Текст книги "Аромат обмана"
Автор книги: Вера Копейко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)
– Расскажешь? – спросила Евгения, готовая к тому, что мать может сказать «нет». – Что-то из-за Лильки? С ней связано?
– Со мной. Я приняла неправильное решение. Но сейчас не будем об этом. В общем, чтобы закончить о Лильке, давай скажем так: девушка выросла и жаждет самостоятельности. Флаг ей в руки.
Мать подняла словарь, оглядела полки. Места не было. Но она стиснула ряд книг изо всех сил. Евгения наблюдала. Значит, загадала: если втисну, то сбудется. Она сама много раз загадывала – это, видимо, семейное.
Словарь не влез целиком. Но Ирина Андреевна оставила его зажатым между боковой стенкой полки и книгой перед ним. Значит, очень важно, чтобы сбылось, поняла Евгения.
Она угадала. Все мысли Ирины Андреевны крутились вокруг одного: сумеют ли они устоять?
В общем-то, о Лилькиной жизни в последнее время Евгения знала не так много. Они по-прежнему подруги, но степень откровенности изменилась. К тому же, как выяснилось, когда пропала необходимость «тестировать» тех, кто жаждал стать близким другом Евгении, общих дел оказалось немного.
Они обе работали у Ирины Андреевны, но бывали дни, когда ни разу не встречались. Правда, вечером Лилька обязательно приходила. У Карцевых ужинали, пили чай, а иногда – вино, которое все чаще приносила Лилька. Причем не вино, а «дворняжку».
– У тебя личный винодел? – спросила как-то Ирина Андреевна.
– Нет, личный поставщик, – засмеялась Лилька. Ее рыжие кудри прыгали на плечах, они повторяли цвет напитка, который она принесла.
– А не подбираешь ли ты вино в цвет волос? – спросила Ирина Андреевна. – Или тот, кто тебе его дарит? Сегодня – дорогой херес. На зарплату, которую ты получаешь у нас, такое вино не купишь…
Лилька продолжала смеяться:
– Я взрослая женщина. И выбираю тех, кто понимает толк в винах и в цвете волос!
Чем больше думала Евгения о Лилькином переезде, тем меньше он ей нравился. Вернее, его таинственность. Она слишком давно знает Лильку и чувствует: что-то особенное грядет в отношениях с ней.
Будь между ними все, как прежде, на вечерних чаепитиях обсуждали бы ее затею, варианты обмена, цены на дома и квартиры в Москве и Подмосковье. Они узнали бы много чего о риелтерах, даже о цвете их ботинок и волос. И, конечно, постарались бы помогать Лильке угнездиться в новой жизни.
Но сейчас – тишина и тайна – это уже не Лилька, а Лилит. А значит – предупреждение.
20
Лилька смотрела, как мужчина одевается. Сказать, что он слишком хорошо сохранился для своих пятидесяти трех, можно только с натяжкой. Понятно: ему некогда ходить в гимнастический зал, а костюмы от именитых фирм скрывают недостатки, открывая миру хоть и немногие, но достоинства. Широкие плечи, длинные ноги. Сильные, она это уже почувствовала. Лилька ухмыльнулась. А вот живот великоват. И это она испытала на себе. Удачно, что у нее его нет, а то столкнулись бы, как два футбольных мяча. Она захихикала.
Но у него есть другие достоинства, без которых нельзя взойти по мраморным ступенькам в тот департамент, в котором он занимает не последний пост. По крайней мере, не письмоводитель, как пренебрежительно Лилька называет тех, кто ничего не стоит.
Она быстро обучалась, отселившись, как говорила, от своих корней. На самом деле корней никаких давно нет. Даже мать – уже боковая поросль. А сами корни, как полагала Лилька, давно сгнили.
– Никос говорил, что ты сообразительная… – усмехнулся мужчина, – девушка.
– Правда? А вы как думали? – сладким голосом спросила она.
– Я думал, что ты не девушка.
– Вы тоже сообразительный, – ухмыльнулась Лилька.
– Я опытный, – отозвался мужчина, застегивая рубашку. – Потом протянул к ней руки: – застегни!
Лилька удивилась, увидев запонки.
– Красивые, – похвалила она.
– Дорогие, – уточнил он.
На Лильку смотрела золотая морда тигра с глазами-алмазами.
– Это талисман или оберег? – спросила она, просовывая запонку в прорезь на манжете.
– Ты догадливая, но еще есть чему учиться, – бросил он, усмехаясь. – Одна – талисман, другая – оберег. – Ему понравилась собственная находчивость, она даже рассмешила его.
– Я готова учиться, – подала голос Лилька. Знал бы дядя, какая она догадливая на самом деле.
– Я приеду еще, – пообещал он. – Поговорим и не только… – Он многозначительно поднял брови.
Лилька не встала с кровати, не проводила его. Найдет дверь, не слепой.
Мужчина ушел. Она вытянулась на жестком широком матрасе. Поморщилась – подушка сохранила запах чужого пота. У него слишком длинные волосы для такой жары.
С тех пор как Лилька переехала сюда, она потеряла покой. Варианты, которые приведут к новому, главному успеху, крутились в голове с такой бешеной скоростью, что это стало заметно другим.
Ее новый знакомый, полковник из Генштаба, сделал неожиданное сравнение, которое сначала сильно рассмешило ее. Но, подумав, она по достоинству оценила армейскую точность.
– Ты похожа на крылатую ракету, – сказал он, так же одеваясь, как только что ушедший гость.
Правда, тот после себя оставил аромат дорогого парфюма. Она снова поморщилась.
– Ты, Лилит, каждую секунду проверяешь свой курс, а в каждую следующую его корректируешь.
Как подошел бы он ей для задуманного дела! Но у него нет больших денег, да и власти тоже. Что ж, спасибо за лестное сравнение. Насколько ей известно, крылатая ракета не промахивается, а попадает точно в цель.
В общем, она искала того, кто сумеет обанкротить хозяйство Карцевой, его купить, сделать директором ее, Лилию Решетникову. Она знала, где и как искать.
Мужчины всегда обращали на нее внимание, они тянулись к ней, но многие, подойдя совсем близко, отступали. Как будто их что-то настораживало или пугало. Она долго не могла понять, в чем дело, злилась. Лилька жаждала управлять каждым, на кого посмотрит. Она хотела превратиться в настоящую Лилит – завлекать, а потом бросать распаленного от желания, мучить…
Она узнала, что кроме гормонов, которые привлекают, есть и репелленты, которые отталкивают. Вероятно, запрет на то, чтобы «пойти до конца», у нее сидел в голове, и это чувствовали мужчины. Когда она завлекала к себе в постель поклонников Евгении, распалившихся от желания, она запросто выталкивала их. Точно так она поступила с Костей.
Но теперь, когда феромоны Карцевой наготове, никто не мог противиться ей. Вот почему этот вонючий тип оказался в ее постели. На этого человека ее навел Никос, тот самый Николай Георгиевич Никомадис, родной дядя Кости.
Она помнила, как Никос смотрел на нее во время тараканьих бегов. Да-да, именно на нее, а не на Евгению. Обычно сначала все поедали глазами подругу. Первобытные Адамы, жаждущие успокоения на нежной женской груди, думала она, кривя губы. Потом, ночью, они начинают мечтать о такой, как Лилит, которая лишила бы их сил… Конечно, нехотя признала Лилька, Никос знал, что Евгения – девушка его племянника.
Но сейчас это не важно. Никос богат, он хотел ее, с ним она должна договориться.
Лилька едва дождалась утра, потом середины дня – Никос ложился на рассвете, а значит, спал днем.
Но ровно в час дня она не выдержала. Позвонила.
– Лилит! Девочка моя! Да как же тебя не помнить! Приезжай.
Лилька приехала. Она увидела его глаза, поняла его взгляд и пожалела, что потратила феромоны зря. Он и без них готов…
Он угостил ее бокалом вина, хорошего, оценила Лилька. А она сделала ему предложение, с которым пришла. Потом он повел ее в спальню…
Вытерев пот с мохнатой груди, Никос пустился в разглагольствования. Закрыв глаза, она слушая его болтовню.
– Люди покупаются на мою непосредственность. Думают, Никос давно при деньгах, он игрок, деньги сами приходят… Ха-ха… Они не знают, что Никос сам не играет, а только управляет игроками. Ха-ха… Знаешь, когда у меня был садовый домик, а не загородный дом, как сейчас, я пробурил скважину. Она глубокая, восемьдесят метров. Но вода оттуда мутнела на глазах, прямо в ведре. Сосед-химик сказал мне: – Никос, это железо. Оно растворилось, а теперь оседает. – Слушай, – ответил я, – ты меня считаешь дураком. Неужели я поверю, что железо можно растворить в воде? – Химик захлопал глазами: – А ты слыхал про Железноводск? Про воду, которую там все пьют и разливают в бутылки? – В голове моей закрутились подшипники: – Тогда почему нам не пробурить три скважины и не разливать воду в бутылки? – говорю я ему. Тогда он еще сильнее захлопал глазами.
– То были другие времена, – продолжал Никос. – Но мои мозги всегда крутились правильно… А значит, я могу оценить, как крутятся твои мозги, Лилит. Жаль, но то, что ты просишь, – не мое. Нет, не мое, – повторил он, гладя подушечками пальцев ее живот. – Я ничего не понимаю в зверях. Только в людях. Все их страсти, знаю я точно, можно купить и продать.
Лилька чувствовала, что готова разрыдаться. Он заметил:
– Ты чего, Лилит? Разве я не помогу тебе? Мне давно так не было хорошо, как с тобой. Я не знал, что такой стр-ра-астный огонь горит во мне… О… Снова…Он горит снова, посмотри, какой факел… – Он захохотал. – Фак…ел, ты слышишь, да? Ты знаешь английский? Это я придумал, заметь… Догадалась, да, на что похоже?
Лилька почувствовала, как ее надежда возвращается…
Чуть позже, вытирая пот с лохматой груди ладонью, Никос сказал ей:
– Лилит, есть такой человек в департаменте. Я познакомлю тебя с ним в клубе. Это тот химик, который все-таки стал разливать воду из моей скважины в бутылки. На этой минеральной, из Железноводска, – он засмеялся, – мы сделали первый капитал. Ха-ха…
Вечером Лилька, одетая в зеленое узкое платье с глубоким декольте, вошла в клуб вместе с Никосом. Ее украшениями служили нежная белая кожа, змеиная грация и ультрамариновые глаза. Никос представил ее человеку из департамента…
Она улыбнулась. Оказывается, это здорово – слететь с родового дерева, как слетали певчие дрозды с елки в ее огороде. Каждый год они строили на ней гнездо, выводились и улетали. Для нее этой елкой, как теперь она понимала, служил дом Карцевых. И вот теперь она улетит…
Одна неприятность – феромоны кончались. Сейчас уже не так просто проникнуть в лабораторию и взять… Отношения с Карцевыми стали напряженными с тех пор, как она переехала сюда. Внешне – все по-прежнему. Ее принимали вечером на веранде. Пили чай, обсуждали плетистые розы, которые стали хитом сезона в Петракове. А также перголы к ним из гнутых металлических прутьев. Страстное желание сограждан обладать райскими цветами хотя бы временно точно уловили мастеровые люди. Перголы, как деревенские коромысла, перекинулись над огородами. Иногда Лильке казалось, вот он – принцип времени – цепляйться, взбираться, ползти на самый верх!..
Лилька предложила Карцевым, глядя в украшенную розами даль:
– Хотите, я подарю вам перголу? По ней так удобно ползти вверх. Не обязательно розам, можно запустить даже бешеный огурец.
– Нет, – Ирина Андреевна покачала головой. – Это не наш путь. Нам нравятся деревья, которые сами тянутся вверх.
Лилька услышала в этом ответе намек, но отбросила его, не вникая. Какая ей разница теперь, что думает эта женщина.
Ей приходила мысль – купить в секс-шопе духи с феромонами, разбавить ими остатки в пузырьке. Но хотелось узнать, что там намешано на самом деле, и она спросила Ирину Андреевну.
– С ними все ясно, – объяснила Карцева. – Я уже делала анализ содержимого. – Она вынула из шкафа флакон. – Вот он. – Лилька чуть не подпрыгнула – оказался, именно такой. Тот, к которому она присматривалась в магазине. – Вылила в раковину. Надеюсь, эти, простите меня, фе-ро-мо-ны не разъели нашу сточную трубу.
Евгения засмеялась:
– Не боишься, что кто-нибудь выползет из нее на запах? – спросила она.
Лилька чувствовала, как холодеют руки. Подумать только, если бы она купила духи и развела настоящий препарат? Испортила бы все до капли! Но мать еще в детстве научила с осторожностью относиться к разным смесям. «Никогда в буфете не ешь салаты или котлеты»… – возник из детства голос матери.
– А в них есть хоть что-то, что должно работать? – не отставала Лилька.
– Кое-что есть. Я думаю, в них добавляют андростенол хряка. Он изучен, его научились синтезировать. Физиология свиней похожа на человеческую. Но духи не действуют так, как обещает аннотация. Даже для животных феромон хряка – не лучший подарок. Свинка замирает, едва дыша, а хряк начинает ходить кругами. – Она засмеялась. – Не думаю, что именно этого ожидает женщина. В общем, если это снадобье действует, то скорее психологически – успокаивает, придае женщинет уверенность.
Лилька долго перебирала тех, кто может стать проводником к успеху, пока не решилась начать с Никоса. Она даже думала про бизнесмена, которого «завалила», – мужа однокурсницы, теперь уже бывшего. Он не знает, что его страсть к Лильке оплатила жена. Но если бы он купил хозяйство, то вполне мог «забыть» сделать директором ее, Лильку.
А новый муж однокурсницы? Тоже человек при деньгах. Она познакомила с ним Лильку, представила помощницей в обретении их безоблачного счастья. Лилька почувствовала его особенный взгляд. Но знала, ничего не выйдет, потому что поняла: мужья боятся умных подруг своих жен. Опасное дело, а вдруг жена обнаружит, что ее избранник не такой умный, как ей кажется?
Мужчины вообще опасаются умных женщин. Лилька давно заметила, какие взгляды бросают на ту же Ирину Андреевну Карцеву – сперва пожирают глазами, а потом, когда она заговорит, с сожалением отводят взгляд. Она видела то, чего не видели другие – как учащается их пульс при первом взгляде, брошенном на ее грудь, мужчины это делают бессознательно: первый взгляд – туда. Жилка на шее или на виске бьется бешено. Карцева все еще хороша – не седая, не худая, как сказал о ней один из воздыхателей, а Лилька слышала. Но слишком умная…
На что вообще способны мужчины? – внезапный взрыв возмущения удивил ее. Приводить в трепет глупых гусынь своим низким голосом? А что значит этот тембр? Только то, что у его обладателя хорошо с тестостероном.
Но сегодня одним рыком мало что получишь. Теперь в цене другие качества – тонкость ума, гибкость мысли, а также терпение. Это врожденные качества не мужчины, а женщины. Причем не всякой, а такой, как Лилит. Она относила себя к этой немногочисленной категории все с большей уверенностью.
Внезапно чувство вины укололо ее. Что она делает – так поступает с Карцевыми… Но тотчас разозлилась на себя. Почему она должна их любить вечно?
Она закинула руки за голову, вытянулась в струнку и смотрела в потолок. Любить? Да что это такое? Точно так же она лежала только что, а гость делал то, что другие называют любовью.
Она никогда никого не любила, даже смерть матери восприняла как-то отраженно. Ее тронула не сама смерть, а чужая печаль – Ирины Андреевны, сослуживцев, знакомых.
В общем-то, они с матерью всегда были чужие друг другу. Иногда она смотрела на нее, а потом на себя в зеркало и спрашивала: кем ей приходится эта старая толстая тетка? Неужели матерью? Матерью ее, такой красивой, такой молодой? Пожалуй, она испытала даже некоторое облегчение, когда матери не стало. По крайней мере, не надо отбиваться от глупых вопросов. А заботиться о ней есть кому – Карцева всегда рядом.
Но если подумать, разве кто-то любит просто так? Любят потому, что ждут «адекватного» ответа, как сказал один знакомый. Странная лексика, удивилась она тогда. Но потом Лилька узнала, что для него «адекватный» – обыденное слово, как для нее, допустим, «микроскопический». И успокоилась. Профессиональный термин, который подтверждает, что человек не лжет, а на самом деле работает в МИДе…
Лилька придирчиво выбирала, кого любить. Она поставила перед собой цель, наметила пункты приближения к этой цели. В каждом пункте – блокпост, а при нем – человек, отвечающий за ее продвижение от поста к посту.
У нее в «отряде» есть удачливый бизнесмен, который познакомил ее с чиновником департамента, а тот – с консульским работником. Всех их надо любить.
Карцевы больше не входят в этот круг – они сделали свое дело, она свободна от любви к ним. И они вот-вот станут свободны, подумала она. Не только от нее. Она жаждала оттеснить их и занять их место.
Лилька все больше нравилась себе, все больше увлекалась жизнью, которая обещала стать еще занятнее. Она научилась управлять ею. И, может быть, когда исполнит то, что наметила, она даже поблагодарит мать за свое появление на свет. Мать даже деньги ей оставила, какие-никакие. Пожалуй, она не станет их забирать в двадцать пять лет, пусть продлится срок. Если все получится так, как обещает чиновник, едва ли ей понадобится эта мелочь. Разве что на черный день. Она фыркнула. Черные дни грозят черным душам, а ее душа – рыжая. Так ей сказал кто-то, она уже не помнит, кто.
Но, если по-честному, засвербело внутри: все-таки она должна быть благодарна Ирине Андреевна. Если бы не опыты с приманками, то Лилия Решетникова никогда бы не появилась на свет. А это значит, не было бы ее тела, красивого лица… Не было бы вожделенных взглядов, которые бросают на нее мужчины…
Но и Карцева должна благодарить ее за то, что она получилась, родилась, тем самым подтвердив успех ее работы.
Лилька рывком села в постели. Человек из департамента объяснил, как они начнут наступление на ферму. Скорее бы!
21
Евгения вернулась поздно, но матери еще не было. Она бродила по дому, не зажигая свет – пока еще дни длинны, а ночи коротки. Это обстоятельство радовало ее, потому что ночные видения не мучили так длинно, как зимой.
Казалось, они давно должны оставить ее в покое, она уже освободилась от печали, как от надоевшего плаща. Она усмехнулась: любое сравнение, любая параллель на самом деле оговорка. Память о ком-то у нее всегда соединялось с чем-то вещественным. Поэтому, чтобы забыть того, кого хочешь забыть, нужно выбросить из своей жизни все связанное с ним. Вот откуда взялось на первый взгляд выспреннее сравнение печали и плаща. Действительно, плащ вишневого цвета, в котором она гуляла с Костей под дождем на его даче, а также черный анорак, в котором каталась на лодке по озеру, и много чего еще – она собрала все в большой пакет и отнесла в ближайшую церковь.
Но что-то осталось при ней, такое, что не отнесешь никуда. Оно сидело внутри, иногда спокойно, не тревожа и не мучая. Но ни на секунду не позволяло усомниться: оно есть. А иногда царапало, жгло, не давало спать.
Долгое время Евгения делала вид, что не замечает этого чувства. Но теперь она не собиралась обманывать себя – в ней жила любовь. Очень сильная, которая противится сдаваться выдуманным принципам.
Иногда Евгении казалось, что ее любовь вообще живет отдельно от нее. У тебя принципы? Ты их придумала давным-давно? Замечательно, вот и нянчись с ними! Береди свою рану, плачь, омывай слезами подушку. А у меня свои принципы.
Особенно отчетливо поведение своей любви она ощущала, когда звонил Костя. Ее любовь подпрыгивала, кидала кровь в виски, подгоняла сердце… Все ее тело подчинялось, отзывалось. А голос – он тоже выдавал ее и только принцип, как гвоздь, торчал в мозгу…
Но, думала она, положив трубку, не означают ли все эти признаки, что ее любовь захватила уже все пространство ее души и тела?
Мысль, которая еще недавно казалась больной, но сладостно-успокоительной: ах, как было бы хорошо, если бы он женился! – приходила в голову все реже. Конечно, ему уже тридцать один год, у него хорошая работа. Его родственники могли найти ему кого-то. Почему нет? Но в последнее время эта мысль перестала появляться.
При слове «Греция», замечала за собой Евгения, она бросала все дела и слушала радио. Иногда новости приходили приятные, иногда нет. Только что, например, рассказали о том, как трудно приходится некоторым грекам, выехавшим из России, приживаться в новых местах. В деревенской школе, на севере страны, одноклассники покалечили мальчика за то, что он плохо знал греческий язык.
Но тут же поспешно явилась мысль: с Костей все в порядке. Он знает греческий с детства. Она сама начинала учить язык, но бросила после того, что называла разрывом.
Она тихо ступала босыми ногами, ощущая кожей прохладные деревянные половицы. Как правильно, что в старом доме они с матерью ничего не меняли, только следили за порядком.
Здесь всегда хорошо пахло – деревом, травами, геранью на окне. Мать любит герань, как любила этот цветок бабушка. Но самым большим поклонником герани был дедушка. Он умер, когда Евгении исполнилось семь. Он был намного старше бабушки. Сначала он стал больше известен в биологии своими работами, чем она, но со временем жена даже затмила его. Теперь Евгении казалось, что он всегда стоял за спиной профессора Березиной и своим крепким мужским умом направлял ее к новым идеям.
Евгения заметила, что рыжая лейка на подоконнике полна воды. Значит, надо полить цветы. Она одарила каждый горшок щедрой порцией. Ей показалось, что цветы благодарно отозвались на заботу – сильнее запахли. Она стояла, не в силах отойти от них. Запах всегда влечет, иногда он действует на человека тайно, безотчетно.
Теперь, когда она работала вместе с матерью, она узнала много такого, о чем мало кому известно. Иногда такие знания их обладатели стараются хранить в тайне.
С помощью запахов можно, например, управлять поведением не только животных, но и человека. Всякий раз, натолкнувшись на эту мысль, она останавливала себя, опасаясь, что если пойдет дальше, то начнут мучить сомнения и подозрения. От некоторых она никак не могла отделаться… Конечно, она думала о Лильке. Надо же, она живет в той самой квартире в Тушине, но эта квартира теперь ее собственная.
Евгения мысленно прошлась по ней – столько дней и ночей они провели там вместе, Ева и Лилит. Веселые, беззаботные девочки…
Внезапно в уши ворвался крик Кости: «Черт знает, почему меня повело! Сама знаешь, я никогда не смотрел на нее!»
Сердце заколотилось быстро, тревожно. Неужели от запаха герани? – попыталась она обмануть себя.
Но перед глазами появилась Лилька. Ее лицо, ее молящие глаза, устремленные на мать: «Ирина Андреевна, флако-ончик бы? Ну, Ирина Андреевна!»
Это было перед тараканьими бегами. Но… но разве они извели весь флакон с приманкой, который дала им мать?
Нет, конечно! А ты – глупая гусыня! Зачем обманываешь себя, ты же знаешь, Лилька приманила его феромонами! И совершенно ясно, зачем – теперь стало ясно, когда прошло столько времени…
Евгения поставила лейку на подоконник. Потом схватила ее и помчалась на кухню. Она налила воды из-под крана, вернулась к цветам, втиснула лейку на старое место между горшками. Пускай вода отстоится.
Евгения вернулась к столу, села на стул и посмотрела на телефон. С Грецией разница два часа, сейчас Костя не спит… А… может быть… с кем-то… Сердце заныло, она поморщилась. Брось, приказала она себе. Протяни руку, набери номер, командовала она себе. Скажи, что ты хочешь его видеть. Снова! И всегда…
Она протянула руку, но стук калитки остановил. Это мать. Она отдернула руку – при ней звонить не хотелось.
Рука Евгении зависла над столом, потом схватила первую попавшуюся книгу. Оказалось, это альбом Жана Эффеля. В нем смешные рисунки о сотворении мира. Бабушка привезла его из Парижа ей в подарок, когда Евгения еще училась в школе. Бабушка знала, во что они играют с Лилькой.
Евгения открыла альбом наугад и увидела Адама. Забавный, утрированный художником, но он чем-то неуловимо напоминал Костю. Такие же черные волосы, щетина на щеках. Только этот все время голый. А Костя только иногда…
Она улыбнулась. Ева тоже хороша – без всякого стыда разгуливает нагишом перед Адамом и Творцом.
Евгения листала альбом. Внимательно рассмотрела, как Создатель вытачивал из ребра ее для него.
– Привет, – мать тихо вошла в комнату.
– Привет, мама, – подала голос дочь из полумрака.
– Чем занимаешься?
– Я? Смотрю альбом, старый, бабушкин. Помнишь, она привезла мне давным-давно?
– Да, это Эффель. Когда-то был в большой моде. Карикатурист из коммунистической газеты «Юманите», кажется, так?
– Да, но его вариант сотворения мира такой наивный, смешной…
– Я спросила тебя о другом, – заметила Ирина Андреевна, – когда задала вопрос. Мне интересно, чем ты еще занимаешься на работе. – Она выделила слово «еще».
– А-а… – протянула Евгения.
– Ты уверена, что делаешь репеллент только для рыси?
– Нет, конечно. Меня интересуют и лисы, и кролики… – энергично принялась перечислять Евгения.
– Ах, кролики, – с иронией повторила мать. – Не хочешь ли ты предложить властям Австрии репеллент, стать почетной гражданкой полей и огородов? – мать откровенно смеялась.
– Разве там проблемы с перепроизводством кроликов? – удивилась Евгения. – До сих пор?
– А ты не знаешь? – в тон ей нарочито удивилась мать.
Она села напротив дочери и внимательно посмотрела на нее. Потом спросила:
– Ты готовишь репеллент для человека, верно?
– Ты знаешь, – тихо вздохнула Евгения.
– Если бы я не знала, чем на самом деле занимаются мои сотрудники на рабочем месте, меня самой давно бы не было на моем рабочем месте. Ты говорила, что готовишь «отманку» для рыси. Но… знаешь, как-то я усомнилась… И кое-что проверила…
– Понимаю, – призналась Евгения. – Но я хочу тебе объяснить. Мне стало интересно: если модифицировать «отманку», годится ли она для человека?
– И что дальше? – подтолкнула мать.
– Буду сотрудничать с парфюмерами, – засмеялась Евгения. – А потом серьезно добавила: – Это так интересно – управлять желаниями других людей!
– Смотри, не переборщи, когда варишь не борщи, – Ирина Андреевна поморщилась. – Ты хочешь лишить человечество естественной манкости?
– Нет, искусственной, – возразила Евгения. – Той, что приносит людям неприятности.
– Иногда очень мешает жить, – согласилась Ирина Андреевна. – Особенно тем, у кого на приманку уводят мужчин.
Евгения вспыхнула. Мать догадалась? Но она заставила себя сказать почти спокойно:
– Да, это тоже. Моя «отманка» без запаха. Незаметно прыснешь на своего мужчину, и никто чужой уже к нему не подойдет, – засмеялась она.
– Ты пробовала – твоя «отманка» перекроет феромоновую приманку? – в голосе матери звучало любопытство.
– Пробовала, все зависит от дозы. Я подумала: а не открыть ли салон отворота и приворота, – улыбнулась Евгения.
– Вот это оставь Лилит. Я уверена, она спит и видит что-то такое. Знаешь, я хотела поговорить о ней. Тебе не кажется… – мать сощурилась, пытаясь подыскать слова.
– Кажется. Даже больше, чем тебе, мама. Что-то случилось. С ней, с нами. Причем раньше, уже давно, верно? – Евгения вопросительно посмотрела на мать.
– Случилось. Но я расскажу тебе – не сейчас.
– Кстати, мама, я хочу похвастаться: в фонде составили смету на мою командировку в Сибирь.
– Когда же?
– В ноябре. И еще: они дают мне кое-что…
– Говори скорей, – глаза матери загорелись.
– Угадай! У тебя уже это было.
– Не дури мне голову, – нетерпеливо проговорила Ирина Андреевна.
Дочь засмеялась:
– Мама, только невероятно самонадеянный человек может решиться на это.
– На что? – Ирина Андреевна свела брови. – Не понимаю.
– Я тоже не понимаю, как… – Дочь наклонила голову набок, как будто этот особенный ракурс поможет найти ответ: – До сих пор не понимаю, как папа сумел задурить тебе голову.
– Это случилось слишком давно… – отмахнулась мать.
– Только не говори, что это неправда, – предупредила Евгения.
– Все правда. Но кто кому задурил голову – вопрос. – Она вздохнула. – Знаешь, иногда я думаю, что таким, как я, не стоит вообще выходить замуж.
– А как же я? – изумилась дочь. – Меня не было бы на свете.
Слова прозвучали так искренне, что Ирина Андреевна быстро спросила:
– А ты рада, что ты есть?
– Конечно, я же не Лилька!
– Значит, мы с папой не зря встретились. – Она улыбнулась. – Но ты увела разговор от темы. Продолжай.
– Фонд дает мне грант. Я смогу продолжать работу по репеллентам. По каким захочу…
– Здорово! – Ирина Андреевна поцеловала дочь в макушку, как в детстве.
22
Евгения повесила фотографию красавицы рыси над своим рабочим столом. Пушистая, с мягким даже на вид мехом, круглоголовая и усатая, она, кажется, следила за ней пристально и требовательно. Уши с кисточками на концах вслушивались в каждое слово, которое произносила девушка, обсуждая поездку в тайгу. Рысь словно спрашивала: ты на самом деле думаешь, что сможешь мне чем-то помочь?
Когда Евгения долго смотрела на портрет, ей мерещилось то сердитое рычание, то довольное мурлыканье, похожее на сытое кошачье.
Рысь, одетая в дорогой мех, – богатая награда за труды для любого охотника. Профессионалы ловят ее капканами. Евгения захотела узнать – как. Она взяла машину матери и поехала в охотничий магазин.
– Вам интересно, как их ставят? – менеджер зала лично занимался потенциальной покупательницей. – Находят след рыси, под ним убирают снег, а вместо него ставят капкан и чуть-чуть припорашивают. Чем тоньше над капканом слой снега с отпечатком следа рыси, тем лучше.
– Понятно, – бормотала Евгения, а мужчина с любопытством разглядывал хорошенькую девушку, у которой такой странный интерес. – А вы уверены, что хотите поставить капкан именно на рысь?
Она недоуменно посмотрела на него.
– А на кого же?
– Ну… может быть, на самого охотника? – он усмехнулся.
– На человека? – удивилась она еще больше.
– Ну… На мужчину, – в его голосе появились воркующие нотки.
– На мужчину? – кажется, она удивилась еще больше. – Но на него вполне достаточно феромоновой приманки, – она пожала плечами. – Менеджер удивленно заморгал.
Евгения улыбнулась ему, развернулась и пошла к двери.
А он стоял и смотрел сквозь стеклянную дверь, как она садится в красную «десятку».
Она выехала на шоссе и тут же застряла в пробке. Глядя в заднее стекло стоящего перед ней «УАЗа», она думала: как же экологи собираются применять ее репеллент? Неужели бегать по тайге и на каждый капкан прыскать «отманкой»? Глупее не придумаешь.
Наконец пробка дрогнула, будто в нее ввинтили штопор и потащили.
А ей какое дело? Ее задача яснее ясного – «отманка» должна работать. Отвращать. На это ей дают деньги. Все остальное – дело самих экологов. В Питере пообещали: если испытания препарата пройдут успешно, то закажут целую партию. А потом попросят ее поработать над репеллентами для других животных, которые нуждаются в особом внимании и защите.
Она снова думала обо всем этом, глядя на экран компьютера. Евгения писала очередную бумагу для фонда. От неожиданного стука в дверь вздрогнула.
– Тут-тук-тук! Можно к вам в норку? – сладким голосом спросила Лилька.
Евгения поморщилась. В последнее время у подруги появился этот ненатуральный голос. Она говорила им не только с Евгенией, она сама слышала. С чего бы это? У Лилит просто так ничего не бывает, особенно в последнее время.
– Это ты? Стучишь, прежде чем войти? – с досадой пробормотала Евгения, торопливо гася экран. На заставке возникла рысья морда с оскаленной пастью, из нее вывалился длинный розовый язык и повис над острыми зубами.
