Текст книги "Воскресшая жертва"

Автор книги: Вера Каспари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

ГЛАВА VI

Двумя ритуальными событиями была отмечена во вторник смерть Лоры Хант. Первое – это совещание в кабинете следователя; собралась маленькая и отнюдь не сплоченная по духу группа людей, которые разбирались в делах последнего дня ее жизни. Поскольку она не навестила меня в свои последние часы, я был также приглашен, чем мне была оказана честь. Не буду даже пытаться пересказывать скучную процедуру, ужасно длинную, цель которой – доказать то, что все с самого начала уже знали: что Лора Хант мертва, убита от руки незнакомца.

Другой ритуал – заупокойная служба, которая состоялась после полудня в церкви В. В. Хитерстоуна и Сына. Старый Хитерстоун, набравшийся опыта на отпевании звезд кинематографа, главарей мира заключенных и процветающих гангстеров, руководил церемонией, создавая подобие порядка среди впечатлительных посетителей, которые подняли шум у его дверей в восемь часов утра.

Марк попросил встретиться с ним на балконе часовни.

– Но я не посещаю отпеваний.

– Она была вашим другом.

– Лора была слишком тактична, чтобы требовать от кого-то выйти из дома в такое варварское время дня и продемонстрировать свои чувства, которые, если говорить серьезно, носят слишком личный характер, чтобы выносить их на люди.

– Я хотел бы, чтобы вы помогли мне опознать некоторых людей, имена которых записаны в ее книге с адресами.

– Вы что же, думаете, что убийца будет находиться там?

– Возможно.

– Как же мы его узнаем? Не думаете же вы, что он упадет в обморок перед гробом?

– Вы придете?

– Нет, – сказал я твердо и добавил: – Пусть Шелби на этот раз поможет вам.

– Он – главный из присутствующих. Вы должны прийти. Никто вас не увидит. Войдите через боковой вход и скажите, что пришли на встречу со мной. Я буду на балконе.

Друзья Лоры любили ее и горевали из-за ее смерти. Но они не были бы людьми, если бы не сопереживали эту напряженную процедуру. Как и Марк, они надеялись на какой-то перелом в расследовании. Глаза, которые в горе должны были бы быть благочестиво опущены вниз, скользили по сторонам в надежде увидеть, что у кого-то вспыхнуло лицо – верный признак вины, а затем некто мог бы похвастать: «Я понял это в тот момент, когда увидел лицемерное выражение лица этого субъекта и обратил внимание на то, как он потирал руки во время чтения двадцать третьего псалма».

Она лежала в гробу, накрытая белым шелком. Бледные руки без колец были скрещены на ее любимом вечернем платье из белого муара. Гардении в виде вуали, как на конфирмации, прикрывали ее обезображенное лицо. Единственными людьми, кто сидел там, куда допускаются самые близкие, были тетушка Сью и Шелби Карпентер. Ее сестра, зять и несколько кузин с дальнего Запада не захотели или не смогли приехать, чтобы присутствовать в этот час на похоронах. После того как церковная служба закончилась, раздались звуки органа, и служители церкви Хитерстоуна вкатили гроб в отдельное помещение, откуда он затем был отправлен в крематорий.

Именно из-за сентиментального многословия газетных вариантов описания процедуры я сокращаю свой короткий отчет о похоронах.

Я на них не присутствовал. Марк меня напрасно ждал.

Когда он спустился с балкона и присоединился к медленно движущейся массе людей, он заметил, как чья-то рука в черной перчатке помахала ему. Бесси Клэри пробиралась через толпу.

– Мне нужно кое-что сказать вам, мистер Макферсон.

Он взял ее под руку:

– Пойдемте наверх, там тихо. Или это место угнетает вас?

– Если вы не возражаете, мы могли бы вернуться в квартиру, – предложила Бесси. – То, что я хочу показать вам, находится там.

Машина Марка стояла рядом. Бесси чопорно села возле него, положила руки в черных перчатках себе на колени, на черное шелковое платье.

– Ужасно жарко, – сказала она, чтобы поддержать разговор.

– Что вы хотите мне сказать?

– Не говорите со мной так. Я не боюсь ни фараонов, ни сыщиков.

Она вынула свой самый лучший носовой платок и, сморкаясь, стала извлекать такие трубные звуки, как будто ее нос был инструментом, приспособленным для того, чтобы трубить начало боя.

– Я с детства привыкла плеваться, когда видела фараона или сыщика.

– А я воспитан в ненависти к ирландцам, – заметил Марк, – но я взрослый человек. И я не требую любви к себе, мисс Клэри. Что вы хотите мне сказать?

– Вы меня не задобрите этим «мисс Клэри». Мое имя Бесси, я прислуга и этого не стыжусь.

Они пересекли парк в молчании. Когда они проезжали мимо полицейского, который охранял вход в дом Лоры, Бесси снисходительно, с добродетельным высокомерием улыбнулась ему.

Зайдя в квартиру, она повела себя как хозяйка: открыла окна, поправила портьеры, высыпала пепел от трубки Марка из пепельниц.

– Фараоны, воспитанные в хлеву, – она презрительно зафыркала, вынимая шпильки из высокого сооружения на голове, – не знают, как вести себя, когда попадают в приличный дом. – Она сняла черные перчатки, свернула их и положила в сумку, села на стул с самой прямой спинкой и стеклянным взглядом уставилась ему в лицо. – Что делают с людьми, которые скрывают что-то от полицейских?

Ее вопрос, такой простой по сравнению с воинственной формой поведения, дал ему в руки оружие.

– Вы что же, стараетесь оградить убийцу? Бесси, это опасно!

Она разомкнула сложенные руки:

– Почему вы думаете, что я знаю, кто убийца?

– Скрывая улики, вы становитесь соучастницей преступления. Что за улики, с какой целью вы их скрывали?

Бесси подняла глаза к потолку, как будто искала помощи у неба.

– Если я захочу что-нибудь утаить от вас, вы ничего об этом не узнаете. Если бы на отпевании они не играли такую музыку, я бы никогда ничего вам не сказала. Церковная музыка меня размягчает.

– Кого вы покрываете, Бесси?

– Ее.

– Мисс Хант?

Бесси угрюмо кивнула головой.

– Почему, Бесси? Она ведь мертва.

– Но не ее репутация, – с сознанием своей правоты заметила Бесси и подошла к угловому шкафу, где Лора всегда хранила небольшой запас спиртного. – Посмотрите на это.

Марк вскочил:

– Будьте осторожны! Здесь могут быть отпечатки пальцев.

Бесси засмеялась:

– Может быть, здесь везде и было много отпечатков пальцев! Но полицейские их не заметили.

– Вы их стерли, Бесси? Скажите, ради Бога!

– И это еще не все, – хихикнула Бесси. – Я привела в порядок кровать, убрала со стола и в ванной комнате до прихода полицейских.

Марк сжал ее костлявые запястья:

– Я собираюсь взять вас под стражу.

Она отдернула руки:

– Я не верю в отпечатки пальцев. Всю субботу после обеда полицейские рассыпали белый порошок по моей чистой квартире. Это ничего им не дало, потому что в пятницу, когда она ушла на работу, я покрывала всю мебель полирующим составом. Если они и нашли какие-то отпечатки пальцев, то они мои.

– Если вы не верите отпечаткам пальцев, почему же вы так старательно вытирали следы в ванной комнате?

– У полицейских грязные мысли в голове. Я не хочу, чтобы все думали, будто она из тех девушек, что напиваются с парнем в спальне. Боже, спаси ее душу!

– Напиваются в спальне? Бесси, что это значит?

– Клянусь, здесь было два стакана.

Он снова схватил ее за руки:

– Зачем вы выдумываете всю эту историю, Бесси? Чего вы добиваетесь?

Она заговорила высокомерно, как рассерженная герцогиня:

– Какое вы имеете право кричать на меня? Вы же мне не верите? А я из тех, кто заботится о ее репутации. Вы ведь ее даже не знали. Что же вы так выходите из себя?

Марк отступил, озадаченный и смущенный неожиданной горячностью. Его негодование оказалось сильнее, чем вызвавшая его причина.

Бесси вытащила какую-то бутылку:

– Как вы думаете, где я это нашла? Вон там. – И она показала через открытую дверь на спальню. – На столе около кровати. И два грязных стакана.

Спальня Лоры была так же целомудренна и миролюбива, как комната молодой девушки, чей любовный опыт ограничивался сонетами, мечтами и дневником. Накрахмаленное белое швейцарское покрывало было гладко расстелено, подушки лежали аккуратно у изголовья из полированной сосны, в ногах сложенный шерстяной платок, связанный из бело-голубой шерсти.

– Я убрала комнату и вымыла стаканы до прихода первого полицейского. Хорошо, что я вовремя пришла в себя, – хихикнула Бесси. – Бутылку я поставила в шкаф, чтобы никто не заметил. Это напиток не ее вкуса. Это я могу вам точно сказать, мистер Макферсон, и бутылку принесли сюда после того, как я ушла отсюда в пятницу.

Марк осмотрел бутылку. Это было виски марки «Три Хорсис Бурбон» – сорт, который предпочитали экономные пьяницы.

– Вы уверены, Бесси? Откуда вы знаете? Вы же должны быть в курсе, какие спиртные напитки потребляются в этом доме.

Бесси сжала железные челюсти, жилы на ее худой шее напряглись.

– Если вы мне не верите, спросите мистера Москони, который торгует на Третьей авеню. Мы всегда покупали у Москони, и могу вам сказать, лучшего качества, чем вот это. Она всегда оставляла мне список покупок, и я заказывала по телефону. Вот то, что мы покупали. – Она раскрыла дверцы пошире и среди аккуратно расставленных бутылок нашла четыре нераспечатанные бутылки виски марки «Джей энд Ди Блу Грасс Бурбон» – сорт, который я ей рекомендовал покупать.

Такая неожиданная улика, которая проливала свет на последние мгновения жизни жертвы, должна была бы обрадовать сыщика. Но Марк, напротив, не был склонен видеть факты. И не потому, что у него были причины не доверять тому, что рассказывала Бесси, а потому, что отвратительный характер ее откровений вносил сумятицу в выстроенный в его воображении образ Лоры. Прошедшим вечером, будучи один в квартире, он предался ненаучному расследованию содержимого шкафов Лоры, выдвижных ящиков, туалетного столика в ванной комнате. Он проникал в суть характера Лоры не только умом, но и чувствами. Его пальцы дотрагивались до тканей, которые укутывали ее тело, его уши слышали шуршание шелковой одежды, нос ощущал разнообразные крепкие запахи ее духов. Никогда раньше этот молодой суровый шотландец не сталкивался с такой женщиной. Подобно тому, как ее книги обнаруживали ее умственные интересы, будуар открывал секреты ее женской натуры.

Ему не хотелось думать, что она могла напиваться в спальне с мужчиной, как это делают в отелях некоторые хорошенькие девушки.

Холодным, официальным голосом он произнес:

– Если в спальне у нее кто-то находился, возникает совсем иная картина преступления.

– Вы считаете, что это было не так, как написано на бумаге, что это случилось не после того, как прозвонил дверной звонок, и она открыла дверь?

– Я принял эту версию как наиболее вероятное объяснение, имея в виду положение мертвого тела. – Он медленно пересек спальню, рассматривая, как на полированном полу уложены ковры. – Если с ней в спальне находился мужчина, он, вероятно, собирался уходить. Она, наверно, подошла к двери вместе с ним. – Он стоял на том самом месте, где струйкам темной крови преграждал путь толстый ковер. – Может быть, они ссорились, и как только они дошли до двери, он обернулся и убил ее.

– Черт возьми, – Бесси тихо высморкалась, – по спине бегут мурашки, правда?

С портрета на стене, написанного Стюартом Джэкоби, улыбалась женщина.

ГЛАВА VII

В среду после обеда, через двадцать четыре часа после похорон, меня навестил дома Ланкастер Кори. И я заметил, что он с восторгом рассматривает мой фарфор.

– Кори, милый друг, чем я обязан такой чести?

Мы пожали друг другу руку, как братья, которые наконец-то встретились после долгой разлуки.

– Не буду тратить слов, Уолдо. Я пришел по делу.

– Чувствую, что атмосфера накаляется. Может, выпьете, прежде чем откроете свои дьявольские намерения?

Он покрутил кончики своих жестких седых усов.

– Для вас открываются огромные возможности, дорогой друг. Вы знаете работы Джэкоби. Они растут в Цене с каждым днем.

Я присвистнул.

– Я вовсе не намереваюсь предлагать вам какую-то картину. По правде говоря, у меня уже есть покупатель. Вы знакомы с портретом Лоры Хант, который написал Джэкоби… несколько газет воспроизвели его после ее убийства. Это трагедия, правда? Раз вы были в такой дружбе с этой леди, я подумал, что вы выставите свою цену раньше…

– Сначала я предположил, что в вашем визите есть нечто не от мира сего, Кори. Теперь вижу, что вы дерзкий человек.

Он пропустил оскорбление мимо ушей:

– Это только знак вежливости с моей стороны.

– Как вы смеете? – вскричал я. – Как вы смеете приходить в мой дом и хладнокровно предлагать мне это бесценное полотно? Во-первых, я считаю его плохой имитацией Шпикера. Во-вторых, я плохо отношусь к Шпикеру. И, в-третьих, я не люблю портретов, написанных маслом.

– Очень хорошо. Значит, я волен продать его другому покупателю. – Он схватил свою шляпу.

– Погодите, – остановил его я, – а как вы можете предлагать то, что не является вашей собственностью? Эта картина висит сейчас в квартире Лоры. Она умерла, не написав завещания, адвокатам еще предстоит улаживать это дело.

– Полагаю, миссис Тридуэлл, ее тетка, возьмет на себя всю ответственность. Вы можете связаться с ней или с ее адвокатами Солсбери, Хэскинсом, Уордером и Боуном. Я слышал сегодня утром, что владелец квартиры отказался от аренды при условии, что квартира будет освобождена к первому числу. Они постараются ускорить процедуру…

Его осведомленность привела меня в бешенство.

– Стервятники слетаются! – вскричал я, хлопнув себя по лбу. И через минуту обеспокоенно спросил: – А вы знаете, какие шаги предпринимаются в отношении прочего ее имущества? Будет ли аукцион?

– Предложение об этом прошло по частному каналу. Кто-то, кто несомненно видел этот портрет в ее квартире, уже делал запрос нескольким дилерам. Он не знал, что мы выступаем как агенты Джэкоби…

– Вкус этого человека свидетельствует о том, что он слабо разбирается в живописи.

Кори надул губы:

– Не у всех такие представления, как у вас, Уолдо. Могу предсказать, что настанет день, когда Джэкоби будет в большой цене.

– Успокойтесь, милый хлопотун. И вы, и я к этому времени уже умрем. Лучше скажите мне, – продолжал я с издевкой, – ваш простодушный потенциальный покупатель – знаток живописи видел клише картины в воскресных бульварных газетах и хочет приобрести портрет жертвы убийства?

– По-моему, не совсем этично произносить имя моего клиента.

– Прошу прощения, Кори. Мой вопрос, должно быть, задел ваши тонкие чувства бизнесмена. К сожалению, в очерке мне придется опускать имена.

Ланкастер Кори сделал стойку, как охотничья собака при запахе зайца:

– В каком очерке?

– Вы только что дали мне материал для замечательного очерка! – воскликнул я, симулируя творческое возбуждение. – Небольшая история в ироническом стиле о борениях молодого художника, гений которого останется непризнанным до тех пор, пока одна из его натурщиц не становится жертвой жестокого убийства. А поскольку он писал ее портрет, то внезапно становится художником года. Его имя не только на устах коллекционеров, но и публики, а публика, Кори, знает его, как она знает Микки Рони. Цены на его картины взлетают до небес, светские дамы просят, чтобы их взяли в натурщицы, клише его картин публикуются в журналах «Лайф», «Воуг», «Таун энд кантри»…

Моя фантазия так распалила его алчность, что он отбросил всякую гордость:

– Вам нужно упомянуть имя Джэкоби. Без этого очерк не будет иметь никакого смысла.

– С примечанием, конечно, что его работы выставлены в галереях Ланкастера Кори.

– Это не помешает.

Я горько заметил:

– Ваша позиция болезненно-коммерческая. Такие мысли никогда не приходили мне в голову. Искусство, Кори, вечно. Все остальное преходяще. Мой очерк будет столь же живым и оригинальным, насколько жив и оригинален портрет, написанный Джэкоби.

– Просто упомяните его имя. Только один раз, – попросил Кори.

– Такое упоминание выведет мой рассказ из области литературы и переведет его в категорию журналистики. В этом случае мне нужно знать факты, даже если я не буду упоминать их в полном объеме. Вы же понимаете, необходимо подтвердить мою репутацию достоверным материалом.

– Вы победили, – признал Кори и прошептал имя любителя живописи.

Я рухнул на диван Бидермейера и расхохотался так, как не смеялся с тех времен, когда здесь обитала Лора и познавала вместе со мной секреты бренного человеческого существования.

Но помимо этой пикантной и забавной новости Кори сообщил мне и некоторые удручившие меня вещи. Как только я освободился от его присутствия, я переоделся, схватил шляпу и трость и попросил Роберто вызвать такси. Я направился в квартиру Лоры, где, как и ожидал, находились миссис Тридуэлл, Шелби и шпиц-померанец. Тетка Лоры размышляла над ценностью некоторых действительно старинных вещей, Шелби составлял опись, а собачка обнюхивала ножки стульев.

– Чем мы обязаны этому неожиданному визиту? – воскликнула миссис Тридуэлл, которая всегда трепетала перед моей славой, хотя открыто не одобряла моей дружбы со своей племянницей.

– Алчности, дорогая леди. Я пришел, чтобы участвовать в разделе добычи.

– Это мучительное дело. – Она откинулась в кресле, наблюдая сквозь густо крашенные ресницы за каждым моим движением и каждым взглядом. – Мой адвокат просто настаивает на этом.

– Как это великодушно с вашей стороны! – быстро заговорил я. – Вы не жалеете никаких усилий. Несмотря на горе, вы держитесь мужественно. Должен сказать, вы несете ответственность за каждую пуговицу из гардероба бедной Лоры.

Кто-то поворачивал ключ в замке двери. При появлении Марка все мы приняли почтительные позы.

– Ваши люди впустили нас в квартиру, мистер Макферсон, – объяснила миссис Тридуэлл. – Я позвонила вам в контору, но вас не было на месте. Надеюсь, ничего плохого нет в том, что мы… мы попытались навести здесь порядок. Бедная Лора была такой беспечной, она никогда не вела учет своего имущества.

– Я отдал распоряжение впустить вас, если вы придете, – ответил Марк. – Надеюсь, вы нашли все в том же состоянии, в каком оно и должно было быть.

– Кто-то рылся в шкафу. Одно из платьев упало с плечиков, и духи разлиты.

– Полицейские – неуклюжие люди, – заметил я с невинным видом.

Как мне показалось, Марку стоило особых трудов остаться бесстрастным.

– Здесь нет ничего такого, что имело бы большую ценность, – заметила миссис Тридуэлл. – Лора никогда не вкладывала свои деньги в дорогие вещи. Но есть некоторые безделушки, сувениры, которые люди могут себе забрать на память. – Она сладко улыбнулась в мою сторону, давая понять, что догадывается, почему я здесь.

Я отреагировал немедленно:

– Может быть, вам известно, миссис Тридуэлл, что эта ваза не принадлежала Лоре, – я кивнул в сторону вазы из ртутного стекла на каминной полке, – я только на время одолжил ее ей.

– Послушайте, Уолдо, не лукавьте. Я помню, как на Рождество вы принесли эту вазу, завязанную красной лентой. Вы должны это помнить, Шелби.

Шелби взглянул на нее так, будто и не слышал наших пререканий. Из собственного опыта он знал, что именно простодушие в равной мере может спасти его от моего острого ума и от ее мстительности:

– Извините, дорогая, я не расслышал, что вы сказали. – И он вернулся к своей описи.

– Не лентой, дорогая леди. Мой рождественский пакет был завязан веревкой. Лора не должна была его никому отдавать. Вы знаете, что она была щедра, как испанцы, отдающие другим вещи, которые тем понравились. Эта ваза – часть моей коллекции, и я намереваюсь сейчас же ее забрать. Как вы думаете, Макферсон, это возможно?

– Лучше оставьте ее. Это может вызвать осложнения, – сказал Марк.

– Какой вы мелочно-официальный! И поступаете точно как сыщик.

Он пожал плечами, как будто мое мнение не имело ровным счетом никакого значения. Я засмеялся и повернул разговор в другую сторону, спросив о продвижении расследования. Нашел ли он какие-нибудь следы, которые могут привести к убийце?

– Много следов, – съязвил он.

– Скажите же нам, – попросила миссис Тридуэлл, наклоняясь вперед и слушая с восторженным вниманием. Шелби взгромоздился на стул, чтобы списать названия книг на самой высокой полке. С этой удобной позиции он с бесстрашным любопытством смотрел вниз на Марка. Померанец обнюхивал брюки сыщика. Все ждали откровенных признаний. Но Марк ограничился тем, что произнес:

– Надеюсь, вы не возражаете, – и вынул свою трубку. Вынужденная пауза в разговоре, очевидно, должна была внушить страх и уважение к Его Величеству Закону.

Я по-своему воспользовался моментом:

– Вам, может быть, интересно будет узнать, что у меня есть след. – Я уставился на миссис Тридуэлл, но за ее трепетной вуалью зеркало отражало изменившееся и напряженное лицо Марка.

– Знаете ли вы, что за этим делом стоит любитель живописи? Как возможной наследнице имущества, вам, миссис Тридуэлл, должно быть, интересно узнать, что на этот небольшой музейный экспонат, – я показал на портрет Джэкоби, – уже сделана ценовая заявка.

– Правда? И сколько?

– На вашем месте я бы поддержал цену. Для покупателя портрет может иметь эмоциональное значение.

– Кто же он? – спросил Шелби.

– Кто-то с деньгами? А мы могли бы запросить тысячу? – спросила миссис Тридуэлл.

Марк воспользовался своей трубкой как прикрытием. Я заметил, как на его щеках проступает краска. Человек, приготовившийся к камере пыток, едва ли мог держать себя с большим чувством собственного достоинства.

– Он из тех, кого мы знаем?

– Вы полагаете, здесь может быть какой-то след? – спросил я уже с оттенком злобы. – Если это crime passionnel [7]7
  Преступление на почве страсти (фр.).


[Закрыть], убийца может быть и эмоционально богатым человеком. Вам не кажется, Макферсон, что этот след нужно было бы проверить?

Его ответ прозвучал как нечто среднее между мычанием и вздохом.

– Это ужасно интересно, – сказала миссис Тридуэлл. – Вы должны мне об этом рассказать, Уолдо, вы просто обязаны.

Я никогда не относился к той категории людей, которые, как дети, мучают бабочек. И я никогда не испытывал удовольствия от предсмертной агонии маленьких рыбок. Припоминаю, как я побледнел от ужаса и убегал по лугу, когда во время одного неблагоразумного посещения фермы случайно увидел следующую картину: обезглавленный цыпленок кружил вокруг своей собственной головки. Даже в театре я не люблю сцен убийства. Чтобы не заставлять Марка краснеть, я проговорил поспешно и значительно:

– Я не могу злоупотребить доверием Ланкастера Кори. Ведь дилер, занимающийся произведениями искусства, – это нечто вроде врача или адвоката. В вопросах вкуса благоразумие – вот лучшая часть выгоды.

Я поискал глазами его взгляд, но Марк отвернулся. Его следующим шагом, подумал я, будет попытка перевести разговор, но затем мне стало ясно, что, встречаясь с Шелби в этот день, он преследовал вполне определенную цель.

– Я все это время работал и теперь хотел бы выпить что-нибудь, – заявил он. – Как главное доверенное лицо, миссис Тридуэлл, вы не возражаете, если я воспользуюсь чем-нибудь из запасов мисс Хант?

– Не считайте меня такой уж скупой! Шелби, дорогой, помогите. Не знаю, правда, включен ли морозильник.

Шелби спустился со стула и отправился в кухню. Марк открыл угловой шкаф.

– Он хорошо ориентируется в квартире, – заметил я.

Марк пропустил замечание мимо ушей.

– Что вы пьете, миссис Тридуэлл? А вы, наверно, предпочитаете шотландское виски, Лайдекер?

Он подождал, когда вернулся Шелби, и вынул «Бурбон»:

– Хочу сегодня выпить этого. А вы, Карпентер?

Шелби посмотрел на бутылку, на которой виднелись очертания трех благородных лошадей. Руки его напряглись, он не мог спокойно держать стаканы, и они зазвенели на подносе.

– Мне… не надо… спасибо.

Мягкие нотки исчезли из его голоса. Звуки стали металлически холодными, а точеные черты лица, лишившись красок, напоминали мраморную скульптуру, воздвигнутую в честь умершего писателя викторианской эпохи.