Текст книги "История лошади в истории человечества"

Автор книги: Вера Курская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Ездить в повозке имели право только представители аристократии. Совершенно особым был экипаж императора: его верх символизировал небо, а император должен был сидеть, глядя на юг, для чего с III века до н. э. в экипаже был компас. Конечно, время от времени императорская повозка меняла направление, но положение правителя Поднебесной должно было оставаться неизменным, для чего был придуман специальный вращающийся кузов. Помимо огромной свиты, подобающей императору, экипаж сопровождали два барабанщика, которые на каждом повороте били в барабаны и напоминали, что надо свериться с показаниями компаса – и откорректировать положение кузова.

Управление боевой колесницей входило в Древнем Китае в перечень шести искусств наряду с письмом, счетом, соблюдением ритуалов, исполнением музыки и стрельбой из лука. При столкновении с кочевниками, воевавшими верхом, китайцы были вынуждены отказаться от боевых колесниц и создать конницу. Считается, что Китай заимствовал верховую езду у северных соседей, но мнения о том, когда это произошло, расходятся: одни называют II век до н. э., другие более раннюю дату – V век до н. э., поскольку в этот период появляются первые достоверные свидетельства о китайских всадниках.

Итак, китайцы изобрели упряжь с ярмом (эпоха Шан, XVI–XI века до н. э.), шорку (около IV века до н. э., эпоха Чжоу), хомут (династия Хань, 206 год до н. э. – 220 год н. э.). Хомут и шорка, как мы уже говорили, больше подходят к анатомическому строению лошади, чем ярмо, и влияют на эффективность использования тягловой силы. Пара лошадей, запряженная при помощи ярма, может везти груз массой в полтонны, а одна лошадь с хомутом может везти полторы тонны. В Европе хомут появился в VI веке, а заменил собой ярмо для лошадей лишь в VIII веке.

Сложно сказать, когда именно были изобретены стремена. В археологических находках они встречаются в слоях IV–V веков до н. э. как в Китае, так и в соседних Японии и Корее. Советский археолог А. К. Амброз в 1973 году пришел к выводу, что стремена впервые появились в Северо-Восточном Китае и Корее, так как именно в этом регионе находят их дерево-металлический вариант, который можно считать самым первым, примитивным.

Великий император Цинь Шихуанди, основатель династии Цинь, к 221 году до н. э. разгромивший войска шести соседних царств и объединивший Поднебесную под своей властью, сделал ряд важных для китайской культуры и хозяйства нововведений: унифицировал письменность, денежную систему и колею дороги. Дороги были разделены на узкие и широкие, причем на самых широких могли проехать 3 повозки в ряд. Тогда же была расширена дорожная сеть. Все это вместе ускорило движение повозок и колесниц по территории страны.

Цинь Шихуанди умер в 206 году до н. э. В 1974 году крестьяне случайно обнаружили его могилу во время сельскохозяйственных работ к востоку от горы Лишань. Это знаменитая «терракотовая армия» – захоронение, известное всему миру своими скульптурами воинов из терракоты общим числом 8099. В этой армии были и лошади – 384 упряжных и 116 верховых. Поскольку все скульптуры сделаны в натуральный размер, по ним можно судить и о лошадях того времени. Терракотовые лошади широкогрудые, приземистые, мощные, рост их около 135 сантиметров, с небольшими горбоносыми головами, широкими шеями и достаточно длинными ушами. Гривы их пострижены, хвосты заплетены. По типу эти лошади близки к аборигенным породам современного Китая: это лошади степного типа, похожие на монгольских. По анализу пыльцы, попавшей на терракоту, был сделан вывод, что статуи воинов изготавливались в разный районах Китая, но всех лошадей сделали недалеко от захоронения. Их было бы слишком сложно везти издалека: каждая лошадь весит около 200 килограммов.

Среди инвентаря были также найдены бронзовая колесница и карета, запряженная четырьмя лошадьми. Несмотря на то что шорковая упряжь к тому моменту, когда жил Цинь Шихуанди, уже была изобретена, лошади в его карету запряжены при помощи ярём.

В эпоху Хань важную статью китайского импорта составляли лошади. Эта же эпоха ознаменовалась уникальной для мировой истории войной из-за лошадей. Произошло это во времена правления императора У-ди (141–87 годы до н. э.). Китай пошел войной на государство, которое в хрониках Поднебесной названо Давань; расположено оно было в Ферганской долине (Средняя Азия). До императора дошли слухи, будто на западе от его владений есть страна с плодородной долиной, где пасутся необыкновенно резвые кони, потеющие кровью. Лошади были очень нужны империи – с IV века до н. э. ей не давали покоя своими набегами кочевые племена сюнну из северных степей, сильные своими всадниками. Было понятно, что справиться с угрозой сюнну без конницы невозможно. У Китая тогда еще не было конного войска, так как не было хороших верховых лошадей. Но эти лошади были в стране Давань… И на запад было послано войско под командованием Ли Гуаньли, брата любимой наложницы императора. Первый поход оказался неудачным: на родину командующий вернулся без армии. Большинство его солдат погибли по пути в Фергану через горы и пустыню от жажды и болезней. Но император не оставлял надежды завладеть небесными, как их прозвали китайцы, конями и снова послал Ли Гуаньли в поход. Второй поход принес определенные результаты: несмотря на потерю половины армии, китайцам удалось разрушить стену Худжанда, столицы Ферганы. Царь Ферганы был убит своими же аристократами, и его голову выслали Ли Гуаньли с просьбой о мире. Фергана заплатила Китаю контрибуцию в 3000 лошадей. В 100 году до н. э. Ли Гуаньли вернулся домой, но смог привести с собой лишь 1000 лошадей – остальные не выдержали тяжелого пути. Впрочем, и такого поголовья оказалось достаточно, чтобы начать самостоятельное разведение, не зависящее от частого прилития свежей крови.

Лошади Ферганы описываются китайцами как очень рослые и красивые. Сохранившиеся статуэтки и росписи изображают животных с пропорционально короткими крупами, круглых очертаний корпусами и очень прямыми передними ногами. Их потомки – современные представители карабаирской породы, о которых мы рассказывали в предыдущей главе. Насколько ощутим был след, который они оставили в породах Китая? Точно на этот вопрос могли бы ответить генетические исследования – сравнение генома современных карабаирских лошадей с лошадьми местных пород Китая, но таковых исследований, насколько известно, ученые не проводили.

В Поднебесной империи большое значение придавалось ритуалу и разного рода церемониям, и лошади заняли во всем этом важное место. В эпоху Хань была придумана особая церемония – танец лошадей. К тому же периоду относится изготовление крупных фигур коней из серой глины на металлическом каркасе. В погребальном инвентаре находят много изображений лошадей, горбоносых и ушастых, но с длинными стройными шеями, что может косвенно указывать на наследие ферганских лошадей. Первый буддийский храм в Китае назывался Храмом Белой Лошади (Баймасы); он был построен в 68 году до н. э. в городе Лоян. Однажды император Мин-ди увидел во сне исполина-бога, идущего с запада. Он отправил в Индию посольство, которое вернулось с учителями и буддийскими святынями, в том числе и со статуей Будды. Храм же был назван в честь лошади, которая привезла святыни. Конная тема затрагивалась и в ритуалах более скромных, чем официальные придворные церемонии. Например, существовал обычай, чтобы невеста, выходя из свадебного паланкина, в котором ее доставили в дом жениха, ступала на седло, под которым лежали два яблока. Смысл ритуала в том, что слова «яблоко» и «седло» звучат по-китайски так же, как «мир» и «покой». В Китае часто использовалась подобная игра слов, когда предмет обозначал нечто иное с похожим по звучанию названием.

Все более популярными у аристократии в период Хань становились новые развлечения – конная охота и поло. Конное поло – это командная игра, в которую играют всадники. При помощи длинной клюшки (в современной версии – деревянного молотка) всадники должны закатить мяч в ворота команды противника. Игра возникла в VI веке до н. э. у иранских племен и поначалу была простонародной забавой, но со временем перешла в разряд развлечений для элиты. Согласно легенде, персидский царь Дарий послал Александру Македонскому мяч с клюшкой, намекая на его неопытность как в игре, навыки которой тогда уже были обязательными для персидской аристократии, так и в дипломатии. Александр же истолковал это послание в свою пользу, заявив, что мяч обозначает Землю, а клюшка – его самого. Из Персии поло попало в Китай и Тибет, откуда и происходит его название – от тибетского слова «pulu» – «мяч». Из-за этого некоторые историки считают Тибет родиной этой игры. Еще одно предание, связанное с поло, касается другого великого завоевателя – Тамерлана. Говорят, он придумал свою, очень жестокую версию игры – поло с отрубленными головами вместо мяча.

Позднее поло проникло в Индию, где так же, как и в Тибете, обогатилось новыми терминами. Раунды в игре с тех пор называют чаккерами – от санскритского «chakra», то есть «колесо». В 1862 году игрой в поло увлеклись британские кавалеристы в Манипуре. В 1869 году кавалеристы 10-го гусарского полка Ее Величества представили игру в Англии, где она тоже завоевала сердца аристократов.

На китайских изображениях многие игроки в поло – женщины. Несмотря на то что женщина в китайском обществе занимала подчиненное положение (особенно в сравнении с северными кочевыми соседями Поднебесной), запретов или ограничений на верховую езду для дам не было. Ян Гуйфэй, знаменитая наложница императора Сюань-Цзуна (712–756), из-за которой он лишился трона, была в свое время известна как очень искусная всадница. Сохранилось интересное изображение ее с императором выезда на конную прогулку. Император уже сидит верхом, а Ян Гуйфэй садится, причем ей помогают несколько слуг: один держит под уздцы лошадь, второй стоит с правого бока лошади и тянет правое стремя вниз, в то время как всадница садится слева. Этот прием используют и в наши дни: противоположное стремя тянут вниз, иначе седло может резко съехать на левую сторону, когда всадник в какой-то момент всем своим весом давит только на левое стремя. Несмотря на то что лошадь невысокая, Ян Гуйфэй садится не с земли, а с низенькой скамейки.

В начале XIII века в Китай вторглись монголы, и империя, в которой тогда правила династия Сун, уступила их натиску. К 1280 году она была полностью завоевана, а династия Сун уничтожена. Монголы основали свою династию – Юань. Эпоха ее правления (1279–1368) ознаменовалась кризисом коневодства – это несмотря на то, что сама династия была основана внуком Чингисхана, монгольским ханом Хубилаем. Причиной был общий экономический упадок в стране, вызванный тяжелым налогообложением, национальным гнетом со стороны монгольской администрации и одновременно подрывом земледелия. К XIV веку, после долгой освободительной борьбы, монголы были изгнаны из Поднебесной.

К началу эпохи Мин (1368–1644) значение лошади в транспорте уменьшилось, но в военном деле осталось прежним. Лошади на изображениях, сохранившихся с этого периода, некрупные, широкотелые, округлых форм.

Коневодство в Поднебесной не раз переживало серьезные кризисы, а государственные программы его развития в большинстве случаев не давали существенных результатов. Во времена опиумных войн использовались кавалерийские части из монгольских и маньчжурских всадников, ездивших на степных лошадях. Однако они постоянно терпели поражение от английской кавалерии. Конница была выбрана китайским командованием в качестве основной военной силы в битве за Пекин – и в итоге не смогла приблизиться к противнику на расстояние сабельного удара. Ее расстреляли из ружей и пушек.

Япония

Как и китайцы, жители Страны восходящего солнца тоже не были истинно конным народом, и лошадей в Японии всегда было немного. Однако в случае с Хризантемовой империей ситуация осложнялась географическим фактором: острова с их горным рельефом и ограниченными по площади пастбищами не могли дать пищу большому поголовью крупных животных. Однако образ лошади все же занял свое место в японской культуре. Конь служил символом силы и быстроты. Есть легенда, согласно которой принц Сётоку-тайси (574–621), покровитель буддизма, родился возле конюшни. Очень дорожили своими конями самураи.

Поголовье лошадей в Японии сильно колебалось в зависимости от ситуации в стране: увеличивалось во времена смут и уменьшалось в мирные времена. Лошади впервые упоминаются в японских источниках в конце III–IV веке в эпоху Кофун. В курганный период (IV–VI века) отмечается увеличение поголовья. В ту эпоху в курганах хоронили знать Японии с оружием и конской амуницией, а иногда с останками лошадей.

Японские лошади относятся к так называемому островному типу и в чем-то близки породам пони Британских островов. Они маленького роста (135–140 сантиметров), мохнатые, очень выносливые и агрессивные. На сохранившихся старинных изображениях можно видеть животных разных мастей – гнедых, вороных, серых, караковых (черных с рыжими подпалинами возле глаз, на носу и в паху), сильно отметистых и с большими пежинами на животе. Начиная с эпохи Эдо (1607–1867) японцы приливали к своим лошадям кровь ввозных животных – персидских (туркменских или арабских?) лошадей, которых дарили голландцы. Копыта на протяжении очень долгого времени обматывали соломой, подков не было. Еще европейские путешественники XVIII–XIX веков сообщали: «По обеим сторонам дорог встречается множество лавчонок, где выделывают и продают бесчисленное количество соломенной обуви для лошадей и вьючного скота и сандалий для прохожих. Эта обувь для лошадей и быков одинакова во всей империи и дает хлеб множеству бедных людей»^[5].

Лошади были нужны японцам прежде всего для конницы, реже в качестве тягловой силы: землю на островах обрабатывали вручную, а путешествовать предпочитали пешком или – когда дело касалось аристократов – в паланкине. Если же высокое лицо ехало верхом, лошадь вели под уздцы. За постой лошади в частной гостинице взимали отдельную плату, причем она была вдвое больше стоимости проживания хозяина.

Указы периода Нара (VIII век) ограничивали количество лошадей, которые могли быть в частной собственности, равно как и оружие. Тогда же возникли государственные пастбища, лошади с которых использовались в армии и для сети почтовых дворов. Дворы эти были расположены на расстоянии 16 километров один от другого, и для их обслуживания было задействовано одновременно более 4000 лошадей. В отличие от аналогичных станций в России на почтовых дворах Японии можно было останавливаться лишь тем, кто ехал по служебной надобности. Остальные путешественники довольствовались ночлежными домами при буддийских храмах и монастырях. К X веку почтовые дворы исчезли, но их система возродилась при сёгунате Токугава, или в период Эдо (1603–1868).

С VIII века в Японии проводились скачки при синтоистских храмах и при дворе императора. Они могли сопровождаться соревнованиями по стрельбе из лука и считались не просто проверкой навыков воинов, а делом, угодным богам-покровителям воинского дела. Стрельба из лука на скаку называется «ябусамэ» и упоминается в «Нихонги» («Анналы Японии») в 720 году, одном из древнейших письменных памятников страны. Расцвет этого искусства пришелся на эпоху Камакура (1185–1333). Верховая езда называлась «бадзюцу» и входила в перечень навыков, необходимых для самурая. В Японии было также и состязание ину-но-моно – преследование собак верхом, причем в бегущую собаку стреляли тупой стрелой. Школы конной стрельбы Такеда и Огасавара, в которых самураев обучали «ябусамэ» и «бадзюцу», сохранились до наших дней.

Крупные конные турниры проходили на скаковом кругу возле храма Цуруга ока Хатиман (ранее город Камакура, сейчас префектура Канагава). Во время синтоистских праздников их переносили на берег моря. В качестве судей выступали синтоистские священники. На соревнованиях по ябусамэ каждому всаднику давались три заезда, и он трижды стрелял в цель, скача верхом по кругу. В наше время эти соревнования превратили в развлекательное зрелище, которое проводится каждый год 15–16 сентября в Камакуре.

В середине пятого месяца в день обезьяны (двенадцатый день) каждый год при участии священников на равнине Канто отлавливали одичавших лошадей. Такая охота была в большей степени спортивным состязанием, поскольку помогала выявить лучшего всадника. Охотники скакали в полном боевом вооружении – это была проверка боевых навыков и выносливости в условиях, приближенных к реальному бою. Позднее охота трансформировалась в синтоистский праздник Намаон («полевые маневры конницы»), который включал в себя скачки, преследования всадников и борьбу за захват знамени.

В VIII веке зародилась особая новогодняя традиция: в седьмой день нового года перед императором проходила процессия, составленная из белых коней. Этих животных вели в поводу, садиться на них было запрещено. Считалось, что если увидеть в седьмой день нового года белого коня, то будешь спасен от козней злых духов. Богоугодным делом было подарить белого или вороного коня синтоистскому святилищу. Такие кони жили при святилищах какое-то время, и в случае необходимости их приносили в жертву – например, чтобы предотвратить проливные дожди или прекратить засуху. В современной Японии в синтоистских святилищах продают таблички с изображениями коня, на которых пишут просьбы богам и которые вывешивают перед входом, а через какое-то время, когда их становится слишком много, сжигают.

В XIII веке в Японию вторглись монголы и поразили воображение японцев своей сильной конницей. Впрочем, они вскоре покинули Японию, не успев оказать заметного влияния на стратегию и тактику конного дела. Впрочем, нельзя не отметить, что с XIII века конный бой как поединок двух всадников ушел в прошлое и сражения стали массовыми. До этого в Японии процветала тактика единоличного боя, поскольку в массовых сражениях самураю трудно обрести индивидуальную славу. Впрочем, христианские миссионеры даже в XVI–XVII веках отмечали, что японские лошади не умеют ходить в строю. При этом многим иным приемам, полезным в бою, самураи и их кони были хорошо обучены. Один из самобытных тактических приемов самураев, например, заключался в том, чтобы при сближении с противником скакать зигзагом, сбивая с толку вражеских лучников.

На лошадь самураи садились не слева, как это принято сейчас повсеместно и было принято с давних времен у многих народов, а справа. Во время боя поводья для удобства крепили к кольцу, расположенному на нагрудном доспехе. Уздечки боевых коней украшались кисточками, их обматывали тканью, чтобы украшения не звенели и можно было бесшумно подкрасться к врагу. Седло использовали деревянное с высокими луками, металлической отделкой и колокольчиками, висящими на длинных лентах. Стремена были в виде длинного тапка, у которого со временем исчез носок. Самураи не любили экономить на украшениях для своих боевых товарищей, хотя сами, согласно существовавшим в среде аристократии традициям, одевались скромно. С XVII века на коней надевали доспехи из кожи или папье-маше с металлическими чешуйками. Шлемы для лошадей делали в виде головы дракона, оленя или просто коня, часто с рогами и усами. Вместо хлыста применяли гибкий прут, шпор не было.

Запрягать лошадей в повозки стали только в XIX веке, до этого использовали волов, причем даже в столице. Вид экипажа, запряженного лошадью, был настолько непривычен для японцев, что первые из них, кто попал в Европу, были поражены, увидев здешний городской транспорт. В середине XIX века в Стране восходящего солнца появились вначале частные конные экипажи, а затем и конка – аналог современного трамвая.

Модернизация японской армии, в том числе и конницы, произошла только при императоре Мейдзи (1867–1912). Правительство поощряло строительство ипподромов и использование лошадей в крестьянских хозяйствах. Существовали специальные курсы, на которых учили основам коневодства и уходу за лошадьми, пропагандировалась селекция на укрупнение лошадей. С Запада в страну ввозили чистокровных верховых, арабских, англо-арабских лошадей, бельгийских и бретонских тяжеловозов. Это повлекло за собой заметное развитие конного дела. Сегодня в Японии развиты скачки европейского образца и бан-эй – гонки на тяжеловозах, запряженных в волокуши с грузом.

Глава 9

Лошади колоний

В первой главе мы уже говорили, что представители семейства лошадиных родом из Нового Света, но на своей родине они вымерли много столетий назад. Однако им было суждено вернуться туда – пусть уже в совершенно новом качестве с точки зрения биологии и в совершенно другой роли, на этот раз с точки зрения истории.

В XV веке горизонты привычного для европейцев мира расширяются – наступает эпоха Великих географических открытий. Эти открытия совершали португальские и испанские мореплаватели, искавшие морские пути в богатую пряностями, драгоценными камнями и прочими сокровищами Индию. Лошадь и тут сослужила большую службу человеку, ведь рано или поздно корабль пристает к берегу – а покорять сушу в те времена можно было только на лошадях. Иберийские мореплаватели прекрасно это понимали.

Христофору Колумбу не удалось, как он надеялся, открыть западный морской путь в Индию – однако он нашел совершенно новые, не известные европейцам земли. Было очевидно, что их освоение невозможно без основного помощника человека, поэтому в свою вторую экспедицию (1493–1496) Колумб взял 25 лошадей. Даже в наши дни перевозить таких животных на большие расстояния трудно – что уж говорить о тех временах! Плавание через Атлантический океан под парусами продолжалось чуть больше двух месяцев. Животных везли в трюме, они стояли в узких стойлах с низкими потолками: пространство на корабле ограничено. Они получали мало еды и недостаточно воды – всегда существовал риск попасть в глухой штиль, и воды могло не хватить на людей. Недаром пояса устойчивых антициклонов со штилями между 30 и 35 градусами северной и южной широты получили названия «конских широт». Попав в устойчивый штиль, моряки иногда были вынуждены выбрасывать лошадей за борт, чтобы просто сэкономить воду. Есть версия, что, если это происходило относительно недалеко от берега, некоторые лошади могли доплыть до него и положить начало нескольким и поныне существующим диким популяциям на восточном побережье Северной Америки (например, лошадям Внешних Отмелей или популяции острова Ассатиг между штатами Виргиния и Мэриленд). Хотя, на наш взгляд, вероятнее, что эти лошади произошли от особей, спасшихся после кораблекрушений вблизи берега, – вряд ли моряки стали бы выкидывать за борт животных, видя впереди землю.

Для перевозки через Атлантику выбирали лошадей небольшого размера – им было легче поместиться в тесных стойлах и требовалось меньше корма. Это одна из причин, по которой все породы лошадей, выведенные в Новом Свете до XX века, отличаются маленьким ростом по сравнению с европейскими. О первых лошадях, привезенных Колумбом, говорят, что их просто подменили – денег на экспедицию было выделено достаточно для покупки хороших испанских верховых коней (все-таки они предназначались для завоевания новых земель, а потому должны были быть боевыми конями). Но моряки, которым была поручена покупка живого стратегически важного груза, решили сэкономить, а сэкономленные деньги прогуляли, устроив прощальный пир. Если это правда, моряков можно понять: все же они отправлялись в путь, как тогда казалось, на край света и могли вообще не вернуться. Как бы то ни было, в трюмы кораблей Колумба вместо крупных благородных боевых коней попали мелкие лошадки грубого сложения, ростом примерно 134–144 сантиметра в холке. Конечно, сейчас уже невозможно в точности установить их породную принадлежность, так как на Пиренейском полуострове есть несколько аборигенных пород с такими характеристиками, однако сравнительные анализы ДНК лошадей показывают родство современных пород США и Латинской Америки с гаррано – аборигенной породой из Галисии и Северной Португалии. Это аллюрная порода – равно как и многие породы Западного полушария, поэтому можно с определенной долей уверенности сказать, что хотя бы некоторые лошади, прибывшие на кораблях Колумба в Новый Свет, тоже были аллюрными.

В XV веке в Испании ездили верхом только на жеребцах, но Колумб взял с собой и кобыл: нельзя было ставить наличие лошадей на островах Карибского моря в постоянную зависимость от импорта из Испании, нужно было заняться их разведением на месте. Из 25 лошадей добрались до Гаити лишь 20, но через пять лет на Гаити их было уже 60. С этого острова коней начали развозить по соседним островам Карибского моря. Уже в 1505 году первый губернатор острова Коста-Рика Хуан Понсе де Леон лошадей для своих нужд и последующего разведения привез с Гаити. Впрочем, ввоз лошадей из Европы тоже не прекратился, – напротив, импортное поголовье становилось все более разнообразным. К лошадям испанского происхождения (включая аллюрных) добавились берберийские, арабские и представители других пород.

После открытия Колумбом Нового Света началась испанская колонизация Западного полушария, или Конкиста. Этот процесс ассоциируется прежде всего с именем Фернандо Кортеса (1485–1547), военного, вошедшего в историю благодаря покорению Мексики, генерал-капитана колонии Новая Испания (1522–1526). Этому человеку принадлежит интересная для нас оценка Конкисты: «После Бога победой мы обязаны нашим лошадям». Считается, что, увидев всадников верхом на лошадях, не знакомые с этими животными индейцы принимали их за единое целое с человеком, а когда один из всадников упал с лошади, обратились в паническое бегство, крича, что неведомое чудовище разорвалось надвое. На наш взгляд, это неправдоподобно: вряд ли индейцы могли соединять в своем восприятии человека с лошадью. Однако нет сомнений, что кони произвели на них большое впечатление, а во время военных конфликтов конкистадоров с местным населением служили в качестве серьезного боевого преимущества.

Нам не удалось найти в исторической литературе рассмотрение вопроса, как отсутствие лошадей повлияло на цивилизации доколумбовой Америки. Великие пирамиды, которыми мы восхищаемся теперь (и иногда даже создаем о них новые легенды вроде истории о пришествии предков индейцев майя из космоса), были построены человеком без участия лошади. В то же время известно, что на полуострове Юкатан земледелие было затруднено, а к моменту появления конкистадоров пришло в полный упадок из-за истощения и без того скудных горных почв. Как знать, быть может, наличие коневодства у индейцев (и, соответственно, наличие хорошего навоза) могло решить эту проблему… но история не имеет сослагательного наклонения.

Кортес впервые оказался в качестве колониста на новых землях в 1504 году в Санто-Доминго, затем в 1511 году участвовал в завоевании Кубы. В Мексику он приплыл в 1519 году уже как завоеватель, командовавший отрядом из 508 пехотинцев и 16 всадников. С конкистадорами было семнадцать лошадей, причем одна из кобыл ожеребилась на корабле на пути в Мексику.

В 1524 году Кортес предпринял экспедицию в Гондурас. Во время экспедиции его конь по кличке Эль Морсильо занозил ногу. Уговорив местного вождя признать себя вассалом испанского короля, Кортес со своим отрядом отправился назад, а раненого коня оставил у майя. Обещал он вернуться за своим боевым товарищем спустя какое-то время или же оставил его индейцам навсегда, не ясно. Известно, что майя очень ответственно отнеслись к порученному им заданию: они украшали Эль Морсильо цветами, кормили мясом и экзотическими фруктами. Увы, их неумение обращаться с лошадьми привело к ожидаемому результату: от неподходящей пищи конь вскоре пал. Испугавшись, индейцы постарались всячески загладить свой проступок и поставили в одном из своих храмов статую коня в полный рост. Эль Морсильо они отождествили с Циминчаком (дословно «громовой тапир»), повелителем грома и молнии: дело в том, что индейцы считали, будто так пугавшие их выстрелы из пушек и ружей происходят от ржания испанских лошадей. Майя поклонялись коню Кортеса вплоть до 1617 года, а именно до того момента, когда в эти земли впервые прибыли францисканские миссионеры, которые уничтожили идол. Возмущенные этим и другими святотатствами, майя изгнали миссионеров из Гондураса. В 1696 году монахи-францисканцы снова проникли во владения индейцев майя, и в главном храме им довелось увидеть ящик, где хранилась кость ноги Эль Морсильо, а в другом храме к потолку были подвешены останки коня, уже истлевшие – с момента его гибели к тому времени прошло почти два столетия. В Гватемале до сих пор рассказывают легенду о статуе коня, что покоится на дне озера Петен-Ица, окружавшем когда-то Тайясаль, последний из городов майя, завоеванных испанцами.

Итак, лошадей довольно быстро начали разводить на островах Карибского моря, причем поголовье пополнялось животными, импортируемыми из Испании. С островов лошади отправлялись в другие испанские колонии – Пуэрто-Рико, Кубу, Колумбию, Мексику. Некоторые лошади с испанскими предками в родословной попадали и на полуостров Флорида. Таким образом в Западном полушарии сформировался целый поток лошадей испанского происхождения: сперва на острова Карибского бассейна, затем оттуда на север (в Мексику и Флориду) и на юг (в страны Мезоамерики).

Из Мексики и Флориды лошади попадали на Великие равнины. Уже в 1539 году с Кубы на территорию нынешнего штата Джорджия было завезено 300 лошадей. Все существующие сейчас верховые породы США восходят к лошадям с островов Карибского бассейна.

Мексика

Несмотря на то что открытая Колумбом часть света оказалась вовсе не желанной Индией, она вознаградила колонистов за их усилия по покорению новых земель. Примерно в 1560 году невдалеке от современного Мехико испанцы открыли крупное месторождение серебра, что и предопределило дальнейшую судьбу региона: в него потянулись как те, кто стремился открывать новые земли и со всей искренностью нести местному населению Благую Весть, так и искатели наживы. Всем им были нужны лошади – как для повседневных хозяйственных работ, так и для того, чтобы продвигаться в глубь континента.

Центральная Мексика – это обширные равнины, покрытые густой травой, идеальные для разведения крупного рогатого скота. Люди, для которых скотоводство стало профессией, в Мексике называются чарро. По происхождению это были испанцы: работа чарро требовала верховой езды, а королевский указ от 1528 года запрещал индейцам ездить верхом под страхом смертной казни. Испанцы не забыли, какой страх наводили лошади на коренное население Новой Испании, и понимали, что исчезновение у индейцев пиетета перед помощником человека представляет в будущем угрозу власти колонистов. Поэтому выпасом скота верхом занимались только белые.