явно обеспокоен. – Ты же сама говорила… – и умолкает, будто кто-то сделал ему знак помолчать.
– Т-с-с… Я не совсем уверена. Подождём.
Я слышу Акару слово издалека. Ветер сновидений подхватывает и уносит меня в светлую обитель, где несть ни огневиков, ни древних проклятий, ни обжигающих файерболов.
***
– Ива-а! – меня ласково гладят по щеке, чешут за ушком, щекочут шею. – Ива, душа моя, просыпайся!
Открывать глаза лениво. Шевелиться лениво. А уж о том, чтобы подняться и идти куда-то на всеобщее обозрение, даже думать не хочется. Может, ну их, в самом деле? Они с меня, как Мага сказал, всё считали – и будет с них, этих Судий… Всегда удивлялась своей способности моментально вспоминать, едва проснувшись, где я и что со мной перед сном приключилось.
– Вставай, солнце! – более строго окликает Николас. – Ива, совсем немного – и тебя оставят в покое, я уже договорился. Но прийти на Совет нужно. Давай-давай, я же знаю, что ты меня слышишь, мой маленький упавший листик!
Не поднимая век, улыбаюсь. Надо же, вспомнил наши ночные купания! Так и быть, родственник, пойду, но только ради тебя. Сколько ты тут высидел, не шелохнувшись, чтобы меня не потревожить, не буду же я неблагодарной! Открываю глаза и увязаю взглядом в густом сумраке. Полчаса, говорите? Да уже вечер!
– Мы заставили Совет пересмотреть планы, – гордо сообщает Николас. – Сортировка пленных закончилась, сейчас идёт основная часть разбирательств. Нас пригласят, когда понадобимся. Хочешь есть? Можно попросить что-нибудь поискать, наши люди здесь уже освоились.
При слове "есть" желудок скручивает, а во рту ощущается привкус желчи. Судорожно сглотнув горькую слюну, передёргиваю плечами.
– Брр. Не хочу. – Сажусь на скамейке, поджимаю ноги. – Знаешь, Ник, меня всё время преследует запах палёного мяса. Там, на площади, когда Рорик защиту включил – а в кругу остались циклоп и ламии. Горели они.
Он кивает.
– Видел. Пацан твой тоже дал с себя хронику считать, только не особо я там чего унюхал, но ты ж у нас запахи слишком хорошо чувствуешь. Что, так и до сих пор?..
– До сих пор. Меня уже тошнит от него, представляешь? Что-то нервное, должно быть.
– Ну да, конечно, нервное. – Он пытливо в меня вглядывается, как-то по-новому, словно впервые видит. – Пройдёт. Родственница, ты как насчёт того, чтобы себя в порядок привести? Растрепалась вся со сна, а у меня даже расчёски нет; и умыться тебе не помешало бы. Здесь неподалёку есть местечко…
– Одно местечко мне точно нужно, – отвечаю угрюмо. – А больше ничего.
– У-у, – говорит он озабоченно, – ежели женщина перестаёт обращать на себя внимание, это плохой признак.
– Ник! – закипаю. – Я сегодня убила нескольких человек, понимаешь? Сознательно. Хотела этого. Я, которая за всю свою жизнь могла разве что наорать на кого-нибудь! – Голос у меня начинает срываться. – Мальчика c его матерью прихлопнула, понимаешь? – Уворачиваюсь от попытки трогательно меня обнять. – Может, это для вас, мужчин, привычно убивать, но не мне. Да плевать, как я выгляжу и что обо мне подумают!
– Ива… – Он всё-таки меня перехватывает, притягивает к груди, сильно, но в то же время бережно. – Ну да, я же мужчина, большой и грубый, и как-то об этом не подумал. Но всё ведь по справедливости, разве не так? Любому тяжело впервые убить, не только женщине, однако скажи: разве не по приказу Омара тебя тут гнобили, пальцы резали, хотели использовать? Уж извини, что я так прямо. – Вздыхаю. – У тебя на глазах сожгли человека, живьём, помнишь? – Меня опять передёргивает. – Прости. Много чего за этим Верховным собралось, так что не сомневайся – правильно ты припечатала его, и приспешников. А тот охранник, который порол девочку? Помнишь, сколько там, в камере было клещей? И ручки у них блестящие, отполированные, сразу видно рабочие. Ну? Тяжело, Ива, кто ж спорит, но зло нужно наказывать. Считай, что ты за всех расплатилась, кого до тебя замучили.
– Расплатилась… – Я отстраняюсь, хочу пригладить волосы рукой, но, вспомнив о беспалости, поспешно прячу её за спину. – А ребёнок?
Впервые вижу у Николаса такие колючие глаза. Прямо как у его младшего братца, когда тот не в духе.
– А ребёнок этот, душа моя, останься жив – и лет через десять начал бы охоту на тебя и наших девочек, – говорит жёстко. – Или ты думаешь, Омар на ночь рассказывал ему хорошие добрые сказки? А безутешная вдова на другой день после смерти мужа подослала бы к тебе отравителей или просто убийц. В который раз за сегодня спрашиваю: сколько тебе лет?
Кажется, даже Тёмные рыцари посматривают неодобрительно. И действует на меня отрезвляюще не столько логика, пусть и жестокая, сколько преображение вечного балагура и бабника в сурового обвинителя. Я, конечно, знаю, что он далеко не всегда такой легкомысленный, как кажется, но не готова увидеть его в такой ипостаси.
– Наверное, ты прав, – говорю после паузы. – Да и я, собственно, всё понимаю. Просто хотелось выговориться. Извини. – И вдруг некоторое обстоятельство заставляет меня нервно заёрзать на скамье. – А всё же мне бы надо разыскать… ну, сам понимаешь… – Начинаю смущаться.
– Да что тут разыскивать, – говорит он с досадой. – Вот у тебя за спиной целый женский корпус, а к нему как раз ещё один домик примыкает. Пойдём. Только уж не взыщи, охрана сперва проверит.
Я даже дар речи теряю. Временно. Родственник пожимает плечами.
– А как ты думала? Нет, ты, родственница, не спорь и дисциплину мне не разлагай, что ребятам положено делать – то пусть и делают. Надо будет – они у тебя и под кроватью заночуют, чтобы тебя защитить, но, надеюсь, до этого не дойдёт. Давай-ка, вставай потихоньку, да себя прослушай: всё ли в порядке? Ничего не болит, не тянет? Идти сможешь?
– Вроде бы, – прислушиваюсь к ощущениям. Нет, нигде ничего не болит. Встаю и, случайно задев, смахиваю со скамейки чучей, про которых забыла. Николас подхватывает куколок с травы, отряхивает, подаёт мне. Чучундрик с чувырликом слегка помяты, но выглядят по прежнему мило и задиристо.
– Гляди-ка, тот, что от земли, ещё работает! – невольно улыбаюсь и рассовываю обереги по карманам. – Ты подумай!
– Так и огневой работал бы, – Николас цепляет мою руку себе под локоть, – только он обожрался, больше тянуть на себя не может. Это ж из-за него мой дорогой братец отделался глазом да лёгкими ожогами, а ведь могло остаться не больше, чем от твоего заговорщика… Тарика, кажется?
– Обож… что? – в ужасе спрашиваю.
– Да идём уж, идём. – Родственник не рвётся вперёд, как обычно, а подлаживается под мой мелкий шаг и увлекает напрямки через садик к крылу основного дворца, к женской половине, той самой – в балкончиках и ажурных решётках. И снова, как несколько часов назад, кажется, что из-за резных загогулин и витражных стёклышек в меня летят, словно стрелы, острые недоброжелательные взгляды. – Файербол в твоего муженька наречённого врезался, у меня на глазах, между прочим. Я даже развернуться не успел, с тыла метнули… Осторожно, не споткнись, здесь корень, шагай выше. Мага-то в это время с гарпиями работал, сразу трёх в небе контролировал и, чтобы силы не распылять, снял защиту. Тут по нему и шарахнули. Его прикрывала девушка-лучница, так бедняжку спалило сразу, за какие-то доли секунды. Вот этих долей твоему чу…чуче, в общем, и хватило, почти весь заряд в себя втянул, огонь лишь по касательной прошёлся. Не жалей, Ива, не жалей ни о чём. Ты ещё легко отделалась.
Охранники меняют строй. Один заходит вперёд, зорко поглядывая, другой намеренно отстаёт. Николас задерживает взгляд на слепых окнах.
– Проверено и заблокировано, – впервые подаёт голос Тёмный рыцарь, тот, что сзади.
– Неужели сопротивлялись? – удивляется Николас.
– Ещё как. Разоружены и заперты.
Больше рыцарь ничего не добавляет, да ему и не положено общаться. Но по его тону можно определить, какого мнения он о подобных гуриях. Сильно я сомневаюсь, что разберут их по семьям… Хорошо, что окна заблокировали, ничем материальным не достанут, а от одних взглядов меня не убудет. Я тоже могу посмотреть как следует… Нарочно резко поворачиваю голову к ближайшему окну – и кто-то с шумом, роняя мебель, отпрыгивает вглубь комнаты. Пусть попугаются.
– Нашли того, кто в Магу стрелял? – возвращаюсь к рассказу Николаса.
– Да уж. Из восьмерых огневиков только двое людьми оказались, остальные своим же в спины палили, так что с ними разобрались на месте, по законам военного времени. Пришли, родственница. Подожди, пока ребята помещение посмотрят.
В небольшой домик, соединённый с основным корпусом широким навесом, проходит один из рыцарей; второй остаётся с нами.
– Так что у Маги с глазом? – не унимаюсь. – Это после файербола? Это навсегда? Прекрати сейчас же улыбаться, нашёл время!
– А мне нравится, что ты за муженька волнуешься, хоть он того и не заслуживает. Да цел у него глаз, восстановили уже, просто нервы глазные долго приживаются, ещё с неделю в повязке помучается. А признайся, он тебе таким ещё больше нравится?
– Иди ты! – огрызаюсь. – Ты хоть когда-то можешь быть серьёзным?
Он, улыбаясь, легонько подталкивает меня в спину.
– Вперёд, дорогуша, а то не ровён час случится какая неприличность – а мне отвечай. Да не задерживайся там! – кричит вслед, – а то лично проверю, не утянул ли тебя кто!
Миновав небольшой тамбурок с арочным сводом и стенами, украшенными росписью, оказываюсь в шестигранном зальчике без окон. Под куполом навешано в воздухе несколько светящихся белых шаров – должно быть, побывавший здесь передо мной рыцарь-маг постарался. От красоты помещения меня вдруг разбирает праведный кипеж. Ага. Значит, бедную полузадушенную жертву, кровью истекающую, можно и в сырой подвал отправить, и кувшин воды "забыть" предложить, в то время как у собственных баб в сортире – мозаичные полы, панели выложены изразцами, ниши с амфорами? С цветочками, понимаете ли, вместо освежителей, надо думать. И пока я сухими губами редкие капли с камней собирала, угорая от жажды, этим тёлкам даже пописать – и то с тридцатью тремя удовольствиями предлагалось…
Уединившись ненадолго в кабинке с настоящим фарфоровым стульчаком, выхожу оттуда, по-прежнему негодующая. Они бы сюда ещё павлинов запустили с цесарками! Отразившаяся в зеркале над позолоченной раковиной собственная физиономия, бледная, как моль, со здоровенным пожелтевшим синяком во лбу, наводит ужас. И этакий видок – после врачующих манипуляций сэра Майкла? Как же я выглядела д о них? Уж не из-за этого ли дон Теймур так и застыл на пороге, прежде чем подойти ближе? Каюсь, испытываю к нему нечто вроде признательности, ведь он ни словом не обмолвился тогда о моём плачевном состоянии, во всяком случае – напрямую, обошёлся намёками в разговоре с сэром Майклом.
Оказывается, не так уж мне и всё равно, как я выгляжу. Мстительно обтерев после мытья руки о чей-то забытый на мраморной скамье халат, хватаю из ближайшей ниши драгоценную вазу времён какой-то там Цинь или Минь, не иначе, взвешиваю на руке… А вот вам, сытые, холёные и спокойные, получите, за всё, за своего мерзавца-муженька или кто он вам там, за все его издевательства!.. и хлопаю ею изо всех сил об пол. Распалившись, тянусь за второй. Третья сама просится в руки.
Четвёртую молча снимает с подставки в нише и протягивает Тёмный охранник. Правильно, не стал мужик угадывать, что там за звуки, на взрывы похожие, пришёл, разобрался, помог. Молодец, службу знает. Грохаю последний раритет и перевожу дух.
– И никакого психотерапевта не нужно, – цежу сквозь зубы. – Сама как-нибудь справлюсь.
– Есть ещё зеркало, – серьёзно сообщает тёмный рыцарь. – Если только вы не суеверны, сударыня… Прикажете снять? Валяйте, вам можно.
– Э, э! – обеспокоенно вклинивается Николас, нарисовавшись в дверях. – Ты научишь! Если уж ей так хочется что-то разбить – давай, сводим её на кухню, там полно посуды, в конце концов! Пусть разрядится, как следует!
– Лучше привести одного из пленников, – предлагает подоспевший второй рыцарь. – Из тех, что её караулили. И оставить в той камере напротив. Инструмент всё ещё там, как раз пригодится. Да вы не стесняйтесь, сударыня, приватность мы обеспечим.
– А я говорю – лучше на кухню!
– В пыточную. Самое то, – обрубает рыцарь.
Я спохватываюсь.
– Так, красавцы, а что вы вообще делаете в женском туалете? Ну-ка быстро выметайтесь, мальчикам здесь не место! Может, я ещё не всё закончила, а вы тут вломились?
Тот, что зашёл первым, бегло оглядывает помещение. Смотрит на халат с пропечатанными следами моих мокрых лапок.
– Вроде бы всё, – пожимает плечами. – Можем уходить.
Фыркнув, иду на выход. Бурчу себе под нос:
– Устроили цирк, обрадовались…
А сама чувствую, что остываю. Или всё же попросить проводить себя на кухню? Нет, там едой пахнет, а к меня об одном воспоминании о ней подкатывает к горлу тошнота. Да что со мной сегодня?
Всего-навсего небольшой стресс и женские неприятности, к которым скоро придётся приспосабливаться. Пресловутый синдром, на который многие списывают излишнюю нервозность. И я спишу.
Снаружи темнеет, толку от ущербной луны никакого, и на макушках деревьев вдоль пути нашего следования по мановению руки того рыцаря, что следует первым, загораются знакомые светящиеся шары, не огненные, а какие-то молочно-белые, чем-то напоминающие опалесцирующую морскую волну. С них, словно брызги, рассыпаются и тают, не долетая до земли, крупные искры. От раскоряченных ветвей дрожат и ломаются на земле угольно-чёрные сюрреалистичные тени. Гарем за нашими спинами притаился в страхе, ни огонька, ни шороха.
В ожидании вызова мы пристраиваемся на прежнее место. Не так уж и прохладно, тем не менее, Николас закутывает меня в свою куртку-венгерку.
– Не хватало тебя ещё простудить, – приговаривает ворчливо, как старый дед. – Молока бы тебе горячего с мёдом, да в постель… Ладно уж, потерпи немного.
Мне даже неловко становится.
– Да что ты, в самом деле, со мной, как с больной, носишься? Я живучая, Ник. Да и то сказать – мне же ничего не пришлось делать, отсиживалась себе в подвале. А вы – из боя в бой. Ребята – те даже и не присели… – Как-то неловко получилось – рыцарей ребятами называть, я в очередной раз смущаюсь. – Ты хоть бы отдохнуть им разрешил или на смену позвал кого-нибудь, если уж у вас с охраной так строго.
– Не сбивай их с толку, родственница, – нарочито сурово говорит Николас. – Их воинский долг – служить Главы, вот они и служат. А за заботу спасибо, они оценили, не сомневайся. Только сменить их пока что некому. Наши все на других объектах задействованы.
– Ник, – спохватываюсь, – а ведь ты до сих пор хромаешь, я заметила! Ты что же, Магины страдания так красиво расписал, а про себя молчишь? Ну-ка выкладывай, что, тоже под файербол угодил?
Николас улыбается, жмурится, как сытый кот.
– А это наш дорогой Рахимыч опростоволосился, ему, видишь ли, никто ещё не доложил, что в настоящий момент у Главы целых двое сыновей. Вот он своего человечка и не предупредил. Тот, скотина, муженька твоего выследил, ударил огнём на совесть, наверняка, потому и не проверил, как оно сработало, сразу дал дёру. Но почти сразу совершенно случайно напоролся на меня лично, представляешь? Я был несказанно счастлив, он – очень удивлён, и вот в порыве удивления слегка промахнулся, после чего потерял хватку, позволил себя схватить и потом, раскаявшись, наговорил много лишнего. Видно, я такой страшный был в тот момент.
