Текст книги "Холодные звезды (СИ)"
Автор книги: Вергилия Коулл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
В тусклом свете, падавшем из окна, он увидел очертания продуктов, разложенных на блюде посреди стола. Дальше все происходило быстро. Мясо было еще теплым, когда Кай вонзил в него зубы. Он никогда не ел такой вкуснятины. Принялся рвать большие куски и глотать их, почти не прожевывая. Другой рукой нащупал упругие стебли растения, схватил и попутно запихнул в рот и это. Все съедобное пригодится.
Над головой вспыхнул яркий свет. Протурбиец, в длинном ночном одеянии, подслеповато прищурился, разглядывая устроенный беспорядок. Кай с опозданием сообразил, что, видимо, потерял осторожность и слишком шумел, чем и разбудил хозяина дома. Он ни секунды не сомневался, какое наказание его теперь ожидает. Наверняка самое страшное. В каменоломнях им не давали такой вкусной пищи, значит, она не для людей. Протурбиец разозлится за украденную еду и истыкает его, Кая, отравленной пикой. Или опять начнет тереть теми жесткими щетками в большом чане.
Взгляд мальчика упал на длинный нож, оставленный на столе. Схватив его, Кай стиснул оружие в кулаке и направил на протурбийца. Еду получит тот, кто убьет первым – это же самая простейшая истина.
Зрачки у мужчины, кажется, так расширились, что глаза стали похожи на человеческие. Тем не менее, он не сделал попытки броситься на мальчика, а остался стоять в прежней позе.
– Зачем ты угрожаешь мне в моем собственном доме? – спокойно поинтересовался протурбиец.
Миролюбивый тон удивил Кая. На агрессию нужно отвечать агрессией, почему сейчас не так? Система жизненных законов, такая четкая и понятная прежде, вдруг пошатнулась. Это пугало. Все, что пугало и представляло собой опасность, следовало уничтожать. Кай угрожающе зашипел и взмахнул ножом.
– Ты хочешь меня убить? – приподнял бровь протурбиец. – Но я тебе ничего не сделал. Я подобрал тебя на дороге, привез в свой дом, собираюсь лечить твои раны. Ты точно хочешь, чтобы меня не стало и моей помощи не стало тоже?
Кай, наконец, сообразил, что сбивает его с толку. Причина, по которой ему помогают. Он ее не понимал. Настолько, что неожиданно для самого себя решился заговорить.
– Еда… моя… – с трудом произнес он на ломаном протурбийском.
– Значит, ты даже разговариваешь… – мужчина перевел взгляд на разбросанные по столу куски мяса. – Я не отбираю у тебя еду. Она вся твоя. Может, ты разрешишь мне попить? Надо принять на ночь настойку.
У Кая приоткрылся рот. Этот странный гуманоид спрашивает у него разрешения похозяйничать здесь? Где все и так принадлежит ему?! Не придумав ничего другого, Кай нерешительно кивнул. Протурбиец спокойно повернулся к нему спиной, подошел к буфету, взял кувшин и чистый стакан, налил себе питье и неторопливо осушил его.
– Спасибо, ты очень добр ко мне, – повернулся он к мальчику, – без настойки мне трудно уснуть. Ну, теперь я пойду?
Кай осторожно кивнул еще раз. Каждую секунду он ожидал подвоха.
Протурбиец дошел до двери, остановился, окинул мальчика задумчивым взглядом.
– Меня зовут Айшас. Я – лекарь. Со мной здесь еще живет Цхала. Моя дочь. Постарайся сильно не шуметь, она спит. Весь дом в твоем распоряжении. Если можешь – не ломай ничего просто так. Захочешь выйти на улицу – пожалуйста, но подумай, куда пойдешь, чтобы не пропасть. К нам войти не пытайся, я запру двери, – он грустно улыбнулся и пожал плечами, – извини, ты пока больше напоминаешь схура.
Кай продолжал стоять, зажав в дрожащем кулаке нож, и смотреть на протурбийца полными ужаса глазами.
– Схур – это дикий зверь, – решил пояснить тот, – у него острые зубы и когти, но совершенно нет разума, и он рвет все живое, что встретит на пути.
Мальчик поморгал.
– Я могу вылечить все твои телесные увечья, – продолжил протурбиец, – но схура в тебе убить не смогу. Раз он уже поселился в тебе, то убить его можно только вместе с тобой. Зато я знаю, как научить управлять им. Так, что ты будешь жить нормальной жизнью. И схур будет выходить, только если ты осознанно ему это позволишь. Но ты сам должен захотеть, чтобы я научил тебя.
С этими словами Айшас выключил свет и вышел, оставив мальчика в одиночестве размышлять над непонятными словами. Кай доел мясо, глядя в темноту отрешенным взглядом, потом вернулся в свою комнату и лег спать. Внутреннее чутье подсказало – так будет правильнее. Пусть протурбиец бормочет про своих схуров. Если он такой дурак, что готов делиться пищей и кровом за просто так – грех этим не воспользоваться.
Правда, через несколько дней Кай горько пожалел о своем решении. Протурбиец привел его в странную комнату, сплошь заставленную склянками и увешанную связками сушеных растений, уложил животом на длинный стол и ловко затянул ремни на запястьях и лодыжках. Та девчонка, протурбийка, тоже крутилась рядом. Она больше мешала отцу, чем помогала, потому что то и дело заглядывалась на Кая.
Когда его поили какой-то кислой дрянью из стаканчика, он мужественно терпел. В основном, из чувства, что вынужден рассчитаться за дни кормежки. Но когда сильные руки лекаря легли на спину мальчика и принялись ее разминать, крик боли сам сорвался с губ. Кай, который ни разу не плакал с того дня, как в первый раз вошел в холодный грот каменоломни, и, уж конечно, не кричал, даже когда обмораживал себе пальцы и потом отогревал их у костра – теперь не смог сдержать слез и воплей.
Протурбийка опустилась перед ним на колени, в ее глазах тоже блестела влага. Девочка попыталась взять Кая за руку и пожать его пальцы в знак поддержки.
– Папа тебя лечит, нужно потерпеть, – сказала она.
Кай был уверен, что его убивают. Он выдернул пальцы и заорал все матерные слова на протурбийском, какие только знал. А эту часть лексикона гуманоидов он выучил в каменоломнях самой первой и довел познания практически до совершенства.
– Цхала! Зажми уши! – тут же приказал Айшас, ни на секунду не отрываясь от занятия. – А лучше, вообще выйди отсюда!
Но девчонка упрямо помотала головой и осталась на месте. Правда, отца послушалась и уши закрыла. Под сочувствующим взглядом протурбийки в Кае взыграла давно забытая гордость. Странное чувство и абсолютно бесполезное. Он вцепился зубами в мягкий подголовник, закрыл глаза, чтобы не видеть Цхалу, и только постанывал. Когда пытка окончилась, на него надели что-то вроде жесткой опоры, заставляющей все время держать спину ровно, и отпустили отдыхать.
Подобные манипуляции Айшас полюбил проделывать со своим пациентом регулярно. Кай мечтал его убить, но каждый раз что-то останавливало. Возможно, отсутствие лучшей перспективы. Внутренний голос стал другим: раньше запугивал, предупреждал, теперь начал успокаивать, убеждать, что боль – это неплохо, потому что за ней приходит облегчение. Кто знает, как отнесутся к человеку другие гуманоиды, если уйти? Айшас хотя бы давал относительную свободу.
Постепенно в Кае проснулось еще одно странное чувство – любопытство. Возникло желание понаблюдать, как живут обитатели дома, когда не заняты своим трудным пациентом. И мальчик наблюдал. Днем к Айшасу постоянно приходили другие гуманоиды. Он давал им склянки с настоями, иногда мял их тела так же, как делал с Каем, а они тоже постанывали и подвывали. Но посетители всегда уходили довольными и рассыпались в благодарностях. По вечерам протурбиец садился с дочерью в гостиной, расчесывал ее длинные черные волосы, и они о чем-то тихо переговаривались. В такие моменты у Кая покалывало внутри. Он не понимал себя, злился, уходил в комнату и запирался там.
Однажды Кай пробирался в помещение, где готовили еду, чтобы стащить лакомый кусочек, и услышал голоса. Он притаился за углом в нерешительности. Мерно стучал о разделочную доску нож, позвякивала о блюдо ложка.
– Папа, – заговорила Цхала, – почему мальчик ворует еду и прячет ее в своей постели? У него из-за этого все постельное белье грязное.
Кай поморщился. Он и не подозревал, что его секрет кому-то известен.
– Не трогай его и не забирай его припасы, – тут же прозвучал голос отца, – это не он прячет еду. В мальчике живет кое-что. Оно поедает его изнутри, поэтому ему кажется, что так он сможет справиться и успокоить это нечто в себе.
Кай растерянно прижал ладонь к груди. Внутри него кто-то живет? Тот самый схур, на которого протурбиец уже туманно намекал раньше? Почему же тогда ничего не ощущается, кроме голода?
– Поедает изнутри? И съест совсем? Ничего не останется? – испугалась Цхала.
– Если бы мы не нашли его вовремя, то ничего не осталось бы, – не стал спорить отец.
– Но мы нашли, значит… ты вылечишь это, папа? Да? Надо дать ему порошки, которые ты даешь тем, у кого внутри завелись болотные черви. Я помню, это помогает.
Протурбиец рассмеялся.
– Я вылечу, моя красавица. Не порошком, но вылечу. Зверь, который живет в мальчике, называется страх. Он появился, чтобы защищать хозяина.
– Потому что его обижали… – тихонько протянула Цхала.
– Да. Потому что его обижали. Страх очень силен, и побороть его непросто. Поэтому я хочу, чтобы ты смотрела и училась, как это сделать. Тебе это пригодится, когда ты вырастешь и станешь лечить других, как я. Но запомни, когда мы вытравим из мальчика страх, там останется пустое место. Что обычно падает в пустую яму?
Протурбийка задумалась.
– Всякий мусор.
– Точно. Поэтому нам нужно чем-то ее заполнить, чтобы страх не вернулся или там не завелось что-нибудь похуже.
– И чем же?
Кай затаил дыхание. Нож перестал стучать о доску, послышался шорох одежд.
– Мы заполним пустое место в мальчике любовью. Это самое надежное лекарство от страха. Тогда он никогда больше не превратится в зверя.
– Я поняла, папа, – зазвучал девичий голосок, – ты делал то же самое со мной, когда умерла мама.
– Да. Поэтому я уверен, что у нас все получится.
Дослушивать Кай не стал. Ему и так хватило, чтобы понять: для него готовят новую экзекуцию. Последующие несколько дней он только и делал, что ждал нового витка пыток. Но все шло своим чередом: массаж, отвратительное питье из склянок, мазь на застарелые рубцы на коже. Тогда Кай понемногу успокоился и решил, что Айшас просто забыл о своих планах.
Иногда он все же прокручивал в голове тот разговор и в какой-то момент пришел к выводу, что, действительно, глупо хранить еду в постели, когда можно в любую минуту выйти и поесть подогретое вкусное кушанье из посуды, в которой его приготовили. Следующим шагом стали вылазки в сад. В погожий день протурбиец любил там копаться, постоянно то сажая, то пересаживая какие-то растения. Завидев Кая, он дружелюбно подзывал его к себе и принимался болтать о пустяках, показывать те или иные ростки и рассказывать, в чем их польза.
Кай слушал вполуха. Несъедобная зелень его мало интересовала. Зато манило другое. Городской шум за стеной. Летательные аппараты в небе. Далекие звезды. Он чувствовал себя чужим здесь, несмотря на все блага цивилизации, доступные теперь. Протурбийцы, приходившие в дом лекаря, поглядывали на мальчика, как на диковинную зверушку, а ему хотелось оказаться среди своих, таких же, как он, людей. Почему-то казалось, что с ними жить было бы проще…
Как-то раз Кай вышел погулять и застал в саду Цхалу. Она тоже копалась в грядке, совсем как отец, и заулыбалась при виде мальчика. Он же испытывал к ней затаенную неприязнь. Каю не нравилось ее любопытство. Не нравилось, что она совала нос в его комнату и нашла самое дорогое – его припасы. Что не ушла, когда Айшас заставил его плакать на массажном столе, и видела слабым. Постоянно следила за ним, как надзиратель из каменоломен, а уж противнее их никого не было!
На шее у девчонки висел зеленый камень на цепочке. У Кая загорелись глаза: настоящее сокровище! Он подскочил, рывком сорвал с протурбийки украшение. Она охнула, болотного цвета глаза наполнились слезами. Кай еще крепче стиснул в кулаке добычу и погрозил ей, мол, полезешь – не отдам. Цхала заплакала, тогда он убежал обратно в дом и спрятал находку подальше.
Вечером он ожидал, что гневный отец придет заступаться за обиженную дочь. Но ужин, на котором Кай уже сидел за столом наравне с остальными домочадцами, прошел как обычно. Тогда мальчик догадался, что протурбийка никому не наябедничала о его поступке. В каменоломне бы ее засмеяли, а то и вообще заклевали бы за то, что не может постоять за себя. Кай был уверен, что поступил правильно, воспользовался правом сильного и завоевал добычу.
Но ночью ему не спалось. Даже поход за едой не утешил. Что-то настойчиво зудело внутри, не давало покоя, мешало закрыть глаза и отдыхать. С каждым часом становилось все хуже. Утром Кай окончательно извелся. Он едва дождался момента, когда протурбийка выйдет из комнаты, вихрем налетел на нее, сунул обратно в руку камень с цепочкой и опять скрылся.
На обеде они оба старательно прятали друг от друга глаза.
Вечером, когда Кай по обыкновению шел перекусить на сон грядущий, оказалось, что Цхала подкараулила его. Она напала на него сзади, обхватила его только-только обрастающие легким мясцом бока и стиснула что есть сил, уперевшись острым подбородком между лопаток.
– Отстань! Отпусти! – Кай завертелся волчком, пытаясь сбросить с себя девчонку, но она прилипла намертво, как пиявка. – Что ты делаешь?
– Я наполняю тебя любовью, – выдавила Цхала, не разжимая рук, – папа сказал, что я должна заметить момент, когда пора это делать. Я заметила, что пора.
– Да какой любовью?! – завопил Кай. – Пусти, дура!
– Не пущу! – закричала она в ответ. – Не пущу! Я тебя лечу! Терпи!
– Что здесь происходит, дети?! – прогремел голос Айшаса.
Цхала, наконец, отлипла от Кая и отошла в сторонку, виновато потупившись.
– Я спросил, что здесь происходит? – протурбиец перевел взгляд с дочери на мальчика. – Цхала! Я же говорил не трогать его и не подходить!
– Я его лечила, папа!
– Лечить нельзя силой, ты все испортишь!
– Но ты лечил силой его спину!
– То была телесная болезнь. Я говорю о другом! Разве я такому тебя учил?!
Кай покосился на протурбийку, которая опустила голову и шмыгала носом, пока отец ее ругал. У него снова закололо внутри. Так неприятно, что захотелось рукой потереть.
– Мы играли, – с неохотой проворчал он.
– Что?! – протурбиец прислушался, так как произношение у Кая считалось плохим.
– Мы. Играли, – повторил тот, старательно выговаривая слова. – Игра такая.
Цхала в изумлении подняла на него заплаканные глаза.
– Играли, значит, – усмехнулся ее отец. Он ухватил дочь за плечо, подтянул к себе, прижал и потрепал с нежностью. – А ты заметила, да? Глазастая. А я и не заметил…
– Да… заметила, что пора… – прошептала девочка, поглядывая на Кая из-под отцовской руки.
– Играли… – снова повторил Айшас, покачал головой и увел дочь, оставив Кая одного и в недоумении.
С тех пор между мальчиком и протурбийкой установилось молчаливое перемирие. Он старался больше не нарываться на ее «лечение», а она стала необыкновенно тихой и застенчивой в его присутствии. Только через много дней они снова столкнулись в саду. На этот раз Цхала уже плакала, когда Кай туда пришел. Он осторожно подкрался к ее вздрагивающей спине и заглянул через плечо.
В руках у протурбийки был мохнатый зверек. Далекий от врачевания Кай и то понял, что перед ним не жилец, по угасающему взгляду крохотных черных глазок, оторванной задней лапе и кровавому пятну на животе.
– Его кто-то покусал… – всхлипнула девочка, когда заметила Кая, и доверчиво протянула ему на ладонях зверушку, – он через забор перелез и к нам упал… бедненький…
Неожиданно Кай ощутил ее боль, как свою собственную. Это чувство так внезапно накрыло его, что он не придумал ничего лучше, чем поступить так, как сделал бы, чтобы унять свою боль. Выхватил пушистый комок из рук Цхалы, поджал губы и стиснул в кулаке маленькую голову, собираясь одним движением ее открутить.
Это был акт милосердия, Кай не вкладывал в свои намерения ничего плохого. Он много раз видел медленную агонию замерзающих людей и понимал, как будет лучше. Но протурбийка вдруг завопила от ужаса и расцарапала ему руки, отбирая животное.
– Ты схур! Схур! – кричала она. – Зачем ты его убиваешь! Я его вылечу!
– Он же почти мертвый… – растерялся Кай, – спроси у отца…
– Ты тоже был почти мертвый, когда мы тебя нашли! – набросилась протурбийка, захлебываясь слезами. – Но тебя же мы не убили! Чем ты лучше него?!
Кай промолчал. Он, действительно, не чувствовал себя ничем лучше полудохлой зверушки и в тот момент внезапно понял, что ею и являлся для Айшаса и его дочери. Просто зверушкой, на которой практиковались в лечении. Кай поднялся и пошел обратно в дом.
– Схур! – продолжала кричать ему вслед девочка.
– Дура! – стиснул кулаки он.
Весь вечер из комнаты, где Айшас принимал пациентов, доносились рыдания Цхалы и встревоженный голос ее отца. Кай скрипел зубами и не понимал, почему протурбиец такой глупый, что не замечает очевидного.
Зверька похоронили в саду следующим утром.
Прошло время, и тот случай забылся. Для Цхалы, но не для Кая. Он вдруг переосмыслил слова ее отца, сказанные им когда-то. Схур из него никуда не денется. Его можно только тщательно спрятать.
В четырнадцать Каю казалось, что он овладел этим искусством в совершенстве. Ради Цхалы, у которой в очередной раз изменилось поведение, появились загадочные взгляды и полуулыбки. По ночам она часто вытаскивала Кая в сад, посмотреть на звезды.
– Видишь вон ту красную звезду? – спросила она как-то раз, вытягивая одну руку вверх, а другим плечом касаясь его. – Это Сшат-Ацхала, мать всех звезд. Я тебе не говорила, меня, кстати, в честь нее назвали.
Кай не смотрел на небо, он разглядывал профиль протурбийки и размышлял, почему у него внутри постоянно возникает такое волнение при ее виде.
– Когда я скучаю по маме, – девушка скосила глаза, заметила взгляд Кая, и на ее щеках заиграл охристый румянец, – то представляю, что это она смотрит на меня с той звезды. Если ты когда-нибудь по мне заскучаешь, то можешь посмотреть на Сшат-Ацхалу и представить, что это я.
– Зачем мне смотреть на какие-то звезды, если я могу в любой момент увидеть тебя здесь? – с напускным равнодушием фыркнул Кай. – Все эти рассказы, что кто-то наблюдает с них за нами – это бред. Я был там. Жил на другой планете. За нами никто не наблюдает. Мы никому не нужны. Надо думать только о тех, кто рядом.
Цхала рассмеялась и обняла его крепко-крепко, как делала почти каждый день за минувшие три года. Он с видом мученика закатил глаза и застонал.
– Знаю, знаю, – миролюбиво поддразнила она, – ты не любишь, когда я тебя тискаю. Но мне постоянно кажется, что ты еще не до конца здоров. Папа говорит, что когда-нибудь ты уйдешь от нас, захочешь вернуться к людям. Ты – мой друг, Кай. Я просто стараюсь успеть наполнить тебя любовью побольше, пока ты не ушел.
– Глупости, – отмахнулся он, – куда мне идти? У меня нет другого дома. Среди людей я никому не нужен. Айшас, наоборот, намекал, что хочет научить всему, как и тебя.
– Тебе же это не интересно! Тебя не тянет быть лекарем, как мой отец!
– Ну… – Кай пожал плечами, – станет интересно. Наверное. Надо же чем-то заниматься, когда вырасту.
Цхала разглядывала его из-под длинных черных ресниц.
– Ты красивый… отец хорошо вылечил тебе спину, она очень ровная. Все мои подружки про тебя спрашивают, после того, как мы недавно вышли в город погулять… они спрашивают… все ли у тебя, как у протурбийцев? – она вдруг смутилась и отвернулась. – То есть, кроме глаз и цвета кожи, конечно.
Кай тоже ощутил неловкость.
– Ты же видела меня. После того, как нашла с отцом на дороге. Ну… ты понимаешь… почти без всего.
Цхала резко повернулась обратно. Ее глаза лихорадочно блестели.
– Да, но… они еще спрашивают, целуешься ли ты так же, как протурбийцы?
– Я… не знаю, – осторожно произнес он. – А ты уже с кем-то целовалась?
Девушка закусила губу, пряча многозначительную улыбку, и покачала головой. У Кая бешено застучало сердце и потемнело в глазах, когда он наклонился и осторожно ее поцеловал. Цхала отпрянула, судорожно втянула в себя воздух, потом снова резко приникла к его губам и снова отпрянула. Ее грудь высоко поднималась и опускалась.
– Папа говорит, что нельзя просить обратно любовь, которую мы тебе даем, – сбивчиво зашептала она, – что ты не обязан нас любить в ответ, потому что это наш выбор, и мы даем тебе все бескорыстно. Что иначе ты бы не вылечился.
– Да я… – Кай замялся, – просто не верю в любовь. Моя мать говорила, что любит меня, но так и не прилетела. Я верю в Айшаса и в тебя. Мне хорошо здесь. Я сделаю все, что вы попросите. Но эти разговоры про любовь… – он поморщился, – кажутся глупыми. Давай попробуем еще раз, мне понравилось.
Он хотел снова наклониться к Цхале, но та отодвинулась.
– Значит, папа был прав, – в ее глазах заблестели слезы, – когда-нибудь ты уйдешь и заберешь с собой всю любовь, которую мы дали. И когда-нибудь подаришь эту любовь кому-нибудь другому. Кому захочется подарить. Бескорыстно. Но я знаю, что ты будешь невыносимо сильно скучать по мне всю оставшуюся жизнь. – Цхала потянулась и ударила Кая кулачком в грудь. – Невыносимо сильно. Потому что это моя любовь внутри тебя. Она залечила пустоту после того, как схур вышел. И она уже никогда из тебя никуда не денется.
Через полгода Каю стукнуло пятнадцать, а в городе разразилась эпидемия. Он помнил, как Айшас вернулся с рынка домой встревоженным.
– Тебе лучше некоторое время не выходить на улицу и ни с кем не контактировать, – обратился он к Каю. – Наши народы чем-то похожи, а чем-то – нет. Есть болезни, которые мы переносим одинаково. Есть болезни, от которых можешь умереть только ты, а нам ничего не будет. Бывает и наоборот. До тебя я никогда не лечил людей и не знаю, что случится, если ты заболеешь. Поэтому побереги себя, мальчик.
Но лекарь переживал за него напрасно. Когда эпидемия добралась и в его дом, Кай всего лишь пострадал несколько дней расстройством желудка. Сам же Айшас и Цхала слегли. Из соседних домов то и дело отправлялись траурные процессии. У Кая все сильнее сжималось сердце, когда он видел кровавую пену, которая капала изо рта протурбийцев, ставших ему родными.
Дрожащими руками он готовил все новые порции лекарств под руководством Айшаса, пока тот с дочерью лежал в комнате для процедур на расстеленных на полу покрывалах.
– Добавь одну порцию энтертса. Только одну порцию, не перепутай, – прохрипел лекарь.
– Я не знаю, что это за трава! Как она выглядит?! – Кай готов был сорваться в крик.
– Ну как же не помнишь, мальчик… я же показывал… учил… Цхала… моя умница… ты точно знаешь, подскажи ему…
Кай в ожидании подсказки перевел взгляд на протурбийку. Плошка с размолотыми травами выпала у него из рук, все рассыпалось в разные стороны. Схур внутри поднял голову и громогласно заревел, он никогда не ошибался в таких вещах. Кай тоже никогда не ошибался, с первого взгляда определяя печать смерти на лице.
– Что ж ты за лекарь такой, что не смог сам себя вылечить! – в отчаянии крикнул он протурбийцу. Затем обратился к девушке. – А ты? Что ж твоя хваленая любовь тебя не спасла?!
Он опустился между двумя телами, в сердцах стукнул кулаком по полу и уставился в одну точку. Айшас вздохнул последний раз и затих. Пена на его губах перестала пузыриться точно так же, как и у Цхалы. Глаза Кая стали пустыми, из них вышло все тепло. Он словно закаменел.
Неизвестно, сколько он просидел так, наступала ли ночь или все еще длился этот день.
– Выпивка! Недорого! – раздалось в глубине дома.
Послышались нетвердые шаркающие шаги и позвякивание бутылок. Кай равнодушно слушал, как кто-то чужой бродит по дому. По его дому. Дому, который он уже привык считать своим.
– Выпивка… – на пороге возник старик с сумкой через плечо. Он присвистнул. – Недорого… эй, что тут у вас у всех? Чума? Куда ни зайду – трупаки валяются. А у меня выпивка. Недорого.
Заметив, что Кай не обращает внимания и не шевелится, гость осмелел. Вошел в комнату, пошарил по полкам со склянками, пошуршал медицинскими записями Айшаса.
– Пацан, а ты из наших будешь, да? – не спуская глаз с Кая, старик наклонился и обчистил карманы протурбийца. – А чего ты тут сидишь? Выпить хочешь?
Кай по-прежнему не двигался.
– Хм… – сказал старик, задумчиво изучая его, – а ты – парень крепкий. Они тебя тут в заложниках держали, что ль? Пойдем со мной. У меня местечко на корабле найдется, и лишние руки не помешают. Пайку тебе гарантирую. Выпивка будет. Еда.
Кай вздрогнул и перевел взгляд на собеседника.
– О! – обрадовался тот. – Вот это уже лучше. Вот это уже веселей! Пойдем, говорю, крысеныш. Я из тебя человека сделаю.
Он подхватил Кая в охапку и помог подняться на ноги. Уходя, тот успел бросить прощальный взгляд на Цхалу. В его груди что-то беспокойно кольнуло и утихло. Кай постарался забыть это чувство. Так было лучше. Он надеялся, что больше никогда не испытает этого неприятного волнения, которое выбивает из привычной колеи, тревожит зверя внутри и заставляет ощущать себя по-другому.
Он и не чувствовал ничего больше. До той минуты, пока не встретил возле ящиков на погрузке свою белоснежку.
* * *
На рассвете, когда я открыла глаза, Кая рядом не оказалось. Большую часть ночи я завидовала тому, как легко он провалился в сон, словно лежал не на мокрой земле, а на мягкой постели под теплым одеялом. Еще и обнимать меня крепче стал, как плюшевого мишку. Наверно, походная романтика была ему близка. Я только зубами скрипела. Сырость, холод, жесткое мужское тело – все причиняло неудобства. Наконец, в какой-то момент меня банально вырубило от усталости. Только пригрелась, а потом Кай ушел – и я опять встрепенулась под брезентом.
Дрожа от холода, откинула шуршащее покрывало, кое-как размяла затекшие в неудобной позе ноги и поднялась. По траве еще стелился утренний туман, небо над головой казалось бесцветным, солнце пряталось за пеленой облаков. Поникшие кусты свесили до земли прибитые дождем листья. Грязь под ногами не успела просохнуть. Воздух так пропитался влагой, что одежда и волосы заметно потяжелели. Я прислушалась. Где-то вдалеке посвистывала птица. Первый хороший знак!
Я огляделась. Носилки с Катей лежали на прежнем месте, непогода не сорвала брезент. Это порадовало. Но куда запропастился Кай? Собиралась уже позвать его, но вспомнила о Бизоне и прикусила язык. Кричать на всю округу означало выдать, что я одна и без защиты. Нет, Кай вернется сам. Он не может меня бросить. Не после того, как всю ночь согревал своим теплом.
Взгляд скользнул по дереву, под которым мы прятались. Да уж, кому из знакомых расскажу, как ночевала в корнях – не поверят. Кора была гладкой, темно-зеленой, с черными пятнышками. Я подняла голову, чтобы рассмотреть крону, и замерла.
В глаза бросилось то, чего мы не заметили вечером из-за непогоды. Немного выше моего роста на дереве кто-то вырезал знак. Я коснулась рукой глубоких бороздок на коре. Старые. Символ напоминал закрученную спираль, по внешнему кругу которой шла надпись. Я присмотрелась. Закорючки на протурбийском. Видимо, наносить знак было трудно, так как не везде вышли ровные штрихи. Это затрудняло чтение. Еще больше его затрудняли мои скудные познания в языке соседей по космосу. Я пожалела, что не успела выучить больше, не вникала дальше университетской программы, где нам только-только стали преподавать начальный курс и введение в культуру.
– За… по… ведный… – прочла я вслух по слогам, как ребенок, – …лес. Заповедный лес!
– Запретная зона, – прозвучал голос Кая за спиной, и от неожиданности я подпрыгнула.
– Что за…! Я от разрыва сердца чуть не умерла! – в его руке я увидела тушки двух существ, покрытых бурой слипшейся шерстью. Размерами они напоминали кошек. – Это что такое?
– Наш завтрак. Дождь загнал их в колючки, а я – снял.
Кай ухмыльнулся, серебристые глаза светились озорством, отросшая щетина делала его лицо другим. Более… далеким от цивилизации. Менее… похожим на того парня, которого описывала Лиза, собираясь в полет. К моему ужасу, мне стала приятна мысль, что я знаю его иным. Что у меня теперь есть свое собственное представление о Кае. Смутившись, я отвернулась.
– Вот это слово означало бы «лес», – Кай потянулся и ткнул пальцем в загогулину, при этом его грудь коснулась моего плеча, и мне пришлось отодвинуться, – если бы хвостик был заведен влево. А он заломлен под прямым углом вверх. Значит, это «зона».
– Первое слово «заповедный», я точно знаю, – пробормотала я.
– В сочетании с «зоной» получается устойчивое выражение, и тогда нужно трактовать, как «запретная», – тоном терпеливого учителя пояснил Кай.
– Ты уверен?
– Абсолютно.
После того, как я слышала его произношение, спорить дальше не имело смысла. Он явно знал протурбийский лучше меня.
– Похоже, что мы входим в запретную зону, белоснежка, – с серьезным видом сообщил Кай.
– Или вышли из нее, – возразила я и указала на его добычу, – животные появились. Пару минут назад я слышала, как поет птица. Прежде ты сам говорил, что в лесу никто не водится. А вообще, этот знак – старый. Может, его оставили еще до того, как планету закрыли на карантин. А может, мы теперь встретим кого-то, кто нам поможет.
Кай задумчиво посмотрел на меня.
– Хотелось бы, чтобы ты была права.
Я тоже была не прочь хотя бы раз оказаться правой, поэтому напустила на себя уверенный вид и кивнула.
– Все будет хорошо. Должно же нам, наконец, повезти.
– Мне уже повезло… – он задержал взгляд на моих губах, потом моргнул и поднял тушки повыше: – Я нашел крыс.
– Фу! Это крысы! – пискнула я, уставившись на покачивающиеся дохлые морды с черными круглыми носами и длинными усиками.
– Очень вкусные, поджаристые до хрустящей корочки крысы, – Кай плотоядно облизнулся.
– Гадость! – меня передернуло. – Я не буду это есть!
– Будешь, еще как будешь, белоснежка. Поверь, мне еще придется у тебя последний кусок отбивать, – рассмеялся он.
Я попятилась. Есть, конечно, хотелось ужасно, но разум вопил при мысли о поедании крыс. Кай пожал плечами, отошел в сторонку, бросил тушки на землю и принялся копаться в рюкзаке. Пока он неторопливо обустраивал все для костра, я топталась в нерешительности. Казалось, вот-вот Кай сообщит, что пошутил, и вынет из кармана горсть каких-нибудь съедобных орехов для меня. Но он снова ушел в кусты лишь для того, чтобы вернуться с охапкой сучьев. Сложил их, полил горючей смесью, поджег. Сырое дерево зачадило.
Он на полном серьезе собрался жарить крыс! И пусть они больше походили на упитанных кошек… какая разница! Все во мне взбунтовалось, но рот уже наполнялся слюной, а перед глазами появлялись видения сочного шашлыка на палочке.
В это время из носилок с Катей донесся громкий, протяжный стон. Я тут же бросилась к подруге, убрала камни с ветвей, отвела их и увидела, что она открыла глаза. Взгляд оставался мутным, но все равно у меня вырвался вздох облегчения. Хоть какие-то изменения, но в лучшую сторону. Определенно, жизнь налаживалась. Мы вышли из мертвой зоны, Катя пришла в себя… я никак не могла отделаться от ощущения, что где-то за ближайшим поворотом нас ждет еще более приятный сюрприз, а то и вовсе – счастливое спасение.
