Текст книги "Воскресшая жертва"

Автор книги: Вера Каспари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

ГЛАВА VII

Эгоцентричные люди видят только то, что хотят видеть. Возможно, астигматизм оправдывал его в том, что он сначала не заметил Лору, но думаю, что причиной тому была алчность. Он так напряженно смотрел на старинную вазу из ртутного стекла, что все остальное для него не существовало.

– На вашей службе мне сказали, что вы здесь, Макферсон. Я переговорил со своим адвокатом, он посоветовал мне забрать вазу, и пусть эта стерва подает в суд.

По пути к каминной полке ему нужно было пройти мимо кушетки. Лора повернула голову, ее золотые серьги-колокольчики зазвенели. Уолдо замер, как будто услышал некое призрачное предупреждение. Потом он протянул руки к сияющему шару, как человек, который боится собственной фантазии, но хочет показать всем, что он выше страха. Лора повернулась ко мне, желая увидеть, как я прореагирую. Ее золотые колокольчики издали такой резкий звук, что Уолдо развернулся на каблуках и обернулся прямо к ней.

Лицо его стало белее савана. Он не споткнулся и не упал, а застыл, будто окаменел, с протянутыми к вазе руками. Он походил на карикатуру, которая вызывает одновременно жалость и смех. Бородка в стиле Ван Дейка, трость на руке, хорошо сидящий костюм, цветок в петличке – все это было похоже на украшение мертвеца.

Мы молчали. Только тикали часы.

– Уолдо, – мягко произнесла Лора.

Похоже, он ничего не слышал.

Она взяла его за окаменелые руки и повела к кушетке. Он передвигался, как заводная кукла. Она заставила его сесть, осторожно опустила его руки, а мне передала его шляпу и трость.

– Уолдо, – прошептала она так, как мать обращается к своему обиженному ребенку. – Уолдо, дорогой.

Он механически, как на пружинах, повернул голову. Его застывшие, ничего не понимающие глаза впились в ее лицо.

– Все в порядке, мистер Лайдекер. Она жива и здорова. Произошла ошибка.

Мой голос подействовал на него, но не так, как мне того хотелось. Он откинулся на диване, потом резко дернулся вперед, следуя скорее механической, а не осознанной реакции. Затем он сильно задрожал, как будто какая-то внутренняя сила заставляла его биться в судорогах. Капли пота выступили на лбу и над верхней губой.

– В шкафу есть бренди. Принесите, Марк, быстро, – сказала Лора.

Я принес бренди. Она поднесла стакан к его губам. Но большая часть жидкости струйкой потекла по подбородку. Через какое-то время он поднял правую руку, посмотрел на нее, опустил и поднял левую. Он как будто проверял, может ли заставить свои мышцы работать.

Лора опустилась рядом с ним на пол, положила руки на его колени. Она произносила слова тихим голосом, объясняла, что погибла и погребена Дайяне Редферн, а она, Лора, все это время провела за городом. Не знаю, слышал ли он звуки ее голоса, или его успокоили ее слова, но когда она предложила ему прилечь на кровать, он покорно поднялся. Лора повела его в спальню, помогла лечь, накрыла ему ноги бело-голубым платком. Он позволял обращаться с собой, как с ребенком.

Потом она вернулась и спросила меня, не вызвать ли нам врача.

– Не знаю, – ответил я. – Конечно, он немолод и тучен. Но это не похоже на удар, потому что я видел, как люди переносят его.

– С ним так уже и раньше бывало.

– Как сейчас?

Она кивнула:

– Однажды это случилось в театре. Он очень рассердился, что мы вызвали врача. Лучше пусть он отдохнет.

Мы находились в том состоянии, в каком находятся люди, сидя в ожидании в коридоре больницы.

– Мне очень жаль, – сказал я. – Если бы я знал, что это Уолдо, я бы его предупредил.

– Вы намереваетесь сделать то же с Шелби?

– У Шелби нервы покрепче. Он воспримет новость получше.

У нее от гнева сузились глаза.

– Послушайте, – сказал я. – Вы ведь знаете, что Шелби говорил неправду. Я не хочу сказать, что он совершил убийство, но я знаю, что он что-то скрывает. Ему придется объяснить кое-какие вещи.

– Я уверена, он сможет все объяснить. Шелби все сможет объяснить.

Она прошла в спальню, чтобы посмотреть, как себя чувствует Уолдо.

– Похоже, он спит. Дыхание ровное. Надо просто дать ему спокойно отдохнуть.

Мы посидели в молчании, пока не раздался звонок у входной двери.

– Вам надо встретить его и все сказать, – сказала Лора. – Я не хочу, чтобы кто-нибудь еще пережил такой шок. – И она скрылась за вращающейся дверью, которая вела на кухню.

Звонок прозвенел еще раз. Когда я открыл дверь, Шелби оттолкнул меня.

– Где она? – вскричал он.

– Так вы уже знаете?

Я услышал, как открывается вторая входная дверь, с черного хода, и понял, что он встретил Бесси на лестнице.

– Чертовы женщины! – проворчал я.

Лора вышла из кухни. Я сразу же понял, что Бесси – не та женщина, которая заслуживает в свой адрес бранные слова. Встреча любящих оказалась слишком образцовой. Они обнялись, поцеловались и прижались друг к другу. После дюжины театральных репетиций актер с таким же изумлением шарит рукой в поисках своего носового платка. Вглядывается в ее лицо с некоторого расстояния, изображая простодушное удивление мальчика-хориста. Вся сцена как будто была отрепетирована заранее. В том числе и нежность, и радость.

Я повернулся к ним спиной.

Голос Лоры зазвучал приторно-сладко:

– Ты счастлив, дорогой?

Он что-то шепотом ответил.

Моя трубка погасла. Если бы я повернулся за коробкой спичек на столе, они подумали бы, что я за ними наблюдаю. Они продолжали шептаться. Я следил за тем, как минутная стрелка моих наручных часов ползет по циферблату. И вспомнил о той ночи, когда я сидел в засаде и ждал, чтобы Пинки Морган вышел из дома своей любовницы. В десять вечера температура была плюс 10 градусов, а в полночь уже подморозило. Я лежал в снегу и думал о том, что гангстер-то нежится в теплых объятиях своей толстухи. Я повернулся и увидел, как рука Шелби прикасается и скользит по золотистой ткани Лориного платья.

– Как бесконечно трогательно! Какая невыразимая нежность! Джульетта встала из могилы! Приветствую тебя, Ромео!

Конечно, это был Уолдо. К нему вернулись не только силы, но и его подтрунивающий тон.

– Простите меня за небольшой эпилептический припадок, – сказал он. – Это семейное наследие. – Он резко оттолкнул Лору от Шелби, поцеловал ее в обе щеки, закружил ее, как будто в вальсе. – Приветствую тебя, милая моя! Скажи, как ты себя чувствуешь по возвращении с того света?

– Приди в себя, Уолдо!

– Я никогда не был более в себе, чем сейчас, моя милая глупышка. Я тоже восстал из мертвых. Весть о твоей смерти поставила меня на грань вечности. Мы оба восстали из мертвых и должны отпраздновать чудо жизни. Давайте выпьем.

Она направилась к шкафу, где стояли напитки, но Уолдо загородил ей дорогу.

– Нет, дорогая, сегодня мы не будем пить виски. Будем пить шампанское. – И он заторопился к кухне, крича по дороге Бесси, что ей нужно сходить к Москони и купить у него шампанское, название которого он записал на бумажке.

ГЛАВА VIII

Лора и трое мужчин пили шампанское. Это была для всех знакомая сцена. Даже Бесси восприняла ее с позиций ветерана. Все они были готовы продолжать жизнь с того момента, который так резко изменил ее течение на прошлой неделе, когда кто-то позвонил в дверь и изувечил девичье лицо, выстрелив патроном калибра 0,18 дюйма. Именно поэтому я присутствовал в этой ситуации как третье лицо.

Когда пили за Лору, я отхлебнул немного шампанского. Остальное осталось в фужере, и постепенно вышли последние пузырьки газа.

– Разве вы не пьете? – спросил меня Уолдо.

– Я на работе, – ответил я.

– Он формалист, – заметил Уолдо. – Пролетарский сноб с пуританской совестью.

Раз я был на работе и здесь находилась Лора, я не употребил те единственные слова, которые только и необходимы для Уолдо. Эти слова кратки и подходят по существу.

– Не сердитесь на нас, – сказала Лора. – Это мои самые лучшие в мире друзья, и они, конечно, хотят отпраздновать мое воскрешение.

Я напомнил, что смерть Дайяне Редферн все еще остается загадкой.

– Но мы ведь наверняка ничего об этом не знаем, – произнес Шелби.

– А! На празднестве присутствует чей-то дух, – сказал Уолдо. – Давайте произнесем почтительный тост.

Лора поставила свой бокал.

– Пожалуйста, Уолдо, – проговорила она.

– Выдержано в сомнительном вкусе, – заметил Шелби.

– Как мы все стали благочестивы! – вздохнул Уолдо. – Это благодаря вашему влиянию, Макферсон. Как ходячий представитель союза мертвых…

– Пожалуйста, перестань! – попросила Лора.

Она пододвинулась к Шелби. Он взял ее руку. Уолдо наблюдал за сценой, как кот за мышиным семейством.

– Ну, Макферсон, раз вы настаиваете на том, чтобы привнести долю здравомыслия в нашу радужную встречу, расскажите нам, как продвигается расследование. Вы выяснили туманные обстоятельства, что связаны с той бутылкой «Бурбона»?

– Это я купила бутылку «Три Хорсис», Уолдо, – произнесла Лора спокойно. – Знаю, что она не того сорта, который ты учил меня покупать, но как-то вечером я торопилась и принесла ее домой. Шелби, ты разве не помнишь?

– Да, конечно. – Шелби сжал ее руку.

Они как будто еще больше сблизились, а Уолдо выталкивали на мороз. Он налил себе еще шампанского.

– Скажите, Макферсон, у этой маленькой девушки-модели не было ли каких-нибудь тайн в жизни? Вы не обнаружили каких-либо дурных ее знакомых? Известны ли вам секреты ее веселой жизни в Гринвич-Виллидж?

Уолдо использовал меня как орудие против Шелби. Это было ясно как божий день. Вот он перед нами, человек, который стал практически вровень с великой английской литературой, и какой-то простак мог преподать ему начальный урок. У меня поднялось настроение. Он стрелял по моей цели.

– Мой помощник идет по следу ее врагов, – сказал я, придав голосу официальный оттенок.

Уолдо поперхнулся шампанским.

– Враги, – спросила Лора, – у нее?

– В ее жизни могло быть что-то, что тебе неизвестно, – сказал Шелби.

– Ну-у!

– Большинство таких девушек ведут весьма сомнительный образ жизни, – твердо сказал Шелби. – Все, что мы знаем, это что бедная девочка могла путаться с разного рода людьми. С мужчинами, которых встречала в ночных клубах.

– Откуда вы так много о ней знаете? – спросил Уолдо.

– Я вовсе не знаю. Я просто говорю о возможностях, – сказал Шелби и, обращаясь ко мне, спросил:

– Эти модели ведь часто поддерживают дружеские отношения с полусветом, правда?

– Бедная Дайяне, – произнесла Лора. – Ее не за что было ненавидеть. Я хочу сказать… она вовсе не была… человеком с сильными чувствами. Просто красива и со смутными мечтами. Не могу себе представить, чтобы эту девочку кто-то ненавидел. Она была… как бы сказать… ей хотелось помочь.

– Это объяснение, которое дает Шелби? – спросил Уолдо. – Полагаю, у него был чисто филантропический интерес.

У Лоры на щеках проступили красные пятна.

– Да, это так! – с горячностью произнесла она. – Я просила его относиться к ней по-доброму, правда, Шелби?

Шелби отошел за поленом дров для камина. Он обрадовался возможности отойти. Лора взглядом следила за его движениями.

– Ты что же, просила его проявить к ней особую доброту именно в ту среду, дорогая? – Уолдо сделал вид, что задает невинный вопрос, а на меня он при этом бросал любопытные взгляды.

– В среду? – спросила она, сделав над собой усилие, чтобы выглядеть забывчивой.

– В прошлую среду. Или это был вторник? В тот вечер на стадионе исполняли Токкату и фугу, это было в среду? – Он перевел глаза на Шелби и на камин. – Лора, когда у тебя был коктейль?

– Ах, этот! – сказала она. – В среду.

– Вам следовало бы там присутствовать, Макферсон, – сказал Уолдо. – Там было очень, очень весело.

– Ты говоришь глупости, Уолдо, – сказала Лора.

Но Уолдо решил затеять спектакль, и ничто не могло его остановить. Он поднялся с бокалом шампанского в руке и как бы стал представлять Лору в качестве хозяйки всем приглашенным на коктейль. Он не только говорил фальцетом и покачивал бедрами, как делают большинство мужчин, когда изображают женщин. Он демонстрировал настоящий актерский дар. Он изображал хозяйку, переходил от гостя к гостю, представлял незнакомых людей, следил за тем, чтобы бокалы были полны, обносил гостей подносом с сэндвичами.

«Здравствуйте, дорогой, я рада, что вы пришли… вы должны познакомиться… Знаю, что вы будете просто в восторге… Не говорите мне, что вы не пьете… И не едите!.. Эта маленькая порция икры не прибавит ничего к вашему весу… Вы не знакомы… это невероятно, все знают Уолдо Лайдекера, он Ноэль Кауард в тяжелом весе… Уолдо, дорогой, это один из твоих самых преданных поклонников…»

Спектакль был хорош. Перед нами проходили чванливые, ничтожные мужчины и высокомерные женщины, и все это время, когда он двигался по комнате, подражая Лоре с подносом в руке, было очевидно, что эта воображаемая Лора наблюдает за чем-то, что происходит у окна эркера.

Вот Уолдо перешел к окну эркера. Характер его движений изменился, его жесты стали мужскими. Он изображал галантного и осторожного Шелби. И девушку, которая снизу вверх смотрела на Шелби, моргая глазами и теребя его за лацканы пиджака. Он прекрасно уловил интонации голоса Шелби, и хотя я ни разу не слышал голос девушки, я знал, что множество куколок разговаривают именно так, как Дайяне.

«Дорогой, ты выглядишь лучше всех мужчин в этой комнате… Разве мне нельзя этого сказать?» – «Детка, ты пьяна, не говори так громко». – «Шелби, если я просто молча обожаю тебя, что в этом плохого?» – «Ради Бога, крошка, тише. Помни, где мы находимся». – «Шелби, пожалуйста, я не пьяна, я никогда не напиваюсь, и я вовсе не говорю громко». – «Тсс, дорогая, все смотрят на тебя». – «Пусть смотрят, мне нет до них дела». Кукольный голос стал резким и сердитым. Пьяные девушки из баров всегда разговаривают так визгливо.

Шелби отошел от камина. Кулаки его были сжаты, челюсть выдвинута вперед, лицо позеленело.

Лора дрожала.

Уолдо прошел на середину комнаты и сказал своим голосом:

– Наступила страшная тишина. Все смотрели на Лору. У нее в руках был тот самый поднос с сэндвичами. Всем, кто находился в комнате, стало Лору жаль. Через неделю и один день она должна была выйти замуж.

Уолдо по-кошачьи, женской походкой прошел к окну эркера. Я представил себе, как Дайяне и Шелби стоят на этом месте.

– Дайяне схватила его за лацканы…

Лора, настоящая Лора, в золотистом платье сидящая на кушетке, сказала:

– Мне очень жаль, ради Бога, сколько раз нужно повторять, что мне очень жаль!

Шелби поднял сжатые кулаки и сказал:

– Да, Лайдекер, мы все сыты по горло. Хватит кривляться.

Уолдо посмотрел на меня.

– Как же так, Макферсон! Вы пропустили самую лучшую сцену.

– И что же она сделала? – спросил я.

– Можно сказать? – спросил Уолдо.

– Лучше уж скажите, – проговорил Шелби, – иначе он представит себе что-то гораздо худшее.

Лора начала смеяться:

– Я стукнула ее подносом с сэндвичами. Я ее стукнула!

Мы подождали, пока истерика закончится и она успокоится. Она и плакала, и смеялась одновременно. Шелби хотел взять ее руку, но она ее отдернула. Потом она смущенно посмотрела на меня и сказала:

– Я ничего подобною раньше не делала. Даже не представляла, что могу так поступить. Мне хотелось умереть.

– И это все? – спросил я.

– Все, – ответил Шелби.

– В моем собственном доме, – проговорила Лора.

– А что было потом?

– Я пошла в спальню. Не хотела, чтобы кто-нибудь заходил и разговаривал со мной. Мне было стыдно. Через какое-то время зашел Шелби и сказал, что Дайяне ушла и что мне просто обязательно нужно выйти к гостям.

– После всего случившегося, – сказал Шелби.

– Все вели себя тактично, но от этого мне было только хуже. Шелби был очень мил, он уверял меня, что мы должны выйти на улицу и немного выпить, чтобы я больше не думала о происшедшем и не корила себя.

– Как он был добр! – не мог не отметить я.

– Шелби великодушен, он легко прощает, – добавил Уолдо.

– Но Шелби ведь ничего не мог поделать, если Дайяне влюбилась в него. – Лора не обращала на двух других присутствовавших в комнате никакого внимания, она объясняла ситуацию мне. – Он, как всегда, был добр, вежлив, внимателен. А Дайяне, бедняжка, росла в доме, где женщин поколачивают. Она никогда раньше… не сталкивалась с джентльменом.

– Черт возьми! – произнес Уолдо.

– Ей хотелось найти нечто лучшее, чем то, что она видела у себя дома. Ее жизнь была ужасно убога. Даже ее имя, как бы глупо это ни звучало, говорило о том, что она стремилась к лучшей жизни.

– Ты разбиваешь мне сердце, – сказал Уолдо.

Лора взяла сигарету. Руки ее дрожали.

– Я не очень отличаюсь от нее. Я тоже приехала в Нью-Йорк, несчастная девушка без друзей, без денег. Люди отнеслись ко мне по-доброму, – она указала сигаретой на Уолдо, – и мне казалось, что я просто в долгу перед такими, как Дайяне. Я была у нее единственной подругой. А Шелби был ее другом.

Все это прозвучало просто и человечно, она стояла ко мне на таком близком расстоянии, что я чувствовал запах ее духов. Я отпрянул.

– Марк, вы ведь мне верите? – спросила она.

– Что это был за ужин в пятницу? Примирение? – спросил я.

– Да-да, примирение, – она улыбнулась. – С вечера в среду до утра в пятницу у меня было отвратительное настроение. Я знала, если не повидаю Дайяне и не скажу, что сожалею о том, что случилось, то испорчу себе весь отдых. Вы считаете меня глупой?

– Мягкотелой недотепой, – сказал Уолдо.

Шелби поднял кочергу только для того, чтобы помешать угли в камине. Нервы мои были напряжены, и каждый раз, когда зажигалась сигарета, мне чудилась угроза насилия. Это потому, что я желал насилия. У меня чесались руки, мне хотелось приложить их к какой-нибудь жирной шее.

Я сделал два шага вперед и оказался вновь рядом с Лорой.

– И именно за ужином вы закурили…

Здесь я остановился. Лицо ее стало белее платья, в котором была похоронена Дайяне.

– Закурила, – прошептала она это слово.

– Закурили трубку мира, – сказал я, – и предложили ей свою квартиру.

– Да, закурила трубку мира, – сказала Лора. Она очнулась. Глаза ее заблестели, щеки порозовели. Своими тонкими сильными пальцами она держала меня за рукав. – Верьте мне, Марк, вы должны мне поверить, что все было в порядке, когда я предложила ей свою квартиру. Пожалуйста, ну пожалуйста, верьте мне.

Шелби не произнес ни слова. Но мне показалось, он улыбался. Уолдо громко рассмеялся и сказал:

– Будь осторожна, Лора, он сыщик.

Ее рука соскользнула с моего рукава.

ГЛАВА IX

В тот вечер я опять ужинал с Уолдо. Спросите меня, почему я это делал. Я и сам задавал себе этот вопрос в ресторане «Золотая ящерица», когда глядел на его толстое лицо, склонившееся над тарелкой супа из ласточкиного гнезда. Шел дождь. Мне было одиноко. Хотелось поговорить с кем-нибудь. Поговорить о Лоре. Она и Шелби ели бифштекс с картофелем фри. Я тянулся к Уолдо. И страшно боялся потерять его. Я его презирал, и в то же время он восхищал меня. Чем глубже я проникал в эту историю, тем меньше я узнавал сам себя, тем больше я чувствовал себя новичком в этом новом для меня мире.

Ум мой был затуманен. Я двигался куда-то, но, казалось, потерял дорогу. Помню, что задавал себе вопрос, где же следы. Что же это за следы, которые я порой находил! Улыбка – не улика для суда. Нельзя арестовать человека за то, что он дрожал. Карие глаза перехватили взгляд серых глаз, ну и что из этого? Интонация голоса – это то, что умирает вместе с произнесенным словом.

Китаец-официант принес блюдо с яичным рулетом. Уолдо рванулся к нему, как будто он был одним из тех, кто выстаивает очередь за благотворительной похлебкой.

– Так, – сказал он, – и что же вы о ней думаете теперь, когда вы ее увидели?

Я положил себе на тарелку яичного рулета.

– Моя работа состоит в том…

Он закончил фразу за меня:

– …чтобы смотреть фактам в лицо и не иметь своего мнения. Где я это раньше слышал?

Официант принес поднос с накрытыми блюдами. Уолдо досталось блюдо, на котором был выложен кусок свинины с одной стороны, кусок утки – с другой, макароны под куриным соусом с миндалем, сладкие и острые свиные ребрышки рядом с омаром, а китайские равиоли на другом блюде, чтобы не смешивать соусы. За нашим столом разговор прервался, пока он не отведал из каждого блюда, то запивая соком, то пробуя еду без него.

Наконец он остановился, чтобы перевести дыхание, и сказал:

– Вспоминаю, что вы мне сказали, когда впервые пришли ко мне в то воскресное утро. Помните?

– Мы много о чем говорили в то воскресное утро. Оба.

– Вы сказали, что в данном случае хотите изучать не факты, а лица. Думаю, это было очень глупо с вашей стороны.

– Почему же вы тогда запомнили эти слова?

– Потому что на меня произвел впечатление вид обычного молодого человека, который воображает, что стал совершенно необычным.

– И что же? – спросил я.

Он щелкнул пальцами. Подбежали два официанта. По-видимому, они позабыли о жареном рисе. Разговоров было больше, чем нужно, и ему пришлось по-другому оформить свое блюдо. В промежутках между распоряжениями, отдаваемыми китайцам-официантам, и стонами по поводу того, что ритуал (его словечко) ужина был нарушен, он говорил о Элуэлле, Доте Кинге, Старре Фейтфулле и некоторых других хорошо известных делах об убийствах.

– И вы полагаете, что дело Дайяне Редферн останется нераскрытым? – спросил я.

– Это не дело Дайяне Редферн, мой друг. Для общественности и в газетах это навечно останется делом Лоры Хант. Лора проживет жизнь как женщина, отмеченная особым знаком, она будет живой жертвой нераскрытого убийства.

Он пытался рассердить меня. Но не прямыми намеками, а стрелами, направляемыми в мой адрес, и булавочными уколами. Я старался не смотреть ему в лицо, но не мог не заметить его тупой, самодовольной усмешки. Когда я поворачивал голову, он следовал за мной взглядом, при этом его толстая голова двигалась, как на шарнирах, в накрахмаленном воротничке сорочки.

– Вы лучше умрете, чем позволите такому свершиться, мой доблестный Ястребиный Коготь? Вы бы пожертвовали своей драгоценной шкурой, но не дали бы этой маленькой невинной девочке страдать всю жизнь от унижения, правда? – Он громко рассмеялся. Два официанта даже высунули головы из кухни.

– Ваши шутки не смешны, – сказал я.

– Ну! Как мы сегодня свирепо рычим. Что вас тревожит? Страх перед неудачей или зловещая конкуренция с Аполлоном Бельведерским?

Я почувствовал, что заливаюсь краской.

– Послушайте! – произнес я.

Он вновь меня прервал:

– Мой дорогой, хоть я рискую утратить вашу драгоценную дружбу… а дружбу с таким уважаемым человеком, как вы, я действительно ценю, независимо от того, верите ли вы мне или нет… так вот, хоть я рискую утратить…

– Ближе к делу, – сказал я.

– Совет молодому человеку – не теряйте голову. Она не для вас.

– Займитесь своими проклятыми делами, – огрызнулся я.

– Когда-нибудь вы мне будете за это благодарны. Если, конечно, не будете пренебрегать моими советами. Разве вы не слышали, как она описывала безрассудное чувство Дайяне к Шелби? Джентльмен, черт возьми! Вы что думаете, Дайяне так уж совсем умерла, а вместе с ней и рыцарство? Если бы вы были более проницательны, мой друг, то заметили бы, что Лора – это Дайяне, а Дайяне была Лорой…

– Ее настоящее имя Дженни Свободоу. Она работала на фабрике в Джерси.

– Это похоже на плохой роман.

– Но Лора не глупа. Она, должно быть, знала, что он подлец.

– После того как утрачены аристократические замашки, остается шелуха. Образованная женщина не в меньшей степени, чем бедная девчонка с фабрики, обречена нести любовные оковы. Аристократическая традиция, мой дорогой друг, со слабым и сладким привкусом коррупции. Романтики как дети, они никогда не взрослеют. – Он опять принялся за цыпленка, свинину, утку и рис. – Разве я не говорил вам в тот день, когда мы встретились, что Шелби – это более мягкое и менее ярко выраженное отражение Лоры? Разве вы теперь это не видите, разве не находите ответа на стремление к совершенству? Пожалуйста, передайте мне соевый соус.

Романтика – это то, что существовало в сентиментальных песенках, в кино. Единственным человеком, который, как я слышал, употреблял это слово в обычной жизни, была моя сестренка, она выросла на романтике и вышла замуж за делового человека.

– Я надеялся, что Лора, повзрослев, перешагнет через Шелби. Она была бы великой женщиной, если бы это сделала. Но мечты все еще властвовали над ней, герой, которого бы она могла вечно и незрело любить, модель совершенства, безупречность которой не требовала бы от нее ни ее симпатий, ни ее ума.

Я устал от его слов.

– Давайте уйдем от этого грязного места, – сказал я. Он приучал меня к мысли о безнадежности.

Пока мы ждали сдачу, я поднял его трость.

– Зачем вы ее носите с собой? – спросил я.

– Вам она нравится?

– Это же жеманство.

– Вы ограниченный человек, – сказал он.

– Все равно, – ответил я, – мне кажется, это все дуто.

– Все в Нью-Йорке знают трость Уолдо Лайдекера. Она придает мне значительность.

Я хотел покончить с этой темой, но он любил хвастаться своими вещами.

– Я ее приобрел в Дублине. Продавец сказал мне, что ее носил какой-то ирландский баронет, чей надменный и неистовый характер стал в стране притчей во языцех.

– Может быть, он пользовался ею, чтобы поколачивать бедняков, которые работали на торфяниках в его владениях, – сказал я, так как не испытывал слишком большой симпатии к вспыльчивым титулованным особам, ведь рассказы моей бабушки создали у меня совсем другое о них представление. Трость была самой массивной из тех, которые мне когда-либо приходилось видеть, весила она по меньшей мере фунт и 12 унций. Под набалдашником на ней были две золотые полоски на расстоянии трех дюймов друг от друга.

Он выхватил трость из моих рук.

– Отдайте!

– Что с вами? Никто не посягает на вашу чертову трость.

Китаец принес сдачу. Уолдо искоса наблюдал за мной, как я добавлял к чаевым еще четверть доллара, презирая себя и одновременно ощущая свою слабость в том, что давал ему повод для насмешек надо мной.

– Не сердитесь, – сказал он, – если вам нужна трость, я вам ее куплю. С резиновым наконечником.

Мне хотелось оторвать от земли это рыхлое толстое тело, отшвырнуть его от себя, как мяч. Но мне ни в коем случае нельзя было терять его дружбу. Не сейчас, по крайней мере. Он спросил меня, куда я направляюсь, и когда я ответил, что в центр, попросил подвезти его до улицы Лафайетт.

– Не будьте неблагодарны, – сказал он. – Я надеялся, вы будете рады тому, что еще четверть часа послушаете мой восхитительный монолог.

Когда мы ехали по Четвертой авеню, он вдруг схватил меня за руку. Машину чуть не занесло.

– В чем дело? – спросил я.

– Остановите! Пожалуйста, остановите! Будьте великодушны хоть раз в жизни.

Мне любопытно было узнать, в чем причина такого возбуждения, и я остановил машину. Он поспешно пошел назад вдоль домов, к антикварному магазину мистера Клодиуса.

Фамилия у мистера Клодиуса была Коэн. Но он скорее был похож на янки, чем на еврея. Рост около 5 футов 11 дюймов, вес не более 150 фунтов, светлые глаза и лысая грушеобразная голова. Я был с ним знаком, потому что когда-то у него был компаньон, занимавшийся скупкой краденого. Клодиус был наивным и рассеянным по характеру человеком, одержимым антиквариатом, он не подозревал, что его компаньон ведет двойную игру. Он готов был даже оградить его от судебного разбирательства, а мне в благодарность он преподнес комплект Британской энциклопедии.

Естественно, он и Уолдо были знакомы. Оба могли дойти до состояния экстаза при виде какого-нибудь старинного чайника.

То, что Уолдо увидел в витрине магазина Клодиуса, был дубликат той самой вазы, которую он отдал Лоре. Она имела форму шара, установленного на подставке. Мне она напомнила один из серебряных шаров, которые вешают в Рождество на елку в магазине «Вулворт». Я понимал, что эта вещь вовсе не настолько редкая и дорогостоящая, как многое другое, из-за чего коллекционеры почти теряют сознание. Уолдо ценил эту вещь, потому что среди определенной категории коллекционеров высокого класса начал погоню за ртутным стеклом. В своем рассказе, озаглавленном «Искажение и отражение» [12]12
  Опубликовано в сборнике Уолдо Лайдекера «Февраль, единственный февраль» (1936 г.).


[Закрыть], он писал:

«Стекло, выдуваемое до прозрачности мыльного пузыря, внутри покрывается тонкой ртутной пленкой, и оно сияет, как зеркало. Подобно тому, как ртуть в термометре показывает температуру человеческого тела, так и отражения в этом прозрачном шаре обнаруживают склад и темперамент тех бесславных посетителей, которые, войдя в мою гостиную, впервые отражаются на его шарообразной поверхности, принимая облик карликов-уродов».

– Клодиус, олух, почему, ради святого Джошиа Уэджуда, вы скрывали это от меня?

Клодиус достал вазу с витрины. Пока Уолдо облюбовывал вазу, я разглядывал старые пистолеты. Разговор шел за моей спиной.

– Откуда она у вас? – спросил Уолдо.

– Она из дома в Биконе.

– Сколько же вы собираетесь из меня выжать, старый конокрад?

– Она не продается.

– Не продается? Но послушайте…

– Она продана, – сказал Клодиус.

Уолдо стал колотить своей тростью по тонким ножкам старого стола.

– Какое вы имеете право продавать ее, не предложив сначала мне? Вы же знаете, чего я хочу.

– Я ее разыскал для одного клиента. Он поручил мне купить любое изделие из ртутного стекла, какое я найду, по цене, которую я сочту подходящей.

– Но вы выставили ее в витрине. Это значит, предлагаете ее на продажу.

– Вовсе нет. Это значит, мне нравится показывать публике что-то красивое. Мистер Лайдекер, я имею право выставлять в витрине то, что хочу.

– Вы это купили для Филипа Энтони?

Наступила тишина. Потом Уолдо вскричал:

– Вы же знаете, меня интересует все, что интересует его! Вы не имели права не предложить эту вазу мне!

Он кричал старушечьим голосом. Я повернулся к нему и увидел, что лицо его стало багрово-красным.

– Ваза принадлежит Энтони, и я ничего не могу поделать. Если хотите, предложите ему продать ее, – сказал Клодиус.

– Вы прекрасно знаете, он мне не продаст.

Спор продолжался в том же духе. Я разглядывал старое ружье, заряжающееся с дула, это, должно быть, реликвия еще с тех времен, когда Эйб Линкольн был ребенком. Вдруг я услышал звон. Я оглянулся. На полу заблестели серебряные осколки.

Клодиус побледнел. Казалось, убили живое существо.

– Это произошло нечаянно, уверяю вас, – проговорил Уолдо.

Клодиус застонал.

– В вашем магазине плохое освещение, проходы заставлены, я споткнулся, – сказал Уолдо.

– Бедный мистер Энтони.

– Не беспокойтесь, я заплачу любую сумму, какую вы назначите.

С того места, где я стоял, магазин казался темной пещерой. Антикварная мебель, старые часы, вазы, блюда, стаканы, китайские собачки, потускневшие подсвечники создавали впечатление, что находишься на складе у мусорщика. Мужчины перешептывались друг с другом. Толстый Уолдо, в черной шляпе, с толстой тростью, и Клодиус, с его грушеобразной головой, напоминали мне старых ведьм на Празднике всех святых. Я вышел из антикварного магазина.