Текст книги "Воскресшая жертва"

Автор книги: Вера Каспари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

ГЛАВА II

Хотя изучение убийства составляло отнюдь не малую часть моей работы, я никогда не опускался до изложения таинственной истории. Рискуя выглядеть не совсем скромно, я все-таки процитирую кое-что из своих работ. Фраза, открывающая мой очерк «О звуках и неистовстве» [3]3
  Опубликовано в сборнике Уолдо Лайдекера «Время, ты – вор» (1938 г.).


[Закрыть]и столь часто воспроизводимая, представляется здесь уместной:

«Когда во время президентской избирательной кампании 1936 года я узнал, что президент – любитель таинственных историй, я проголосовал за республиканцев».

Мое предубеждение не возымело действия. Но я по-прежнему полагаю, что обычная мистика – это переизбыток звуков и неистовых чувств, что более, чем все прочее, свидетельствует о варварской потребности в насилии и мести той застенчивой толпы, которая именуется читающей публикой. Литература, посвященная расследованию убийств, утомляет меня так же сильно, как практика расследования раздражает Марка Макферсона. Все же я обязан воспроизвести эту историю, потому что эмоционально был тесно связан с делом Лоры Хант, подобно тому как он должен был продолжать расследование. Таким образом, я веду свое повествование, воспроизводя не столько криминальный сюжет, сколько любовную историю.

Я сам хотел бы стать ее героем. Воображаю себя печальным персонажем, неосознанно вовлеченным в любовную коллизию, которая началась с насилия и была обречена превратиться в трагедию. Вынужден думать о себе в третьем лице. После пережитых многочисленных нескладных и неудачных приключений меня уберегает от угрызений совести то, что я обращаю неприятные для меня воспоминания в очаровательный сюжет под названием «Жизнь и время Уолдо Лайдекера». Редко в какую ночь мне не удается усыпить себя вместо снотворного такой героической фразой, как, например: «Уолдо Лайдекер хладнокровно стоял на краю скалы, у подножия которой рычали десять тысяч разъяренных львов».

Делаю это признание, рискуя прослыть человеком абсурдным. Мой облик, пожалуй, не слишком героичен. При росте в шесть футов и три дюйма все великолепие моего скелета прикрыто массивной плотью. Однако мои мечты, напротив, тонки и изящны. Вместе с тем осмелюсь утверждать, что, если бы мечты любого так называемого нормального человека, как на картинах Дали, выставлялись на обозрение вульгарной толпы, этот человек лишился бы своей степенности и достоинства. В определенные периоды истории массивная плоть считалась признаком доброго нрава; теперь, правда, мы живем в утомительное время, когда физические упражнения считают святым занятием, а герои всегда стройного телосложения. Я неоднократно обрекал себя на муки, связанные со стремлением сбросить лишний вес, но всегда терпел неудачу, так как полагал, что никакая философия и никакая фантазия не осмелятся посетить тот ум, который, подобно ростовщику Шейлоку, дрожит над каждым фунтом плоти. Итак, к своим пятидесяти двум годам я научился нести бремя своего тела с тем же философским спокойствием, с каким переношу такие неудобства, как жаркая погода или новости с фронтов войны.

И все-таки нельзя писать о себе в героическом стиле в тех главах, где нить истории держит в руках Марк Макферсон. Я давно научился высоко нести свое «я» по миру, в котором в том числе живет и Шелби Карпентер, однако наш молодой сыщик – все же более мощная фигура. В характере Марка нет места слабостям, он, как твердый металл, оставляет свой отпечаток на тех, кто пытается его формировать.

Он ясен, но не прост. Его беспокоят собственные внутренние проблемы. Презирая роскошь, он в то же время очаровывается ею. Он скептически относится к моей коллекции стекла и фарфора, к моему Бидермейеру и библиотеке, но завидует культуре, которая развивает способность ценить внешний лоск. Его замечание о том, что я отдаю предпочтение физически ущербным людям, свидетельствует о его уязвимости. Воспитанный в мире, где ценится лишь совершенство без изъянов, он лишь в зрелом возрасте познал то, с чем я столкнулся, будучи несчастливым тучным подростком: что хромой, заика и слепой в душе более злобны и поэтому более проницательны. Накапливая собственные жизненные обиды, они исследуют страдания и слабости других. А в исследовании – залог находок. Благодаря своим телескопическим очкам я обнаружил у Марка слабость, которую никогда не заметил бы невооруженным глазом.

Жесткость его характера не вызывала у меня зависти. Я завидую крепким костям, железным мускулам, шрамам людей с твердой походкой и суровой военной выправкой. Мои собственные недостатки, тучность, астигматизм, дряблое и бледное тело не могут найти себе никакого героического оправдания. Вот только серебряный протез в большой берцовой кости – подарок умирающего головореза! Это же героический роман в анатомической истории человека.

После ухода Макферсона я еще целый час неподвижно сидел на диване, забавляясь своей завистью. Этот час меня вконец утомил. В поисках утешения я обратился к эпитафии на смерть Лоры. Но строки не выстраивались, слова ускользали. Марк заметил, что я гладко пишу, но ничего больше не сказал. Я обнаружил в себе этот недостаток на фоне всех моих талантов, но никогда себе в нем не признавался. Тем воскресным днем я взглянул на себя как бы со стороны и увидел толстого, суетливого и бесполезного мужчину средних лет, едва ли привлекательного. За все это, по логике вещей, я должен был бы презирать Марка Макферсона, но не мог. Он, со всеми его острыми углами, был тем, кем должен был бы быть я: главным действующим лицом истории.

Главным действующим лицом, а не исполнителем роли. И все-таки исполнение этой роли всеведущего было отведено мне. В качестве рассказчика и исполнителя я буду описывать сцены, которые никогда не видел, и воспроизводить диалоги, которые не слышал. Не прошу извинений за подобную дерзость. Я художник, и мое дело – воссоздать движение, точно так же как я призван создавать настроение. Я знаю этих людей, их голоса звучат во мне, и стоит только закрыть глаза, как я вижу их характерные жесты. Записанные мною диалоги будут более четкими и лаконичными, будут лучше отражать суть характеров, чем произнесенные в действительности, – ведь я могу отредактировать то, что пишу, а их разговоры велись в свободной и бесцельной манере, без соблюдения формы или законов кульминационного развития в построении сцен. Когда же я буду писать о себе как о действующем лице, то буду показывать свои недостатки с той же мерой объективности, как если бы я был не более значительной фигурой в этом мрачном романе, чем кто-либо другой.

ГЛАВА III

Тетка Лоры по имени Сьюзен когда-то пела в музыкальной комедии. Потом она овдовела. Жизненный этап, приходящийся на ее замужество, который можно обозначить просто дефисом, забыт вовсе. В последующие годы за все время нашего знакомства я никогда не слышал от нее каких-либо сожалений по поводу смерти Гораса К. Тридуэлла. Известие о смерти Лоры заставило ее поспешно покинуть летний домик на Лонг-Айленде и устремиться в помпезный дом в центре города на Пятой авеню. Ее сопровождал только один слуга, сумрачный Финн. Дверь Марку открыла Хелга, которая провела его через лабиринт темных переходов в большую голую комнату, где вся мебель, картины и украшения были затянуты бледно-полосатым саваном чехлов.

Для Марка это было первое посещение частного жилища на Пятой авеню. В ожидании он вышагивал по длинной комнате, приближаясь и удаляясь от своего худого, в темной одежде, отражения в огромном, в позолоченной раме, зеркале. Его мысли занимала встреча с покинутым женихом. Лора должна была выйти замуж за Шелби Карпентера в следующий четверг. Они уже сдали анализы крови и заполнили анкеты для получения брачного свидетельства.

Марк прекрасно это знал. Шелби был обезоруживающе откровенен с сержантом полиции, который задавал ему первые вопросы. В кармане пиджака у Марка лежала сложенная копия отчета о последней встрече влюбленных. Факты были обычного свойства, но все же не совсем.

Лора заразилась лихорадкой уик-энда. С первого мая до конца сентября она присоединялась к фанатичной толпе людей, совершавших в конце каждой недели паломничество в Коннектикут. Старомодный дом Лоры, описанный в рассказе «Вызревание Новой Англии» [4]4
  Опубликовано в сборнике Уолдо Лайдекера «Время, ты – вор».


[Закрыть], прежде был конюшней. Сад страдал злокачественной анемией; на деньги, которые она тратила на удобрение скалистой почвы, можно было бы ежедневно в течение года покупать по алой орхидее, а по воскресеньям – букет Odontoglossum grande [5]5
  Одонтоглоссум большой (лат.) – род растений семейства орхидных.


[Закрыть]и прикалывать его к корсажу платья. Но она упорствовала в своем убеждении, что экономила огромные деньги, так как пять месяцев в году покупала цветы лишь раз в неделю.

После моего первого визита за город никакие угрозы не могли меня заставить сесть в поезд и направиться в Уилтон. Шелби оказался не столь строптивой жертвой. Иногда она брала с собой Бесси, служанку, и таким образом освобождала себя от домашних обязанностей, которые, по ее уверениям, она любила. В ту пятницу она решила оставить обоих в городе. Ей необходимо было несколько дней побыть одной, сказала она Шелби, отдохнуть от рекламной кампании, проводившейся в пользу крема фирмы «Леди Лилит», и настроиться на медовый месяц. Невесте негоже было выглядеть нервозной. Этот аргумент устроил Шелби. Ему никогда не приходило в голову, что у нее могут быть иные планы. Он не задавал ей вопросов и по поводу ее прощального ужина со мной. Она намеревалась (по крайней мере так она сказала Шелби) покинуть мой дом в такое время, чтобы успеть на поезд, отправлявшийся в десять двадцать.

Они с Шелби работали в одном рекламном агентстве. В пять часов в пятницу он вошел в ее кабинет. Она отдала секретарше несколько последних распоряжений, попудрила нос, подкрасила губы и спустилась с ним в лифте. Они зашли выпить по мартини в бар «Тропикале», обычно посещаемый той категорией людей, которые занимаются рекламой и делают радиопрограммы. Лора рассказывала о планах на неделю. Она не знала точно времени своего возвращения и не рассчитывала на то, что Шелби встретит ее с поезда. Путешествие в Уилтон и обратно было для нее равнозначно поездке в метро. Она сказала, что вернется в среду, и пообещала сразу же позвонить Шелби.

Уставившись в паркетный пол в квартире миссис Тридуэлл, набранный, как шахматная доска, из темных и светлых пород дерева, Марк обдумывал факты. Вдруг он почувствовал, что за его беспокойным поведением кто-то нервно наблюдает. Первое свое впечатление о Шелби Карпентере Марк составил при виде его отражения в большом зеркале. Вид Шелби на фоне зачехленной мебели напоминал яркий, блестящий рекламный киноплакат, украшающий темное гранитное здание старого оперного театра. Его темный костюм, выбранный для траурного дня, не заглушал его живого великолепия. Мужская энергия проступала сквозь загорелую кожу, светилась в светло-серых глазах, накачивала бицепсы. Позднее, когда Марк рассказывал мне о своей встрече, он признавался, что был почти ошеломлен ощущением чего-то знакомого. Шелби произносил слова отчужденно, но его губы, на которых застыла предупредительная улыбка, казались Марку такими же знакомыми, как и его собственные мысли. В течение всей первой беседы и последующих встреч Марк напрасно пытался восстановить в памяти какие-то прежние ассоциации. Загадка сердила его, а безуспешные попытки вспомнить свидетельствовали о том, что что-то внутри его не срабатывало. Встречи с Шелби подтачивали его уверенность в самом себе.

Они сели на стулья в разных концах длинной комнаты. Шелби предложил Марку турецкие сигареты, и Марк взял одну. Подавленный роскошью Пятой авеню, он едва собрался с духом, чтобы попросить пепельницу. И этот-то человек смотрел прямо в дуло автомата.

В ходе мучительного допроса в главном полицейском управлении Шелби держался хорошо. Сейчас, с мягкой интонацией южанина, он повторял детали того трагического прощания и явно демонстрировал, что не желает ни малейшего выражения сочувствия со стороны посетителя.

– Я посадил ее в такси и дал таксисту адрес Уолдо Лайдекера. «До свидания, до среды», – сказала Лора и высунулась, чтобы поцеловать меня. На следующее утро полиция оповестила меня, что Бесси нашла ее в квартире мертвой. Я не хотел этому верить. Ведь Лора была за городом. Так она мне сказала накануне, а ведь она меня раньше никогда не обманывала.

– Мы нашли того таксиста и допросили его, – заметил Марк. – Как только они завернули за угол, она сказала, что не поедет по адресу мистера Лайдекера, и попросила довезти ее до вокзала «Грэнд Сентрал». Накануне днем она позвонила мистеру Лайдекеру и отказалась прийти на ужин. Как вы думаете, почему она вас обманула?

Безукоризненной формы губы Шелби выпускали такие же безукоризненно ровные кольца сигаретного дыма.

– Я не склонен думать, что она меня обманывала. Зачем ей было говорить, что она ужинает с Уолдо, если она не собиралась этого делать?

– Она солгала дважды: сначала об ужине с мистером Лайдекером, а затем о том, что собирается вечером уехать из города.

– Я этому не верю. Мы всегда были честны друг с другом.

Марк принял это утверждение без комментариев.

– Мы расспросили носильщиков, дежуривших на вокзале «Грэнд Сентрал» в тот вечер, в пятницу, и несколько человек запомнили ее лицо.

– Она всегда садилась на вечерний поезд в пятницу.

– В этом-то и хитрость. Единственный носильщик, который клянется, что запомнил Лору в тот вечер, спросил, попадет ли его фотография в газеты. И здесь нас ожидает тупик. Она могла пересесть в другое такси у выхода на Сорок вторую улицу или на Лексингтон-авеню.

– Зачем? – вздохнул Шелби. – Зачем ей было так смешно вести себя?

– Если бы мы знали, у нас, возможно, был бы ключ к отгадке. Теперь о вашем алиби, мистер Карпентер…

Шелби застонал.

– Я не буду заставлять вас переживать все заново. Я уже познакомился с деталями. Вы поужинали в кафе «Мертл» на Сорок второй улице, пошли по Пятой авеню, сели в автобус, направлявшийся в сторону Сто сорок шестой улицы, купили за 25 центов билет на концерт…

Шелби, как обиженный ребенок, надул губы:

– Знаете, у меня были трудные времена. Когда я один, то стараюсь экономить. Я ведь только становлюсь на ноги.

– Экономить деньги не стыдно, – заметил Марк. – Пока что это единственное разумное объяснение, которое кто-либо чему-либо дал. А после концерта вы пошли домой? Это довольно далеко.

– Физические нагрузки для бедных, – слабо усмехнулся Шелби.

Марк отбросил вопрос об алиби и, профессионально быстро переключившись на другую тему, спросил:

– Почему вы до сих пор не поженились? Почему помолвка длилась так долго?

Шелби прочистил горло.

– Деньги?

Шелби по-детски покраснел и с горечью признался:

– Когда я начинал работать на компанию «Роуз, Роу и Сэндерс», то зарабатывал тридцать четыре доллара в неделю. А она получала сто семьдесят пять. – Затем он помедлил, краска на щеках приобрела цвет спелого персика. – Не то чтобы меня задевали ее успехи по службе. Она была такой умной, что я благоговел перед ней и испытывал уважение. И хотел, чтобы она зарабатывала столько, сколько могла, поверьте мне, мистер Макферсон. Но такая ситуация уязвляет мужскую гордость. Я воспитан… в другом отношении к женщине.

– Что же заставило вас все-таки решиться на брак?

Шелби просиял:

– Я сам добился некоторых успехов.

– Но у нее все же была работа лучше вашей. Что заставило вас изменить свою позицию?

– Знаете, дело не столько в этой разнице. Моя зарплата, пусть и не такая высокая, была все же достаточной. И я чувствовал, что у меня хорошие шансы на продвижение. Кроме того, я постепенно выплачивал свои долги. Видите ли, мужчине не к лицу жениться, если на нем висят долги.

– Если это не долги женщине, на которой он женится, – раздался резкий голос.

В золоченой раме зеркала Марк увидел отражение приближающейся фигуры. Она была небольшого роста, одета в глубокий траур, правой рукой поддерживала шпица-померанца, чей темно-рыжий окрас гармонировал с ярким цветом волос хозяйки. Когда она остановилась в дверном проеме, сзади оказались мраморные скульптуры и бронзовые статуэтки, золоченая рама зеркала очертила границы портрета, и эта женщина стала походить на картину одного из подражателей Сарджента, который безуспешно пытался перенести достоинства XIX века в век XX. Марк мельком видел эту женщину во время допроса и подумал, что она слишком молода, чтобы быть теткой Лоры. Теперь он решил, что ей за пятьдесят. Строгое совершенство ее лица казалось почти ненатуральным, будто ярко-бронзовый бархат был натянут на металлическую раму.

Шелби вскочил.

– Дорогая! Несравненная! Вы оправились! Вы так прекрасно выглядите после всей этой невыносимой муки! – Он подвел ее к самому презентабельному стулу в комнате.

– Надеюсь, вы отыщете негодяя, – сказала она, обращаясь к Марку, но глядя на свое шифоновое платье, – надеюсь, вы его найдете, выколете ему глаза, загоните раскаленные иглы в его тело, окунете его в кипящее масло. – Прилив чувств прошел, она подарила Марку очаровательную улыбку.

– Вам удобно, дорогая? – спросил Шелби. – У вас есть веер? Хотите выпить что-нибудь прохладительное?

Если бы привязанность собачки начала ей надоедать, она бы отшвырнула ее от себя с тем же прекрасным безразличием. У Марка она спросила:

– Рассказывал вам Шелби историю своих романтических ухаживаний? Надеюсь, он не упустил ни одного трогательного эпизода.

– Дорогая, что бы сказала Лора, если бы могла слышать вас?

– Она сказала бы, что я ревнивица. И была бы права. Хотя на самом деле я не ревную. И не стану вам угождать.

– Не обращайте внимания на тетушку Сью, мистер Макферсон. У нее свои предрассудки, ведь я беден.

– Разве он не находчив? – заворковала тетушка Сью, лаская собачку.

– Я никогда не просил у Лоры денег. – Казалось, Шелби давал клятву на алтаре. – Если бы она была здесь, она бы тоже поклялась в этом. Я никогда ее об этом не просил. Но она знала о моих финансовых затруднениях и настаивала, просто настаивала, чтобы я взял у нее денег. Она повторяла, что всегда так легко их зарабатывает.

– Она работала, как вол! – вскричала тетка Лоры.

Померанец засопел. Тетушка Сью прижала маленький собачий нос к своей щеке, затем посадила собачку к себе на колени. Заняв такое завидное положение, померанец самодовольно посмотрел на мужчин.

– Не знаете ли вы, миссис Тридуэлл, были ли у вашей племянницы, – Марк с трудом выговорил это слово, – враги?

– Враги? – воскликнула добропорядочная леди. – Все ее обожали. Правда, Шелби, ее все обожали? Друзей у нее было больше, чем денег.

– И это было одно из ее самых главных достоинств, – мрачно добавил Шелби.

– Все, у кого были осложнения, приходили к ней, – с пафосом произнесла тетушка Сью, точно в стиле бессмертной Сары Бернар. – Я много раз предупреждала ее. Именно когда стараешься ради людей, сама оказываешься в трудном положении. Не так ли, мистер Макферсон?

– Не знаю. Я, должно быть, не старался ради многих людей. – Чрезмерный пафос покоробил его, и он стал лаконичен.

Но его раздражение вряд ли умерило восторженность этой леди:

– «Зло, творимое людьми, и после нас живет, добро ж подчас хоронят вместе с нами», – процитировала она, переиначив строку, и слегка визгливо добавила: – Хотя ее несчастный труп еще не захоронен. Но нам следует быть правдивыми и по отношению к мертвым. Для Лоры главным были не деньги, а люди, если вы меня правильно понимаете. Она всегда оказывала услуги людям, с которыми едва была знакома, тратила на них время и силы. Шелби, вы помните ту девушку со странным именем, которая работала моделью? Лора убедила меня отдать ей мою леопардовую шубу. Она совсем не была поношенной. Я могла бы носить ее еще этой зимой и поберечь норковую шубу. Вы не помните ее, Шелби?

Шелби испугался, что бронзовая Диана, которая уже многие годы грозилась спрыгнуть со своего пьедестала вместе с собакой и ланью, осуществит свое намерение.

Тетушка Сью капризно продолжала:

– А работа Шелби? Вы знаете, мистер Макферсон, как он ее получил? Он продавал стиральные машины, или это была оболочка для франкфуртских сосисок, дорогой? Это было в то время, когда вы зарабатывали тридцать долларов в неделю, ведя переписку для школы, в которой учат, как добиваться успеха в бизнесе?

Шелби вызывающе отвернулся от Дианы:

– Чего же здесь стыдиться? Когда я встретил Лору, мистер Макферсон, я переписывал бумаги для Финансового университета. Лора увидела кое-что из моих бумаг, поняла, что я растрачиваю заложенный во мне талант или способности, и со свойственной ей щедростью…

– Это вовсе не была щедрость, – прервала тетушка Сью.

– Она переговорила с мистером Роу обо мне, и через несколько месяцев, когда появилась вакансия, он предложил мне работу. Вы не можете утверждать, что я был неблагодарен, – мягко, всепрощающе улыбнулся он миссис Тридуэлл. – Не я, а она предложила вам все забыть.

– Дорогой, было еще много такого, о чем Лора просила меня забыть.

– Не будьте злопамятны, дорогая. Вы уводите мистера Макферсона в сторону. – Заботливо, как нянька, Шелби с улыбкой поправил подушку тетушки Сью, воспринимая ее злые слова как проявление некой тайной болезни.

Сцена приобрела налет театральности. Марк увидел Шелби глазами женщины, ради ее собственного удовольствия окруженной почитанием, которым он ее обволакивал, как широким маскарадным плащом. Яркие краски в лице, точеные черты, ясные глаза, обрамленные длинными ресницами, манера поведения Шелби – все говорило о том, что он готов услаждать ее. Марк смутно чувствовал, что это ощущение для него не ново. Когда-то раньше он уже испытывал нечто подобное. Негодуя на себя за то, что не может восстановить ускользающее воспоминание, он, с трудом сдерживая резкие ноты в голосе, сказал, что на сегодня их разговор окончен, и поднялся, чтобы уйти.

Шелби тоже встал.

– Я выйду ненадолго на воздух, – обратился он к тетушке, – если вы считаете, что можете какое-то время обойтись без меня.

– Конечно, дорогой. Нехорошо с моей стороны отнимать у вас так много времени. – Оттенок сарказма в словах Шелби смягчил даму. Белые увядшие руки с рубинового цвета ногтями держали его за рукав темного пиджака. – Я никогда не забуду вашей доброты.

Шелби великодушно простил ее. Он предоставил себя в ее распоряжение, как будто уже был мужем Лоры, членом семьи, в обязанности которого входит служить женщине, которая горюет от понесенной утраты.

Она ворковала над Шелби, как любовница, в раскаянии возвратившаяся к своему возлюбленному:

– При всех ваших недостатках у вас хорошие манеры, дорогой. В наше время этого так не хватает большинству мужчин. Простите, что я так раздражительна.

Он поцеловал ее в лоб.

Когда они вышли из дома, Шелби обратился к Марку:

– Не относитесь к миссис Тридуэлл слишком серьезно. На самом деле она больше демонстрирует гнев, чем гневается по-настоящему. Она неодобрительно относилась к идее моей женитьбы на ее племяннице, и сейчас ей надо отстаивать свою точку зрения.

– Что она действительно одобряла, так это то, что Лора выбрала именно вас, – заметил Марк.

Шелби с сожалением улыбнулся:

– Всем нам нужно быть немного добрее, не так ли? В конце концов, вероятно, тетушке Сью неловко, что она досаждала Лоре постоянной критикой в мой адрес, но она слишком горда, чтобы сейчас в этом признаться. Поэтому она сегодня так на меня нападает.

Они стояли под палящим солнцем. Оба очень хотели расстаться, но не решались. Сцена осталась незавершенной. Марк получил недостаточно информации, Шелби не сказал всего, что Марк рассчитывал от него услышать.

В этой короткой паузе в разговоре Марк по-прежнему напрягал свою предательски ослабевшую память, потом прочистил горло. Шелби вздрогнул, будто очнувшись от глубокого сна. Оба механически улыбнулись друг другу.

– Скажите, – жестко спросил Марк, – где я вас мог видеть раньше?

Шелби не знал:

– Я бывал во многих местах, на вечеринках и прочее. Люди мелькают в барах и ресторанах. Иногда лицо незнакомца кажется более знакомым, чем лицо лучшего друга.

Марк покачал головой:

– Бары – не моя стихия.

– Вы вспомните, если будете думать о чем-то другом. Так всегда бывает. – Затем, не меняя интонации, он вдруг спросил: – Вы знаете, мистер Макферсон, что я получатель страховки Лоры?

Марк кивнул.

– Я сам хотел вам сказать об этом. Иначе вы подумали бы… ну… это ведь нормально для вашей работы, – Шелби тактично подбирал слова, – подозревать любые причины. Лора периодически выплачивала страховой взнос, и страховка на случай смерти составила 25 тысяч долларов. Она была записана на имя ее сестры, но после того, как мы решили пожениться, она настояла на том, чтобы переписать ее на меня.

– Я запомню, что вы мне это сказали, – пообещал Марк.

Шелби протянул ему руку. Марк пожал ее. Они еще помедлили; солнце освещало их непокрытые головы.

– Надеюсь, вы не считаете меня откровенным негодяем, мистер Макферсон, – печально сказал Шелби. – Мне никогда не нравилось одалживать деньги у женщин.